Помоги проекту - поделись книгой:
Человек он был незаурядный, крайне серьезный. И, о чем нужно обязательно упомянуть, считавший себя повелителем всех мусульман, где бы они ни жили. Других претендентов на этот почетный, если можно так выразиться, пост как-то не имелось, и это, должно быть, придавало Мехмеду уверенности…
Султан-император орлиным взором обозрел окрестности, высматривая мусульман, нуждавшихся в его высоком покровительстве. И очень быстро высмотрел Крым. Богатый, уютный полуостров — откуда легко было достигнуть Казани и Астрахани, также нуждавшихся в высоком покровительстве самопровозглашенного главы всех мусульман. А там недалеко и Касимовское царство — пусть в составе Московии, но тоже мусульманское…
У Мехмеда был сильный морской флот. К тому же к Мехмеду, озираясь и шарахаясь от каждого шороха, явились тайные посланцы некоего Эминека, возглавлявшего в Крыму знатный и богатый род Ширинов. Эминек тоже давно лелеял мечту, только свою: свергнуть ставшего к тому времени ханом Менгли-Гирея и сесть на его место. В конце концов, чем бей Эминек Ширин хуже какого-то Менгли-Гирея? И на троне эти Гиреи сидят всего ничего, и чингизидство их какое-то сомнительное…
Одним словом, Эминек сделал султану незатейливое предложение: султан поможет ему свергнуть Менгли-Гирея, а взамен Эминек, став ханом, передаст туркам все крымские крепости.
Мехмед думал недолго. Игра стоила свеч. И 31 мая 1475 года у Кафы появилась мощная турецкая эскадра с изрядным количеством янычар на борту — а с суши подошли отряды изменника Эминека. В Кафе вместе с генуэзцами заперся Менгли-Гирей с полутора тысячами своих сторонников.
Артиллерийский обстрел и штурм Кафы продолжался всего пять дней, потом крепость пала. Но, нужно заметить, не из-за воинского искусства турок: некие армяне, боясь разрушений и кровопролития, открыли туркам ворота. Турки ворвались в город, изрядно его разграбили, но кровопролития учинять не стали. По приказу султана с пленниками поступили интересно, по какой-то непонятной мне логике: часть татар продали в рабство, разумеется, предварительно обобрав их до нитки, а вот христиан вместе со всеми их пожитками посадили на корабли и отвезли в Константинополь, где поселили в отдельном квартале и велели отныне быть мирными городскими обывателями. Полное впечатление, что это решение принимал не турецкий султан, а как раз римский император…
На одном из этих кораблей турки увезли и Менгли-Гирея. Однако по каким-то неведомым нам причинам новым ханом Мехмед поставил не Эминека, а Джанибек-Гирея, все из тех же Гиреев. Кафу султан переименовал в Кучук-Стамбул (Маленький Стамбул) и принялся методично зачищать полуостров от итальянцев, от которых, в отличие от крымских ханов, не видел для себя никакой выгоды.
После взятия Кафы турки принялись за Судак, принадлежавший генуэзцам. В Судаке ворота никто не открывал, и штурм был ожесточенным. По сохранившимся сведениям, защитники сражались до последнего и были перебиты все до одного.
В начале июня того же года турецкая эскадра вошла в Азовское море и осадила венецианскую крепость Тана (Азов). Ее взяли с боем и переименовали в Азак. В конце года турки захватили генуэзскую колонию Мапа (нынешняя Анапа) и несколько других. Еще примерно с полгода занимались остальными итальянскими крепостями, пока не взяли все до одной.
С итальянским присутствием в Крыму было покончено раз и навсегда. В Крыму еще оставалось немало христиан, русских в том числе. Их не тронули, но повышенными налогами обложили.
Турки начали обустраиваться на полуострове, — не ради крымского же хана, в конце концов, старались? — но через три года возникла неожиданная проблема. Казавшийся вроде бы надежным Джанибек-Гирей начал проявлять строптивость и, как доносили надежные люди, не хотел становиться вассалом турецкого султана. Хотел быть именно что правителем независимого Крыма.
Меры нужно было принимать срочно. По прямому приказу турок крымские беи быстренько свергли строптивца. По размышлении Мехмед решил вернуть на прежнее место Менгли-Гирея — в обмен на вассальную присягу Оттоманской империи.
Менгли-Гирей, должно быть, радовался свободе и возвращенному трону, но эта радость была изрядно подпорчена коварными и хозяйственными турками. Реабилитированному хану достались во владение только степные районы Крыма и земли вокруг Азовского моря. Южный Крым с его многочисленными городами и крепостями, район пролива Керчь-Тамань, побережье с центром в Кафе и Азов-Азак вошли непосредственно в состав Оттоманской империи, из них были созданы обычные турецкие провинции, санджаки и кажалыки, назначена турецкая администрация, введены турецкие войска. Мехмет-Гирею эти реформы наверняка стояли поперек души, но он не решался и пискнуть — хорошо, если просто снова свергнут, а если удавят без затей?
Предусмотрительный Мехмед принял дополнительные меры безопасности, которые соблюдали и его преемники. В Константинополе обязаны были постоянно жить несколько членов семейства Гиреев — чтобы в случае, если правящий в данный момент крымский хан каким-то образом не оправдает доверия Стамбула, моментально найти ему замену. Процедура была простая: если требовался новый хан, к выбранному турками новому являлся кто-нибудь из придворных султана, вручал шубу, саблю и усыпанную драгоценными камнями шапку, после чего зачитывал подписанный лично султаном приказ о назначении, и хан должен был немедленно отправиться к новому «месту службы». Прежнему хану полагалось, едва узнает, что его отправили в отставку, немедленно отречься и убираться куда ему удобнее. Если попадался строптивец, в игру вступал турецкий гарнизон в Крыму…
Султан тасовал крымских ханов, словно карточную колоду. По данным А. Широкорада, за время существования Крымского ханства на престоле побывало 44 хана, правивших 56 раз. Некоторых султан смещал, а потом возвращал обратно. Менгли-Гирей II и Каплан-Гирей подвергались этой процедуре дважды, а особенно, должно быть, невезучий Эльхадж Селим-Гирей и вовсе четырежды…
Вот и все. Таврида на несколько сотен лет исчезает, остается только Крым…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОТСРОЧЕННАЯ КРОВЬ
Непримиримым врагом Руси (а также Польши и Литвы) Крымское ханство стало далеко не сразу после того, как там обосновались татары. Причина проста: на дворе стоял развитой феодализм, а он сплошь и рядом не знает непримиримости, пусть даже речь идет о народах с разными религиями. Примеров масса. Мало кто знает, скажем, что однажды главную роль в разгроме двинувшихся на очередного турецкого султана крестоносцев сыграли не турки, а отряды вполне себе православных сербов, состоявших на султанской службе.
Поначалу обстояло примерно так, как в свое время у древнерусских князей с половцами: сегодня князь и хан совместно выступают в поход на кого-то из соседей, завтра хан устраивает набег на князя (или князь — на хана), послезавтра хан выдает за князя дочку, та принимает крещение и становится верной преданной женой (впрочем, порой это не мешало зятю с тестем снова устраивать набеги друг на друга).
Примерно так обстояло и с Крымом. После перехода власти к татарам там достаточно спокойно обитали не только итальянцы, но и поселившиеся гораздо раньше них русские — в немалом количестве. Европейский путешественник Рубрук, в 1253 году проезжавший по Северному Крыму, писал: «Среди степняков-„куманов“ (то есть половцев) немало христиан, благодаря русским, число которых среди них весьма велико». То же самое отмечают и арабские авторы, очень точные в описании земель, по которым путешествовали, и народов, которые встречали. Эльмуфаддель: «Имя этой земле Крым, обитают ее множество куманов, русских и аланов». Ибнабдеззахыр пишет о городе Судаке, что его «населяют люди разных наций, как-то: Кыпчаки, Русские и Аланы».
Как уже говорилось, русские купцы вели обширную торговлю и с крымскими татарами, и с итальянскими городами, а через Крым — и с Востоком, и с Константинополем. Некоторые добирались и до Средиземноморья. Татары им нисколечко не мешали, наоборот, только поощряли — чем больше купцов и товаров, тем больше денежек в виде торговой пошлины оседает в карманах татар. Кто же режет курицу, несущую золотые яйца?
Если ненадолго отвлечься от Крыма, стоит упомянуть, что те же отношения (то дружим, то воюем) были у Руси и с другими мусульманскими государствами, возникшими после распада Золотой Орды. Казанский престол порой занимали властители, настроенные вполне «промосковски». Есть длиннейший список казанских, астраханских и крымских вельмож, выехавших на службу к московским великим князьям (а впоследствии — к московским царям). Даже гораздо позже, когда отношения с Крымом сводились исключительно к лютой вражде, на русскую службу, к царю Федору Иоанновичу перешли крымские царевичи Кумы-Гирей и Мурат-Гирей. Гораздо раньше, в 1478 году на русскую службу попал даже не простой царевич, а свергнутый с престола крымский хан Нур-Даулет-Гирей. Служил, надо полагать, неплохо — потому что получил от московского великого князя немаленький удел.
