Ящик Пандоры

Ткаченко хотел спросить Алису о ее московском замужестве.

— Все прошло, как с белых яблонь дым, — горько усмехнулась Алиса. — И в этом ты оказался прав. Я вытащила пустышку и сбежала из Москвы, от «престижной» семейной жизни. Теперь пытаюсь начать сызнова.

— И удается?

— Моряки — замечательные люди. Я и не подозревала, что в одном месте может собраться столько удивительных характеров, нестандартных личностей. И тебя вот встретила именно здесь… Вообще-то я ведь знала, в каком городе ты служишь.

«Значит, ты не случайно оказалась здесь, — подумал Ткаченко. — Что ж, спасибо тебе за это, Алиса. Главное: мы снова встретились, и теперь никакие обстоятельства не помешают мне навсегда обрести себя. Я не отдам тебя обстоятельствам, Алиса!»

Вернулся к столу Гунар Лацис. В руках он держал бутылку гранатового сока и банки с яркими этикетками.

— Папайя, манго и ананасы, — сказал он. — Из личного холодильника капитана Устинова. Сейчас и сам мастер пожалует. Я сказал капитану, что за одним из столов бара на его «шипе» встретились старинные друзья. Правильно я сказал, Вольдемар?

— Правильно, Гунар, — ответил Ткаченко и с улыбкой глянул на Алису. — Мы очень старинные друзья, дорогой Гунар.

XIII

«Биг Джон Хортену тчк Прибыли благополучно зпт хвост не обнаружен тчк Объект зафиксирован тчк Капитан выходит связь тчк Подтвердите согласие дать «Книголюбу» гарантии доставки его нашем направлении тчк Ждем дополнительных инструкций».

«Хортен Биг Джону тчк Случае успешного приобретения товара попробуйте провести срочную вербовку Лося согласно девятого пункта плана операции «Голубой десант» тчк Санкционирую любые гарантии «Книголюбу» относительно переброски следующим рейсом теплохода «Калининград» путем подмены нашим спецкурьером тчк Обеспечьте гарантию чеком согласованную прежде сумму тчк Радируйте доставку товара бортом судна помощью Шорника тчк Желаем успеха воскл Да спасет вас бог воскл».

XIV

— А ты и с парашютом прыгал, Андрейка? — спросила Ирина.

— Доводилось, — просто ответил Балашев.

— Страшно было?

Радист хмыкнул.

— Когда как, — сказал он. — От настроения зависит… Ведь ни один прыжок не дает стопроцентной безопасности. Шанс гробануться всегда существует. Пусть маленький, крохотный, с единицей в числителе и миллиардом в знаменателе, только он всегда есть… И возможность налететь на товарища, перехлестнуть его стропы со своими, и залететь вовсе не туда, куда следует. Могут, наконец, по разным, непредвиденным причинам не раскрыться оба парашюта. Всякое может быть. И всегда об этом помнишь, только превозмогаешь страх, отбрасываешь страх и по команде «Пошел!» — идешь к распахнутому люку…

— Страшно, — вздохнула, судорожно всхлипнув Ирина, и прижалась к Андрею.

Они сидели на ступенях широкого крыльца, украшавшего большой и красивый дом Никиты Авдеевича Мордвиненко.

Построил его отец Ирины вскоре после того, как перебрался на Черное море с Урала. У жены его, Прасковьи Степановны, были слабые легкие, она часто болела, и врачи порекомендовали чете Мордвиненко сменить климат. Никита Авдеевич привез жену и маленькую дочь сюда, в пригородный район большого портового города, и купил старенькую халупку, стоявшую в центре доброго садового участка. И тут же принялся строиться — деньги у Мордвиненко водились.

Но супруга его прожила в новом доме чуть больше года, оставив в сиротстве восьмилетнюю Иришку и крепкого еще мужчину Никиту Авдеевича. На него засматривались многие женщины по соседству. Да и на работе в общепите, где одиноких женщин предостаточно.

Но вдовец Мордвиненко возможностями свободного мужчины не злоупотреблял. В часы досуга возился в саду, занимался домом, в котором постоянно что-то переделывал, улучшал, пристраивал. Модернизировал жилье, одним словом, и конечно же, занимался воспитанием Ирины. Жениться он так и не собрался, хотя сватались к нему многие. Наверно, и была у него тайная подружка, но женщин в дом Мордвиненко не водил, и о каких-либо контактах его с прекрасным полом не знали и самые пытливые кумушки поселка Лаврики, в котором жили Никита Авдеевич и дочь его Ирина.

— Ты говоришь, что отец до утра уехал? — спросил Андрей.

— Может быть, даже до завтрашнего обеда, — ответила Ирина. — У него отгул на весь сегодняшний и на завтрашний дни. А для чего ты спросил? Боишься, что он тебя здесь застанет… Странно, Андрюша. Ты такой бесстрашный, а в присутствии папы трусишь.

— Да не боюсь я его! — вскричал Андрей. — Не боюсь… А вот когда он рядом со мной, испытываю какое-то беспокойство. Будто чую опасность… Не по себе мне становится, Иришка. Такое в разведке испытываешь, когда приближаешься к засаде.

— Ну и наговорил ты, фантазер, — сказала Ирина и взъерошила волосы Андрею. — Надо вам почаще видеться и тогда привыкнете друг к другу…

— Может быть, — неуверенно сказал Андрей Балашев, посмотрел на быстро темнеющее небо, его затягивало грозовыми тучами. — Смотри, какой дождина собирается. Пора мне восвояси собираться.

— Вот тебе и на, — проговорила поникшим голосом Ирина. — Я его ужином собираюсь накормить… Сам же сказал, что дождь собирается. И судя по всему ливанет прилично. Да и пора уже — целый месяц такой сухмень стоит. Переждешь ливень, и я тебя сама провожу к трамваю. Или такси на кольце прихватим. Пошли в дом, сейчас хлынет. Хотя… Сбегай пока в сарай за полешками. Разведем огонь в камине — и никакие ливни нам не страшны. Знаешь, где лежат чурки для камина?

— Знаю, — ответил Андрей, он уже спускался по ступенькам крыльца. — Там не закрыто?

— Нет, — крикнула Ирина, войдя уже на веранду, которая обнимала весь дом Никиты Авдеевича по периметру. — Мы сарай почти никогда не закрываем.

XV

Для встречи со «старым фронтовым другом» Никита Авдеевич попросил у руководства двухдневный отпуск в зачет отгулов, которых у него накопилось предостаточно. Он предупредил Гельмута Вальдорфа, чтобы тот ждал его на семнадцатом километре Московского шоссе, у перекрестка на Шкадово. На перекрестке стояло дорожное кафе «Русалка», а в глубине, в пятистах метрах за ним, на берегу подступавшего сюда Воронцовского лимана, располагался кемпинг. В «Русалку», в которой играл приличный оркестр, ездили «балдеть» даже из города. Поэтому ничего предосудительного в том, что Петр Краузе взял такси и подался в «Русалку» не было. Машину он отпустил у входа, покрутился в кафе, проверяясь, выпил чашку кофе с коньяком в баре, выкурил сигарету и не спеша выбрался наружу, принялся прогуливаться там, где должен был подхватить его Конрад Жилински.

Разные мысли бродили в голове гауптштурмфюрера. То он начинал думать о времени, которое начнется по возвращении, как распорядится деньгами, полученными от «фирмы» братьев Хортенов. Порой вспоминал последние недели пребывания в этой стране, грозовой сорок четвертый. Высветилась в сознании и встреча с полковником Адамсом. Хортен-старший захотел лично встретиться с Гельмутом Вальдорфом, которого он во время оно выпустил на волю из лагеря.

— Итак, посмотрим, дорогой брат, кого бог послал нам в гости, — сказал полковник Адамс, раскрывая синюю папку, в которой лежали установочные документы на Гельмута Вальдорфа.

Майор Бойд кивнул в знак согласия, а гауптштурмфюрер незаметно поежился: начало разговора ему не нравилось.

— Родился в 1920 году в семье владельца бакалейного магазина Рихарда Вальдорфа в городе Лейпциге, окончил гимназию, — начал тем временем Хортен-старший, заглядывая в досье. — Ну, как обычно, гитлерюгенд, военная школа СД, член НСДАП с 1939 года, участник похода во Францию, затем Восточный фронт, служба в «гехаймфельдполицай», тайной полевой полиции следователем, начальник агентурного отдела, шеф Легоньковского районного управления СД, звание — гауптштурмфюрер. В 1944 году переброшен на Западный фронт, участие в Арденнском сражении, командир диверсионного отряда, с февраля по 28-е апреля сорок пятого состоял в личной охране рейхсфюрера Гиммлера. Рановато бросили вы своего шефа, Вальдорф…

— Он сам нас всех распустил, — буркнул гауптштурмфюрер.

— О’кэй, пойдем дальше. Содержание в лагере, это мы пропустим, там я имел счастье с вами познакомиться… Затем на три года пробел. Ага! Вот еще что… Служил в «Организации Гелена». Так называлась поначалу западно-германская разведка, майор, теперешняя БНД — «бундеснахрихтендинст». Вербовался Сикрет Интеллидженс Сервис для выполнения отдельных заданий по отделу полковника Макклура. Кличка «Кармен». Хотите продать нам дохлую лошадь, «Кармен»?

Гельмут Вальдорф вздрогнул, но тут же овладел собой.

— Вся эта ваша старая агентура, гауптштурмфюрер, наполовину вымерла естественным образом, а вторая ее половина выловлена русскими чекистами.

— Нет, — сказал Вальдорф, — русские ничего не знают об этих людях. Они готовились на длительное выживание. Это настоящие «консы», полковник. А главное — на свободе Конрад Жилински.

— А где гарантия того, что этот ваш заместитель не выдал всех «консов» советским властям, купив тем самым их прощение и свободу?

— Гарантий нет, — твердо сказал гауптштурмфюрер. — Поэтому на первую встречу с ним пойду я…

— Вы рискуете головой, «Кармен», — заметил майор Бойд.

— Я столько раз ею рисковал, мистер Хортен, — горько усмехнулся бывший гестаповец, — что, право, можно рискнуть еще раз. Игра стоит свеч. А мой провал ваших людей никак не коснется. Зато в случае успеха вы получите полсотни отличных фугасов. Пятьдесят тайных бомб на территории Советов! Даже если и половина из них вымерла, как изволили заметить, мистер колонель, у них остались вдовы, дети, внуки, наконец… А кому из них захочется, чтобы все узнали — твой милый дедушка был изменником родины, гитлеровским шпионом? Обращаю на это обстоятельство ваше особое внимание. Здесь такая благодатная почва для психологического шантажа…

— А что вы скажете по этому поводу, гауптштурмфюрер? — спросил Хортен-старший и протянул Вальдорфу прозрачную папку из пластика. — Здесь материалы судебного процесса в России над исполнителями ликвидационных акций одной из ваших зондеркоманд. Они расстреляны…

— Мелкая сошка, — махнул Гельмут Вальдорф. — Это мясники… Я вам отдаю агентурную элиту.

— По нашим сведениям органы КГБ арестовали некоего Зюзюка.

— Не знаю такого.

— А Стефан Кадуба вам известен?

— Это мой человек.

— Так вот он на самом деле Зюзюк. Иван Егорович… А Кадубой назвался вам, предъявив фальшивый паспорт. Вас он сумел облапошить, гауптштурмфюрер, а чекистов провести ему не удалось.

— Сорок лет они его все-таки искали…

— Лучше поздно, чем никогда, «Кармен». Ладно… Знал кого-нибудь из тех людей Зюзюк-Кадуба?

— Разве что двух или трех агентов. И то по кличкам.

До встречи с Вальдорфом полковник Адамс в присутствии Бойда снова просматривал досье гауптштурмфюрера.

— Ему можно верить, — сказал, теряя терпение, Малютка Джек. — Мы проверили Гельмута Вальдорфа тройной сетью по системе Джоунса.

Майору Бойду хотелось поскорее начать операцию «Голубой десант», в которой ему отводилась руководящая роль. Он рассчитывал всерьез повысить свое реноме в руководящих кругах разведывательного ведомства, которому принадлежала их резидентура, прикрытая шипчандлерской конторой «Паоло Хортен и братья».

— Верить нельзя никому, включая самого себя и даже господа бога, — улыбнулся полковник Адамс, повертывая в руке фото Вальдорфа, сделанное в разных ракурсах. — Тотальное недоверие, дорогой Джек, вот главный девиз разведчика.

«Черта с два занимался бы я этим дерьмовым делом, если бы не пустые карманы, с которыми выпроводил меня в свет мой разгильдяй-папаша, промотавший деньги деда, — подумал полковник Адамс. — А на этой операции можно заработать еще и хорошие комиссионные от «Америкэн айрон компани». Если, конечно, мы добудем секреты лаборатории, которой заведует сынок этого «Лося».

Уильям Адамс вспомнил о судьбе своего бывшего шефа Фрэнка Визнера, возглавлявшего в середине 50-х годов Управление координации политики. Именно Фрэнк Визнер организовал выступление контрреволюционных мятежников в Венгрии в пятьдесят шестом году, вдохновлял их, снабжал оружием и пропагандистской литературой. Когда дело зашло слишком далеко, и в воздухе запахло третьей мировой войной, Дуайт Эйзенхауэр остановил операцию, в которую Фрэнк Визнер вложил свою фанатическую душу ярого антикоммуниста.

Айк, в качестве президента великой державы, не мог позволить себе и дальше поощрять авантюру Фрэнка. И тогда Визнер подал в отставку — его сменил Ричард Биссел, а затем впал в депрессию и покончил с собой.

Но самое интересное было потом. Когда вскрыли ящики письменного стола Фрэнка Визнера, они оказались забитыми нераспечатанными конвертами. В конвертах были чеки — заработная плата начальника Управления координации политики, отделения которого в 1952 году находились уже в сорока семи странах. Фрэнк Визнер был одним из богатейших людей Соединенных Штатов, Фрэнк не нуждался в денежном содержании кадрового разведчика и служил в ведомстве исключительно за идею.

«Увы, — подумал полковник Адамс, — немногие из нас могут позволить себе не распечатывать конверты с чеками».

Когда он решил сам встретиться с Гельмутом Вальдорфом, то подумал о судьбе последнего. Судя по всему, гауптштурмфюрер не сумел преуспеть в послевоенной жизни, как это сделали его коллеги по РСХА. Правда, Адольфа Эйхмана выкрали агенты израильской спецслужбы, а таким одиозным фигурам, как «доктор» Менгеле или штандартенфюрер Рауф, «изобретатель» душегубки, пришлось скрыться под вымышленными именами, а вот Клаус Барби даже прикатил во Францию под конвоем, но зато сотни других сумели неплохо устроиться в Федеративной Германии, да и за океаном тоже.

— …Вас не смущает судьба Барби, херр Вальдорф? — спросил Хортен-старший у гауптштурмфюрера.

— Не скрою: не испытываю никакого желания попасть в руки советских властей, — сказал Вальдорф. — Но у меня есть одно смягчающее обстоятельство, херр полковник. Я никогда не приводил исполнение смертных приговоров лично. Как, впрочем, и мой заместитель Конрад Жилински. В этом мы с ним сходились. И не потому, что мы опасались возмездия. Кто об этом думал тогда?! Попросту мы считали, что черновую работу необходимо поручать слугам…

— Вы дальновидный человек, гауптштурмфюрер, — усмехнулся полковник Адамс. — Именно поэтому я выпустил вас из лагеря в сорок пятом…

XVI

Был восьмой час утра.

Владимир Ткаченко только что побрился и ждал, когда закипит вода для кофе. Сидел со вчерашней газетой в руках в небольшой кухонке однокомнатной квартиры, которую получил сравнительно недавно. Прежде он занимал комнату в офицерском общежитии.

Едва майор влил крутой кипяток в медную турку, ее подарила когда-то давно-давно на день рождения Алиса — «в первобытные времена», — усмехнулся Владимир, раздался телефонный звонок.

Звонил начальник отдела, его непосредственный шеф, полковник Картинцев.

— Не разбудил, Владимир Николаевич? — вежливо осведомился Валерий Павлович. Он вообще отличался в управлении неизменным тактом и предупредительностью.

— Давно на ногах, — отозвался Ткаченко.

— Тогда вот что, — полковник Картинцев помедлил некоторое время. — С утра в управление не приезжайте, а отправляйтесь в городской отдел милиции. Там у них обнаружилось ночью убийство… Товарищи утверждают, что событие как-то связано с нашей организацией. Вот вы и узнайте, так ли это… И если есть такие особые зацепки, возьмите дело на себя. Пока только в порядке контроля. Не возражаете, Владимир Николаевич?

— Не возражаю, Валерий Павлович, — улыбнувшись, хотел ответить в тон начальнику Ткаченко, но тут услыхал, как свалился на плиту закипевший кофе, коротко бросил «Есть!», положил трубку и метнулся в кухню, не подумав даже, что надо спросить полковника Картинцева: к кому обратиться в горотделе.

«Дежурный будет в курсе дела, — успокоил себя Ткаченко, вытирая тряпкой плиту. — И к Василию Свешникову зайду, в уголовный розыск».

Так оно и оказалось, что именно его старый знакомый, работали как-то вместе по общему делу, подполковник милиции Василий Михайлович Свешников получил задание руководства заняться загадочным убийством на улице Семена Лавриченко, в доме номер восемнадцать.

— Понимаешь, Владимир, не нашего профиля это дело, чую нутром — не наше, — рассказывал подполковник. — Главное — нет мотива. Все в квартире цело, ничего не тронули.

— Месть, убийство из ревности, да мало еще что, — заметил Ткаченко. — Пока не вижу причины, по которой меня подключили к милиции.

— Будет причина, потерпи… Обнаружил труп сосед по площадке: дверь приоткрылась, видно: спешили убийцы, прихлопнули дверь, а язычок замка возьми и не защелкнись. А открывали дверь отмычкой. На замке следы таких сплавов, которые нашей промышленностью не освоены. Это раз. Утром пришел в Центральный райотдел водитель ночного уборщика и сказал, что подвозил к тому дому двоих странных, на его взгляд, людей. Один из них сунул ему комок смятых рублей, а в комке среди наших бумажек — доллар. Вот он, полюбуйся.

— Почти у каждого моряка нашего города, недавно вернувшегося из загранрейса, может заваляться доллар-другой…

— Вполне. Хотя иностранную валюту наши моряки не таскают запросто в кармане, не так ее у них и много. Но вот тебе главный козырь.

— Что это?

— Обложка журнала «Советская женщина», сфотографированная специальным способом. На этой обложке писали. Но листок, судя по всему, унесли убийцы. Остались только вдавленные следы, по ним эксперты воспроизвели все буквы. Взгляни-ка на текст, Владимир.

Ткаченко раскрыл тоненькую папку, в которой лежали материалы экспертизы, и на одном из листков прочитал восстановленные, снятые в особых лучах слова:

«В Комитет государственной безопасности. Заявление…»

XVII

— Далеко еще? — спросил Гельмут Вальдорф. — Не в гости ли к чекистам ты везешь меня, Конрад?

— Для этого не стоило выезжать из города, — отозвался бывший оберштурмфюрер Жилински, не отрывая глаз от дороги. — Мы ведь так условились: я беру тебя до тайника, вынимаю сейф с документами и передаю тебе.

— А я вручаю чек, — подхватил «Кэптэн». — Эти деньги, Конрад, уже помещены в один из банков Цюриха. Личный сейф можно открыть только по твоим отпечаткам пальцев.

Конрад Жилински хмыкнул.

— Уже и до этого додумались, — проговорил он после некоторой паузы. — Значит, шифра недостаточно…

— Шифр можно узнать… Вырвать его тайну у владельца, применив третью степень или наркотические препараты. А отпечатки… Старо, как мир, но куда надежнее.

— Но что я буду делать с этим чеком, Гельмут? Показывать подчиненным в кафе «Ассоль» или поместить под стекло в рамку и демонстрировать посетителям шхуны?

— Ты не утратил чувства юмора, Конрад, и я рад этому. Но сейчас ты сострил неудачно. Разве я не говорил тебе, что со следующим рейсом «Калининграда» сюда придет наш человек. Он внешне похож на тебя плюс грим… Вы обменяетесь с ним документами, и ты уйдешь, наконец, отсюда, вернешься на родину.

— Я родился в Кенигсберге, Гельмут, — хмыкунув, ответил Конрад Жилински. — Теперь это город Калининград. Двадцать пять рублей за билет, чуть больше часа в полете — и я в родном городе. Правда, теперь это русский город.