Помоги проекту - поделись книгой:
– И зачем бы мне его убивать? – бросил Жак.
– Вы, правда, не поняли? – осклабился Бестужев. – Ревность, зеленоглазое чудовище из гениальных пьес Шекспира… Он посетил балаган – и пленился Мадлен. Стал ухаживать, дарить подарки, они встречались… Ну а вы из пошлой ревности его убили. Только и всего. По ряду причин австрийской тайной полиции выгодно придерживаться именно этой версии, они меня поддержали целиком и полностью. Ну а Мадлен, если с ней немного поработать, будет на суде со всем пылом тоже придерживаться именно этой версии. Так что сомнительная слава политического узника вам не светит, милейший. Заголовки газет будут совершенно иными: «Циркач зарезал русского ученого, приревновав его к своей ассистентке!», «Ревнивый французский монстр из Пратера!». Примерно так. Судиться вам, как уголовнику, сидеть с уголовниками – вот суровая проза вашего будущего…
Он зорко наблюдал за сгорбившимся на полу человеком. И с радостью подмечал характерные признаки – навидался этой мгновенно подступающей понурой сутулости, безнадежности в позе и взгляде. Сидевший перед ним субъект был умен, а потому уже понимал, что оказался в самой безнадежной ситуации…
– Имеете что-нибудь сказать? – поинтересовался Бестужев.
Циркач угрюмо молчал, буравя взглядом пол, покрытый дешевеньким пестрым ковриком из лоскутьев. «К ножам он не бросится, – прикидывал Бестужев, – должен понимать, что находится в крайне невыгодной позиции и выстрелить я успею раньше.»
И предложил:
– Хотите подойти к окну и убедиться, что мои агенты неподалеку?
– Не хочу, – буркнул Жак.
– Судя по вашему немногословию, вы уж понимаете, что влипли самым серьезным образом?
– Шпики чертовы… Кто мог знать…
– Всем свойственно ошибаться, – пожал плечами Бестужев.
Жак вскинул голову:
– Почему вы не везете меня в полицию?
– Так-так-так… – протянул Бестужев. – Вижу вы уже начали размышлять и прикидывать… Это хорошо, месье Живая Молния, это просто прекрасно… Давайте откровенно. Моя профессия в том и заключается, чтобы ловить и отправлять за решетку таких, как вы, без различия политических платформ, идейных направлений и оттенков программ. У меня к вам есть и личные счеты – вы убили моего друга и сослуживца, который один стоил тысячи таких, как вы… Но я готов наступить на горло своим личным и профессиональным чувствам. Вам дьявольски везет, Жак… Дьявольски, – повторил он с неудовольствием. – Сложилось так, что моему начальству сейчас важен исключительно аппарат Штепанека. Аппарат ему нужен настолько, что мне поручено даже предложить торг. Вас не тронут. Вам дадут возможность беспрепятственно скрыться отсюда. Я бы своей рукой, с величайшим удовольствием пристрелил вас при попытке к бегству… но я офицер и вынужден повиноваться дисциплине и приказу. Вы останетесь на свободе, мы ни словечком не обмолвимся о вас австрийцам… но вам должно быть понятно, чего я потребую в обмен?
– И чего же?
– Не разыгрывайте глупую девственницу! – грубо бросил Бестужев. – Вы все прекрасно понимаете не хуже меня!
Какое-то время царило напряженное молчание. Потом Жак, ссутулившись еще более и буравя взглядом пол, глухо сказал:
– Они меня убьют. Как только узнают…
– А почему они непременно должны об этом узнать? – пожал плечами Бестужев. – От кого? От меня или от вас? От Мадлен? Вздор, она будет держать язык за зубами… И потом… Только от вас зависит сделать так, чтобы никто не узнал.
– Как это?
– Вы, правда, не понимаете? – усмехнулся Бестужев. – Если вы
– Но должны же быть какие-то гарантии…
– Прикажете их изложить в письменном виде, на гербовой бумаге? – не без издевки сказал Бестужев. – Вы же не ребенок, Жак, какие, к дьяволу, могут быть письменные гарантии… Разве что мое слово. Вам придется ему верить, потому что другого выхода у вас нет. Есть вообще-то – но он вам по вкусу не придется. И потому…
Он замолчал, прислушался. Поднялся со скрипучего стула и, продолжая держать циркача под прицелом, встал у окошечка. Чуть отвел указательным пальцем тонкую муслиновую занавеску, стоя так, чтобы его не заметили снаружи.
Да, так и есть: двое мужчин в пиджачных парах и котелках направлялись прямехонько к фургону Живой Молнии. Высокие, широкоплечие, крепкие… совершенно незнакомые. Трудно было ручаться со стопроцентной гарантией, но Бестужеву сразу показалось, что на полицейских в цивильном они не похожи – во всем их облике не хватало чего-то трудно излагаемого словами, но прекрасно знакомого каждому полицейскому, привыкшему уверенно опознавать коллег по ремеслу с первого взгляда, к какой бы чужестранной
Бестужев отпрянул в дальний угол, откуда мог держать Жака под прицелом и не опасаться неожиданного нападения с его стороны. Быстрым шепотом распорядился:
– Встаньте и подойдите к окну! Живо! Вы их знаете? Да не высовывайтесь!
– Первый раз вижу… – пробурчал Жак.
– Это не полиция, – сказал Бестужев. – Кто угодно, только не полиция…
Лесенка фургона уже жалобно скрипела под двойной тяжестью. Громкий, бесцеремонный стук в дверь.
– Поговорите с ними, – распорядился Бестужев. – Меня здесь нет!
Он на цыпочках скользнул за занавеску, прижался к стене, держа пистолет дулом вверх. Дверь уже распахнули снаружи.
Ему пришло в голову, что ситуация может оказаться опаснее чем представилось поначалу. В конце концов, Жак мог и соврать, что не знает этих двоих, а они могут оказаться и людьми из банды Гравашоля… Два агента Васильева остались на приличном отдалении, Бестужев с ними даже не обговаривал варианта, по которому они должны в случае опасности спешить на помощь… Ну ладно, бог не выдаст, свинья не съест!
Он прижался к стене и, держа указательный палец на спусковом крючке браунинга, обратился в слух. Раздался голос Жака:
– Чем обязан, господа? В приличном заведении вообще-то полагается стучать…
– А мы и стучали, ты что, не слышал, парень? – ответил ему незнакомый голос на французском, но довольно корявом, с непонятным акцентом. – Стой где стоишь, и не дергайся…
Вслед за тем последовала реплика вроде бы на английском – обращенная явно не к циркачу, а к спутнику. Обостренным чутьем Бестужев сообразил, о чем может идти речь в
Под кроватью, разумеется, оказалось пыльно, Бестужев прилагал титанические усилия, чтобы не чихнуть, лежал на спине в полумраке, готовый к любым неожиданностям. Шаткие половицы заскрипели – судя по звукам, второй, как он и предвидел, заглянул на отделенную занавеской половину фургона. И тут же отошел, спокойно бросил фразу на этом своем странном английском, такое впечатление, здорово искаженном.
– Ну, раз мы тут без лишних глаз и ушей, сразу о деле, – продолжал гость, как теперь совершенно ясно, незваный. – Короче, парень, нам нужен аппарат Ш… Шит… Штупаньека, Шупаника… ну, ты прекрасно понимаешь, о ком я. Аппарат того парня, что научился пересылать живые картинки по проводам.
– А при чем тут я? – с определенным хладнокровием вопросил Жак. – У меня другая профессия, никакими проводами не занимаюсь, вы меня с кем-то путаете…
Глухой удар, а следом – жуткий треск ломающегося дерева. Вспомнив меблировку той половины, прикинув происхождение звуков, Бестужев пришел к выводу, что загадочный визитер не стал терять времени, без обиняков припечатал месье Жаку по наглой физиономии, и тот, улетев в угол, доломал многострадальный стол посредством собственной падающей персоны. Что ж, довольно практичный подход к делу, эти двое явно не любители интеллигентских словопрений…
Со всеми предосторожностями, стараясь передвигаться абсолютно бесшумно, Бестужев вылез из-под кровати, словно любовник в пошлом фарсе, встал на прежнее место.
Послышался новый звук, прекрасно ему знакомый – именно такое короткое лязганье можно услышать, когда отводят хорошо смазанный пистолетный затвор.
– Ты не понял разве, что мы не шутки шутить пришли? – продолжал незнакомец. – Парень, мы не для того сюда плыли из Америки, чтобы ты нам пудрил мозги, как детишкам. Давай-ка посерьезнее к делу относиться, а то я в тебе дырок понаделаю в два счета…
«Вот оно что, – подумал Бестужев. – Все сходится: странный акцент, лексикон с уклоном в просторечия – то, с чем он уже столкнулся, когда на французском изъяснялась мисс Луиза Хейворт (правда, ее французский, надо отдать должное, был гораздо лучше). Нездешний крой одежды, явная вульгарность в подборе жилетов, галстуков, цветов ткани, какой европеец наверняка не допустил бы… Американцы. Черт знает что, – с большим неудовольствием выругался он про себя. – Уже и обитатели этого забавного заокеанского захолустья полезли в Европу с тайными миссиями. Если так дальше пойдет, следует ожидать в Старом Свете мексиканцев, а то и жителей Венесуэлы…»
– Кончай вилять, – заговорил второй. – А то Чарли в самом деле разозлится и понаделает в тебе столько дырок, что ни один доктор не залатает. Местечко тут тихое, никто и внимания не обратит, стрелять будем через платок, у нас есть некоторый опыт. Тебе что, охота сдохнуть в такую прекрасную погоду? День-то какой, французишка…
Вмешался его напарник:
– Сид, кончай трепаться. Время поджимает. Эй ты, мосьё! Я точно знаю, что инженера вместе с его аппаратом зацапал буквально вчера ваш босс, Грэвашол…
– Не знаю такого.
– Я тебе человеческим языком говорю: Грэвашол!
– Вы имеете в виду Гравашоля?
– А я тебе о ком толкую? Короче, инженер у вас, и аппарат тоже. Только он нужнее тому парню, что нас прислал. Есть у него привычка собирать у себя всякие хитрые аппараты… А парень это такой, что если он приказывает, выполнять нужно быстро и тютелька в тютельку, иначе самому голову отвернут… Усек? Ничего личного, не сверкай так глазами. Это просто работа. Босс сказал, чтобы без инженера и его аппарата мы не возвращались – а значит, если мы не справимся, нам самим придется кисло, уж ты поверь… Значит, что? Значит, кровь из носу, ты мне скажешь, куда Грэвашол упрятал инженера и аппарат…
– А если я этого не знаю?
– Знаешь, балаганная твоя рожа, знаешь… Я точно знаю, что ты знаешь, хо! Ну давай, выкладывай. Иначе мы с Чарли возьмем по ножику – вон их у тебя целая куча – и пощекочем тебя малость так, чтобы и жив остался, и язык развязал… Ну?
Бестужев решил, что услышал достаточно, и пора прервать эту увлекательную беседу. По голосам, звучавшим совсем рядом, он хорошо представлял себе дислокацию противников – а то, что при них есть оружие, его не особенно и пугало.
Одним рывком отбросив занавеску, он оказался на другой половине фургона. Как и следовало ожидать, его неожиданное появление на миг визитеров ошеломило, и Бестужев использовал этот краткий миг со всей выгодой.
Оружие держал в руке только один из них – большой вороненый пистолет не знакомой Бестужеву модели – да и держал не на изготовку, а небрежно зажав в ладони, словно палку. Точным ударом ноги по запястью Бестужев пистолет выбил, и, не глядя, куда он упал, с ходу двинул локтем второму «под душу», как выразились бы русские мужички из простонародья. Ударенный звучно охнул и согнулся вдвое, зажимая обеими руками ушибленное место, пытаясь судорожно заглотнуть воздуха.
Мимоходом двинув ему в подбородок, Бестужев кулаком с зажатым в нем браунингом, словно кастетом, приложил обезоруженного чуть-чуть повыше уха. Точным ударом левой отправил в угол. Только после этого нагнулся, подобрал пистолет и отпрянул к стенке так, чтобы держать под наблюдением и прицелом не только эту американскую парочку, но и Жака – циркач мог по-своему использовать начавшуюся заварушку…
– Обыщите обоих, Жак, – распорядился он. – Быстренько! Пока не очухались…
У одного больше ничего не оказалось. У второго Жак извлек из-под пиджака точно такой же черный пистолет.
