Помоги проекту - поделись книгой:
— Я тебе хочу рассказать одну историю, па. Только ты слушай внимательно. Это очень важно, па… Один мой знакомый сбил мотоциклом женщину. Он в этом не виноват, так получилось…
Сергей Павлович никак не мог решить, куда положить два тяжелых тома энциклопедии.
— Кто это?
— Не имеет значения. Да положи ты их на стол!
Сергей Павлович положил книги на край стола.
— А какое это имеет отношение к тебе, Алена?
— Никакого. Просто я посвящена в эту историю. И все.
— Женщина погибла?
— Не знаю. Вероятно, да…
И Алена принялась рассказывать.
Сергей Павлович слушал внимательно. Его смуглые пальцы поглаживали темный переплет энциклопедии.
Тяжело загудел лифт. Притих. Через секунду глухо стукнула металлическая дверь.
Алена замолчала. Мама? Так некстати. Ей не хотелось втягивать мать в этот разговор. Человек эмоциональный, вспыльчивый, мать сгоряча могла бы поступить необдуманно…
— Ладно! Рассказывай — не рассказывай… Пойду спать! — Алена собрала книги и ушла в свою комнату…
Тревога оказалась напрасной. В прихожей было тихо. Но возвращаться к разговору не хотелось. Спать, только спать.
Алена вытащила шпильки и встряхнула головой. Темные волосы упали на плечи и спину. Змейка на кофточке была с норовом — то гладко разойдется, то заклинит, как сейчас. Алена подошла к зеркалу и увидела отца — Сергей Павлович стоял в дверях. «И не слышала, как он подошел!» — подумала Алена.
— Поговорить надо. — Сергей Павлович приблизился к зеркалу. — Это намного серьезней, чем ты думаешь… Она не так и проста, твоя история.
— Поэтому я и поделилась с тобой…
— Положим, не только поэтому. А еще и из боязни, — прервал Сергей Павлович. — Поделилась и как бы переложила на меня часть ответственности.
Он смотрел в глаза дочери. Зрачки его черных глаз были сужены.
— Но ты моя дочь. И я принимаю эту ответственность, — продолжал Сергей Павлович. — Надо убедить твоего знакомого признаться в содеянном. Непременно!
— Но, папа, — вяло проговорила Алена.
— Непременно! Ваши рассуждения насчет отсутствия улик наивны. Я не касаюсь вопроса совести, это, как говорится, дело твоего знакомого. Но чисто технически для современной криминалистики найти его труда не составит. Ты просто младенец, Аленка…
— В конце концов, папа, почему я должна решать этот вопрос? Или кто-то из нас троих?
— А потому, что теперь любой из вас троих… любой — в той или иной степени виновник преступления.
— Вот еще! При чем тут мы?
— Я тебе все сказал, Алена. Подумай. И передай своему знакомому. В красивую историю он вас втянул своим признанием… Молчал бы уж…
Сергей Павлович остановился в дверях.
— И вот еще… Если уж ты переложила на меня часть ответственности, то я буду вынужден как-то действовать…
— Ты не имеешь права! — Алена обернулась к отцу.
— Имею! Твой знакомый находит себе моральное оправдание, и я имею такое же оправдание — ты моя дочь!
Сергей Павлович вышел и прикрыл дверь.
— Попробуй только! — крикнула Алена в глухую дверь. — Я уйду из дома!
Отец не возвратился и ничего не ответил. Алена прислушалась. Нет, все тихо.
Телефонный звонок прозвучал резко, нетерпеливо. Алена взглянула на часы: без четверти час. Кто это мог быть? Конечно, мама — не может вызвать такси и остается ночевать у тетки.
Но когда Алена подошла к телефону, она уже точно знала, кто это звонит.
НИКИТА. Это я.
АЛЕНА. Знаю. Был на Менделеевской? Что узнал?
НИКИТА. Понимаешь, кажется, никаких улик. Все заморожено. Час там проторчал. Втравил в разговор какого-то дядечку, тот собаку выгуливал… Говорят, старуху какую-то сбили машиной. Такси, говорит; Люди видели, что такси… Усекла? Что молчишь? Жаль, конечно, бабушку… Но выбирать не приходится… Да не молчи ты!
АЛЕНА. Я боюсь, Кит. Я очень чего-то боюсь.
НИКИТА. Ладно, лет через десять разберемся, кто прав. Но если Глеб не получит какую-нибудь там Нобелевскую премию за потрясающее открытие, я душу из него вытрясу. (Никита рассмеялся.) Только ты вот что… Своим ни гугу! Ни отцу, ни матери. У них свои принципы… Пока! Спокойной ночи!
Из протокола следствия по делу № 30/74.
«Вызванные повесткой свидетели Бородин и Павлиди в следственный отдел ГУВД не явились. Повторно свидетели вызываются на 25 декабря.
Контуры предметов становились рельефней, как на фотобумаге, опущенной в проявитель. Цветы на обоях темнели, все больше принимая свою нормальную дневную раскраску.
Марина повернула голову к стене, и Глеб увидел кончики ее ресниц. Напряженных, немигающих.
Он откинул одеяло и поднялся. Надо торопиться: чего доброго, дежурная няня вздумает прийти пораньше. Обычно, когда он оставался на ночь, Марина его выпроваживала в шесть утра. Но сейчас Марина молчала, хоть и не сомкнула всю ночь глаз.
— В каждой печальной ситуации есть своя радостная сторона. Обычно я вскакиваю и со сна стукаюсь об угол тумбы. А сегодня все спокойно… Кстати, и ты подымайся. Надо еще порядок навести. — Глеб кивнул в сторону зала.
Марина глубоко вздохнула и села, откинув волосы за спину.
— Что же мне делать со всем добром? — Она свесила ноги с кровати, нащупала комнатные туфли. — Готовила, готовила… Так ничего мы и не съели.
— Раздай детям.
— Что ты! Такие стали привереды. Я как-то спрашиваю: ты, Трубицын, почему картошку не ешь? Вкусная ведь. А в ней, отвечает, физики много. А кто-то его поправляет: не физики, а химии… Что ты меня разглядываешь? Все равно пока незаметно.
— Не ошибаешься? Бывает, ошибаются.
— Бывает. Но я в консультацию ходила.
Марина накинула халат. Веки ее покраснели, на щеках размазанные полоски туши — следы просохших слез.
— Когда увидимся?
— Не знаю, — как обычно, проговорил Глеб, — я позвоню тебе днем. Как ты работать-то будешь?
— Нянечка придет, посидит с ребятами. Я посплю часа два… Если вообще усну.
Больше они ни о чем не говорили. Глеб вышел в коридор. Он знал, что Марина смотрит ему вслед. И когда выводил мотоцикл из сарая, он точно знал, что, отступив в глубину комнаты, Марина следит за ним.
Глеб присел на корточки, внимательно осматривая внешний вид мотоцикла и коляски. Никаких вмятин вроде не видно. С загнутым назад рулем и потупленной в землю фарой, у «чизетты» был какой-то виноватый вид. Глеб не выдержал и с силой пнул ногой переднее колесо…
Он ехал медленно, у самого тротуара. Его обгоняли одиночные утренние машины, кокетливо подмигивая поворотными сигналами. У них был счастливый, беззаботный вид. Умытый, беленький «Жигуленок» торопливо поведал какую-то короткую ночную историю. Голубой «Москвичок»-почтовичок, явно не выспавшись, припадал на правый бок. А замызганный самосвал, неизвестно где коротавший ночь, ругнул «чизетту» пропитым пивным баском. И «чизетта», пробуя колесами каждую выбоину асфальта, недовольно брюзжала, словно удивляясь состоянию хозяина. Было мгновение, когда руки Глеба ослабли и руль свернуло в сторону, колесо ударило о тротуар. Как раз на улице Менделеева, у столба за поворотом.
Глеб остановил мотоцикл и слез.
Как и ночью, на улице никого не было. Осиновый лист на асфальте, мятая пачка из-под сигарет «Аврора», клочок газеты у бетонной мусорной тумбы. Все из-за этой урны! Он разглядел урну в самое последнее мгновение. Впрочем, он проскочил бы, если бы женщина не отпрянула назад.
Почему она отпрянула? Испугалась? Растерялась?
Выходит, теперь он виноват, что не погиб сам. А мог бы запросто разбиться — тумба-то как крепость.
Да не приснилась ли ему вся эта история? Сон, дурной сон.
Или не с ним все это произошло, с другим, настолько все казалось сейчас неправдоподобным.
Обычная утренняя улица, каких в городе сотни. Умытые ночным туманом окна домов четким пунктиром уходили вверх, растягивались до конца квартала. А выше было небо. Бледно-сиреневое. С параллельными жгутиками темных облаков, похожими на жалюзи…
Эх бабка, бабка… Куда же тебя понесло вчера? А его самого? Надо же было Марине родиться именно вчера! Да и представитель заказчика: если бы Глеб с ним не задержался, то отправился бы в детский сад еще засветло… Обстоятельства казались сейчас Глебу случайным роковым совпадением, а не просто порядком вещей, не замечаемых при нормальном течении времени…
Глеб рывком толкнул стартер. «Чизетта» взревела, выплевывая порции дыма.
Прошла минута, вторая…
Глеб стоял, повесив шлем на руль и оглядывая окна спящего дома, не очень понимая, зачем он это делает.
Прибавил газ.
«Чизетта» захлебывалась. Сухие, быстрые хлопки сотрясали утреннюю улицу, прорываясь вверх, к небу…
В окне второго этажа появился мужчина в майке, с всклокоченными волосами. Он размахивал руками. Затем торопливо принялся открывать раму.
Глеб выключил зажигание. Даже не верилось, что может быть такая тишина.
— Ты что хулиганишь? В такую рань! В милиции давно не был, паразит? — крикнул мужчина.
Глеб надвинул шлем, деловито оглядел притихшую «чизетту» и, включив передачу, мощно рванул вдоль улицы, наращивая скорость. Ветер упруго давил на лицо, выжимая слезу. Сейчас приехать домой, принять душ. Растереть тело жестким полотенцем, напиться чаю…
Мотоцикл резво обгонял попутные машины, те удивленно косили фарами вслед закрученному сизому шарфу дыма.
Из материала следствия по делу № 30/74.
Характеристика на инженера лаборатории бескорпусных полупроводников конструкторского бюро Казарцева Глеба, Сергеевича:
«…Морально устойчив. Технически грамотен. Инициативен. За время работы в КБ проявил себя с наилучшей стороны… Коллектив лаборатории готов поручиться за Казарцева Г. С. и просит следствие учесть мнение коллектива…»
Гоша Ведерников встретил Глеба на площадке второго этажа.
— Ты человек добрый, я знаю. Одолжи десятку. Ну семь рублей. Остальное я у Цимберова сорву.
Глеб достал кошелек. Двенадцать рублей лежали свернутыми, как он положил вчера перед уходом к Марине.
— А может, целиком ссудищь красненькой? Чтобы у Цимберова не домогаться… А я тебе один секрет открою — целовать меня будешь.
— Понимаешь, самому нужны. — Глеб всегда страдал, когда приходилось отказывать. — Лучше ты у Цимберова одолжи трояк. До зарплаты, понимаешь, еще неделя…
— На что тебе деньги? На что? А мне позарез. Если сегодня я у деда не выкуплю одну книженцию, он продаст ее какому-нибудь «будильнику». Честно. А я тебе секрет открою.
— Пожалуй, ничего не дам, — вздохнул Глеб. — У меня план на вечер, деньги будут нужны.
— Ладно, черт с тобой, давай семь рублей, — примирился Гоша, долговязый парень с университетским значком на остроконечном лацкане пиджака. — До зарплаты.
— Говорю, не дам. — И Глеб спрятал кошелек.
— Не-е-ет! Обещал, так давай! А то я тебе ничего не расскажу.
Отодвинуть Гошу в сторону для Глеба большого усилия не составляло.
— Погоди! — Гоша ухватил Глеба за рукав. — Хоть два рубля-то дай. Что ж, я тебя напрасно тут дожидался?
Глеб вновь достал кошелек, извлек два рубля и протянул Ведерникову. Странный тип этот Ведерников. Весь день бегает из отдела в отдел, о чем-то хлопочет. А вечерами, когда порядочные люди расходятся по домам, Гоша устремляется в захламленные букинистические лавки и копается там до изнеможения. Такая страсть у человека…
— Напрасно ты вчера не остался после совещания. — Гоша спрятал деньги во внутренний карман. — Мы еще часика полтора бузили. Заказчик тебе дифирамбы пел. Михаил Степаныч растрогался. А в троллейбусе сказал мне: «Предложу-ка я работу Глеба на конференцию, в Ленинград. Пора ему заявляться. Время».
Глеб искоса оглядел длинное лицо Ведерникова.
Поделиться книгой: