Независимость мисс Мэри Беннет

Ее захлестнуло чувство огромной вины: она, а не только Фиц, бездумно обрекла Мэри ухаживать за мамой, что, памятуя возраст мамы, вполне могло продлиться и еще семнадцать лет. Они все ожидали, что срок этот составит минимум тридцать четыре года! И когда он истек бы, Мэри было бы пятьдесят пять — о, слава Богу, что истек он сейчас, пока у Мэри есть еще надежда как-то устроить свою жизнь.

Может быть, подумалось ей, не так уж разумно изолировать молодых женщин, как была изолирована Мэри. Что она обладала умом, в семье соглашались, хотя папа и отзывался презрительно о направлении этого ума — на тома проповедей и утомительно-нравоучительные трактаты, которые она штудировала девочкой. Но не была ли Мэри к этому вынуждена, прикинула Элизабет. Позволил бы ей папа свободно рыться в его библиотеке? Нет, конечно, нет. И Мэри сыпала своими педантичными заключениями о жизни потому, что у нее не было иного способа привлечь к себе наше внимание?

Долгое время теперь я оглядывалась на мои детство и юность в Лонгборне, как на счастливейшие годы моей жизни; мы были так дружны, так веселы, так беззаботны. Из-за этой беззаботной уверенности в завтрашнем дне мы прощали маме ее идиотизмы, а папе его сардоничность. Но мы с Джейн сияли особенно ярко и прекрасно это сознавали. Сестры Беннет разделялись послойно: Джейн и я считались самыми красивыми и многообещающими, Китти и Лидия — пустоголовыми проказницами, а Мэри, средняя дочь, не принадлежала ни к тем, ни к другим. Я вижу тень той Мэри в этой: она все еще беспощадный критик человеческих слабостей, все еще презирает материальные блага. Но, о! Как она изменилась!

— Что ты помнишь о наших годах в Лонгборне? — ища ответа на эти вопросы, спросила Элизабет.

— Главным образом ощущение лишности, — сказала Мэри.

— Лишности! Как ужасно! И ты совсем не бывала счастлива? — Вероятно, иногда. Во всяком случае, я не чахла. Думаю, я была вся в мыслях о добродетельности, которой не видела ни в тебе, ни в Джейн, ни в Китти, ни в Лидии. Нет, не пугайся! Я никого из вас не осуждаю, только себя. Я считала, что вы с Джейн думаете только о том, как найти богатых мужей, а Китти и Лидия были слишком недисциплинированными, слишком разнузданными. В собственном поведении я руководствовалась книгами, которые читала — какой ужасно прозаичной я, должно быть, была! Не говоря уж о том, насколько скучной, ведь книги, которые я читала, отличались редкой скучностью.

— Да, ты была прозаичной и скучной, хотя только теперь я понимаю почему. Мы не оставили тебе никакого выбора, мы, четверо.

— Прыщи и зуб, признаюсь, мало помогали. Я считала их карой, хотя понятия не имела, в чем состоит мое преступление.

— Не кара за преступление, Мэри, а просто обычные физические недостатки.

— Это тебя я должна благодарить, что избавилась от них. Кто бы поверил, что чайная ложечка серы каждые два дня покончит с гнойничками, а удаление зуба позволит соседним полностью закрыть зияние? — Она встала из-за стола с завтраком, улыбаясь. — Куда запропастились джентльмены? Я думала, Фиц намеревался встать пораньше.

— Виноват Чарли. Он отправился с Джемом Дженкинсом истреблять крыс, и Фиц пошел его искать.

В голове Мэри клубились вопросы, и все требовали ответа. Спроси, и узнаешь, подумала она.

— Что Фиц за человек?

Элизабет заморгала от такой прямолинейности.

— После девятнадцати лет брака, сестрица, признаюсь, я не знаю. У него столь… столь возвышенные представления о том, кто такие Дарси и чего стоят. Возможно, это неизбежно в семье, которая прослеживает свое происхождение к Завоеванию и еще раньше. Хотя я иногда недоумеваю, почему, учитывая столетия высокого положения, им никогда не был дарован хоть какой-нибудь титул.

— Гордость, я полагаю, — сказала Мэри. — Ты не счастлива.

— Я думала, что счастлива. Но, вступая в брак, начинаешь путешествие в неизвестность. Полагаю, я думала, что любви Фица ко мне будет достаточно, чтобы мы провели идиллическую жизнь в Пемберли, окруженные нашими детьми. Но я не осознавала энергии Фица, его вечной неудовлетворенности, его честолюбия. Его секретов. В его натуре есть многое, чего я не знаю. — Она вздрогнула. — И я не уверена, что хочу узнать.

— Мне горько видеть тебя настолько падшей духом, Лиззи, но и рада, что нам выпал этот случай поговорить по душам. Есть ли в Фице что-нибудь определенное, особенно тебя тревожащее?

— Нед Скиннер, сказала бы я. Такая странная дружба!

Мэри нахмурилась.

— Кто такой Нед Скиннер?

— Если бы ты приехала в Пемберли, то узнала бы. Он главный управляющий Фица, надсмотрщик, фактотум. Но не просто управляющий, Мэтью Споттисвуд — управляющий. Нед много ездит по поручениям Фица, но чем он собственно занимается, я не знаю. Он живет в красивом коттедже в пределах поместья. Имеет своих слуг и своих лошадей.

— Ты назвала это дружбой.

— Так и есть. Очень тесная. В том-то и тайна. Ведь Нед неровня Фицу в глазах света, что при обычном положении вещей абсолютно воспрепятствовало бы дружбе с ним. И тем не менее они очень близки.

— Он джентльмен?

— Нет. Хотя говорит, как джентльмен.

— Почему ты никогда про него не упоминала?

— Полагаю, просто не было повода. Прежде мне не выпадало случая пооткровенничать с тобой.

— Да, я знаю. Мама всегда была рядом или Чарли. Как давно Фиц сошелся с этим Недом Скиннером?

— О, еще до того, как женился на мне. Я его помню как юношу, мелькающего на заднем плане, глядящего на Фица с обожанием. Он немного моложе меня…

Элизабет оборвала то, что, возможно, намеревалась сказать — в комнату, внеся с собой волну холодного воздуха, вошел Фиц. По-прежнему красавец, подумала Мэри, даже в пятьдесят. Все, чего юная неопытная девушка могла бы пожелать в муже от положения до внешности. И все же она помнила слова, однажды сказанные Джейн со вздохом, что Лиззи не любит его так, как она, Джейн, любит своего милого мистера Бингли.

Утверждение совершенно в духе Джейн, не таящее ни осуждения, ни разочарования. Просто что-то о том, как Лиззи увидела великолепие Пемберли и с тех пор стала думать о мистере Дарси много лучше. Когда он возобновил свои ухаживания после скандального бегства Лидии, Лиззи дала ему согласие.

— Мэри, на пару слов, прежде чем я уеду, — сказал Дарси, затем обернулся к жене: — Ты готова, моя дорогая?

— Да. Ты нашел Чарли?

— Естественно. Обремененного десятком крыс.

Элизабет засмеялась.

— Надеюсь, он вымоет руки. Мне не требуются блохи в карете.

— Он как раз пошел их мыть. После вас, дорогая Мэри. — И он посторонился, с обычной своей ледяной вежливостью пропуская ее вперед, чтобы последовать за ней в библиотеку — настоящую, с тысячами книг.

— Прошу садитесь, — сказал он с невозмутимой властностью, направляясь к бюро, как человек, чей кошелек оплатил все тут, как и все вообще в мэноре Шелби. Ноги Мэри внезапно подкосились, и она села на стул для посетителей напротив него, вздернув подбородок. Если ноги у нее подогнулись, это еще не значит, что согнется ее спина!

Несколько секунд Фиц молчал и просто смотрел на нее с некоторой озадаченностью. А затем:

— Как похожи вы стали на Элизабет. Ну, конечно, гнойники. К счастью, они не оставили рябин на вашей коже. — Покончив с физическими комплиментами, он перешел к прочим ее недостаткам. — Я никогда не слышал голоса хуже, то есть в пении. При одном воспоминании волосы у меня снова встают дыбом.

— Вам следовало бы указать мне на его немелодичность, братец.

— У меня не было на это права. — Он сложил ладони перед собой жестом, выражающим полное безразличие. — Итак, Мэри, ваш долг исполнен. — Холодные черные глаза впивались в ее глаза с нарастающим недоумением, когда она не опустила взгляда, не съежилась. — Когда умер ваш отец, мы с Чарльзом Бингли решили, что вас надлежит адекватно компенсировать за готовность остаться с вашей матерью. Ваш отец не имел возможности что-либо вам оставить, предпочтя завещать свой свободный капитал Лидии, как более нуждающейся. Вы, понимал он, обяжете Чарльза Бингли и меня, ухаживая за вашей матерью в отдалении от севера.

— Оберегать вас от ее идиотичности, имеете вы в виду, — сказала Мэри.

Он как будто растерялся, затем пожал плечами.

— Совершенно верно. Каковую услугу мы оплатили вам суммой в пятьсот фунтов ежегодно. Восемь с половиной тысяч фунтов в общем итоге.

Бесспорно, компаньонки не оплачиваются столь щедро, как я, — сказала Мэри глухо.

— Однако мэнор Шелби теперь должен быть продан таким же образом, каким он был куплен, целиком и полностью, включая книги в библиотеке и услуги семьи Дженкинс. Поэтому я вынужден выселить вас, сестрица, о чем весьма сожалею.

— Пустые слова, — сказала она, фыркнув.

У него вырвался мягкий смешок.

— Возможно, годы пощадили ваши лицо и фигуру, но ваш язык они обмазали скорее серной кислотой, чем сиропом.

— За что вините истощение религии, предназначенной оголять белые кости, а еще соблазны слишком большого досуга. Как только я приучила маму к распорядку, что было нетрудно, часы моих дней стали тяжкой обузой. Изменяя метафору, можно сказать, что скрипучая калитка моего разума обильно смазывалась содержимым этой превосходной библиотеки, не говоря уж об обществе вашего сына. Он был премией.

— Рад, что он хоть на что-то годен.

— Не будем ссориться из-за Чарли, хотя позволю себе сказать вам, что каждый день, пока вы не цените его достоинства, это еще один день, доказывающий, что вы глупы. Ну а я, моя личность, что вы намерены сделать с ними теперь, когда их обязанности кончены?

От ее жгучих слов он покраснел, но ответил вежливо:

— Вы должны переехать к нам в Пемберли или к Джейн в Бингли-Холл — ваш выбор, полагаю, будет зависеть от того, предпочтете ли вы девочек или мальчиков.

— И там и там это будет простым прозябанием.

Уголки его рта опустились.

— У вас есть альтернатива? — спросил он настороженно.

— Восемь тысяч фунтов с лишним обеспечивают некоторую независимость.

— Объясните.

— Я предпочла бы жить одна.

— Дорогая Мэри, леди вашего положения не могут жить одни.

— Но почему? В тридцать восемь лет я произнесла свою последнюю молитву, братец. Взять себе какую-нибудь Олмерию Финчли? Ха!

— Вы не выглядите на ваши тридцать восемь лет и знаете это. В Шелби достаточно зеркал. Так вы хотите присоединиться к леди Менедью?

— К Китти? Да через месяц я убью ее или она меня.

— Джорджиана и ее генерал приютили миссис Дженкинсон с тех пор, как Анна де Бэр умерла. Она будет рада составить вам компанию в… где? В удобном коттедже, может быть.

— Миссис Дженкинсон хлюпает носом и охает. Ее tic douloureux[1] ухудшается зимой, когда особенно трудно ускользнуть от сожительниц.

— Ну, так какая-нибудь другая подходящая женщина. Вы не можете жить одна!

— Никаких женщин, подходящих или не подходящих. Ниоткуда.

— Так чего же вы хотите? — жестко спросил он вне себя.

— Я хочу быть полезной. Только и всего. Иметь какую-то цель. Я хочу заслуженного самоуважения. Я хочу оглянуться и посмотреть с гордостью на что-то, сделанное мной. С чувством удовлетворения.

— Поверьте мне, Мэри, вы были полезны и вновь будете полезны — в Пемберли или в Бингли-Холле.

— Нет, — сказала она категорически.

— Будьте же разумны, женщина!

— В юности я была лишена здравого смысла, потому что не имела примера, чтобы ему следовать, включая моих родителей и сестер. Даже Элизабет, самая умная, не обладала здравым смыслом. Она в нем не нуждалась. Она была очаровательна, остроумна и очень разумна. Но разумность — это не здравый смысл, — сказала Мэри, сильно измученная. — Однако теперь, братец Фиц, я переполнена здравым смыслом, и вам меня не принудить и не запугать. Обладать здравым смыслом значит знать, чего ты хочешь от жизни, а я хочу иметь цель. Хотя, признаюсь, — закончила она задумчиво, — что пока я еще не совсем уверена, какой будет моя цель. Но во всяком случае жизнь у Лиззи или Джейн в нее не входит. Я буду только путаться у всех под ногами и всем мешать.

Он сдался.

— У вас есть месяц, — сказал он, вставая. — Купчая на продажу мэнора Шелби будет тогда подписана, и ваше будущее должно быть решено к этому сроку. И забудьте о том, чтобы жить одной. Я этого не допущу.

— Что дает вам право командовать мной? — спросила она. Ее щеки пылали, глаза горели лиловым огнем.

— Право зятя, право старшего по годам и право человека, обладающего здравым смыслом. Мое общественное положение министра Короны, если не мое личное положение, как Дарси, владельца Пемберли, возбраняют мне терпеть эксцентричных или иначе помешанных родственников.

— Что восемь с половиной тысяч фунтов могут мне купить? — парировала она.

— Жилище, которое я буду счастлив подыскать для вас при условии, что вы будете жить там с подобающим декорумом и благопристойностью. Предпочтительно в деревне, а не в городе — Дербишир или Чешир.

— Ха! Там, где вы сможете следить за вашей эксцентричной или иначе помешанной невесткой! Благодарю вас, нет. Эти восемь с половиной тысяч принадлежат мне или на каких-то условиях? Я жду прямого ответа, так как сумею узнать правду.

— Они ваши и надежно вложены под четыре процента. И если их не трогать, будут приносить вам годовой доход примерно в триста пятьдесят фунтов, — сказал Фиц, не имея представления, как образумить эту мегеру. Внешне она так походит на Элизабет… Значит ли это, что и Элизабет прячет в себе мегеру?

— Куда вложены?

— Пэтчетт, Шоу, Карлтон и Уайльд в Хартфорде.

Выражение ее глаз заставило его вновь замешкаться — уже готовый направиться к двери, он остановился.

— Будьте добры, разрешите мне вести ваши дела, сестрица, — сказал он не терпящим возражений тоном. — Я запрещаю вам брать это на себя. Вы дочь джентльмена и в свойстве с моей семьей. Меня не обрадует, если вы пойдете мне наперекор. В новом году я ожидаю от вас удовлетворительного ответа.

Видимо, поставленная на место, она последовала за ним из комнаты и через переднюю к дверям, где ждали Лиззи, Чарли и Хоскинс, угрюмая женщина, которая исполняла обязанности камеристки Элизабет с яростной ревностностью.

Мэри зажала лицо Чарли в ладонях, нежно улыбаясь в его темно-серые глаза. Красота почти обоеполая, и все же ни капли женственности за ней, чего не мог бы не увидеть его поглощенный собой отец, обладай он хотя бы одной десятой мозга, какой приписывал ему свет. Не презирай Чарли, Фиц, мысленно сказала она, целуя гладкую щеку Чарли. Он более мужчина, чем когда-либо будешь ты.

Затем настала очередь Лиззи, и уезжающие распределились; Дарси верхом на сером в яблоках коне, гордый, как Люцифер. Лиззи и Чарли в дормезе с нагретыми кирпичами меховыми ковриками, книгами, корзиной закусок и Хоскинс. С поднятой рукой в прощальном привете Мэри стояла на крыльце, пока громоздкая колымага с шестью гигантскими тяжеловозами, тащившими ее без малейших усилий, не скрылась за поворотом, как все экипажи, и значит, вон из ее жизни. Во всяком случае, на время.

Миссис Дженкинс плакала; Мэри поглядела на нее с раздражением.

— Довольно слез, прошу вас! — сказала она жестко. — Мэнор Шелби отойдет сэру Кеннету Эпплби, и я уверена, миссис Эпплби будет такой же доброй хозяйкой, как он — хозяином. А теперь принесите с чердака мои коробки и начните готовить мои вещи для упаковки. Ни складки, ни пылинки, ничего надтреснутого и грязного. И пошлите Молодого Дженкинса заложить коляску. Мне надо съездить.

— В Меритон, мисс Мэри?

— Господи, нет! — вскричала Мэри со смехом! Так скоро после кончины ее матери! — Я еду в Хартфорд. Вернусь домой к чаю. Домой! — повторила она и снова засмеялась. — У меня нет дома. Какая эмансипация!

Не имея, чем заняться, мистер Роберт Уайльд встал с кресла и подошел к окну, чтобы поглядеть на приглушенное движение по главной улице. Никто не попросил его составить завещание, не посоветовался с ним о каком-либо деле, нуждающемся в искусном рассмотрении юриста, а природная аккуратность уже давно привела наборы перехваченных красной тесьмой папок в полную готовность. Поскольку нынешний день не был рыночным образом пешеходов, а не фургоны и повозки, хотя мимо проехал Том Нейсби в бричке и обе мисс Рамсей протрусили на тяжело шагающих пони.

Вот он опять! Кто, черт подери, этот субъект, спросил себя мистер Уайльд. Хартфорд был очень маленькой столицей очень маленького графства, а потому незнакомца замечали всякий и каждый, кому он попадался на глаза. Смуглокожий и медвежьего сложения — таков был вердикт всех, кто его видел. То он был верхом на могучем коне, чья породистость противоречила простонародному облику и одежде всадника, то прислонялся к стене, скрестив мускулистые руки, вот как сейчас. Младший клерк сообщил ему, что субъект остановился в «Синем кабане», ни с кем не разговаривал, имел достаточно денег, чтобы заказывать наилучшие обеды, и не проявил желания воспользоваться услугами одной из немногих хартфордских шлюх. Не такой уж безобразный негодяй и не очень старый. Но все-таки кто он?

По пологому склону спускалась коляска, запряженная парой серых лошадок и с Молодым Дженкинсом в роли форейтора. Привычное зрелище. Мисс Мэри Беннет приехала в город за покупками или с визитом. Когда коляска остановилась перед его дверью, мистер Уайльд удивился; пусть он управлял всеми делами мэнора Шелби, но ему не дозволялось встречаться с красивой мисс Беннет, хотя видел он ее довольно часто. Мистер Дарси заехал по дороге на север в Пемберли — последний из нескольких визитов, — но не упомянул, что пошлет мисс Беннет к нему. И тем не менее она здесь! Она вышла из коляски, с ног до головы одетая в черное; ее чудесные волосы были полностью упрятаны под черной шапочкой и безобразнейшей шляпкой. Красивое лицо хранило обычное спокойное выражение, когда она поднялась по ступенькам к его двери и взялась за дверной молоток.

— Мисс Беннет, сэр, — сказал его клерк, вводя ее в комнату.