Судьба одного из таких «мигрантов», царевича Шигалея — готовый сюжет для пухлого приключенческого романа. Судите сами. Выехал на русскую службу из Астрахани. Потом возведен великим князем московским Василием III на казанский престол. Свергнут «прокрымской партией», после чего без всякой ангельской кротости, получив от русских войско, принялся старательно разорять казанские земли (ну, человека можно понять, чертовски обидно, когда тебя свергают с довольно-таки значительного престола). Захватив часть этих земель, выстроил на них город Васильсурск и передал его русским. В 1531 году получил во владение Каширу и Серпухов, однако потом между ним и великим князем пробежала черная кошка. Как пишут русские летописцы, Шигалей «перед государем провинился гордостным своим умом и лукавым промыслом». О чем конкретно шла речь, неизвестно и никогда уже не будет известно, но Шигалея отправили в ссылку на Белоозеро. Пробыл он там недолго — в 1535 году его освободила великая княгиня московская Елена Глинская, после смерти мужа, Василия III, правительница Московии по причине малолетства сына Ванечки, будущего Ивана Грозного. Княгиня не прогадала, от Шигалея на свободе получилась только польза: в 1539 году он во главе русской рати разбил под Костромой казанское войско. И вновь при поддержке Москвы стал казанским царем — но против него составили заговор, хотели убить, и Шигалей чудом спасся в последнюю минуту. После чего участвовал в походе русских на Казань (1547) и строительстве города-крепости Свияжска (1551). Награжден «жалованным золотым» — была такая награда за воинскую доблесть в виде то ли медали, то ли своего рода монеты, носившейся, по одним сведениям, на груди, по другим — на шапке. Вновь стараниями русских оказался на казанском троне, освободив 60 тысяч русских пленников. И вновь казанская знать составила против него заговор. Но на сей раз Шигалей бежать не стал, а устроил роскошный пир, пригласив на него заговорщиков, — и его охрана прямо за столом перебила семьдесят «гостей дорогих». Не пожелал лично сдавать русским Казань, но в тайной переписке с Иваном Грозным обещал, что разрушит оборонительные сооружения города, а там уж пусть Иван берет Казань сам. Предприятие сорвалось, скорее всего, из-за противодействия казанских вельмож, и Шигалей в 1522 году сам, по своему хотению покинул казанский престол и уехал в Свияжск. Кончил он свои дни касимовским царем. Как вам биография?
Вот, кстати, о Касимовском царстве — прелюбопытнейшее государственное образование. Татарское владение в составе Московского государства. В 1453 году Василий II Темный пожаловал царевичу Касиму земли по левому берегу Оки — за помощь в войне с претендентом на московский трон князем Дмитрием Шемякой. Разоренный во время междоусобиц Мещерский городок отстроили, назвали Касимовом, а земли эти стали именоваться Касимовским царством, просуществовавшим более двухсот лет. Нужно обязательно отметить, что касимовские цари всегда были вернейшими вассалами Москвы. Первыми на призыв Минина и Пожарского собирать рать против поляков пришли как раз касимовские татары. И Лжедмитрия II прикончил как раз касимовский дворянин Петр Урусов.
Но вернемся в Крым. Дело не ограничивалось терпимостью тамошних татар к русским. Несколько раз Москва и Крым заключали военные союзы. В 1421 году крымчане — союзники великого князя Василия в походе на Казань. Чуть позже крымские отряды помогают князю в борьбе с тем самым Шемякой.
В свою очередь, в 1491 году русские войска появляются в Крыму, чтобы помочь тогдашнему хану Менгли-Гирею в борьбе со своими сепаратистами. Главная опасность была даже не в них — к Крыму двинулось большое войско «Ахматовых детей», ханов Большой Орды. Великий князь Иван III поторопился оказать помощь старому союзнику. Поход 1491 года был весьма масштабным предприятием — в бой двинулись не только войска Ивана, но и его братьев-вассалов, и «служилых татарских царевичей», и отряд казанских татар. По некоторым сведениям, имелись даже пушки — воинская новинка того времени. Сражения не было — посланная Москвой немаленькая рать попросту преградила дорогу «ахматовским» у самого Перекопа, а те, прикинув соотношение сил и резонно опасаясь поражения, отступили…
В 1499 году Москва и Крым совместно идут в поход на Литву, а чуть позже — на Казань и Польшу. Как видим, речь шла о долгом военном союзе… увы, продолжавшемся лишь при жизни Менгли-Гирея. Его преемник, Шахмат-Гирей, первое время пытался придерживаться линии предшественника — но в Крыму, как мы помним, уже обосновались турки, и архитектору «нового Крыма» Мехмеду союзные отношения Москвы с крымскими ханами давно стояли поперек мусульманской души — он, как мы помним, имел свои цели… Шахмат был свергнут, бежал в Литву, там оказался за решеткой и как-то очень уж быстро скончался по неустановленным причинам, а его приближенные, содержавшиеся под стражей в разных литовских городах, тоже вдруг поспешили безвременно умереть, все до одного. То ли это была чистой воды литовская самодеятельность, то ли руки у Мехмеда оказались длинными…
Все. Конец, то есть полный и окончательный разрыв. После 1506 года между Москвой и Крымом никогда не будет и тени не то что союзных, а просто добрососедских отношений…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЯРОСТЬ
Вот теперь-то и вспыхивает бушевавшая едва ли не триста лет непримиримость. Крымские ханы отрицают право московского царя на титул «самодержца», московских послов при крымском дворе всячески оскорбляют и унижают. Правящие круги Крыма во главе с ханом выдвигают идею полного подчинения Московского царства татарам — то есть хотят вернуть времена Батыя и его преемников. В начале XVI века идея эта, конечно, уже несбыточная мечта, но татары к ней относятся крайне серьезно. Без всякого сомнения, идею эту активно поддерживают турки. Тогдашняя Турция, Оттоманская империя, Великая Порта в те годы даже еще не в зените своего могущества — только на взлете. Но у нее все же, что прекрасно понимают в Стамбуле, нет, так сказать, технических возможностей отправить на Русь войско, достаточно большое, чтобы завоевать Московское царство.
Однако под рукой — крымские ханы, теперь — послушные марионетки Стамбула…
И начинается бесконечная череда вторжений крымских татар на русские земли. Как это ни парадоксально, но облегчило татарам задачу… расширение Московского государства. Сначала крымчанам было гораздо выгоднее нападать на владения польского короля и великого князя литовского, находившиеся гораздо ближе к Крыму, чем русские земли. Однако в 1503 году к Москве отошла значительная часть Днепровского левобережья, а также южные города на границе со степью — Путивль и Рыльск. Теперь до «москов-урус» было гораздо ближе…
Последовала череда самых настоящих войн, шедших с переменным успехом. И порой с прямым участием турецких войск. Подробный рассказ об этом требует отдельной книги, поэтому упомяну лишь о самом крупном успехе крымских татар — походе на Москву их войска во главе с самим ханом Девлет-Гиреем, состоявшемся в 1571 году.
Более страшного для русских татарского удара не случалось ни до, ни после. Девлет-Гирей, кроме собственных войск, привлек в поход еще и военную силу Большой и Малой Ногайских орд, и вдобавок — черкесские отряды. Положение осложнилось тем, что главные силы московской армии находились далеко, под Ревелем (в то время вовсю бушевала русско-ливонская война). Те войска, что имелись в наличии, под рукой, татарам уступали количеством в несколько раз. Навстречу хану выступил сам Иван Грозный с тремя полками опричников — но, видя, что силы прямо-таки катастрофически неравны, велел отступать к Москве, имея все основания опасаться окружения и полной гибели русских воинов. Следом за отступающими двинулись татары и подожгли Москву. Город выгорел почти дотла, пожары были и в Кремле. После этого близ столицы все же состоялась пара сражений — неудачных для русских. Только полк воеводы Воротынского понес наименьшие потери — и преследовал крымчан на всем протяжении их обратного пути в Крым. Однако, как легко понять, сколько-нибудь значительного ущерба многократно превосходящему числом противнику нанести не смог. Крымский посол хвалился потом в Литве, что во время этого похода татары перебили на Руси 60 тысяч человек и примерно столько же увели в плен. Вполне возможно, он не особенно и преувеличивал — известно, что татары начисто разорили 36 городов, в Москве погибло огромное количество жителей, а горела она так, что столицу потом два месяца расчищали от обгорелых бревен и прочих обломков…
Вдохновленного победой (нужно признать ее значительным успехом татар) хана Девлет-Гирея понесло. Его нападение на Москву было все же не завоеванием, а набегом, разве что самым крупным из всех татарских набегов — а вот теперь хан в полный голос заговорил о завоевании.
В июле следующего, 1572 года Девлет-Гирей вновь двинулся на Москву — снова в компании отрядов Большой и Малой Ногайской орд и черкесов. Кроме того, прихватил и пушки, которых в прошлом походе у него не было. Сами татары в артиллерийском деле понимали не больше, чем в тригонометрии, — пушки были турецкие, с турецкими «топчу», то есть артиллеристами.
Перед походом Девлет-Гирей во всеуслышание огласил свою, так сказать, идеологическую программу. Заявил, что «едет в Москву на царство», что устроит там все «как при Батые» — и, не ограничившись этим, заранее распределил между своими самыми знатными мурзами русские города и уезды, что мурзам, несомненно, очень понравилось.
Должно быть, хан ни разу не слышал две русские поговорки: «Не хвались, едучи на рать» и «Не надо делить шкуру неубитого медведя». И то ли забыл, то ли вовсе не знал, что 190 лет назад практически такую же программу выдвинул, отправляясь в поход, злосчастный хан Мамай: завоевать Русь и «сесть на русские хлеба». Программа была, что уж там, грандиозная, но вот кончил Мамай плохо…
На сей раз русские хорошо подготовились к отражению врага. Вдоль Оки установили частоколы, выкопали рвы — непреодолимое препятствие для конницы. К тому времени, меж двумя вторжениями Девлет-Гирея, Иван Грозный собрал в Москве большое совещание тогдашних «пограничников» — воевод пограничных крепостей, «станичных голов» (начальников сторожевых постов-станиц), вообще многих военачальников, служивших на границе. Очень быстро был выработан — впервые в России — самый настоящий устав пограничной службы. Называвшийся, конечно, в стиле того времени — «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе».
Число «сторожевых станиц» было увеличено в несколько раз, так что они протянулись вдоль всей границы. Каждая станица проводила в «дозоре» две недели и уходила в тыл, лишь дождавшись смены. Впервые в истории русских погранвойск появились самые настоящие пограничные наряды — вдоль границы практически беспрерывно, с перерывами на еду, ездили по двое конных дозорных — с запасными лошадьми. Воеводам было строжайше предписано заботиться, чтобы у дозорных «кони были добры», и каждый дозорный имел заводную лошадь (то есть запасную). Самим дозорным предписывалось: «А станов им не делати, а огни класть не в одном месте; коли каши сварити и тогда огня в одном месте не класти дважды; а в коем месте кто полднивал, в том месте не ночевать, а кто где ночевал, и в том месте не полдневати». Словом, было предусмотрено все, чтобы враг не обнаружил дозорных, постоянно менявших места привалов. Обнаружив приближение противника, станичники немедленно должны были послать гонца к воеводе, а сами наблюдать за врагом, определяя его силы, намерения и возможные маршруты движения.
Все было продумано очень тщательно — и сыграло огромную роль. О появлении орды Девлет-Гирея стало известно заранее — и русские полки вышли на южную границу. Их было примерно втрое меньше, чем татар, — Ливонская война продолжалась, отвлекая значительные силы… Но сейчас подготовлено все было гораздо лучше, чем в прошлом году, — откровенно говоря, в прошлом году вообще ничего не было подготовлено…
Основные русские силы расположились в Коломне, хорошо укрепленной крепости на Оке. Там же был построен «гуляй-город» — этакая небольшая деревянная крепость, внутри которой располагались не только стрельцы с пищалями, но и пушки. Название свое это сооружение получило не зря — оно не было приковано к одному месту, а было снабжено колесами, и его можно было перевозить с места на место.
Появилась татарская конница и попыталась переправиться через Оку у так называемого Сенькина брода, повыше Серпухова, — но была отбита. Хан пошел уже к Серпуховским переправам, где были броды, по которым конному переправиться на этот берег очень легко. Однако в том месте уже стоял заранее туда перевезенный «гуляй-город», приветливо ощетинившийся пищальными и пушечными стволами. Татар не пропустили и здесь.
Ночью Девлет-Гирей вернулся к Сенькиному броду и ожесточенной атакой смял защищавший его немногочисленный отряд дворянского ополчения. Орда все же переправилась на другой берег и, не мешкая, двинулась к Москве (укрепленной гораздо лучше, чем в прошлом году). Казалось, повторятся прошлогодние ужасы — но русским помогло то, что они не допустили ни малейшей растерянности. Русские полки кинулись вдогонку. В 45 верстах от Москвы передовой полк воеводы Хворостинина настиг татарский арьергард, которым командовали сыновья хана, и разбил его наголову. Уцелевшие сыночки стали советовать папочке повернуть назад, говоря: коли уж русские побили их здесь, у них и возле Москвы, надо полагать, войска имеются…
Однако Девлет-Гирей не согласился, видимо, помня о прошлогоднем успехе и полагая, что трудности — временные. Он повел главные силы прежним маршрутом, к Москве, а сыновьям дал двенадцатитысячный конный отряд и велел разбить растрепавших арьергард русских. Отряд этот значительно превосходил по численности передовой полк Хворостинина, и воевода стал отступать. Татары радостно кинулись вдогонку — не подозревая, что отступление на самом деле — хорошо рассчитанный маневр. Этим маневром Хворостинин вывел противника точнехонько под пушечный и пищальный огонь «гуляй-города». Потеряв немало людей, татары поспешно отступили.
Вот теперь, узнав об этом поражении, Девлет-Гирей повел свое войско не на Москву, а от Москвы: слишком опасно было осаждать хорошо укрепленный город, имея в тылу двадцатитысячную русскую армию. Хан решил разбить сначала ее, а уж потом без помех заняться русской столицей.