– Держите за ствол! – прикрикнул Бестужев. – Перебросьте мне! Вот так… К двери! Прихватите какое-нибудь верхнее платье, не появляться же на людях вот так…
Оторопело таращась на него, Жак схватил с вешалки потертый черный сюртук, перебросив его через руку, замер у двери, хлопая глазами в явной растерянности.
– Документы, деньги! – командовал Бестужев. – Быстро!
Жак ошалело закивал, кинулся к шкафчику и начал в нем рыться, что-то выбрасывая на пол, а что-то распихивая по карманам брюк. Американские гости только теперь распрямились, охая и шипя от боли, уставясь на Бестужева, будто натуральные африканские каннибалы, узревшие аппетитного, дородного миссионера. Как-то сразу чувствовалось, что они не питают к нему ни капли дружеского расположения, вовсе даже наоборот…
Бестужев поднял браунинг повыше:
– К дальней стенке, вы оба! – он тоже не следил сейчас за изысканностью речи. – Учтите, если мне придется кого-то из вас пристукнуть, я по ночам кричать не стану…
Они хмуро отступали к задней стенке фургона, пока не уперлись в нее спинами. Двигались оба крайне осторожно, словно шагали по тонкому осеннему ледку – спокойные клиенты попались, рассудительные и видавшие виды, прекрасно понимали, что сила не на их стороне, а позиция у них самая невыгодная…
– Парень, ты покойник, – хмуро сообщил один. Бестужев не знал, Чарли это или Сид, да ему это было бы абсолютно неинтересно.
– Все там будем когда-нибудь… – усмехнулся он. – Слушайте меня внимательно. Мы сейчас уйдем, а вы оба извольте проторчать тут ровно пять минут… можете больше, если хотите, лишь бы не меньше. Если не послушаетесь и потащитесь следом, будет плохо. Стрелять я не буду, к чему? Я просто-напросто крикну полицейского, они тут торчат на каждом углу и с превеликой готовностью спешат на помощь. Заверяю вас, здесь, в Вене, я числюсь среди респектабельных и уважаемых граждан, так что, если я заявлю, что вы на нас напали с целью ограбления, да еще и покажу ваше оружие, поверят мне, а не двум подозрительным иностранцам с другого конца света… Понятно?
– Понятно, – проворчал тот, что повыше (кажется, судя по голосу, это все-таки был Чарли). Попадешься ты мне…
– Там видно будет, – сказал Бестужев почти беззаботно.
Он с превеликой охотой порасспросил бы этих двоих о том и о сем – но сейчас, когда время ценилось на вес золота, было, если подумать, не до них: всего лишь очередные конкуренты из немаленькой уже толпы охотников за аппаратом…
Он вытолкнул торопливо напяливавшего сюртук Жака на лесенку, вышел следом. Шепотом скомандовал:
– Идите в том направлении! Не спешите, не привлекайте внимания!
И направился следом быстрым шагом, то и дело оглядываясь. Издали махнул агентам, свернул с дорожки и углубился в чащу, где деревья росли прямо-таки на диком положении. Спрятался за громадным вязом, сделал знак агентам последовать его примеру. Осторожно выглянул.
Ну, разумеется, пяти минут они и не подумали отсчитывать, выскочили раньше. Выбежав из образованного фургонами дворика постояли, озираясь, судя по движениям и мимике, рассыпая самые крепкие ругательства, какие только знали. Очень быстро должны были сообразить, что метаться в поисках беглецов бесполезно, да и опасно.
Так и есть – после краткого совещания, сопровождавшегося столь же бурной жестикуляцией, оба рысцой припустили к выходу из парка и вскоре пропали из виду.
– У меня впечатление, Жак, что я только что спас вам жизнь, – сказал Бестужев, вяло улыбаясь. – Мне отчего-то кажется, что эти типы вас пристукнули бы за здорово живешь, наплевав на ваши политические убеждения и не испытывая ни малейшего страха перед Гравашолем. Так что вы вдвойне мой должник. И если не отблагодарите полной искренностью, я вашу жизнь превращу в кошмар, честное слово…
Глава четвертая
Рыцарь, принцесса и дракон
ТАКТИКА И МАНЕРЫ поведения, реплики, мизансцены – все это, разумеется, было продумано заранее…
В кабинет к господину чиновнику императорско-королевских железных дорог Бестужев не вошел, а осторожно
Хозяин кабинета отнюдь не выглядел сатрапом, – наоборот, добродушный на вид господин солидного возраста с румяными щеками и окладистой бородой, расчесанной на два крыла. Не подлежало сомнению, что он, увидев столь странные манеры посетителя, несколько удивился. Все же это был не грозный высокопоставленный вельможа, ежедневно решавший вопросы жизни и смерти, а довольно скромный служащий, ведавший на Нордбанхофе грузовыми перевозками, – и чином, в переводе на российские, не превышавший коллежского асессора, а то и пониже.
– Проходите, господин, господин…
– Фихте, – представился Бестужев, переминаясь с ноги на ногу у стола, вертя в руках котелок. – Я из Лёвенбурга… Моя фамилия Фихте…
Государь австрийский император и венгерский король хмуро взирал на него со стены так, словно его подмывало рявкнуть: «Оставьте эти забавы, юноша!».
– Очень приятно, – сказал чиновник. – Моя фамилия Гейльборн. У вас какое-то дело касательно грузовых перевозок? Садитесь же, прошу вас!
Бестужев осторожно опустился на краешек стула, так, словно он был горячим, вертя в руках котелок, блуждая взглядом, кривя губы и легонько гримасничая, ответил:
– Да… Собственно, нет… Вообще-то… Пожалуй, что и так, но я не знаю, удобно ли… – подпустив в голос нотки легкой истерики, он громко закончил: – Только вы можете мне помочь!
Линия поведения была выбрана безупречно: агрессивного и напористого посетителя могут с легкостью отправить восвояси, а вот завидев перед собой субъекта нервического, истерика, будут, наоборот, обходиться с ним вежливейше: кто его знает, насколько далеко он может зайти в своих странностях, еще, чего доброго, в эпилептическом припадке забьется, если не хуже…
Руководимый именно этими побуждениями – и будучи к тому же, пожалуй, человеком скорее добродушным, чем черствым, – чиновник произнес мягчайшим тоном:
– Любезный господин Фихте, пожалуйста, успокойтесь. И изложите, в чем ваше дело. Я здесь для того и нахожусь, чтобы улаживать все возникающие хлопоты…
– Вы мне не поможете… – продолжал Бестужев тем же чуточку истеричным голосом. – Или нет, только вы способны… Нет, мне никто не поможет…
– Я попробую, господин Фихте, – заверил чиновник, все же, однако, поглядывая на кнопку вызова секретаря. – Вы только изложите ваше дело…
– Мне так неловко…
– Я попытаюсь помочь, – заверил Гейльборн.
То вскидывая на него глаза – в которых даже поблескивали самые натуральные слезинки, правда, скупые, – то вновь принимаясь блуждать взглядом по кабинету, Бестужев сбивчиво начал:
– В конце концов, это уже случалось… Не я первый, не я последний… Это такой удар… – Он принял вид человека, очертя голову бросающегося с высокого места в холодную воду, закончил с надрывом: – Моя супруга сбежала! С любовником! Совершенно неожиданно, оставив сумбурную записочку…
Господин Гейльборн осторожно заметил:
– По-моему, вам следовало бы обратиться в полицию…
– Я надеюсь справиться своими силами… – пролепетал Бестужев. – Но для этого мне необходимо именно ваше содействие… Этот… этот… субъект, с которым она бежала, подвизается силовым акробатом в странствующем цирке Лябурба, который, по моим сведениям, как раз и отбыл совсем недавно по железной дороге с вашего вокзала… Я хотел бы поехать следом, убедить ее не поступать так опрометчиво, одуматься…
Поделиться книгой: