Слепой бог

Елена Хаецкая[1]

Слепой бог

Труднодоступны горы Киммерии — легендарной дикой страны, родины суровых синеглазых воинов и светловолосых женщин, отвагой часто не уступающих мужьям. Здесь когда-то родился великий воитель и король Конан-киммериец…

С тех пор минули века. Изменилось лицо мира. Сами боги не остались со времен Конана-киммерийца неизменными. И только окруженная горами Киммерия, казалось, застыла во времени: все те же отвесные скалы, те же застывшие в безмолвии просторы под низко нависшими серыми тучами…

Только здесь, под защитой неприступных гор, царапающих остроконечными вершинами само небо, сохранилась еще магия.

На западе Хайбории издревле не жаловали колдунов — быть может, не без оснований. Встретить настоящего чародея где-нибудь в Немедии или Аквилонии давно уже было немыслимо: любого заподозренного в творении чар сожгли бы на костре, полагая, что земля таким образом сделается чище.

Магия научилась таиться — от сильных мира сего, от алчных и от глупцов, от ретивых ревнителей праведности и от взыскующих надмирной премудрости. Магия замкнулась в себе, свернулась в кольцо, уподобившись змее, кусающей собственный хвост. Магия умирала. От клинков и костров Запада, безжалостного и развращенного, чья слепая, не знающая сомнений вера готова была смолоть все чуждое, подобно мельничным жерновам, чернокнижники и некроманты, прорицатели и адепты тайных учений устремлялись на Восток, в Туран и Замору, где еще почиталось их искусство, в Коринфию и Коф, где сребролюбивые владыки готовы были дать беглецам убежище в обмен на запретные услуги, в загадочную Вендию и Кхитай, тщась отыскать искры забытого Знания; иные бежали на юг, в Стигию, в надежде припасть к первоистокам древней мудрости, или обретали пристанище в храмах грозных зверобогов, чей гневный рык все громче звучал над застывшим в первозданном ужасе миром.

Сероглазой девушке с пышной гривой рыжих волос, острым кинжалом в простых деревянных ножнах и коротким гирканским луком за спиной, не было дела ни до земных владык, ни до богов. Волею рока оказавшись на западе, в краях, что казались ей куда более враждебными и незнакомыми, чем самые дикие джунгли Черных Королевств, она искала чародея.

В просвещенной Аквилонии, однако, даже самые невинные расспросы об этом вызывали подозрения. Собеседники отшатывались от дерзкой красавицы, опасливо оглядываясь через плечо, стремясь побыстрее завершить разговор. Девушка была близка к отчаянию — пока однажды ярмарочный гадальщик, торопливо пряча серебряную монету, что вложила ему в дрожащую ладонь настойчивая незнакомка, не прошептал, так тихо, что едва мог расслышать сам себя: «Ищи в Киммерии».

Едва ли он сам верил, что она последует совету и всерьез вознамерится отправиться в эту северную страну, навстречу ледяным ветрам заснеженных перевалов, лишениям и опасностям трудного пути — невозможного для девушки, которой не исполнилось еще и двадцати лет. Однако, когда незнакомка развернулась, лишь чуть заметным кивком дав гадальщику понять, что слышала его слова, и двинулась прочь упругой, стремительной походкой не ведающего сомнений воина, ему показалось, будто ледяная длань царапнула его по спине. Лишенный истинного Дара, он все же обладал начатками провидческого таланта. На миг гадальщику захотелось броситься за девушкой, остановить, предупредить… о чем — он и сам не знал…

Но она уже скрылась в толпе. Перед его глазами вновь встало невозмутимое лицо с серыми, точно кордавская сталь, глазами и сурово сжатыми губами.

Лицо охотника. Или хищника. Напряженный взор одиночки, что не ищет ни помощи, ни дружеского участия, ни сострадания. Этой девушке вряд ли нужны были его советы…

Со вздохом гадальщик поднялся и рассеянно принялся увязывать в потрепанную подстилку нехитрые орудия своего ремесла.

* * *

Перевал остался позади. Соня готовилась уже заночевать в снегу, заготовив побольше хвороста для костра, чтобы отпугивать двух самых опасных врагов для одинокого путника в киммерийских горах,— волков и ледяной, пронизывающий холод,— когда заметила впереди огонек.

Почти не веря собственным глазам, Соня пошла на свет. Не может быть, чтобы здесь кто-то жил! И тем не менее вскоре впереди показался бревенчатый дом. В подслеповатом окошке весело горел желтый огонь жарко натопленного очага.

Помедлив, Соня решилась и постучала в дверь. Ей тотчас открыли и буквально втащили путешественницу в дом, ворча, чтобы не топталась на пороге и входила поскорее, не впускала внутрь стужу.

У Сони отлегло от сердца. Ворчали добродушно, почти весело. Похоже, что нрав у обитателя хижины гостеприимный и дружелюбный и вряд ли обидит гостью.

— Проходи, проходи,— торопил хозяин, крепкий еще старик с седеющей бородой, одетый в меховую безрукавку и теплые штаны, сшитые из оленьей шкуры.— Намерзся, небось, парень… И что дома не сидится? Все бы вам, молодым, по горам бродить… Ни покою, ни роздыху не знаете, прости меня Кром!

Соня расстегнула онемевшими от холода пальцами застежку тяжелого от снега мехового плаща, купленного ею в Галпаране, последнем большом городе на подходах к Киммерийским горам. Капюшон упал на спину, открыв обветренное лицо молодой девушки.

Хозяин одинокой хижины ахнул.

— Владыка Кром! Это же надо, чудеса какие — девчонка! Да как же тебя занесло сюда на ночь глядя? Заблудилась — или обидел кто? Соня с улыбкой покачала головой. Заулыбался и старик, поняв, что кем бы ни оказалась таинственная ночная гостья, но никакое зло не шло за ней по пятам. Он обрадовано развел руками: — Да ты проходи, что стоишь? Гости в наших краях всегда в радость! Садись, садись же к огню. Выпей горячего вина, согрейся хорошенько. Ты, должно быть, голодна, как зверь? Давай-ка я тебе мяса отрежу.— На миг он задумался, потом продолжил с виноватой усмешкой.— Вот хлеба только предложить не смогу, ты уж не взыщи. Потому как сам не землепашествую, недосуг… Я охотник, а звать меня Химьяр.

Болтая, старик не переставал суетиться, устраивая свою неожиданную гостью поближе к очагу и готовя для нее простой, но сытный ужин.

Сидя в тепле, окруженная такой искренней дружеской заботой, Соня почувствовала, как слезы — редкий гость! — подступают к глазам. Она сердито отвернулась от своего гостеприимного хозяина и смотрела в огонь, пока слезы не высохли окончательно. Еще не хватало — расплакаться при чужом человеке!

При «чужом»! Как будто у нее остались родные!

Между тем старый охотник, довольный тем, что заполучил собеседника, подсел к Соне, налил себе горячего вина и начал расспрашивать девушку о ее житье-бытье. Соня знала, что рано или поздно ей придется выложить Химьяру какую-нибудь более или менее правдоподобную историю о своей жизни. Обычно для таких случаев у нее была наготове вполне складная сказка, которую ей уже не раз доводилось повторять незнакомцам. Однако Химьяру почему-то лгать не хотелось. К тому же кто, как не этот отшельник, мог помочь ей отыскать тех, ради кого Соня, собственно и пришла в эти дикие края. Однако она вовсе не собиралась выкладывать старому отшельнику всей правды. Подумав немного, девушка поведала Химьяру, что она сирота, скитается по свету. А последний год ее чуть не каждую ночь преследуют зловещие видения. И потому ей необходимо встретиться с каким-нибудь настоящим колдуном.Химьяр посмотрел на нее с неожиданной проницательностью. От простодушного болтливого одинокого охотника не осталось и следа. Встретившись взглядом с его глазами — ясными, немного поблекшими от возраста, но глядящими, казалось, в саму душу,— Соня немного смутилась.

— Горе у тебя, стало быть,— задумчиво проговорил старый охотник,— большое горе. Не хочешь рассказывать? Ну, твое дело. Не стану я лезть к тебе в душу, девочка, не бойся.

— Откуда ты знаешь, что у меня случилось большое горе? — сдалась Соня. Лгать и что-либо отрицать под этим всепроникающим взглядом было бесполезно. Химьяр махнул рукой.

— Какая разница! У тебя все на лице написано. Ожесточилась ты, как я погляжу, сильно ожесточилась. Горечь в тебе большая против людей…— Старый охотник допил вино, отставил глиняную кружку и неожиданно сказал: — А может, замуж тебя выдать? Подыскать тебе хорошего мужа, доброго, работящего, да и с оружием чтобы в ладу… У нас, в Киммерии, еще остались такие…

Соня даже поперхнулась вином от неожиданности. Пока она кашляла, Химьяр с удовольствием хлопал ее по спине, а потом не без удовлетворения сделал вывод:

— Замуж, стало быть, не хочешь… Ну и не надо. Что там хорошего, замужем-то? Скучно… А вот скажи мне лучше, что это у тебя за видения такие таинственные? Подумать только, настоящий колдун ей понадобился… И сильно, должно быть, он тебе нужен, если не побоялась в наши края забраться…

Соня молчала. Она уже почти жалела о том, что поддалась слабости и постучала в эту гостеприимную дверь. Не пришлось бы теперь расплачиваться за свое малодушие. Старый Химьяр как будто читал ее мысли. Он накрыл ладонь Сони своей крепкой узловатой рукой и ободряюще подмигнул.

— Ничего, дочка. Ты меня не бойся.

— Я не боюсь! — вспыхнула Соня.— Да, я искала колдуна. Ты угадал, у меня большое горе. И я надеялась, что, может быть, какой-нибудь чародей, ясновидящий сумеет подсказать мне, где искать…— Она вовремя прикусила губу.

— Где искать убийц твоих близких,— спокойно заключил Химьяр.

— Откуда ты знаешь? — прошептала Соня.

— Угадал.— Химьяр пожал плечами.— Ничего особенного. Сейчас такое происходит сплошь и рядом. Совсем озверели люди, убивают друг друга…

Соня, разморенная в тепле, неожиданно зевнула. Химьяр показал ей на ворох мягких оленьих шкур на полу хижины.

— Ложись да поспи,— посоветовал он.— Не стоит на ночь глядя о таком толковать. Утром поговорим… И ничего не бойся, только за порог не ходи. В этом доме тебе опасаться нечего.

* * *

Странно, но Соня, несмотря на всю свою настороженность, спокойно проспала почти всю ночь. Такого с ней давно не случалось. Уж не подмешал ли Химьяр сонного зелья в ее питье? Впрочем, ничего дурного с нею во время сна не случилось, как и обещал старый охотник. Внезапно пробудившись, словно от толчка, Соня полежала некоторое время в темноте, прислушиваясь. Огонь в очаге уже догорел. В окне стояла полная луна — круглый, холодный белый глаз какого-то древнего бога. Химьяра в доме не было. В этом не могло быть сомнений: Соня оставалась в доме одна. Это показалось ей подозрительным. Куда мог подеваться хозяин среди ночи? Она тихо взяла свой меховой плащ, обулась и вышла из хижины.

Ее окружали заснеженные горы. Ночь уже перевалила за свою половину и шла на убыль. Соня колебалась в нерешительности. Благоразумие подсказывало ей, что лучше бы уйти, не дожидаясь хозяина. Его таинственная отлучка не выглядела добрым знаком. Возможно, он связан с какими-нибудь местными разбойниками, и тогда доверчиво спящая в его доме девушка может стать легкой добычей негодяев. Кто знает! Поговаривали о торговцах юными девушками, которые поставляют наложниц в тайные гаремы развращенных аквилонских аристократов. При одной только мысли о том, что ей может быть уготована подобная участь, Соня ощутила непреодолимые спазмы в горле. Нет., лучше смерть!

Ока немного помедлила. И наконец решилась. Пора уходить. Если ее поступок обидит Химьяра — что ж… Времена нынче и в самом деле зверские. Как-нибудь поймет и простит ее старый охотник.

Но не успела Соня пройти и десятка шагов, как впереди выросла гигантская белая фигура какого-то огромного косматого зверя. Увидев Соню, он громко зарычал, обнажая длинные желтоватые клыки, и поднялся на задние лапы.

Зверь напоминал медведя, только непомерно большого. Соня инстинктивно схватилась за рукоять кинжала, но тотчас же оставила всякую мысль о неравной схватке с чудовищем. Сражаться один на один с подобным монстром, будучи вооруженной только кинжалом, означало верную гибель. А Соня не могла позволить себе такую роскошь — умереть, не дознавшись причин гибели своей семьи и не поквитавшись с убийцами.

Поэтому она повернулась и бросилась бежать к хижине. К счастью, она не успела уйти далеко. Когда зверь гигантским прыжком одолел расстояние до дома Химьяра, Соня успела скрыться за дверью. Тяжело дыша, она прислонилась к стене, слушая, как зверь тяжеловесно бродит под окном. Снег громко хрустел под его могучими лапами.

Затем в окне показалась страшная оскаленная морда. Зверь испустил жалобный душераздирающий вой и исчез.

Соня без сил опустилась на пол…

* * *

— Я спала? — спросила она Химьяра.

Старый охотник стоял над ней и тихо покачивал головой. Соня бросила взгляд в окошко хижины — оно было синим, день давно уже наступил. Ночное приключение казалось теперь Соне нереальным, как тяжелый сон, что рассеивается с лучами утреннего солнца. И тем не менее что-то упорно говорило ей о том, что то был не сон. Да и Химьяр выглядел смущенным, словно знал что-то, неведомое девушке.

— Я спала? — повторила Соня, пристально глядя на хозяина одинокой хижины.

— Думаю, нет,— отозвался он спокойно.— И напрасно, кстати. Лучше бы тебе было спать, как я и советовал, и не выходить из дома. Но раз уж так вышло…— Он пожевал губами, поглядывая на Соню с некоторой укоризной.— Ладно уж, дочка. Видать, на роду тебе написано узнавать то, чему лучше бы оставаться сокрытым.

— Меня учили, что лишних знаний не бывает,— заметила Соня не без яда в голосе.

— Еще как бывает! — Химьяр вздохнул и безнадежно махнул рукой.— Ладно, садись-ка к столу. Будем завтракать, а за завтраком, кстати, и поговорим…

Он неторопливо накрыл на стол, поставив кувшин молока, головку сыра и нарезал толстыми ломтями мясо.

— Садись,— пригласил он Соню.

Она уселась, недоверчиво поглядывая на своего гостеприимного хозяина.

Соня ожидала, что Химьяр начнет сейчас ходить вокруг да около, придумывая разные более или менее правдоподобные объяснения ее странному ночному приключению — а то и вовсе попытается убедить в том, что гигантский белый зверь, похожий на медведя, Соне пригрезился. Но Химьяр сразу приступил к делу.

— Я оборотень,— сказал он просто.— Такие вот дела, девочка. Вчера была моя ночь, ночь полнолуния…

— И едва не загрыз меня — в эту «свою» ночь! — рассерженно бросила Соня. Химьяр только пожал плечами:

— Я ведь хищник, мне природой положено охотиться. Так уж судили боги — и не тебе меня судить!

Хмыкнув, Соня отпила молока — судя по вкусу, козьего.

— Необычный ты оборотень, Химьяр. Держишь коз, привечаешь путников, охотишься на оленей — а по ночам бродишь в обличии жуткой твари, готовой загрызть кого ни попадя…

— Ну и что с того? — Химьяра, казалось, забавляло Сонино недоумение.— Зло и добро с легкостью уживаются в душе одного и того же человека. Более того, они могут мирно сосуществовать, не мешая друг другу. А иной раз невозможно сказать, где зло, а где добро — так они похожи между собой… Знаешь ли ты, почему так случилось?

— Но это вовсе не так! — возмутилась Соня.— Когда я вижу добро, я могу распознать его, вот и все. У зла свой вкус, у добра — свой.

— Они родные братья, Соня,— вполне серьезно заявил Химьяр.— Мы, оборотни, знаем это лучше, чем кто бы то ни было. Как-то творец мира, Великое Время, которое было в начале начал, задумал породить себе сына… Это истинное предание! — В голосе Химьяра послышались эпические нотки. Так, наверное, рассказывали эту легенду его отец и дед, передавая ее из поколения в поколение.— Но Творец Время не был уверен в собственных силах. В последний миг он усомнился в том, что сын его может быть столь совершенен, как то задумывалось. И потому Творец Время породил сына ущербного, и стал он Темной Стороной Сущего. И когда посмотрел Творец Время на порождение души своей, то понял, что он способен и на более совершенные творения. И тогда исторг он из себя второго сына, который был поистине совершенен и стал Светлой Стороной Сущего. Эти два брата и создавали, противоборствуя между собою, тот мир, в котором мы живем с тобой, Соня. Старший лепил все темное и злое, младший — все доброе и светлое…

— А в тебе живут, стало быть, оба начала? — спросила Соня не без насмешки.— И мирно уживаются?

Торжественный тон старого охотника, выспренность его повествования показались девушке неуместными. Она привыкла с большой долей недоверия относиться к легендам. Их рассказчики были уверены, что способны все объяснить путем иносказаний… однако чаще всего вместо этого лишь нагоняли туману. Химьяр пожал плечами.

— Думай, что хочешь. Однако вот он я перед тобой — зверь и человек. Столь же жесток и беспощаден в личине чудовища, сколь прямодушен и добр в облике человека. Что ты скажешь на это?

Говорить Соне ничего не хотелось — разве только что это мало интересует ее. Собственные страдания ожесточили душу девушки, порою делая ее глухой к чужим бедам. Соня решила, что ей пора уходить. Путь ей предстоял неблизкий, а старик, похоже, готов болтать несколько дней напролет, лишь бы задержать у себя гостью. Наверняка, соскучился без человеческого общества. Переселиться же поближе к людям он, по понятной теперь причине, не решался.

Однако Химьяр властно велел Соне сесть на место и дослушать его до конца.

— Рано засобиралась в дорогу, дочка,— объявил старый охотник.— Торопиться тебе некуда. Успеется. Запомни: в пути никакими новостями, никакими слухами не пренебрегай. Ты сказала вчера, что ищешь кого-нибудь, кто был бы наделен истинной магической силой. Это действительно так? Ты ничего не придумала?

— Да,— хмуро отозвалась Соня,— мне действительно очень нужен настоящий колдун.

— Я могу указать тебе место, где одна из жриц владеет могучими колдовскими чарами.

— Жрица? — переспросила Соня.— Стало быть, это какой-то храм? Какого божества?

— Нескольких божеств,— объяснил охотник.— Аквилонцы именуют их зверобогами, но это не совсем правильно… Хотя внешне многие из этих богов являются в облике животных. Под видом зверей чтут их люди. Эти боги чем-то сходны с нами, оборотнями.— Он тряхнул головой, отгоняя какие-то мысли, судя по всему, не слишком приятные.— Слушай, Соня. Храм этот находится в двух днях пути отсюда. Иди на северо-восток, к долине, однако в саму долину не спускайся. Там отыщешь пещеры Фатагара. В их недрах и расположен храм. Спросишь жрицу по имени Хутаоса. Она… она моя родная сестра.

— Тоже оборотень? — спросила Соня. Химьяр поморщился.

— Хутаоса — чародейка. Ей открыты многие тайны из прошлого и будущего. Правда, люди страшатся ее, ведь она не жалует тех, кто приходит к ней из праздного любопытства. Спрашивают о видах на урожай, о том, стоит ли продавать скот… Глупцы! Таких она способна жестоко покарать — так что теперь редкий храбрец отваживается тревожить Хутаосу вопросами. Но у тебя дело серьезное, по глазам вижу. А чтобы моя сестра на тебя не прогневалась — сошлись на меня. Скажи: мол, Химьяр направил. Глядишь, она тебе и поможет. Но будь осторожна с ней, Соня!

— Спасибо,— с искренней благодарностью произнесла Соня, поднимаясь из-за стола и пожимая руку охотнику-оборотню.

— Не стоит,— отмахнулся он. И когда Соня уже вышла из хижины, добавил ей в спину: — Кстати, девушка, остерегайся людей. Здесь бродит шайка Сабарата. Он торговец рабами.

* * *

Барон Римальдо небрежно поигрывал маленьким веером на костяной резной рукояти. Тонкие, покрытые морщинками руки барона тонули в пышных кружевных манжетах. Весь облик аквилонца, его манера поведения, окружающая обстановка — все несло на себе неистребимый отпечаток растленной роскоши.

Барон принимал у себя в гостях человека, который был ему полной противоположностью. Гибкий, загорелый гирканец с небольшой черной бородкой, окаймляющей его хищное лицо с острыми чертами, был одет в походную одежду из мягкой замши и высокие сапоги. За широкий пояс, охватывающий узкую талию разбойника, был заткнут длинный нож.

Казалось, невозможно найти двух человек, менее похожих друг на друга, чем барон Римальдо и разбойник Сабарат. И тем не менее эти двое превосходно понимали друг друга.

— Садитесь, друг мой,— лениво растягивая слова, произнес Римальдо.— Немного вина?

— Не откажусь.— Сабарат плюхнулся в роскошное бархатное кресло и положил свои длинные ноги в дорожных пыльных сапогах на хрупкий столик, инкрустированный перламутром и слоновой костью.

Столик опасно хрустнул.

— Э-э…— протянул барон, слегка похлопывая своего гостя веером по сгибу локтя.— Друг мой… нельзя ли поаккуратнее… Вещица старинная, весьма ценная… Теперь такой не достать. А я, знаете ли, привязан к своим… э-э… вещицам…

Гирканец широко ухмыльнулся, блеснув в черной бороде белыми зубами, и снял ноги со стола.

— Проклятье! Но тогда я, с вашего позволения, сниму сапоги! — заявил он.— У меня чертовски утомляются и затекают ноги от всей этой беготни.

Барон Римальдо поморщился, но возражать не стал. Гирканец невозмутимо снял сапоги и принял из рук аристократа серебряный кубок, до краев наполненный вином.

— Отменное у вас вино, дружище,— развязно молвил Сабарат.— Ну так как наши дела?

— Дела в полном порядке,— заверил барон и тоже глотнул вика. С видом знатока он зажмурился и мечтательно проговорил: — Да, вино и впрямь отменное. Еще из старых запасов. Скоро оно кончится, и тогда всех развлечений останется у меня только мои пташечки, мои любезные девочки…

— Ну, это-то добро, положим, не переведется,— захохотал Сабарат.— Как моя последняя птичка, кстати? Она и в самом деле оказалась невинной, как утверждал ее папаша? Сговорчивый оказался, подлец!

Барон Римальдо заметно омрачился.

— Ужасно. Да, ее отец продал вам девственницу. Свеженькую и сочную, как молодой персик. И вот, вообразите, после того, как я надкусил этот персик… Ах, она совершенно… э-э… невыносима. Все время плачет. Это невозможно терпеть. Я ей так и сказал: «После того, как я избавил тебя от груза девственности, моя милая, ты годишься только на то, чтобы чистить котлы на кухне».

Сабарат выслушал эту историю, старательно удерживая сочувственное выражение лица. Только в глубине его темных глаз затаилась насмешка. Невзгоды пресыщенного старого вельможи, которому разбойник поставлял молоденьких наложниц, откровенно веселили работорговца.

— Что ж, значит, больше никаких девственниц не будет,— заключил Сабарат.

Барон Римальдо обмахнулся веером и капризно вздохнул.

— Вы уж, друг мой, постарайтесь…