«Генеральная баталия», как стали позже именовать главное и решающее сражение, состоялась через день в местечке Молоди. Девлет-Гирей зачем-то целый день простоял на реке Пахре — а русские за это время успели хорошо укрепиться. На холме собрали «гуляй-город», в котором хватило места и для «большого полка», и для пушек. Остальные русские полки расположились на флангах и с тыла.
Сражение продолжалось целый день. Защитники «гуляй-города», против которого был направлен главный удар хана, палили метко, а фланги схватились с татарами. Татары не просто понесли большие потери — в плен попал главнокомандующий крымской ордой Дивей-мурза…
Хан прекратил атаки, но не отступил. Дав войску два дня передышки, он вновь принялся конными и пешими отрядами атаковать «гуляй-город». Атаки продолжались весь день, но безуспешно. К вечеру, видя, что татары определенно дают слабину, русские устроили вылазку. Воевода Воротынский со своими воинами незаметно для татар вышел из «гуляй-города» и ударил с тыла — а Хворостинин после залпа из всех орудий ударил в лоб. Атаки с двух сторон татары не выдержали и побежали. Разгром был сокрушительным: огромные потери у татар, в плен попало много знатных татарских и ногайских мурз, убиты сын и внук Девлет-Гирея…
Больше крымские ханы никогда не пытались завоевать не то что Москву, но даже оттяпать кусок русских земель. Однако это не означало, что крымцы успокоились. Они просто сменили тактику — от чисто военных походов перешли к грабительским набегам. Количество их точно не смогут установить и историки — но было набегов великое множество. Иногда в налетах участвовало тысяч до двадцати степняков. Иногда гораздо более меньшими силами набег устраивал — так сказать, свой, частный, — какой-нибудь мурза или бей. Согласием хана он при этом и не собирался интересоваться. Ситуация в Крыму чем-то напоминала разгульную вольность польской шляхты — всякий знатный вельможа, располагавший воинским отрядом, отправлялся за добычей когда хотел и куда хотел — на Россию, на украинские земли, на Речь Посполитую. Иные, самые нахальные, добирались и до Молдавии. Как сообщали в Москву русские послы, «всяк в Крыму владетелен». Хан несколько раз заключал с Москвой мирные договоры, но знать на это плевала и продолжала свои «частные» набеги.
Налетчики жгли деревни и города, посевы, грабили, что только удастся, угоняли коней и скот. Но главной целью всегда были люди, которых можно было выгодно продать в Крыму на невольничьих рынках…
Слишком маленьких детей, стариков и просто пожилых не брали, понимая, что они не выдержат бегства, — суть набега как раз и состояла в том, чтобы налететь молниеносно и неожиданно, быстро ограбить, быстро наловить людей и улепетывать со всей возможной скоростью, чтобы не перехватили русские войска (иногда русским это все же удавалось). Так что хватать старались тех, кто помоложе и покрепче. Но особенное внимание уделялось красивым девушкам и молодым женщинам. На главном невольничьем рынке в Кафе средняя цена мужчины составляла от десяти до двадцати золотых, а вот за молодых красавиц платили гораздо больше…
Если было время, не упускали случая и себя потешить: девушек и женщин в очередь насиловали тут же, на глазах отцов и мужей. Правда, иные предводители отрядов запрещали настрого своим людям шалости с девушками — но не из гуманности, а из простого коммерческого расчета: девственницы были самым дорогим товаром на рынке…
Можно лишь приблизительно подсчитать, сколько русских людей было угнано «в полон», точные цифры так и останутся неизвестными. По подсчетам историка Новосельского, только в первой половине XVII века татарами (и ногаями) было уведено в полон до двухсот тысяч человек. А ведь набеги людокрадов происходили и до этого времени, и после него. Некоторые южнорусские области обезлюдели полностью…
Дошло до того, что персидский шах Аббас в разговоре с русскими послами искренне удивлялся, что в России еще остались жители…
В России был в конце концов введен особый налог — «для выкупа полоняников». Некоторых и в самом деле удавалось выкупать — но незначительную часть. Большей частью «полоняники», особенно «полонянки», оставались в вечном рабстве. Часть пленных оседала в Крыму, у захвативших их мурз и беев. Мужчин ждала участь вечных работников где ни придется — сами крымские татары всякий труд презирали и считали его для себя унизительным. Девушкам доставалась роль сексуальных игрушек. Но основная масса пленных шла на «внешний рынок» — главным образом в Турцию. Славянских невольников было продано туда столько, что в свое время в Турции даже появилась поговорка: «Турок говорит по-турецки только с начальством. С муллой он говорит по-арабски, с матерью — по-русски, с бабушкой — по-украински». В самом деле, учитывая масштабы работорговли с Турцией, не будет преувеличением утверждать, что в жилах современных турок течет некоторая часть славянской крови…
Часть «полона» продавалась в Европу. Ага, вот именно, судари мои… Европейцы-христиане преспокойным образом покупали рабов-христиан — все равно это были православные, а следовательно, с точки зрения будущих «цивилизованных европейцев», как бы и не христиане вовсе. Славяне попадали главным образом в итальянские государства — но порой и во Францию. Там их ждала все та же незавидная участь: мужчины становились бесправными работниками-полурабами, женщины — служанками-наложницами. Между прочим, у «басурман», то есть у мусульман, категорически запрещалось продавать в рабство единоверцев…
Порой случались самые невероятные казусы. Знаменитая Роксолана, красавица из украинских земель, была продана в Турцию, попала в гарем султана Сулеймана II. Сначала она была одной из множества рядовых разноплеменных наложниц, но оказалась настолько умной и оборотистой, что в конце концов стала законной женой султана (это наложниц султанам дозволялось иметь превеликое множество, а вот законная супруга им полагалась только одна). Но это, понятно, — феерическое исключение из правил, один-единственный курьез…
Работорговля, собственно, была основой экономики Крымского ханства. Основой хозяйства в то время было кочевое скотоводство. Хватало районов, где можно было, как покажет последующая история, успешно развивать земледелие и виноградарство, но, как уже говорилось, работать татары не желали и держались главным образом на привозном хлебе. Для чего, естественно, требовались немалые деньги, а добыть их было проще всего, с точки зрения татар, работорговлей. Потому и устраивали постоянные набеги на славянских соседей, потому и занимались форменным рэкетом, вымогая у соседей «дары» и «поминки», — то есть, называя вещи своими именами, дань…
Чисто географически эти поганцы находились в крайне выгодном положении. До Казани и Астрахани русские войска без особого труда добирались по Волге, а вот Крым от тогдашних русских границ отделяло Дикое Поле — широкая безлюдная степь. Там попросту негде было раздобыть провизию для людей, воду, корм для коней и обозных животных. Единственная дорога в Крым к тому же вела через узенький перешеек Перекоп, названный так не зря: турки там в свое время прорыли глубокий ров глубиной до 30 метров, построили мощную крепость с 20 башнями, а кроме того, вдоль рва (ширина Перекопа — чуть более семи километров) поставили семь каменных башен с пятью пушками каждая.
Вот именно, турки… Любое серьезное вторжение русских в Крым неизбежно привело бы к войне с Турцией, а для серьезной войны с Османской империей, что в Москве прекрасно понимали, сил пока что было недостаточно…
Правда, это еще не значит, что Россия сидела сложа руки. Были и другие методы воздействия на Крым…
Об этом — далее.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ОТВЕТНЫЕ УДАРЫ
Первый (и единственный в XVI веке) военный поход русских в Крым состоялся в 1559 году. Правда, ради соблюдения исторической истины, это предприятие, пусть и вполне успешное, следует все же именовать не походом, а набегом. Костромской дворянин Даниил Адашев построил несколько суденышек, посадил на них восьмитысячное войско, спустился по Днепру, захватил два турецких военных корабля, потом, высадив своих людей на берег, две недели громил близлежащие крымские селения, захватил немало добычи, освободил немало пленников. Получив известия, что против него двинулась татарская сильная конница, а по морю — турецкие военные корабли, Адашев благополучно вернулся домой со всей добычей и освобожденным «полоном».
У Адашева был родной брат, вместе со священником Сильвестром возглавлявший так называемую Избранную Раду — орган власти, созданный Грозным и замкнутый лично на него (таким образом Грозный принизил прежнюю Боярскую думу, над которой теперь стояла Рада).
И Сильвестр, и Адашев были прямо-таки фанатичными сторонниками войны с Крымом и его захвата — на что постоянно уговаривали Грозного, особенно после удачного похода Адашева-младшего. Вульгарно выражаясь, плешь проели царю своим нытьем: батюшка, отец родной, иди воевать с басурманами!
Вот только Грозный был гораздо умнее и дальновиднее своих сподвижников… Он прекрасно помнил, что меж южными границами Московского царства и крымскими владениями раскинулось не раз уже поминавшееся Дикое Поле: протянувшиеся на 1400 км практически безлюдные чащобы и обширные степи, где источников воды имелось крайне мало, а провизии взять было неоткуда и не у кого. Так что отправленному в Крым войску пришлось бы каждую баклагу воды, каждую пригоршню овса для лошадей и крупы для людей, каждый подковный гвоздик везти с собой. Но это еще не главная беда. Главная беда заключалась в том, что любое масштабное вторжение в Крым автоматически означало бы войну с Турцией. В Крыму, как мы помним, стояли сильные турецкие гарнизоны, а Перекоп был серьезно укреплен. Мало того, располагавшая большим военным флотом Турция в случае войны могла бы часто и регулярно перебрасывать в Крым войска, боеприпасы, вообще все необходимое! Турция султана Сулеймана Кануни («Великолепного») в то время была крайне сильна.
И наконец, главные русские силы были брошены на Ливонскую войну. Поначалу дела там у русских шли неплохо. Могучий некогда Ливонский орден превратился в сущий балаган. Кроме самого ордена (точнее, его остатков) имелось еще архиепископство и четыре епископства. Они владели замками, городами, землями, признавали над собой только власть Папы Римского, но поскольку Папа обитал на другом конце Европы, контроля над пятеркой духовных лиц не было никакого.
Кроме того, в Ливонии имелось еще примерно полторы сотни рыцарей, владевших землями и замками. Теоретически каждый из них был вассалом либо ордена, либо кого-то из пятерки высоких духовных лиц — а на практике был независим по причине общей неразберихи и отсутствия сильной центральной власти.
Да вдобавок часть крупных городов пользовалась значительной автономией и самоуправлением — что любили демонстрировать ордену и духовным лицам по делу и без дела. Горючего материала добавляло то, что рыцари, духовенство и горожане состояли почти исключительно из немцев с небольшой примесью поляков. А предки нынешних эстонцев, латышей и части литовцев поголовно были бесправными крепостными, частенько поднимавшимися на мятежи. Часть ливонских городов примкнула к протестантам, и там начали громить католические храмы (а заодно, не делая особых различий, и православные церкви). Началась грызня меж католиками и протестантами, причем к католикам примкнули и разозленные погромом своих церквей православные. Орден из-за какой-то ерунды воевал с архиепископом Дерпта. Кто-то, так и оставшийся Большой Истории неизвестным, ухлопал польского посла. Пришел с войском польский король, и поляки принялись колошматить всех подряд, потом вернулись домой, но разорение успели устроить неслабое.
Так что войска Грозного, вторгшиеся на территорию этого сумасшедшего дома, быстро и без особых трудов взяли крупный город (и сильную крепость) Полоцк, заняли обширные территории в западных и северо-западных областях России.
Однако в игру вступили пославшие свои войска Швеция и Речь Посполитая (объединившиеся к тому времени Польша и Великое княжество Литовское). Причем польско-литовское войско возглавил лично король Степан Баторий (собственно, избранный польским королем венгерский магнат Штефан Батори) — талантливый полководец. Ситуация резко изменилась, война стала затяжной и крайне кровопролитной.
Мало того, ко времени похода Адашева Великое княжество Литовское, еще не объединившееся с Польшей, начало переговоры о военном союзе с крымским ханом, опасаясь, что Грозный, чего доброго, и в самом деле захватит Крым, — после чего у него будут развязаны руки на западе, против Литвы. Пикантность состояла в том, что документы об этих переговорах захватил в Крыму Даниил Адашев и простодушно передал Грозному, не подозревая, что тем самым подложил изрядную свинью брату: Грозный моментально документы использовал, как козырь в свою пользу, против утопических планов Сильвестра с Адашевым.
Дореволюционный русский историк, потомок малороссийских шляхтичей Костомаров (с этой любопытной фигурой мы еще встретимся) ядовитой слюной в свое время исходил, порицая «тупость» Грозного, по дурости своей не оценившего по достоинству «гениальный» план Сильвестра и Адашева. Совершенно не понимая то, что прекрасно понимал Грозный: реальные шансы на победу России в войне с Оттоманской империей равны нулю…
Однако уже при Грозном отыскался великолепный инструмент для борьбы с «басурманами». И турки с татарами несли значительный ущерб, и Россия оставалась как бы в стороне, совершенно ни при чем.
Речь идет о донских казаках, к тому времени уже создавших абсолютно никому не подчинявшееся Войско Донское. Именно они долго и неустанно воевали с татарами и турками. Для серьезной войны сил не хватало, и потому донцы (часто совместно с запорожцами) применяли тактику, которую позже, в XX столетии, военные назовут «москитной», — нападали внезапно, стремились в самое короткое время нанести как можно больше ущерба и как можно больше награбить, после чего столь же быстро отступали.
В российских архивах сохранилось немало жалоб московским царям от крымского хана и турецкого султана на действия донских казаков. Вот плачется хан: «Твои казаки, Доном проходя, Азову шкоду чинят, и сего лета казаки твои дважды пришед под Азов и шкоду учинив, пошли».
Тот, кто помнит отличный приключенческий фильм «Золотая речка», должен помнить и примечательный разговор меж вольным золотоискателем, бывшим офицером Зиминым и главным отрицательным персонажем Ефимом Субботой.
Поделиться книгой: