Помоги проекту - поделись книгой:
Через несколько минут послышались шаги. В щелях свинарника замелькал свет. Хэт метнулась в сторону и спряталась за кормушку.
«Если он не войдёт сюда, — лихорадочно думала Хэт, — то все следующие воскресенья до Нового года я буду молиться по целым дням».
Бедняжка Хэт верила, что бог добрый. Может быть, он белый, но добрый. И он очень любит молитвы. Если ничего у него не просить (негры обычно что-нибудь да вымаливают), то он растрогается и поможет. Кто же ещё может помочь ей, кроме бога?
Шаги стали отчётливее. Хэт прижалась в угол. Она старалась, чтобы даже дыхания её не было слышно. Снова заскрипел песок.
— Однако эта черномазая, кажись, в лес убежала, — бормотал муж миссис Сьюзен. — Чтобы негритянка бросилась в лес после захода солнца… быть не может! Конечно, если она сбежала, мы ничего не теряем, теряет Бродас. Но мы взяли её взаймы и отвечаем за чужую собственность… Тьфу, как надоели мне эти негры!
Шаги стали удаляться по направлению к дому. Хэт ещё слышала издали раздражённые выкрики миссис Сьюзен и густой бас её мужа. Потом всё стихло.
«Я отсюда не выйду, — подумала она. — Меня могут найти только завтра, когда придут кормить Мэмми. Тогда я пролезу за загородку, где лежит сено для мулов. В сене меня не найдут. Только не пришли бы с собакой…»
Так прошла ночь. Утром Хэт проснулась от пения птиц. Вдали звякнуло ведро. Кто-то шёл за водой. Потом послышались шаги возле свинарника. Мэмми поднялась и захрюкала, поросята завизжали. Шли кормить свинью.
Это была сама миссис Сьюзен. Хэт в одно мгновение нырнула за загородку.
Уж как миссис честила сбежавшую Хэт! Ведь кормить свиней — дело вовсе не подходящее для белых. «Чёрная морда», «проклятая воровка», «исчадие ада», «дармоеды из вонючей Африки»… — всё это сыпалось градом. Но не было ни малейшего намёка на собак и негроловов. Хэт сидела, зарывшись в сено и затаив дыхание, пока дверь не хлопнула и ругань не затихла в отдалении.
«Они не скажут ничего массе Бродасу, — соображала Хэт. — Он может потребовать, чтобы миссис Сьюзен вернула ему то, что я сто́ю. А сколько я сто́ю?»
Такой вопрос никогда не приходил в голову Хэт. Она слышала, что цены на негров поднялись и взрослые «руки» стоят до тысячи двухсот долларов. Но Хэт ведь не «руки». Она не может собирать хлопок на плантации. Значит, она просто… девочка. Сколько стоит девочка?
Девочка? Это очень странно. Вам никогда не случалось думать, что вы девочка, а не собака?
И неожиданно Хэт подумала, что, может, она вовсе не глупее, чем миссис Сьюзен. Разве миссис Сьюзен пришло бы в голову, съев сахар, выпрыгнуть в окно и спрятаться в свинарнике?
Хэт почувствовала даже что-то вроде гордости. А ловко всё это получилось! Они и не подозревают, что Хэт сидит в нескольких шагах от их дома. Она не выйдет отсюда ни сегодня, ни завтра. Может быть, ей удастся сбежать в посёлок, к родителям. Во всяком случае, очень ловко всё это получилось.
Нет, только не возвращаться обратно к этой рыжей миссис с её грубым, каменным лицом! Лучше обмануть её, остаться здесь, убежать, только не идти с покорным видом под жестокие удары плётки. Ведь Хэт — человек!
Сколько сто́ит человек? Сколько сто́ит миссис Сьюзен?
Через несколько часов Хэт стали одолевать голод и жажда. Ей удалось забрать у свиньи картофелину и съесть её, стоя тут же, у корыта. Одна картофелина за сутки — не очень-то обильная пища. Хэт снова нагнулась над корытом, но тут Мэмми перешла в наступление и схватила её зубами за руку.
У свиньи были поросята, и она ревностно охраняла еду. Вид у Мэмми был такой, словно она готова была разжевать и проглотить самоё Хэт. Её маленькие красные глазки свирепо поблёскивали. Она сердито сопела и толкала Хэт всей своей тяжёлой тушей.
Хэт тоже рассердилась. Неужели это тупое животное так и не даст ей поесть? У Хэт засверкали глаза и сжались кулаки. Сражаться так сражаться! Она засучила рукава, отыскала за перегородкой полено и набросилась на Мэмми. Боже, какой крик подняла эта свинья! Хэт сразу поняла, что при таком шуме она рискует навлечь на себя внимание. И хотя ей удалось загнать противницу в угол и ухватить в корыте ещё парочку подгнивших морковок, но дальше так нельзя было действовать. Хэт решила пойти на мировую с Мэмми. Худой мир лучше доброй ссоры, и она стала бросать Мэмми еду, держа полено наготове. Пока Мэмми чавкала, Хэт съела несколько головок полуочищенного маиса. Таким образом ей удалось пообедать в этот день. Но затевать ссору по нескольку раз в день было невозможно. Остаток дня и ночи Хэт провела в сене. Она пыталась есть сено, но это всё равно что жевать траву — ни вкуса, ни сытости. На следующий день Хэт снова атаковала Мэмми, но добыча была невелика — две засохшие хлебные корки и горсточка картофельных очисток. В животе мучительно ныло. Но самое трудное было ничего не делать. Хэт не привыкла к безделью, а тут даже петь нельзя было. Она пробовала мурлыкать про себя:
От этой песни ей не стало веселее. Так прошли ещё сутки. На следующий день Хэт дождалась темноты и потихоньку выбралась из свинарника.
Свежий ветер её опьянил. Несколько минут стояла она на месте, покачиваясь, полузакрыв глаза.
В доме горела лампа, и Хэт ясно видела на занавеске тень мужа миссис Сьюзен. Он сидел, опустив голову, и заряжал ружьё.
Для того чтобы уйти с участка, надо было обойти дом. Девочка неслышно кралась вдоль дощатой стены. Дворовая собака Уини подошла к ней и потёрлась мордой о колени. Уини не выдаст — она давно знает Хэт. Кажется, миссис Сьюзен нет дома. Если так, то, значит, повезло.
Самый опасный участок возле заднего входа в дом Хэт миновала благополучно. В два прыжка очутилась она возле забора и вскарабкалась уже на верхнюю жердь, как вдруг тяжёлая рука опустилась ей на плечо и бросила на траву.
Хэт подскочила и забарахталась в чьих-то объятиях. Она пыталась кусаться и царапаться, но две сильные руки держали её крепко и несли к дому. При свете из окна Хэт увидела своего преследователя — это был муж миссис Сьюзен.
— Отпустите меня. — выдохнула Хэт, — я всё равно не могу… не могу здесь оставаться…
Хозяин молчал. Он внёс девочку на кухню. У очага сидела миссис Сьюзен. При виде Хэт её голубые глаза засияли каким-то особенным блеском.
Миссис Сьюзен ни разу не выругалась. Она встала с места и неторопливо вытащила из-за шкафчика прут камедного дерева.
Розгами из камедного дерева секли особо провинившихся негров. Сок этого дерева проникал в раны, задерживал заживление и причинял невыносимую боль.
— Она сидела в свинарнике с пятницы до понедельника, — сказал муж миссис Сьюзен. — Вот это характер! Девка с характером!
— Никаких характеров у цветных не должно быть, — невозмутимо заметила миссис Сьюзен, — их надо ломать.
И она занялась «ломанием» характера Хэт Росс.
В сумерках старая Рит вышла из своей хижины за водой. В хибарках, кое-как сбитых из старых досок, зажглись очаги. Чёрный дым полз прямо из дверей. «Полевые руки» варили маисовую кашу — свою единственную пищу за день.
Навстречу старой Рит не попалось ни одной живой души. Только какая-то босая фигурка в рубашке при виде Рит отделилась от бревенчатого забора и, шатаясь, вышла на середину улицы.
Рит выронила деревянный бочонок, заменявший ей ведро.
— Хэт! — крикнула она в ужасе. — Хэт, что с тобой, во имя божие?
Хэт сделала ещё два неверных шага и свалилась на землю. Рит подхватила её на руки и заголосила. На этот вопль откликнулся весь посёлок. Старые и молодые негритянки выскакивали из дверей и, заламывая руки, кричали. Вокруг матери и дочери сразу собралась толпа.
— Убили!
— Не убили, а изувечили!
— Не изувечили! Девочка, видать, попала капкан для лисиц.
— Её отхлестал управляющий.
— Сёстры, клянусь вам, управляющий уехал в Бактаун за спиртным! Я сама видела!
— Ну что ж, — рассудительно сказала старуха Сайки, вынув изо рта большую трубку, с которой она не расставалась даже по ночам, — если изувечили, то её не продадут. Кому нужна калека? А если убили, то тем лучше. Значит, она освободилась. Свобода — это когда умрёшь…
К толпе женщин подошёл мускулистый негр громадного роста. Крики сразу затихли. Он взял девочку на руки и понёс в хижину.
Это был Бен Росс, отец Хэт, широкоплечий силач, известный лесоруб, сплавщик, охотник и старшина рабов Бродаса.
Бен Росс рубил старинные, могучие дубы. Каждый раз, свалив очередное великолепное дерево, он вздыхал.
— Скоро здесь ничего не останется, — ворчал он, — и реки пересохнут, потому что река не может привыкнуть к пустому месту… Денег у хозяина всё меньше, он сеет немного маиса, немного пшеницы, да и все тут. Когда-то, братцы, был табак, я его хорошо помню. А где этот табак? Его больше нет.
— И слава богу, — подавал голос его помощник Иорик Кимбс, — потому что этот проклятый табак поливали нашим потом.
— А теперь, — сурово продолжал Бен, — когда у хозяина мало денег, он продаст вас самих на глубокий Юг. Зачем ему столько негров? Тысяча двести монет за голову! Посчитай, сколько выйдет, если продать человек сорок.
— Масса не станет торговать людьми, — сказал кто-то из молодых сплавщиков, — он может продать одного-двух, но не продаст сорок пар рук.
Бен усмехнулся и снова взялся за топор.
— Тебе-то хорошо, — сказал Кимбс, — масса обещал, что не продаст тебя.
— Меня-то он не продаст, но может продать моих детей или жену. Двое уже ушли в цепях… — Бен опустил голову. — У негра не должно быть семьи. Семья у нашего брата всё равно что семья собаки. Щенки подросли — их продают… Я даже не стал провожать своих. Для меня это уже покойники.
— Не надо так говорить, Бен, — сказал Кимбс, — им следовало бы бежать.
— Бежать? В лес? Чтобы их там затравили собаками?
— Не в лес, — хмуро отозвался Кимбс и шёпотом добавил: — Вовсе не в лес, а на Север.
— Кто знает, что такое этот Север, — устало промолвил Бен. — Говорят, что там снег лежит на земле много месяцев и люди замерзают на улицах… Эй, ребята, вставай, берись за топоры!
Бен молча внёс дочь в хижину и положил её на земляной пол возле очага. Рит со стиснутыми зубами обследовала её.
— Секли камедным деревом, — объявила она. — Вся спина в рубцах.
— Камедное дерево! — воскликнула одна из соседок. — Это рука миссис Сьюзен! Клянусь, соседка, это её рука!
— Так секут за воровство, — вставила другая.
— Какое там воровство! — хмуро заметила Сайки, пыхтя трубкой. — Просто у миссис Сьюзен что-нибудь пропало, а когда у неё пропадают вещи, она кричит, что это негры украли.
— Секли камедным деревом! Точь-в-точь, как моего брата в Виргинии. Секли, пока он не умер!
— Бедная Хэт, умереть так рано!
— Хэт, бедняжка, помоги ей господь! Ты слышала, Найоби? Она при смерти!
— Женщины, разойдитесь по домам! — пробурчал Бен. — От ваших воплей ей лучше не станет.
Женщины мгновенно разошлись по своим хибаркам со свежей новостью, что Хэт Росс, младшую дочь Большого Бена, «сломали».
Рит, не говоря ни слова, вытащила из угла мешковину, на которой спала по ночам, и положила Хэт лицом вниз. Потом стала рыться в большом мешке, где у неё хранились лесные и луговые травы.
Она отобрала несколько связок и бросила в котелок. Помолившись, она налила в котелок воды и поставила его на огонь.
Население цветного посёлка ещё долго судачило по поводу того, что Хэт Росс умрёт не сегодня-завтра и что это уже третий ребёнок Россов, которого бог прибрал.
Прости господи, двоих угнали на глубокий Юг, а третья — вот она, лежит в бреду… И всё это из-за Тайса Дэвидса, прозванного «Тайс-Горошина», который в прошлом месяце сбежал на Север, и так ловко, что даже конные патрульные не могли его догнать. Вот теперь белые переполошились и пустили в ход камедные розги. Того и гляди, всех начнут «ломать».
— Сломать Хэт Росс? — изрекла старая Сайки, вынимая изо рта трубку. — Её не сломаешь! Это характер!
…Хэт очнулась только на следующий день вечером. Она лежала на подстилке, разостланной на земляном полу хижины. Ноги её были засунуты в тёплый пепел очага, туловище забинтовано тряпками, от которых пахло горьковатым настоем трав.
Ей казалось, что чёрные от копоти стропила хижины покачиваются и вся тёмная конура, слабо освещённая огнём очага, плывёт, как в тумане. Медные отсветы играли на лоснящихся скулах Иорика Кимбса, на его насупленном лбу и широком подбородке. Отец сидел спиной к очагу и стругал щепки.
В хижине находился ещё третий человек — узкоплечий, сухой, маленький, с большими руками и головой. Это был единственный во всём посёлке грамотный негр Сэм Грин, прозванный «Книжник». За всю жизнь ему удалось прочитать одну книгу — библию.
По воскресеньям он собирал негров на полянке и учил их петь псалмы. Затем он произносил проповедь на библейскую тему и был так красноречив, что сам хозяин временами приезжал его слушать. В южных штатах любили красноречие.
Впрочем, масса Бродас и его племянница Джесси иногда задерживались на полянке и с удовольствием слушали, как чёрные поют. Трудно описать, сколько неподдельного чувства вкладывали эти люди в песню и как стройно и величественно звучал мужской и женский хор:
Петь неграм никогда не воспрещалось. Наоборот, белые надсмотрщики, щёлкая бичами на полях, кричали: «Запевай! Делай шум! А ну-ка, песню!»
«Делать шум» считалось полезным, потому что, когда негр молчит, он думает. Думающий раб — это подозрительный раб. Того и гляди, он надумает убежать в северные штаты, а то ещё и похуже…
— Мне сказал это преподобный Мак-Аллан из Кембриджа, — шёпотом проговорил Книжник.
Глаза у него расширились, а лоб покрылся морщинами.
— Как звали этого человека? — спросил Бен.
— Тише… Его звали Нат Тэ́рнер[1].
— Никогда не слыхал, — буркнул Бен.
— Мне говорил сам Мак-Аллан. Он не станет лгать. Тэрнер хорошо знал святую библию. Там сказано: «Смотрите, и придёт день господень, и град сей рухнет»… Он всегда это повторял. Но ему надоело смотреть, и он собрал семьдесят чёрных с ножами, которыми режут табак, да ещё у них были пики с железными наконечниками. Они убили надсмотрщика, а потом добрались до хозяина…
Книжник остановился и проглотил слюну.
— Ну-ну, святоша, — сказал Кимбс, — у тебя уж не хватило бы духу убить хозяина! Что ты замолчал?
— Я… — смущённо сказал Книжник, — я не умею. Я ещё никогда никого не убивал.
Кимбс фыркнул:
— Мы живём в Мэриленде, в ста милях от границы свободных штатов. Не нужно никого убивать. Просто нужно пройти эти сто миль…
— Постой, — прервал его Бен. — И что же дальше было с этим Тэрнером?
— Он восстал, и хозяева испугались. Клянусь вам, братья, что плантаторы струсили больше, чем зайцы. Они вызвали национальных гвардейцев. Они стали объединяться в отряды. Ни один хозяин не осмеливался показаться в одиночку — они ездили гурьбой, с ружьями, пистолетами, шпагами. Ночью они клали возле себя заряженное ружьё. Они боялись даже пения птиц!
— Хозяева всегда нас боялись, — хмуро вставил Кимбс. — На словах они уверяют всех и больше всего самих себя, что чернокожий глуп и послушен, как осёл. На самом деле хозяева рождаются на свет со страхом. Поэтому они так стараются нас сломать.
Поделиться книгой: