Бегущий по лезвию бритвы

— Все соответствует истине, — сказал Рик и включил двигатель. — Все, что кому-нибудь когда-нибудь пришло в голову, все соответствует истине.

— С тобой сегодня ничего не случится?

— Не бойся, со мною все будет в порядке.

А еще, подумал Рик, я непременно умру.

И то, и другое в равной степени соответствует истине. Он захлопнул дверцу, помахал Айран рукой и взмыл в ночное небо.

Когда-то, думал он, я мог бы увидеть небо. Многие годы назад. А теперь в небе нет ничего, кроме пыли; за долгие годы никто не видел ни одной звезды. Отсюда не видел, с Земли. Может быть, однажды я уеду туда, откуда видно звезды, сказал он себе. А тем временем машина набирала все большую скорость и высоту, устремляясь прочь от Сан-Франциско, в мерзость и запустение севера. В места, куда не отправится по своей воле ни одно живое существо. Разве что почувствовав близость конца.

21

В свете раннего утра проплывавшая внизу земля — тусклая, всякой дрянью заваленная пустошь — казалась бескрайней. Камешки с дом размером покатались, покатались да и остановились, уткнувшись друг в друга; это похоже, подумал он, на склад, откуда вывезли все товары. Остались только обломки ящиков, вместилища, ничего не обозначающие сами по себе. А ведь когда-то здесь росла пшеница, коровы щипали траву. А сейчас дико и подумать, что что-то могло щипать здесь траву.

В странном месте, думал Рик, довелось умереть всем этим существам. Он снизил машину и некоторое время летел на бреющем. А вот что, спросил он себя, сказал бы обо мне Дэйв Холден? В каком-то смысле, теперь я — величайший платный охотник всех времен и народов. Никому другому не доводилось еще убить за сутки шесть «Нексусов-шестых», да и в будущем вряд ли доведется.

Безнадежно загаженный склон холма летел ему в лицо, и Рик едва успел поднять машину повыше. Усталость, подумал он, мне не стоило так долго сидеть за рулем. Он выключил зажигание и некоторое время планировал, а затем посадил машину. Она немного попрыгала по кочкам, ухабам и россыпям булыжников и в конце концов со скрежетом остановилась, наткнувшись на какую-то очередную неровность.

Рик поднял трубку, набрал номер сан-францисской междугородней станции и попросил телефонистку связать его с больницей «Маунт Сион».

— Больница «Маунт Сион», — сказала через несколько секунд другая, помладше, телефонистка.

— Меня интересует ваш пациент Дэйв Холден, — сказал Рик. — Как он себя чувствует? Есть ли возможность с ним побеседовать?

— Минуточку, сэр, сейчас я все узнаю, — сказала телефонистка и исчезла с экрана. Чтобы не терять времени даром, Рик занюхал щепотку смеси «Доктор Джонсон», но не получил никакого удовольствия, а только еще сильнее почувствовал холод; в неотапливаемой машине температура падала с катастрофической скоростью. — Доктор Коста говорит, — сказала вновь возникшая телефонистка, — что мистер Холден не принимает посетителей и не беседует по телефону.

— Я из полиции по служебному вопросу, — сказал Рик, демонстрируя экрану свое удостоверение.

— Минуточку, — сказала телефонистка и снова исчезла.

Рик занюхал еще одну щепотку «Доктора Джонсона». То ли по раннему часу, то ли еще почему, но запах ментола не освежал, а вызывал тошноту. Он опустил окно машины и присоединил к бескрайним россыпям мусора маленькую желтую жестянку.

— Нет, сэр, — сказала телефонистка. — По мнению доктора Коста, состояние, в котором находится мистер Холден, не позволит ему вести разговоры на любую, пусть даже и самую срочную тему в течение ближайших…

— Спасибо, — сказал Рик и повесил трубку.

Воздух тут тоже был тошнотворный, поэтому он снова поднял окно, не переставая думать о Дэйве. Похоже, этот Полоков надолго его вырубил. Странно даже, чего они со мной-то не сумели справиться? Наверное, я слишком быстро двигался. Всех за один день, этого они никак не могли ожидать. Гарри Брайант был прав, да он и всегда бывает прав.

Машина совсем промерзла, а Рику давно хотелось размять ноги, поэтому он вышел наружу, стараясь не замечать настырного, вонючего ветра и потирая от холода ладони. И все-таки жалко, что не вышло поговорить с Дэйвом. Дэйв одобрил бы то, что я сделал. К тому же он понял бы те моменты, которые даже Мерсер не может понять — наверное, не может понять. Для Мерсера все очень просто, потому что он принимает все, без разбору. Ничто ему не чуждо. А вот то, что я сделал, абсолютно мне чуждо. Если разобраться, последнее время мне чуждо все, что есть во мне, я стал какой-то самоотчужденной личностью.

Он шел вверх по склону, и каждый шаг давался ему со все большим трудом. Слишком измотался, думал он, чтобы еще карабкаться по всяким кручам. Остановившись, он вытер едкий пот, заливавший ему глаза; со всем остальным — со столь же едким потом, пропитавшим насквозь одежду, с надсадной болью во всем теле — приходилось мириться. Он яростно сплюнул, выражая этим ненависть и презрение к самому себе и вдвое большую ненависть к этой бесплодной, безнадежно загаженной пустоши. А потом снова пошел вверх по склону Богом и людьми забытого холма, на котором не было и не будет ничего живого, кроме него самого.

Жара. Теперь стало жарко; судя по всему, прошло много времени, утро превратилось в день, и воздух прогрелся. А еще он почувствовал голод. Он не ел уже бог знает сколько времени. Голод с жарой образовывали ядовитую смесь, похожую по вкусу на поражение. Да, думал он, так оно и есть, я потерпел поражение, знать бы вот только как и когда. В том, что убил этих андроидов? В том, что Рэйчел убила мою козу? Не в силах этого понять, он шел и шел вперед, и постепенно мозг его окутывался смутной, почти галлюцинаторной дымкой. В какой-то момент он обнаружил себя, абсолютно не понимая, как такое могло случиться, в шаге от обрыва, падение с которого неизбежно стало бы фатальным, более того — унизительным, он падал бы и падал, бесконечно долго, без единого свидетеля. И не было бы смысла проявлять перед смертью отвагу и выдержку, все это осталось бы никем не замеченным, ведь мертвые камни и иссохшие, пылью пропитанные тени растений ничего не видели, ничего не помнили, ни о нем, ни о себе.

В этот момент увесистый камень — камень, а не какой-то там кусок резины или пенопласта — угодил ему прямо в пах. Жгучая боль плюс первое осознание своей абсолютной одинокости в этих муках обрушились на него в самой грубой, недвусмысленной форме.

Он остановился. А затем, понукаемый чем-то невидимым, но необоримым, возобновил подъем. Качусь вверх, подумал он, как камни; я делаю то, что делают камни, помимо воли и желания. Ничуть не заботясь о смысле.

— Мерсер, — хрипло выдохнул он и остановился. Прямо перед ним смутно маячила безликая, неподвижная фигура. — Уилбур Мерсер! Это ты?

Господи, понял он, да ведь это моя собственная тень. Бежать, бежать отсюда, с этого холма!

Он начал торопливо, не разбирая дороги, спускаться. В каком-то месте он упал, взметнув клубы пыли, застлавшие все вокруг, и он бежал сквозь эту пыль, бежал все быстрее и быстрее, спотыкаясь и оскальзываясь на россыпи мелких камней. А потом пыль то ли осела, то ли закончилась, и он увидел перед собой свою машину. Я вернулся, спустился с холма, сказал он себе. Я вернулся, повторил он, втискиваясь на сиденье машины. Но кто это кинул в меня камнем? Никто. Да какая, собственно, разница? Со мной же и раньше такое бывало, при слиянии. Как и с каждым, кто брался когда-нибудь за ручки эмпатоскопа. Так что в этом нет ничего нового. Ничего нового? Но ведь сегодня я восходил один, без Мерсера.

Дрожа всем телом, он достал из бардачка свежую жестянку, набил себе ноздри смесью, вдохнул и устало обвис наполовину в машине, наполовину снаружи, с ногами, касающимися пересохшей, похожей на пепел земли. И что это меня понесло в такое гиблое место? — вяло удивился он. Не надо было мне сюда лететь. А теперь для полной радости я слишком ослаб, чтобы лететь назад.

Мне бы только поговорить с Дэйвом, думал он, и все бы наладилось. Я смог бы улететь отсюда, вернулся бы домой, лег бы в постель. У меня все еще есть мой электрический баран, все еще есть моя работа. Буду и дальше убивать андроидов, ведь те, что вчера, никак не могли быть последними. А может, в том-то все и дело, может, я боюсь, что андроидов больше не будет?

Рик взглянул на часы. Полдесятого.

Взяв трубку, он позвонил в департамент и попросил инспектора Брайанта.

— Здравствуйте, мистер Декард, — разулыбалась телефонистка мисс Уайльд. — К сожалению, инспектора Брайанта нет на месте. Он отправился по делам, и я не могу с ним связаться. По-видимому, мистер Брайант где-то сел и вышел из машины.

— А вы часом не знаете, куда он собирался?

— Что-то насчет андроидов, которых вы вчера нейтрализовали.

— Тогда свяжите меня с моей секретаршей, — сказал Рик.

Секунду спустя на экране появилось оранжевое, треугольное лицо Энн Марстен.

— О, мистер Декард, инспектор Брайант все утро пытался вам дозвониться. Я думаю, он собирается представить вас к благодарности в приказе, ведь за один вчерашний день вы нейтрализовали целых шестерых…

— Я знаю, что я сделал, — оборвал ее Рик.

— Подумать только, ведь такого никогда еще не случалось. И еще, мистер Декард, звонила ваша жена. Она беспокоится, все ли с вами в порядке. С вами все в порядке?

Рик промолчал.

— Как бы там ни было, — продолжила мисс Марстен, — я думаю, вам следует позвонить ей. Она просила передать, что находится сейчас дома и будет ждать вашего звонка.

— Вы слышали про мою козу? — спросил Рик.

— Нет, я даже и не знала, что у вас есть коза.

— Они лишили меня моей козы.

— Кто лишил, мистер Декард? Воры? Мы только что получили донесение, что в городе выявлена огромная, неизвестная ранее банда, специализирующаяся на краже животных. Скорее всего, это подростки, и они орудуют…

— Похитители жизни, — криво усмехнулся Рик.

— Простите, мистер Декард, но что-то я вас не понимаю. — Мисс Марстен близоруко прищурилась, вглядываясь в его лицо. — И вы выглядите совершенно ужасно, словно месяц не спали. Господи, да у вас вся щека в крови!

Потрогав правую щеку, Рик обнаружил на ней огромную, кровоточащую ссадину. Не иначе как от камня. Значит тот, попавший в пах, был далеко не единственным.

— Сейчас вы похожи на Уилбура Мерсера, — сказала мисс Марстен.

— А я он и есть, — кивнул Рик. — Я — Уилбур Мерсер, я намертво с ним слился. Теперь я и хотел бы отделиться от него, но не могу. Сижу вот здесь и тщетно пытаюсь от него отъединиться. «Здесь» это где-то на границе Орегона.

— У вас там проблемы? Хотите мы пришлем за вами департаментскую машину?

— Нет, — качнул головой Рик. — Я больше не работаю в департаменте.

— Мне кажется, мистер Декард, что вчера вы немного переработали, — укоризненно сказала мисс Марстен. — Вам нужно отдохнуть, хорошенько выспаться. Все мы тут абсолютно уверены, что вы наш лучший охотник, самый лучший, какой у нас вообще когда-нибудь был. Когда вернется инспектор Брайант, я скажу ему, что вы пошли домой, чтобы немного отоспаться. И непременно позвоните своей жене, позвоните сейчас же, потому что она жутко, жутко за вас волнуется. Я видела это по ее лицу, у нее вид немногим лучше вашего.

— Это все из-за козы, — объяснил Рик. — А андроиды тут совсем ни при чем. Рэйчел ошибалась, я нейтрализовал их без малейшего труда. И аномал тоже ошибался, что я не смогу больше слиться с Мерсером. А Мерсер не ошибался, только он один и был прав.

— Возвращались бы вы поскорее, мистер Декард, сюда, к людям. Ведь там, в Орегоне, никто теперь и не живет, верно? Вы же там совсем один?

— Странно, — сказал Рик. — У меня была абсолютно убедительная, не отличимая от реальности иллюзия, что я стал Мерсером и какие-то люди забрасывают меня камнями. И это совсем не то, как если держишься за ручки эмпатоскопа. Там ты чувствуешь, что ты с Мерсером, а тут я не был ни с кем, я был совсем один.

— Тут теперь говорят, что Мерсер — фальшивка.

— Никакая он не фальшивка, — обиделся Рик. — А если он фальшивка, то и все остальное фальшивка.

Вот, скажем, этот холм, думал он. Эта пыль и эти камни, масса камней, и все они отличны друг от друга.

— Боюсь, — сказал он, — что я не смогу уже перестать быть Мерсером. Вот так вот начнешь, а потом оказывается, что поздно идти на попятный. — Так это что же, мелькнуло у него в голове, теперь мне придется раз за разом взбираться на этот холм, делать это всегда, как Мерсер… стать пленником вечности? — До свидания, — сказал он и потянулся к рычажку отбоя.

— Так вы позвоните жене? Обещаете?

— Да, — кивнул Рик. — Спасибо, Энн.

И повесил трубку. Отоспаться, думал он. Последний раз я спал в обществе Рэйчел.

Нарушение установленных ограничений на половые акты. Половое сношение с андроидом, абсолютно противозаконное как здесь, так и в колониальных мирах. Она уже там, в своем Сиэтле, в компании прочих Розенов, живых и андроидов. Хотел бы я устроить тебе то, что ты устроила мне. Но это невозможно, потому что вам, андроидам, такие вещи безразличны. Убей я тебя прошлой ночью, моя коза была бы жива. Вот тут-то я и принял ложное решение. А если копнуть чуть глубже, все это из-за того, что я лег с тобой в постель. И все же в одном ты была права: это меня изменило. Только совсем не в ту сторону, как ты предсказывала.

В гораздо худшую сторону.

Но все это не слишком меня волнует. Теперь не волнует. После того, что случилось со мной там, на подходе к вершине холма. Интересно, что было бы со мной дальше, достигни я этой вершины? Ведь именно там происходит видимая смерть Мерсера. Именно там, в конце великого вселенского цикла, Мерсер торжествует над смертью.

Но, если я Мерсер, я никогда, пусть и за сто тысяч лет не умру. Мерсер бессмертен.

Рик поднял трубку, чтобы позвонить жене.

И застыл.

22

Не отрывая глаз от пятнышка, движущегося по земле метрах в двух от машины, он положил трубку. Серая выпуклость, похожая на самый заурядный камень, но только прочие камни лежали неподвижно, а этот двигался. Животное, сказал себе Рик, и тут же с бешено колотящимся сердцем узнал, какое именно. Я знаю, что это такое, понял он, я видел их прежде — не в жизни, конечно же, а в старых фильмах о природе, которые показывают по государственному каналу.

Но они же все вымерли! Он вытащил из кармана потрепанный каталог «Сидни» и начал торопливо, дрожащими от волнения пальцами переворачивать страницы.

ЖАБА (Жабовые), все разновидности…………Вым.

Вымерли поголовно много лет назад. Твари, особо милые сердцу Уилбура Мерсера. Наряду с ослами. Но жабы — особенно.

Мне нужна коробка. Рик пошарил по заднему сиденью, ничего там не нашел, выскочил из машины и торопливо открыл багажник, где лежала картонная коробка с запасным топливным насосом. Он выкинул насос, нашел в багажнике моток мохнатой пеньковой бечевки и начал тихо, осторожно подкрадываться к жабе.

И по цвету, и по фактуре жаба полностью сливалась с вездесущей пылью; возможно, она успела уже эволюционировать, приспособилась к новой обстановке, как приспосабливалась прежде ко всем прочим обстановкам. Не пошевелись она тогда, Рик ни за что бы ее не заметил. Даже и с такого малого расстояния. А что происходит, когда ты находишь — если ты находишь — животное, считавшееся вымершим? — спросил он себя и попытался припомнить. Такое случалось, но крайне редко. Вроде бы счастливчики получали ооновскую медаль и премию. Огромную премию, миллионы долларов. И это же какое дикое везение — найти не просто живое существо, а существо, особо милое Мерсеру. Господи, подумал Рик, такого просто не может быть. Возможно, я нахватал слишком большую дозу излучения и в результате повредился умом. Теперь я — аномал, подумал он. Со мною что-то случилось, вроде как с недоумком Изидором и его пауком: со мною происходит то же самое, что произошло с ним. Кто это подстроил? Мерсер? Но я же и есть Мерсер. Это я все подстроил, я нашел эту жабу. Нашел ее потому, что вижу все глазами Мерсера.

Рик присел рядом с жабой на корточки. Она лежала, зарывшись в пыль, так что видна была только верхняя часть плоской головы. Судя по всему, жаба пребывала в чем-то вроде анабиоза: в ее помутневших, полузакрытых глазах не было ни капли жизни. Господи, ужаснулся Рик, да она же умерла, скорее всего — от жажды. Да нет, вряд ли, ведь минуту назад она двигалась.

Он поставил коробку на землю и начал осторожно сметать с жабы пыль. Та ничуть не протестовала, а вернее — не замечала, кто и что с ней делает. Тельце извлеченной на поверхность жабы оказалось на ощупь сухим и дряблым — и таким удивительно холодным, словно она леясала перед этим не в пустяковой ямке, а глубоко под землей, в пещере, куда никогда не заглядывает солнце. Жаба пошевелила задними ланками в жалкой, инстинктивной попытке вырваться из его рук и куда-нибудь ускакать. Крупная, подумал Рик, взрослая и умудренная.

Способная, каким-то своим способом, выжить даже в такой гиблой обстановке, в какой не выжил бы ни один человек. Интересно бы знать, где она находит воду куда метать икру?

Так вот, значит, что видит Мерсер, думал он, тщательно завязывая коробку. Жизнь, неразличимую для наших невнимательных глаз, жизнь, закопавшуюся по самую макушку в останки мертвого мира. Возможно, Мерсер прозревает затаившуюся жизнь в каждом атоме, в каждой пылинке Вселенной. Теперь я это знаю, думал он. Посмотрев однажды Мерсеровыми глазами, я никогда не утрачу новообретенное зрение.

И эта жаба может не бояться, что андроиды отрежут ей лапы, как они сделали с недоумковым пауком.

Рик поставил завязанную коробку под сиденье и сел за руль; вся его недавняя усталость бесследно исчезла. Это, подумал он, все равно что снова стать ребенком. Надо бы все-таки позвонить Айран, порадовать ее новостью. Рик начал набирать номер, но потом заколебался и положил трубку. Пускай, решил он, это будет для нее сюрпризом, тут и лететь-то какие-то полчаса.

Минуту спустя его машина уже мчалась, быстро набирая высоту, на юг, в Сан-Франциско, до которого было семьсот миль по прямой.

Айран Декард задумчиво трогала указательным пальцем наборный диск пенфилдовского генератора. Трогала, но ничего не набирала. Она чувствовала себя слишком больной и разбитой, чтобы хотеть хоть что-нибудь. Вчерашнее несчастье безнадежно омрачило будущее и все возможности, таившиеся в нем прежде. Будь Рик сейчас дома, вяло думала она, он бы заставил меня набрать 3, чтобы потом я сама захотела набрать что-нибудь хорошее, ну, скажем, через край выплескивающуюся радость, а если не ее, то хотя бы 888, желание смотреть телевизор вне зависимости, что там показывают. А правда, что там показывают? И куда это делся Рик? Ничего, скоро вернется, летит уже, наверное, домой… Или не летит, подумала она и отчетливо ощутила, как кости ее усыхают от старости.

И тут же услышала громкий стук в дверь.

Айран уронила на пол инструкцию по эксплуатации «Пенфилда» и бросилась к двери, облегченно думая: «Теперь мне не нужно ничего набирать, у меня есть все, что нужно — если только это он».

— Привет, — сказал Рик, входя в распахнувшуюся перед ним дверь.

Он выглядел так, словно ночевал в каком-то мусорном баке — ссадина на щеке, грязная, перемятая одежда, волосы, спекшиеся от пыли. Та же самая тусклая корка пыли облепила его руки, его лицо, каждый миллиметр его тела — за исключением глаз, распахнутых в тихом, благоговейном изумлении.

Он похож, подумала Айран, на мальчишку, прибежавшего под вечер домой, чтобы умыться и отдохнуть и рассказать о чудесах проведенного в играх дня.

— Я совсем тебя заждалась, — сказала она.

— А у меня тут кое-что есть.

Рик держал в руках большую картонную коробку, держал с почти комичной осторожностью, словно там находилось нечто очень хрупкое и ценное.

— Я сварю тебе кофе.

Подойдя к плите, Айран нажала кофейную кнопку и уже через пару секунд поставила на кухонный стол большую дымящуюся кружку.

Рик сел, так и не выпустив коробки из рук; его лицо сияло все тем же благоговейным изумлением; за долгие годы семейной жизни Айран ни разу не видела мужа таким. Было ясно, что сегодня, за время его отлучки, случилось что-то необычное. И вот теперь он вернулся и принес с собой коробку, где и находится, надо думать, объяснение того, что с ним случилось.

— Я буду спать, — объявил Рик. — Весь день. Я звонил Гарри Брайанту и получил указание не ходить сегодня на работу, хорошенько отдохнуть. Чем я и намерен заняться.

Он поставил коробку на стол и с явной неохотой, только чтобы не обидеть жену, начал пить кофе.

— Слушай, Рик, а что у тебя в этой коробке? — спросила Айран.

— Жаба.