Штамм. Начало

Когда Ло поднялась на вершину трапа, ветер неожиданно стих. Тут важно отметить одну климатическую особенность летного поля аэропорта Кеннеди: ветер здесь не стихает никогда. Ну просто никогда-никогда. Над летным полем всегда ветрено: постоянно взлетают и садятся самолеты, плюс близость солончаков бухты Джамейка, плюс чертов Атлантический океан сразу за проливом Рокавей. И еще – внезапно стало тихо. Так тихо, что Ло, для пущей убедительности, стянула с головы шумозащитные наушники и оставила их болтаться на груди. Она подумала, что слышит, как внутри самолета кто-то барабанит кулаками по стенке, но потом до нее дошло, что тишину нарушают только гулкие удары ее собственного сердца. Лоренса включила фонарь и направила его на лоснящийся от влаги бок самолета.

Движущийся круг света подтвердил, что фюзеляж действительно мокрый, жемчужные капельки росы, образовавшейся после спуска с небес, все еще усеивали его, и пахнул он как весенний дождь.

Ло прошлась лучом по длинному ряду иллюминаторов. Все шторки были опущены.

Удивительно, но факт: шторки были опущены. Все до единой. Вот теперь Лоренсе стало страшно. Очень страшно. Мало того, что рядом с летающей машиной весом 383 тонны и стоимостью 250 миллионов долларов Ло казалась себе карликом, так еще ее накрыло мимолетное, но до жути реальное, холодное, как саван, ощущение, будто она стоит перед чудовищем, перед спящим драконом. И этот демон только притворялся спящим, а на самом деле он в любой момент мог открыть глаза и разинуть свою ужасную пасть. Это было как спиритический электрошок, это было как оргазм наоборот, лютый холод пронизал душу Лоренсы, все жилы ее натянулись, а затем связались в немыслимый узел.

И тут она увидела, что одна шторка вдруг оказалась поднятой. Пушок на затылке Лоренсы колко встал дыбом. Она подняла руку и пригладила волосы, словно успокаивая нервного домашнего питомца. Да нет, она просто не обратила внимания. Эта шторка с самого начала была поднята… с самого начала. Может быть, и так…

В чреве самолета шевельнулась чернота. И Ло почувствовала, что изнутри за ней кто-то наблюдает.

Лоренса заскулила, как малый ребенок, но ничего не могла с собой поделать. Ее парализовало. Кровь, словно по чьей-то команде, запульсировала и прилила к шее, горло перехватило…

Лоренсе стало предельно ясно: нечто, затаившееся во тьме, собирается ее съесть…

Вновь задул ветер, словно и не стихал, и Ло в мгновение ока сообразила, как быть дальше. Задом, даже не поворачиваясь, она спустилась по трапу, прыгнула в кабину и включила задний ход одновременно с зуммером тревоги. Трап так и остался поднятым. Раздался хруст – это Руис раздавила один из синих фонарей на границе рулежной дорожки. Но Лоренса, не оборачиваясь, катила дальше, то по траве, то по бетонке, – навстречу приближающимся огням пяти-шести машин аварийной службы, которые направлялись к самолету.

Диспетчерская вышка аэропорта Кеннеди

Калвин Басс подключился к другому головному телефону и принялся отдавать приказы – в строгом соответствии с правилами игры, введенными ФАУ для случаев неожиданных вторжений на рулежные дорожки. Все воздушное движение в радиусе десяти километров от аэропорта Кеннеди было прекращено. Это означало, что число задержек стало стремительно нарастать. Калвин отменил все перерывы на еду и потребовал, чтобы каждый диспетчер смены попытался установить связь с 753-м на любой доступной частоте. Такого хаоса в кабине диспетчерской вышки Епископ еще не видел.

За его спиной собралось несколько чиновников из Управления нью-йоркских портов – это были мужчины в деловых костюмах, которые то и дело что-то нашептывали в свои мобильные телефоны. Плохой знак. Оставалось только удивляться, как и почему люди естественным образом сбиваются в кучу при встрече с неведомым.

Джимми Епископ вновь попытался связаться с самолетом – никакого результата.

– Поступал сигнал о захвате? – спросил один из костюмов.

– Нет, – ответил Джимми Епископ. – Никаких сигналов.

– Пожарная сигнализация?

– Конечно, нет.

– Сигнал о незакрытой двери кабины экипажа? – спросил другой костюм.

Джимми Епископ понял, что гости вступили в фазу «глупых вопросов», и призвал на помощь выдержку и здравый смысл – качества, которые как раз и помогли ему стать успешным авиадиспетчером.

– Глиссада была чистая. Посадка – мягкая. Семь-пять-три подтвердил номер шлюза, к которому его направили, и свернул с посадочной полосы. Я снял его со своего радара и перевел на радар наблюдения за наземным движением.

– Может быть, пилоту пришлось отключить связь? – спросил Калвин, прикрыв одной рукой микрофон.

– Может быть, – согласился Джимми Епископ. – А может быть, связь отключила его.

– Тогда почему они не открыли люк? – спросил один из костюмов.

Джимми Епископ и сам лихорадочно думал об этом. Как правило, пассажиры не желают провести в салоне ни минуты больше положенного. На прошлой неделе в самолете компании «Джетблу», летевшем из Флориды, едва не вспыхнул бунт, и всего-то из-за черствых бубликов. А в 753-м люди тихонько сидели… сколько?.. почти пятнадцать минут. Причем в полной темноте.

– Там становится жарковато, – заметил Джимми. – Если электричество отключилось, то прекратилась и циркуляция воздуха. Вентиляторы-то не работают.

– Тогда чего они ждут, черт побери?! – спросил еще один костюм.

Джимми Епископ просто физически чувствовал, как во всех присутствующих нарастает тревога. То сосущее ощущение внутри, когда понимаешь, что вот-вот произойдет Нечто. Нечто очень, очень плохое.

– А если они не могут двигаться? – пробормотал он, прежде чем успел прикусить себе язык.

– Их взяли в заложники? – спросил костюм. – Вы это имеете в виду?

Епископ медленно кивнул… Но думал он о другом. По какой-то необъяснимой причине думать он мог только… о душах.

Рулежная дорожка «Фокстрот»

Спасательные автомобили Управления нью-йоркских портов выехали на летное поле, как и положено при нештатной ситуации, в количестве шести единиц, включая машину с пеногенератором, пожарный автонасос и аварийно-спасательный грузовик с выдвижной лестницей. Все подтянулись к багажному трапу, застывшему возле синих огней, ограничивающих рулежную дорожку. Капитан Шон Наварро – в шлеме и огнезащитном костюме – спрыгнул с задней ступеньки грузовика и встал перед самолетом. Мигалки на крышах кабин отбрасывали на фюзеляж красные всполохи, отчего казалось, что самолет дурачит их, фальшиво изображая пульс живого существа. Но больше всего он походил на пустой лайнер, отведенный для ночных учений.

Капитан Наварро подошел к кабине грузовика, забрался в нее и сел рядом с водителем Бенни Чуфером.

– Свяжись с наземной службой и попроси их подкатить прожекторы. Потом подъезжай к самолету и остановись за крылом.

– У нас приказ – не приближаться, – напомнил Бенни.

– В самолете полно людей, – сказал капитан Наварро. – Нам платят не за то, чтобы мы героически изображали стоп-сигналы. Наша работа – спасать жизни.

Бенни пожал плечами и сделал так, как ему сказали. Капитан Наварро вышел из кабины и залез на крышу грузовика, а Бенни выдвинул лестницу, чтобы его начальник смог перебраться на крыло самолета. Капитан Наварро включил ручной фонарь и ступил на заднюю кромку крыла между двумя поднятыми закрылками, так что его ботинок опустился как раз на жирные черные буквы надписи: «СЮДА НЕ НАСТУПАТЬ».

Шагая с осторожностью – все-таки он был в шести метрах от земли, – капитан прошел к люку аварийного выхода на крыло – единственной в самолете двери, снабженной устройством для экстренного открывания снаружи. В люке был маленький иллюминатор, лишенный шторки, и капитан попытался заглянуть внутрь, стараясь рассмотреть хоть что-нибудь сквозь толстое двойное стекло, усеянное бисеринками конденсата, однако не увидел ничего, кроме темноты.

«Там, внутри, должно быть, духота, как в боксовом респираторе», – подумал Наварро.

Почему они не зовут на помощь? Почему изнутри не доносится ни звука? Если не было разгерметизации, значит, в самолете сохраняется повышенное давление. Пассажиры уже должны испытывать нехватку кислорода.

Не снимая огнестойких перчаток, капитан вдавил внутрь две красные заслонки и высвободил из углубления дверную ручку. Повернул ее по стрелке, нарисованной на люке, почти на сто восемьдесят градусов. Потянул на себя. Люку полагалось выскочить вперед, тем не менее он не сдвинулся с места. Капитан потянул еще раз, хотя уже понял, что его усилия напрасны, – люк не подался ни на миллиметр. Ни в каком случае он не мог быть блокирован изнутри. Значит, заклинило ручку. Или что-то удерживало люк с той стороны, не давая ему открыться.

Капитан вернулся по крылу к лестнице и увидел вдали вращающийся оранжевый огонь – к самолету от здания терминала двигалась электротележка. Когда экипаж приблизился, капитан разглядел сидевших в нем людей в синих блейзерах – агентов УТБ, Управления транспортной безопасности.

– Ну пошло-поехало, – пробормотал Наварро и начал спускаться по лестнице.

Агентов было пятеро. Все по очереди представились, но капитан не стал утруждаться, пытаясь запомнить их фамилии. Он прибыл к самолету с пожарными автомобилями и пеногенераторами, они – с ноутбуками и коммуникаторами. Какое-то время капитан просто стоял и слушал, как агенты говорят в свои устройства и перебрасываются между собой репликами:

– Нужно крепко подумать, прежде чем будоражить Министерство внутренней безопасности. Дождь из дерьма никому не нужен.

– Мы даже не знаем, с чем имеем дело. Если забить в колокола и вызвать сюда истребители с военно-воздушной базы Отис, можно поднять панику по всему восточному побережью.

– Если там действительно бомба, они ждали до самого последнего момента.

– Может, они хотели взорвать ее непосредственно на американской земле?

– Не исключено, они только изображают из себя мертвых. Не выходят на связь. Подманивают нас поближе. Ждут появления прессы.

Один агент читал с дисплея коммуникатора:

– Самолет прилетел из берлинского аэропорта Тегель.

Второй говорил в свой:

– Мне нужен человек в аэропорту в Германии, который шпрехает по-английски. Мы хотим знать, не заметили ли они там чего-нибудь подозрительного, каких-либо нарушений системы безопасности. Также меня интересует, как у них строится процедура проверки багажа.

Третий приказал:

– Проверьте план полета и еще раз пройдитесь по списку пассажиров. Да, снова по всем фамилиям, без исключений. И на этот раз обратите внимание на вариативные написания.

– Есть, получил, – сказал четвертый и начал зачитывать с дисплея коммуникатора: – Бортовой регистрационный знак N323RG. Боинг 777-200LR. Последнюю транзитную проверку прошел четыре дня назад в аэропорту Атланта-Хартсфилд. Заменена сносившаяся заслонка в реверсере тяги левого двигателя и изношенная втулка подшипника в правом. Ремонт вмятины на каретке левого хвостового внутреннего закрылка отложен – не вписывался в график движения. В итоге выдана медицинская справка: самолет практически здоров.

– «Три семерки» – это ведь недавнее приобретение компании, правильно? Они добавились к флоту «Реджис» год-два назад.

– Максимальная пассажировместимость – триста один. В этом рейсе на борту двести десять человек. Сто девяносто девять пассажиров, два пилота, девять членов экипажа.

– Безбилетники? – Имелись в виду младенцы.

– По данным, которые у меня, – ни одного.

– Классическая тактика, – гнул свое агент, выдвинувший версию теракта. – Организовать нарушение порядка, дождаться тех, кто откликнется первым, собрать аудиторию для максимального эффекта и – рвануть.

– Если так, мы уже мертвы.

Агенты переглянулись. Чувствовалось, что им не по себе.

– Нужно отогнать спасательные машины. И, кстати, что за дурак топтался там на крыле?

Капитан Наварро выдвинулся вперед, удивив их ответом:

– Это был я.

– А-а… Ну ладно. – Агент кашлянул в кулак. – Это разрешается только техническому персоналу, капитан. Правила ФАУ.

– Я их знаю.

– Ну? И что вы там видели? Рассмотрели хоть что-нибудь?

– Ничего, – ответил Наварро. – Ничего не видел, ничего не слышал. Шторки всех иллюминаторов опущены.

– Вы говорите, опущены? Все?

– Все.

– Вы пробовали открыть люк над крылом?

– В общем, да.

– И что?

– Его заклинило.

– Заклинило? Это невозможно.

– Заклинило, – повторил капитан, выказывая перед этими пятью агентами еще больше выдержки, чем того требовало общение с его собственными детьми.

Старший отошел в сторону, чтобы поговорить по коммуникатору. Капитан Наварро посмотрел на остальных.

– Так что мы собираемся здесь делать?

– Вот мы и ждем, чтобы это понять.

– Ждем? Вы знаете, сколько пассажиров на борту? И сколько раз они уже позвонили по девять-один-один.

Один из агентов покачал головой.

– С этого самолета на девять-один-один еще не поступило ни одного звонка.

– До сих пор ни одного? – переспросил капитан Наварро.

– На сто девяносто девять человек – ноль звонков, – сказал другой агент. – Это плохо.

– Это очень плохо.

Капитан Наварро в изумлении уставился на них.

– Мы должны что-то сделать, и немедленно. Я не собираюсь ждать разрешения на то, чтобы схватить топор и начать крушить окна, если за ними умирают люди. В этом самолете нет воздуха.

Старший агент оторвался от разговора по коммуникатору:

– Резак уже везут. Будем вскрывать самолет.

Дарк-Харбор, Вирджиния

Чесапикский залив, черный и пенный в этот поздний час…

В застекленном патио большого дома, оседлавшего живописный утес, что высится над заливом, в специально сконструированном инвалидном кресле вольно сидел мужчина. Для его удобства – и для вящей скромности – лампы были притушены. Промышленные термостаты, коих только в этом помещении было три штуки, поддерживали необходимую температуру – ровно семнадцать градусов. Тихо играла музыка Стравинского. «Весна священная», изливавшаяся из скрытых динамиков, призвана была заглушить неустанное шух-шух-шух насоса диализной установки.

Легкий парок вырывался изо рта инвалида. Взглянув на него, сторонний наблюдатель пришел бы к выводу, что мужчина при смерти, и еще, возможно, подумал бы, что стал свидетелем последних дней – или недель – поразительно успешной, судя по семи гектарам поместья, жизни. Этот сторонний наблюдатель мог бы даже отметить иронию судьбы: при столь очевидном богатстве и высоком положении в обществе мужчину ждала та же участь, что и последнего нищего.

Вот только Элдрич Палмер в могилу не собирался. Ему шел семьдесят шестой год, и он не испытывал ни малейшего желания сдавать позиции. Даже на самую малую толику.

Известный инвестор, бизнесмен, теолог, доверенное лицо власть имущих, последние семь лет он каждый вечер тратил три-четыре часа на эту процедуру. Его здоровье и впрямь было хрупким, однако организм успешно сопротивлялся недугам. Врачи находились при Палмере круглые сутки, а своим медицинским оборудованием дом не уступал лучшим больницам.

Богатые люди могут позволить себе великолепное медицинское обслуживание, так же как они могут позволить себе и эксцентричность. Свои странности Элдрич Палмер скрывал не только от широкой общественности, но и от близких ему людей. Он никогда не был женат. Он не произвел на свет ни единого наследника. Главным предметом слухов и сплетен было то, каким же образом Палмер распорядится своим состоянием после смерти. В «Стоунхарт груп», его главной инвестиционной компании, у Палмера не было ни заместителей, ни преемников. Он не был связан – во всяком случае, открыто – с какими-либо фондами или благотворительными организациями, что резко отличало его от тех двух соперников, которые каждый год пытались обскакать его (и друг друга) в стремлении занять первую строчку списка самых богатых американцев по версии журнала «Форбс»: основателя «Майкрософта» Билла Гейтса и главы инвестиционной компании «Беркшир-Хатауэй» Уоррена Баффета. (Если бы журнал «Форбс» учел некоторые золотые резервы в Южной Америке и активы кое-каких теневых корпораций в Африке, Палмер утвердился бы на этой строчке единолично и навсегда.) Палмер даже не удосужился составить завещание – вещь, немыслимая для любого человека, обладающего хотя бы миллионной долей его богатства и влиятельности.

А все дело было в том, что Элдрич Палмер просто не собирался умирать…

Гемодиализ – это процедура, в ходе которой кровь выводится из организма по системе трубок и проходит через фильтры сверхтонкой очистки в диализаторе (он же «искусственная почка»), после чего возвращается в организм, освобожденная от всяких нежелательных продуктов выделения и примесей. Иглы для ввода и вывода крови вставляются в синтетическую артериовенозную фистулу, вживленную в предплечье. Диализная установка, новейшая модель компании «Фрезениус»,[11] вела постоянный мониторинг крови Палмера и, если какие-то параметры отклонялись от нормы, немедленно извещала доктора Фицуильяма, который никогда не находился дальше, чем в двух комнатах от пациента.