Глоток мертвой воды

– Я его на балконе видела, – ответила Полина. – Но вообще-то он спал у тебя в ногах, когда я подходила тебя будить в первый раз.

– А он не свалится с балкона? – не в первый уже раз спросила Соня. Она беспокоилась за питомца и нуждалась в том, чтобы все постоянно подтверждали: ничего плохого с ним не случится.

Как будто понимая, что о нем говорят, в кухню вплыл роскошный пушистый кот. И откуда такая важность походки, величественная посадка головы и снисходительно-надменный взор у обычного беспородного найденыша, удивлялись Полина с Женей.

Неслышно ступая мягкими лапами, не глядя на хозяев, кот с достоинством прошествовал к миске в углу и принялся хрустеть кормом.

– Привет, Хоббит! – Соня моментально слетела со стула и бросилась к своему любимцу.

– Не трогай его, когда он ест! Еще укусит.

– Не укусит! Он у нас хороший, да, Хоббит? – приговаривала Соня, поглаживая кота. – Хоббит – хороший кот, послушный!

Соня принесла его осенью, три года назад: нашла в подъезде. Тогда это был тощий, дрожащий заморыш, лопоухий и тонконогий. Котенок жалобно мяукал, широко разевая крошечный розовый ротик, а глаза у него были круглые, умные, страдальческие и серьезные.

– Папуль, он так на Фродо Бэггинса похож! – сказала Соня, уговаривая родителей оставить котенка. – Глаза прямо точь-в-точь!

Так найденыш и стал Хоббитом, очень скоро превратившись в огромного, нахального и своевольного котяру. Вся семья его обожала, а он снисходительно принимал всеобщую любовь.

После завтрака Полина мыла посуду, а Соня сидела рядом, на кухонном диванчике, гладила Хоббита и болтала:

– Знаешь, мамуль, а Лиля сказала, что хочет быть как ты.

Вот это новости! С чего бы?

– Почему? – спросила Полина, предчувствуя подвох. От Лили всего можно ждать.

– Ну, она говорит, ты хорошо устроилась. Не работаешь, сидишь дома. Нашла богатого мужа, и теперь всю жизнь можно отдыхать. И она так хочет.

Здрасьте, приехали!

– А ты что ей сказала?

Соня неопределенно пожала плечами. Хоббит высвободился из ее объятий и сиганул прочь из кухни.

– Сказала, что вы у меня оба классные.

Полина сочла, что должна объяснить кое-что. Она отложила полотенце, которым вытирала вымытую посуду, и присела рядом с дочерью:

– Вообще-то Лиля не совсем права. Когда я выходила замуж за папу, он учился на третьем курсе медицинского, а я – педагогического университета. Никаким богачом он не был. Потом папа учился в ординатуре, а я работала. Ты же знаешь, я только несколько лет…

– Да ладно тебе, мам! Ты что, расстроилась? Все я знаю! – Соня обняла мать за шею и вскочила. – Пойду погуляю, ладно? С Лилей.

Вечно эта Лиля! Полина ощутила глухую, черную волну неприязни к однокласснице дочери, которая в последние годы получила статус лучшей подруги.

Это была черноволосая, востроносая, похожая на галчонка девочка, с хитреньким маленьким личиком и щуплой фигуркой. Ее воспитывали мать, вечно занятая на работе, и бабушка, из которой Лиля вила веревки.

Неуправляемая, лишенная детской наивности, расчетливая и какая-то прожженная (Полина не могла подобрать другого определения), она могла повлиять на Соню не лучшим образом, но дочка испытывала к подружке необъяснимо сильную привязанность.

Иногда Полина думала, что Лиля для ее дочери – кто-то вроде Хоббита: найдя ее однажды, открыв для себя, Соня впустила девочку в свое сердце, прониклась к ней любовью, привязалась всей душой, и этого не изменить.

Соня уже умчалась, созвонившись с Лилей и пообещав вернуться к обеду, а Полина все сидела на диванчике. На душе скребли кошки.

Вот, значит, как она выглядит со стороны? Ленивая домохозяйка на шее богатого мужа. Бесполезное, изнеженное существо вроде болонки. Но ведь это не так!

Пока Женя не встал на ноги, она работала за двоих. Не только брала двойную нагрузку в школе, но еще и по ученикам бегала, подрабатывала репетиторством. Даже с Соней сидела меньше года, а потом вышла на работу, оставив свою крошку на попечение бабушки, мамы Жени. Хорошая была женщина, в позапрошлом году умерла, царствие ей небесное.

Только шесть лет назад, когда открытый Женей медицинский центр «Красота и здоровье» стал приносить хороший доход, она уволилась и осела дома. У мужа оказался не только врачебный талант, но и деловая хватка, так что дела шли в гору. Поначалу центр специализировался только на стоматологии, но теперь сфера услуг расширилась: челюстно-лицевая хирургия, косметология, пластические операции – все это пользовалось огромным спросом.

Теперь у них с мужем было все – дорогие машины, отдых за границей, квартира, а вскоре появится загородный дом. Но знавали они и времена, когда приходилось еле-еле сводить концы с концами.

Поначалу Полина не хотела оставлять работу: можно было, к примеру, пойти к мужу в клинику бухгалтером. Она ведь математик, подучилась бы и смогла. Но у него работали отличные специалисты, а раздувать штат, чтобы пристроить жену, – зачем? Занимать чье-то место, пользуясь привилегиями хозяйской супруги, она не считала возможным. Честнее было посвятить свое время семье. Полина сняла с плеч Жени все бытовые заботы, занималась ремонтом и отделкой их новой квартиры, возила дочку на занятия хореографией и в художественную школу.

Она никогда не сидела сложа руки, не бегала днями напролет по салонам красоты. Какое право имеет какая-то Лиля говорить такое, вешать ярлыки?!

Полина сама понимала, что не стоит обращать внимания на слова глупой завистливой девчонки, но ничего не могла с собой поделать. К тому же, говоря по правде, Лиля наступила на больную мозоль…

«Нет уж, дудки! Не стану я об этом вспоминать! Нечего сидеть и жаловаться на жизнь – прекрасную, между прочим, жизнь, о которой большинство женщин могут только мечтать!»

Думать нужно о хорошем: о дочери и любящем муже, об отпуске у моря и новом доме.

Однако подумалось о другом.

Перед мысленным взором всплыло лицо мальчика, которого они чуть не сбили на дороге. Алика. Вот уж кто точно имел все основания обижаться на судьбу, так это он.

Женя вернулся домой далеко за полночь. Мальчик находился в состоянии глубокого шока, к тому же у него диагностировали нарушение кровотока головного мозга.

В последующие дни муж постоянно справлялся о его здоровье, оплатил все необходимое, подключил лучших специалистов. Больше позаботиться о ребенке было некому.

– Представляешь, мать у него умерла в прошлом году, она сына одна растила. Ее брат Михаил взял мальчика к себе, – рассказывал Женя. – Как он его опекал, ты и сама видела – на ребенке живого места нет.

В тот день, когда они едва не переехали Алика, его дядя, как выяснилось, убил свою жену. Хотел и до племянника добраться, но тот увернулся, выбежал со двора, бросился прочь и едва не угодил под колеса машины.

Теперь Михаилу грозил срок, а мальчику после выздоровления предстояло отправиться в детский дом. Других родственников у него не нашлось.

Полина вспомнила обо всем этом и решила проведать Алика. Его уже перевели из реанимации в палату, так что посещения разрешены. Вот только навещать его, кроме представителей органов опеки и полицейских, некому.

«Давно надо было в больницу съездить, – со стыдом подумала Полина, забираясь в машину. – Он там почти неделю, а я так и не собралась».

Женя делал все, что мог, его совесть чиста, а сама она отмахнулась от мальчика. Все время находились дела поважнее.

Конечно, они не обязаны заботиться о чужом ребенке, и никакой вины перед ним у них с Женей нет. Но бросать на произвол судьбы маленького человечка, которого судьба связала с ними таким причудливым образом, все равно казалось неправильным.

Полину пропустили в палату к Алику без проблем: она позвонила мужу, и он все устроил.

– Его, наверное, в начале следующей недели выпишут, – сказал Женя, и она подумала, что если бы так и не навестила мальчика, то потом ругала бы себя.

Республиканская больница была огромная, похожая на улей. Много этажей – много сот, в которых люди деловито копошились, подобно пчелам. Молоденькая медсестра со следами подростковых угрей на щеках проводила Полину в палату, где лежал Алик.

Кроме него, там были еще два пациента. Один мальчик лежал, закутавшись с головой в простыню, отвернувшись к стене, а второй, увидев Полину, с любопытством оглядел ее и вышел в коридор.

В палате было душно. В тяжелом, спертом воздухе, словно липкая серая паутина, повис неистребимый, въевшийся в стены запах медикаментов, хлорки, аммиака, залежавшейся в тумбочках еды. И сквозь всё это пробивалась прогорклая, едкая и при этом чуть сладковатая вонь – запах болезни, страдания, страха, который сочился из пор десятков и даже сотен детей, дневавших и ночевавших в этой палате.

Полина поморщилась, быстро подошла к окну, взялась за ручку, потянула ее на себя. В палату светлой, радостной волной хлынуло лето. Ворвавшись, оно моментально воцарилось в комнате, нарушив чинную, застоявшуюся тишину. Занавеска затрепетала, как флаг, потом натянулась, словно парус. Вдалеке звенели чьи-то голоса, слышался шум проезжающих автомобилей.

Кровать Алика, аккуратно застеленная клетчатым одеялом, стояла возле стены напротив окна. На мальчике была больничная пижама казенного вида, в руках он держал раскрытую книгу и во все глаза, не скрывая изумления, глядел на Полину. Огромные, искристые глаза небесной синевы казались чересчур большими для его худенького личика.

– Так ведь лучше, правда? – улыбнулась Полина.

Ей было немного неловко под этим удивленным взглядом. Алик не ждал, что она придет, вообще никого не ждал, и она вдруг снова, как тогда, на дороге, почувствовала, как щемит от жалости сердце.

Мальчик выглядел странно взрослым и вместе с тем казался трогательно маленьким на длинной, узкой больничной кровати. Некоторое время они просто смотрели друг на друга: Полина почему-то смешалась, не знала, что сказать. А потом он тихо и застенчиво поздоровался и улыбнулся. Она подумала, что в жизни не встречала человека, которому бы настолько шла улыбка.

Именно в этот момент, рассказывала потом Полина мужу, она и приняла то самое решение, пусть даже и не осознала его до конца.

– Привет, Алик. – Она придвинула к кровати стул и села. Он тоже сел, спустив ноги на пол и нащупав тапочки. – Мне сказали, что тебя можно проведать. Ты не против, что я пришла?

Мальчик покачал головой.

– Ты же помнишь меня, правда? Мы встречались как-то возле магазина, а потом… Ну, я тоже была в машине, которая…

– Я знаю, – перебил он и снова улыбнулся. – Вы Полина.

– Да. – Она помедлила. – Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит?

– Все хорошо, – ответил он. – Врач сказал, меня скоро выпишут. Тут все ребята хотят скорее домой, а я не хочу.

Полина не нашлась с ответом, вместо этого схватила свой пакет и принялась доставать и выкладывать на тумбочку гостинцы. Мандарины, виноград, творожные сырки, шоколадки…

– Не знала, что ты любишь, взяла всего понемногу.

– Спасибо, я все люблю, – сказал Алик. – Но я столько не съем.

– Ничего, скушаешь потихоньку. С ребятами поделишься. – Она протянула руку и осторожно погладила мальчика по темным волосам. Потом снова полезла в пакет. – Я суп сварила. Очень вкусный, куриный. И оладьи испекла. Мы сегодня с дочкой на завтрак ели, и я тебе тоже принесла попробовать.

– Здорово! – Его лицо просияло. – Мама часто пекла оладьи. Я давно не ел.

Полине стало противно от себя самой, стыдно за свою сладкую и гладкую жизнь. Богатенькая барынька, сидела там, в своей хорошенькой квартирке, лила кукольные слезки, обижалась, что ее посчитали пошлой домохозяйкой, и упивалась своим горем. Решила отвлечься, развеяться, а заодно и поиграть в добросердечную даму-благотворительницу. Притащила недоеденный суп и оладьи, мандарины выкатила… Про Алика, в отрыве от собственных переживаний, она и вовсе не думала.

«Наверное, я кажусь ему расфуфыренной глупой курицей».

Но угадать, о чем думал этот мальчик, было невозможно. Алик смотрел пристально, внимательно, и хотя осуждения в его взгляде не было, Полине стало неуютно под этим взором. Она не понимала, как вести себя с этим ребенком, о чем говорить. Все темы, которые обычно перебирают в беседах с детьми такого возраста, применительно к Алику казались надуманными, искусственными, мелкими. Алик словно вернулся откуда-то, где детям бывать запрещено, и знал такое, о чем знать не нужно, по крайней мере, пока не отметишь восемнадцатый день рождения.

Они поговорили еще немного («Что за книгу ты читаешь?», «Чем увлекаешься?», «Подружился ли со здешними ребятами?»). Алик отвечал серьезно и рассудительно, тщательно подбирая слова, как будто боялся сболтнуть лишнее.

Потом мальчик, который выходил в коридор, вернулся вместе с полной молодой женщиной, и они принялись громко разговаривать, не обращая внимания на окружающих. Полина засобиралась домой.

Алик вышел в коридор, проводил свою гостью до лестницы. Она шла, размышляя, что сказать ему на прощание, но в итоге все вышло спонтанно. Сама от себя не ожидая, Полина внезапно наклонилась к Алику и поцеловала его в прохладную щеку.

– До встречи. Скоро обязательно увидимся, – проговорила она и, пытаясь скрыть волнение, быстро отстранилась от мальчика и побежала вниз по ступенькам.

Алик смотрел ей вслед. На площадке между этажами Полина обернулась и помахала ему. Мальчик тоже поднял руку и проговорил:

– Я буду вас очень ждать.

Глава 3

В новом учебном году первого сентября Полина провожала в школу не одного ребенка, а двоих. Алик с середины августа жил с ними.

Соня пошла в седьмой класс, а Алик – в пятый.

– Вон твоя учительница и ребята. Видишь, Лиля уже там. Я провожу Алика, хорошо? – сказала дочери Полина, когда они оказались на школьном дворе. – Он же новичок, нужно его поддержать.

Соня ничего не ответила.

– Тебя я тоже буду видеть, я же совсем рядом. Пятые классы строятся напротив.

Полина чувствовала в своем голосе заискивающие, оправдывающиеся нотки и сердилась и на себя, и на Соню: если бы Алика не было, дочь вообще вряд ли захотела бы, чтобы мама провожала ее на линейку.

Собираясь усыновить мальчика, Полина и Женя были уверены, что дети отлично поладят.

Во-первых, Алик – ребенок спокойный, доброжелательный, умный и неиспорченный. Держался скромно, разговаривал вежливо, больше слушал, чем говорил.

А во-вторых, Соня была девочкой доброй, история рано осиротевшего мальчика, который остался один на всем белом свете, которого бил и едва не убил родной дядя, должна была произвести на нее глубокое впечатление, вызвать горячее сочувствие. А от жалости недолго и до сестринской любви.

Так рассуждали они с Женей, и отчасти оказались правы. Но только отчасти.

Решение о том, что Алика нужно усыновить, Полина приняла, навестив его в больнице. Оно было спонтанным, но вместе с тем казалось настолько верным, что она ни секунды не сомневалась в его правильности.

– Мне сердце подсказывает, – говорила она мужу тем же вечером. – Я точно знаю, что Алик должен остаться с нами. В детдоме его просто уничтожат! Он же такой… тихий, ранимый ребенок.

Женя ужинал: он пришел поздно, Полина с Соней уже поели, и теперь дочка болтала с Лилей по телефону в своей комнате. («Не наговорились за день», – сердито думала Полина.)

Полина устроилась напротив мужа и рассказывала про то, как все прошло в больнице. Она пыталась объяснить, что испытывала, когда говорила с Аликом, смотрела на него, и сильно нервничала, переживая, что Женя не поймет.

– Полечка, в детдомах много ранимых и тихих детей. Это не аргумент, ты же прекрасно понимаешь.

– Нет, конечно, дело не только в этом. – Она почувствовала, что начинает заводиться, как это всегда бывало, если ей не удавалось найти нужных слов. Полина сделала глубокий вдох и постаралась взять себя в руки. – Здесь сразу несколько факторов. Соня – единственный ребенок в семье, она может вырасти эгоисткой. И еще мне кажется, судьба нас нарочно свела с Аликом. Он же буквально свалился на нас, и мы за него теперь в ответе.

– Ответственности никакой нет, – возразил Женя. – Мы сделали для Алика все, что смогли – и даже больше, чем многие на нашем месте.

Муж отодвинул от себя тарелку и взял ее за руку.

– Я же знаю, что дело не в этом. – Он говорил ласково, рассудительно, и Полина знала, что Женя взвешивает каждое слово, опасаясь обидеть ее. – Ты так хотела второго ребенка и очень страдала, когда узнала, что это невозможно. Но мне казалось, мы пережили это. Перешагнули. Ты ни в чем не виновата и не должна наказывать себя.

Полина порывисто встала и отвернулась от мужа, принялась бестолково перекладывать посуду в мойке. Ложки и чашки выскальзывали из рук и жалобно позвякивали. Женя тоже встал, подошел к ней, взял за плечи и развернул к себе.

– Ты так все перебьешь, – негромко проговорил он, целуя жену в висок. – Перестань.