Вовка - зелёная фуражка

— Это центробежная машина, да, деда? Она мёд выкачивает, — ответила за хозяина всезнайка Светка.

— Верно, однако, — подтвердил Матвей Спиридонович.

— А куда вы потом мёд деваете? — заинтересовался Вовка.

— В эти вот липовые бочки сливаем… — ответил дедушка.

— А откуда бочки берутся?

— Сам мастерю, не покупать же. Избы сам рублю, полы сам стелю, крыши сам крою, сам сети вяжу, ими рыбу ловлю, сам корзины плету, в них рыбу кладу, сам дробь катаю, сам дичину добываю, а ко всему этому — лес охраняю и пограничникам помогаю! Вот я какой дед! А бабушка шьёт и вяжет, полы подметает и бельишко стирает, обед готовит, коровёнку доит, уток и кур кормит, поросят растит, на огороде копается, грибы, ягоды до дела доводит… У неё работы, однако, больше, чем у меня, всю её работу и не перескажешь… Вот какая у вас бабушка!

— А у меня дедушка в Армавире, а бабушки почему-то нет… Она почему-то умерла… — сказал Вовка.

— А у меня есть бабушка, а дедушка тоже помер… — сказала Светка.

Дедушка Матвей задумался…

— Когда старые умирают — тяжело, — наконец сказал он, — а когда молодые гибнут…

Он не договорил, заторопился, надел на седую свою голову шляпу с большими полями. К этим полям была прикреплена сетка вроде накомарника. Но не такая частая…

— Вы, ребята, в избе посидите, — сказал он, — чтобы вас ненароком пчёлы не тронули, а я мигом… Посмотрю, какой взяток у пчёлок. Сейчас самая у них страда, трудятся, почитай, круглые сутки… Всё цветёт. Только поспевай собирать медок да заполняй соты…

Дед разжёг дымокур и вышел на пасеку.

Вовка и Светка прилепились носами к стёклам окна. Как это дедушка Матвей будет взяток проверять! Ведь с пчёлами шутить нельзя — они кусаются. Но вот дедушка осторожно снял крышку с одного улья, раздул мехом в дымокуре огонь и направил струю дыма прямо в открытый улей.

— Поджигает! — охнул Вовка.

— И вовсе не поджигает… Значит, так надо, молчи и смотри, — рассердилась Светка: она и сама не знала, зачем надо пускать в улей дым.

Обкурив пчёл, Матвей Спиридонович стал осторожно, одну за другой, вынимать из улья рамки, затянутые сотами и облепленные гроздьями пчёл. Посмотрит рамку с одной стороны, посмотрит с другой и поставит на место. Какая-то из рамок понравилась ему больше других, и он, осторожно стряхнув пчёл в улей, положил рамку в таз, а новую раму, затянутую вощиной[1], вставил в улей на место вынутой.

— Ну, ребятишки, вам повезло! — Дедушка Матвей опустил на дощатый стол таз, в котором лежала рамка с мёдом. — Теперь дело за бабкой. Подавай пышки!.. Идёт взяток, хорошо работают пчёлки, будем с медком…

— А зачем на них дымить надо? — спросила Светка.

— Чтобы смирнее стали, — ответил дедушка Матвей и широким ножом вырезал из рамки залитые мёдом соты, разрезал их на куски и сложил в тазик.

Он задумчиво смотрел, как медленно стекал мёд из разрезанных ячеек, и неожиданно рассмеялся. Чего это он в тазике выглядел смешное?

— Однако, ребятушки, моя победа! Я выспорил…

— Что выспорил, дедушка Матвей? — в один голос спросили и Светка и Вовка.

— Вот это!.. Пасека, мёд… Так было: замыслил я пчёлок в этих местах разводить и в Россию за ними подался, а меня на смех: дескать, из ума старик выжил, не станет здесь, в этой суровости природной, пчела водиться… Либо в момент пропадёт, либо не перезимует, а уж мёду от них, говорили, ты, старый, получишь ноль без палочки!.. Ан, дождался!.. — Дедушка Матвей бородой показал за окно. — Сколь привёз я из России? Всего три колоды. А сейчас их сколь? Двадцать три. Поначалу, почитай, мешок сахару им скормил, а ныне они за труды мои бочки мёдом заливают… Нет, труд никогда не пропадает… Раньше в Заполярье и огородов никто не разводил, а посмотрите, что бабушка Марфа на огороде растит… Однако нам пора, а то пышки остынут…

Бабушка Марфа и верно будто знала, что гости нагрянут: на небольшом деревянном блюде горкой лежали только-только вынутые из печки пышки. Круглые, в пузырьках масла, румяные и без мёда просились в рот, ну а с мёдом…

— Вы уж, ребятки, от полной души ешьте… — потчевала бабушка Марфа. — Медок из сот высасывайте, а воск на блюдечко складывайте. Опосля ещё молочка холодненького попьёте… А цветы ваши — спасибо, родненькие, — я в ведёрко с водой поставлю, а потом Васе отнесу…

Вовка хотел было спросить, какому Васе отнесёт цветы бабушка, но рот был у него занят, а оторваться от мёда и пышек он был не в силах. В жизни ещё не едал ничего вкуснее! Раньше, когда его спрашивали, что он больше всего любит из еды, он отвечал: «Вареники с сыром!» — а теперь, пожалуй, станет добавлять: «Горячие пышки с мёдом!»

Молока ребята еле выпили по полкружке.

— Спасибо, бабушка Марфуша и дедушка Матвей! — поблагодарила Светка.

— Спасибо… — еле выговорил за ней Вовка.

— На здоровьишко, на здоровьишко, ребятки… — сказала бабушка. — Айда те к умывальнику, а то вас пчёлы с заимки не выпустят, а через лес пойдёте — медведиха сцапает… Она охоча до медку. Ну-ну, это я в шутку! А вот этот кувшинчик отнесите мамам, пусть и они свежего медку отведают.

…Вот про этот поход на заимку Вовка и нарисовал все остальные картинки в своём письме. Рисовал и вспоминал, как Сенька его Севером пугал: «Ты думаешь, там мёд? Да?»

Оказалось, что на Севере и мёд есть, да ещё какой!

Почему не ловятся шпионы

Выходит, ко всему можно привыкнуть! Боялась Вовкина мама, и Вовка боялся: наступит круглосуточный день и они не смогут спать. Но вот он пришёл, этот сплошной день, и в любой час суток, при хорошей погоде, на ясном небе можно было видеть солнце, а распорядок на заставе не переменился. Всё шло своим чередом, будто при обычном дне, при обычной смене дня и ночи.

Как всегда, перед уходом в наряд выстраивались солдаты перед дверью казармы, как всегда, в полной тишине Вовкин отец зачитывал перед строем:

— «Приказываю выступить на охрану границы Союза Советских Социалистических Республик…»

И солдаты, уходившие на охрану границы в первый раз, и солдаты, уходившие в сотый, а кто и в тысячный раз, выслушивали приказ в торжественном молчании, стоя по команде «смирно».

Замирал по стойке «смирно» и Вовка, и даже Светка опускала руки по швам.

Сутки на заставе начинались не в двенадцать часов ночи — так живут в Армавире или в Москве, — а в восемь часов вечера, или, как говорят военные, в двадцать ноль-ноль. Они начинались с этого короткого, волнующего приказа, когда новый очередной наряд уходил на границу…

Бессменно охраняло границу только солнце. Утром над верхушками деревьев — на востоке, в полдень — над воротами заставы, вечером — отражённое в зеркале озера, а глубокой ночью — над крышами склада, кухни и конюшни на севере. Таков был путь солнца… В полночь оно опускалось пониже, чтобы по привычке сесть, но вспоминало, что не время, что стоит полярное лето, и снова начинало подниматься, чтобы сделать новый круг по небу.

Вовка ещё никогда не видел ночного солнца.

— Ночь есть ночь, — говорил отец, — и детям ночью положено спать.

Но вот однажды… Однажды Вовка проснулся от шума в комнате и сел на кровати. Отец торопливо одевался. И минуты не прошло, как он был уже одет по всей форме.

— Что случилось, Боря? — шёпотом спросила мама.

— Тревога! Дана команда «застава в ружьё», — тоже шёпотом ответил отец. — Значит, что-то случилось на границе. Скорее всего, дозорные обнаружили след…

— Чей след? Шпиона? На КСП? — спросил Вовка.

— Проснулся? — повернулся к нему папа. — Смотрите, разбирается уже!

У крыльца послышались быстрые шаги, и папа выбежал за дверь. Вовка немедленно выскочил вслед за отцом. Никакой суматохи на заставе не было. Солдаты-пограничники строились перед казармой напротив ворот. Куликов держал на длинной сворке нервно повизгивающего Хмурого. Они первыми выбежали за ворота заставы, как только была дана команда на преследование нарушителя. За ними убежали остальные. Вовкин отец торопливо зашагал в дежурку — особую комнату в казарме, — где стоят телефоны и радиоаппаратура, где неотлучно находится дежурный по заставе. Во дворе остался только часовой под грибом. Он спокойно посматривал по сторонам, положив руку на приклад автомата, висящего на груди.

Сначала Вовке показалось, что на всей заставе остался один часовой, но скоро из казармы стали выбегать ещё солдаты, вооружённые автоматами. Ими командовал Светкин отец.

— Построиться! — коротко приказал он.

И солдаты построились перед казармой в две шеренги.

Заместитель начальника заставы внимательно осмотрел строй и скомандовал солдатам «вольно». Вовке, ясное дело, хотелось подойти к Светкиному папе и хорошенько расспросить его обо всём, но Светка крепко его обучила, и он знал: в такие минуты заводить разговоры ни с солдатами, ни с командирами не положено… Но всё же, улучив минутку, когда повар Иван Иванович, тоже одетый по форме и тоже с автоматом, немного отошёл в сторонку от остальных солдат, Вовка подлетел к нему и боязливым шепотком спросил:

— Они что, шпиона побежали ловить?

— Да кто его знает… — также шёпотом ответил Иван Иванович. — След, стало быть, на полосе обнаружен. Вот и надобно выяснить — кто к нам с сопредельной стороны пожаловал? Будем ждать дальнейших событий… А ты бы, дитё, спать шёл. Солнце-то видишь где? На севере… Стало быть, полночь сейчас.

И тут увидал Вовка солнце там, где никогда его ещё в своей жизни не видел. Оно свисало низко над лесом, грустное, усталое. И не лучистое — на него можно было смотреть не жмурясь. А тишина кругом такая, что слышен шум водопада. Не того, что на Бешенке, а того, что на реке, вытекающей из озера. Вовка ни разу ещё его не видел, но Куликов говорил, что этот падун всем водопадам водопад. Река за озером течёт по тесному ущелью всё быстрее и быстрее, а потом грохает с огромной высоты. Если в падун унесёт дерево, то оно в щепки разбивается о валуны под водопадом. А если человека туда река унесёт, то его можно без оглядки списывать с довольствия…

Днём, пусть даже слабый ветерок, — шума падуна на заставе не слышно, а сейчас, ночью, когда на деревьях ни один лист не дрожит, ни одна травинка не колыхнётся, точно понимая, что и солнцу надо хоть чуточку отдохнуть, шум падуна был хорошо слышен. Вовка даже представил себе, как там пенится вода, разбиваясь о валуны, как мечутся в этой пене огромные рыбины…

В дверях показалась мама:

— Иди-ка, сынок, домой… Утром папа всё тебе расскажет.

Вовка улёгся. Нет, он ни за что не уснёт… От одной мысли, как он завтра расскажет Светке про ночную тревогу, не уснёшь. Она-то, девчонка, проспала всё на свете и ничегошеньки не знает… Вовка закрыл на минутку глаза, представил себе лицо Светки, когда она узнает про ночное происшествие, — да и не открыл больше до самого утра…

Мама никак не могла его разбудить.

— Поймали нарушителя? — спросил он, едва открыв глаза.

— Одевайся и умывайся быстрее… — крикнула ему мама из кухни, — я всё равно ничего не слышу!

Вовка вставал по-военному, вместе с солдатами. Конечно, и жерлицы полагается проверять спозаранок, а главное — не пропустить утреннюю зарядку.

Летом отец приучил Вовку умываться на озере. Вовке это пришлось по вкусу. Он опускался на мостках на колени, зачерпывал пригоршнями ещё холодную воду и, поёживаясь, плескал её на лоб, на нос, на щёки. Лицо сразу начинало гореть, и Вовка хватался за полотенце. День ото дня вода в озере становилась всё теплее и теплее, и Вовка плескался всё дольше и дольше, а когда озеро прогрелось так, что можно было, сидя на мостках, запустить ноги в воду, болтать ими и разгонять волны аж до самой середины озера, умывание затягивалось на целый час.

Он возвращался с озера в ту пору, когда на спортивной площадке свободные от наряда солдаты и сержанты выстраивались на утреннюю зарядку! Проводил её главный физкультурник заставы сержант Степанов, а когда он бывал в наряде, заменял его Куликов.

Как-то Вовка подошёл к спортивной площадке и стал смотреть, как солдаты делают упражнения. Степанов увидел его, скомандовал «вольно» и сказал:

— А почему это, товарищи, рядовой Вовка Клюев от нас в стороне, поглядывает, как другие делают наклоны вперёд и назад, а сам ни тпру ни ну! Непорядок это…

— Непорядок… точно, непорядок… — зашумели пограничники.

И тогда сержант подал команду:

— Рядовой Вовка Клюев, смирно!

Вовка вытянул руки по швам и застыл.

— В левый угол площадки шагом… арш!

Хорошо, что Степанов вместе с командой показал, где находится этот самый левый «угол», а то бы рядовой Клюев неизвестно куда забрёл, не очень-то он твёрдо знал — где лево, где право. И Вовка быстро очутился на своём месте.

— Следи за мной, — сказал Степанов. — Только я махну тебе рукой, прекращай делать упражнения…

— Почему? — вырвалось по привычке у Вовки.

— Рядовой Клюев! Запомните раз и навсегда: приказы командиров не обсуждают, а выполняют! Круговые движения туловищем. Руки на бёдра! И… раз, и… два, и… три, и… четыре!..

Через несколько дней Вовка знал все упражнения назубок и делал их так старательно, что Степанов часто говорил:

— Иванов! Петренко, Файзулин! Вы что, боитесь спины себе повредить? Берите пример с рядового Клюева, за одно старание ему следует вынести благодарность перед строем…

Бегать Вовке тоже не разрешалось столько, сколько бегали солдаты: он всего лишь до ворот, а они до самого мостика на Бешенке и обратно.

— А почему вы так много бегаете? — спросил как-то Вовка у Степанова после занятий.

— Шпионы, брат, заставляют, — совершенно серьёзно ответил Степанов.

— Как это они вас… заставляют? — спросил Вовка, думая, что Степанов подшучивает над ним.

— Очень просто. Они-то ведь тоже бегать умеют, да ещё как! Школу такую проходят, в которой и бегать, и бороться, и стрелять учат. Значит, чтобы их ловить, нам, пограничникам, надо и бегать быстрее, и бороться лучше их, и стрелять метко…

После зарядки подавалась команда на «водные процедуры». Солдаты вольным строем бежали к озеру, быстро стаскивали сапоги и брюки (летом они занимались голые до пояса) и без всякой команды бросались с мостков в озеро.

Вовка тоже стаскивал лыжные брюки и тоже бросался с мостков в воду; когда вода стала совсем тёплой, солдаты старались прыгнуть как можно дальше от берега и потом плыли к середине озера: Вовка делал всё иначе — прыгал у самого конца мостков, где ему было по грудь, и тут плавал, пока не подавалась команда «вылезать из воды».

На снарядах солдаты упражнялись не каждый день, а лишь в часы физической подготовки. Эти занятия проводил только сержант Степанов — он был мастером спорта. Когда сам Степанов выходил на тренировку в синем спортивном костюме, стройный, мускулистый, высокий, у спортивной площадки собирались все, кто был в это время свободен. Светка с Вовкой мчались наперегонки, чтобы прибежать раньше всех.

— Ну, главные болельщики заявились, можно начинать, товарищ сержант, — смеялись солдаты.

— Они не болельщики, — отвечал Степанов. — Это спортивные судьи, прошу не путать!.. Судьи всезаставской категории… Так-то!

До того здорово Степанов работал на снарядах, что Вовке сниться стало, что и он наловчился и не хуже Степанова делает на кольцах кресты и стойки на руках, «вертит» на турнике заднее и переднее «солнце», а над «конём» вообще порхает, как мотылёк. А наяву удавалось повисеть немного на кольцах, на турнике подтянуться до подбородка. Зато на «коне»… на «коне» он мог скакать хоть целый день…

У Светки любимым снарядом было бревно. Десять раз могла она пробежать по нему туда и обратно и даже проскакать полпути на одной ножке. Честное слово, лучше её по бревну пробегали лишь Хмурый и другие собаки во время учения.

Что у Вовки отлично получалось, так это ползание через «мышеловку». Это, дорогой Сенька-тюбетейка, не фунт изюму — проползти по-пластунски. На животе и согнутых руках проползти не один десяток метров между низкими кольями, опутанными проволокой. Вовка начинал всё с разгона, точно собирался перепрыгнуть канаву, а перед самым входом в «мышеловку» плюхался на живот и, проворно работая локтями и коленками, быстро-быстро, кротом проползал по всем ходам и с сияющей мордахой выныривал на другом конце «мышеловки»… Сам Степанов похвалил Вовку: «Нет ни одного солдата проворнее рядового Клюева!..»

А вот сегодня Вовка проспал и зарядку, и водные процедуры… Хоть бы жерлицы никто не успел проверить!..

Жерлиц у Вовки пять. Их смастерил Куликов. Он же привязал шнуры к веткам прибрежных кустов и научил Вовку наживлять тройные крючки живыми плотвичками так, чтобы рыбёшка долго не засыпала. Если на жерлицу попадала щука или окунь, то это сразу было видно по дёргающейся ветке, за которую привязан шнур.

Но сегодня Вовке не до жерлиц, сегодня у него другие заботы: поймали или не поймали нарушителя?

Не успел он с мылом и полотенцем в руках сбежать с крыльца, как увидел Светку. Она как ни в чём не бывало играла большим сине-красным мячом: ударяла им о стенку и, пока он летел на землю, делала подскок, перепрыгивала через мяч, стремительно оборачивалась и ловила мяч, как только он отскакивал от земли. Вовка, как ни старался повторить такой номер, не мог, поэтому он объявил его девчоночьей игрой и при Светке даже не притрагивался к мячу.

— Соня-пересоня! — увидав Вовку, крикнула Светка. — Эх, ты, в тридевятом царстве во сне побывал, всё на свете прозевал!

У Вовки всё обмерло.

— Поймали?! — еле выговорил он.