Журнал «Приключения, Фантастика» 2 ' 95

— Хватит об этом. Скажи, ты знаешь про Пристанище, планету Навей, сектор смерти. И смотри мне в глаза!

— Нет! — выдохнул бледный.

— А про Систему?

— Какую еще систему?

— Система одна.

— Нет, ничего не знаю! — Бледный не врал, глаза его были прозрачны, красны, но не лживы.

— Если это миры не нашей Вселенной, значит, проход в них только через Осевое измерение? Через эту вот пуповину?!

— Ты забыл, есть прямые двери.

— Но никто не знает про них?!

— Может, кто-то и знает, — развел руками бледный. — Только не я.

Старый мир, Новый, свои Вселенные, чужие, Пристанище, Система, Преисподняя, которая по словам Авварона Зурр бан-Турга тоже везде и повсюду… может, Осевое это и есть преисподняя?! Нет, не сходится! Тут можно с ума сойти. И повсюду не счесть всяких внутренних уровней, пространств, измерений, ярусов, миров-веретен и черт-те чего! Прав был батюшка — нечего вообще высовываться из своей берлоги, незачем уходить с Земли! Проклятье! Он никогда не доберется до разгадки… Иван вдруг похолодел. А может, никакой разгадки вообще нет? Ведь Мироздание бесконечно и вечно — одно свивается с другим, порождает новые формы бытия, переходит в другие измерения — и нет тому конца?! И плевать! Сто раз плевать на все! Но есть один вопрос — это Дверь, рас-треклятая тайная «дверь» из мира в мир, из пространства в пространство! Через нее начнется Вторжение… начнется лютая, беспощадная резня. Миллионы людей будут погибать в страшнейших муках… и их призраки, их души, как ни называй, будут проникать сюда, будут впитываться Осевым, и будут вечно блуждать в нем. Так ли? Да, ежели уничтожение человечества будет вести исключительно Система. Но ведь и Пристанище жаждет того же! Черное Благо алчет крови миллиардов… и не только крови. Не просто убить. Но и погубить! То есть, лишить души, отправить ее в пропасти преисподней или вывести вовсе, обратить в ничто! Это самое страшное — никакой памяти, никаких блуждающих призраков, ничего, полное забвение и абсолютная необратимая смерть! Зачем тогда были тысячелетия истории созданных по Образу и Подобию?! Не останется и призрачного следа! Хватит об этом! Есть еще и другое, что заставляет его копаться в хитросплетениях и нагромождениях хаотически-безумного мироустройства. Это они! Света. Аленка. Лана. Он обязан их вытащить! Он погибнет сам, но не оставит их в чужих мирах. И первая она, Света, она все еще стоит над обрывом — мертвая, призрачная. И живая, теплая…

— Света-а-а! — закричал он неожиданно для себя. И она разом оказалась рядом, по правую руку.

— Ты звал?

— Да.

— Зачем?

— Я заберу тебя с собой! И этот приятель, — он кивнул на бледного, — поможет мне.

— Ее нельзя забрать отсюда! — захрипел тот. — И не думай! Она мертва! Осевое ее не отдаст!

— Отдаст! — упрямо процедил Иван.

Она неожиданно прильнула к нему, прижалась горячим, неестественно горячим телом, обвила руками.

— Ты ведь не обернешься опять упырем? — ласково спросил Иван.

— Нет, любимый, — ответила она шепотом, на ухо. — Я никогда и не превращалась в него. Это все шутки Осевого. Оно издевается над чужими, оно гонит их из себя, оно боится их…

и потому оно вырывает меня из твоих объятий, и подсовывает мерзких тварей чужих миров, призраков-оборотней, чудовищ, оно умеет это делать, а я рвусь из туманного болота, из этого тоскливого плена… и не могу придти к тебе. Это страшно! Держи меня, не выпускай!

— Ты пойдешь с нами! — сказал Иван еще тверже. — Но он не все мне сказал.

— Я сказал все! — перепугался бледный.

— Нет! Ты не сказал, кто ведет проект в Осевом, кто тут хозяйничает? И для чего, с какой целью?!

Бледный засуетился, заерзал, снова стал рвать неподдающийся ворот и с тоской поглядывать на скалу, в которой скрывалась Дверь. Наконец выдавил еле слышно:

— Мы пешки, мы рабы! Еще хуже чем рабы…

— Я про другое спрашиваю! — резко оборвал его Иван.

— Над нами был Рогов. Он выдавал все приказы и распоряжения, через него шли инструкции и прочая канитель. Еще с нами работали восемь инструкторов… больше ничего не знаю.

— Врешь! — Иван готов был убить секретника.

И тот понял это. Он сполз с камня, встал на колени и неожиданно зарыдал — громко, всхлипывая и обливаясь слезами, будто огромный напуганный ребенок.

— Надо было его сразу убить, — тихо проговорила Света. Она стояла, прижавшись к Иванову плечу бедром. А он сидел в той же позе, застывшим, недобрым истуканом.

— Я все выложил! — начал наконец оправдываться бледный. — За что меня убивать?! Еще, правда, болтают, что Проект финансируется не только из бюджета России, но…

— Что?!

— Синклит финансирует все работы! И вся информация утекает туда! Так болтали, но это слухи, никаких подтверждений нет!

— Все ясно! — выдавил Иван обреченно. — Теперь веди к двери!

— Пошли, пошли, — обрадовано зачастил бледный.

И быстрехонько, меленькими шажками заспешил к скале. Иван со Светой двинулись следом. Ивану все становилось понятным. Так было и прежде — Мировое Сообщество частенько загребало жар чужими руками, выведывало, вынюхивало, заставляло на себя работать всех и повсюду, одних покупая, других запугивая, третьих охмуряя велеречивыми разглагольствованиями о «благе цивилизации», «едином вселенском и земном доме», «общечеловеческих ценностях». Иван знал одно, что у Мирового Сообщества были свои ценности, ради которых оно, не задумываясь ни на миг, будь у него сила и возможности, свернула бы шею всему остальному «человечеству». Правда была в этом, а не в пустопорожней, отвлекающей болтовне о «гуманизме». Значит, и здесь так получилось — они на горбу у России пролезли в Осевое! Они хозяйничают здесь! А следовательно… «двери» и «дверцы» могут распахнуться по желанию Синклита. Не само человечество, не сорок пять с лишним миллиардов землян, разбросанных по Вселенной, будут решать свою судьбу, а кучка этих изолгавшихся и пресыщенных выродков!

Он не хотел верить в то, что происходило. Он не мог в это поверить. Уже много веков Великая Россия была оплотом Добра и Справедливости — Она одна, преодолевая трудности и тяготы, избавляясь от сонмов все новых и новых врагов, неся на своих могучих плечах чудовищную ношу всего не поспевающего за ней человечества, озаряла Вселенную, хранила Божью Свечу среди пропасти мрака и ужаса, являла собой силу созидающую и творящую, ибо сам Творец создавал детей своих и сыновей Ее по Образу и Подобию Своему — творцами и созидателями. Она одна хранила мир и покой во Вселенной, не давая выродкам-разрушителям вторгаться в естественный эволюционный процесс, ибо любая революция, творимая этими выродками, есть насилие над миром, над людьми, над справедливостью… И вот теперь выродки не просто прокрались в ее огромное и доброе сердце, но и управляют ею, руками ее делают свои черные дела. Проклятье! Слишком долго он блуждал среди звезд! Слишком долго был вдали от своей Матери! Но не в нем дело! Самое главное в том, что все миллиарды россиян, и здесь и там, на Земле и в Космосе, ничего не знают — они по-прежнему убеждены, что все незыблемо, что Великая Россия столь же сильна и добра, могуча и справедлива, что мудрые и праведные правители блюдут Ее волю и Ее чистоту! И еще страшнее, что вера в Добро и Справедливость столь сильна в сердцах этих миллиардов россиян, что невозможно их переубедить, невозможно их заставить усомниться даже в праведности помыслов избранных ими на власть! Вот так и подкрадывается смерть — внезапно, исподтишка, изнутри. Будь то смерть человека отдельного, или смерть народа, нации, страны, смерть империи… Вползает она незримо в здоровый еще и сильный, неподвластный хворям и недугам организм — вползает вирусом, бациллой, невидимым паразитом-убийцей — и начинает творить свое страшное, разрушительное дело. И убивает она. И знает, что безнаказанна будет, ибо не найдется мстителя, ибо рожденные творить и созидать не мстят… Проклятье!

— Вот здесь! — бледный остановился. — Дай мне лучемет!

— Еще чего, — окоротил его Иван.

— Тогда сам прожги круг, отсюда и досюда… — бледный махнул рукой, но сразу отдернул ее.

— Будь по-твоему!

Иван выставил регулятор на самый слабый бой. Поднял лучемет.

Полуметровый слой камня осыпался осколками, пылью, открыл глазу большой черный экран. Иван уже испытал на себе как-то действие точно такого же. Но тогда на нем кривилось и злобилось сморщенное лицо старика.

— Это и есть Дверь? — спросил он на всякий случай.

— Она самая!

— И куда мы через нее должны попасть?

— В Желтый шар.

— Что это?

— Это наша тюрьма! Нас оттуда никуда не выпускают, сволочи!

— Разберемся, что это за тюрьма, — заверил бледного Иван.

— Поздно будет. Они убьют. Лучше оставайся здесь. Иван пристально поглядел на секретника.

— Ты что хочешь сказать, — с вызовом переспросил он, — что меня, русского, в нашем русском отделении Дальнего Поиска, посреди Великой России убьют свои же русские?

Бледный кивнул.

— Убьют, — повторил он. — И кстати, там заправляет нерусский. Его зовут Сван Дэйк.

Иван усмехнулся, качнул головой.

— Четвертый сектор Центра Ай-Тантра, Лас-Римос, Объединенное Мировое Сообщество?! — спросил он.

— Откуда ты слыхал про Ай-Тантру? — удивился бледный.

— Да вот встречал уже одного Дэйка, только его звали Рон.

— Где встречал?

— В Пристанище. Ему там хорошо, и он не собирается возвращаться в свой Центр.

— Про Пристанище я ничего не знаю, — снова зачастил бледный. — А про Ай-Тантру Сван говорил чего-то, пугал нас, говорил, дескать, там еще хреновей! И говорил, что у него там братец сгинул.

— Хоть бы они все сгинули! — не выдержал Иван. И повернулся к Свете. — Сейчас мы пойдем туда!

— Я готова! — откликнулась она сразу, ни секунды не колеблясь.

— Но с тобой может случиться всякое, — предупредил Иван.

— Я знаю.

— Она не проскочит барьер! — выкрикнул бледный. — И вообще, у нас инструкция — хвост на Землю не приводить, иначе смертная казнь!

— Не ври! — сорвался Иван. — В России нет смертной казни.

— В Желтом шаре есть! Пятерых повесили при мне, на глазах! Они орали, плакали, просили пощады. А их все равно повесили. Но они никого не проводили, они просто пронесли несколько гранул сипридориума и не сдали его сразу, они забыли… всех повесили!

— Что еще за гранулы?

— Я толком не знаю, их используют в перемещателях.

— Ладно, — Иван вдруг подобрел, похлопал бледного по плечу. — Не волнуйся — повесят они тебя в Желтом шаре или не повесят, это еще бабушка надвое сказала. А я кой-кого здесь точно прикончу, если вредить будет. Говори, что надо делать, как дверцу открыть?

Бледный засунул руку в подмышечный клапан, вытащил что-то и поднес к Ивановым глазам на ладони.

Черный кубик! Только втрое меньше. Иван даже опешил.

— Ну и что? — спросил он.

— Ничего, — ответил бледный. — Надо встать там и прижать эту штуку к коже.

— И уйдешь один? — в голосе Ивана сквозило недоверие.

— Нет, уходят все, кто стоит там.

Бледный говорил отрешенно и вяло, он будто уже был приговорен и отвечал «с петлей на шее». Его можно было понять. И потому Иван предложил:

— Если хочешь, сам оставайся здесь, а мы пойдем в твой шар.

— А это? — бледный снова разжал ладонь с кубиком. — Отдать вам? Тогда я не выберусь из проклятого Осевого! Мне уже осточертели призраки!

Словно в подтверждение его слов, молочный туман поднялся выше, лизнул вялым клочковатым языком грудь бледного — и из мельтешащей белизны выявились призрачные корявые руки, потянулись к горлу. Бледный вздрогнул, зажмурился.

— Если начинаешь бояться их, — оправдался он, — то они обретают силу, материальность… могут задушить, растерзать. Но всегда потом воскресаешь. Боль дикая, все взаправду… Я привык не реагировать. Но иногда срываюсь. О, если б вы знали, как я тут намучился!

— Вот и уйдешь с нами. Становись!

Иван занял место перед экраном. Он обеими руками держал Свету. Она прильнула к нему горячим телом, дрожала, не могла вымолвить и слова.

— Дай мне твою ладонь, — попросил Иван шепотом.

Она дала, он накрыл ее своей ладонью, вдавив в горячую кожу свой черный кубик, ретранс. Сжал руку покрепче, чтобы она не смогла выдернуть.

— Иван, — прошептала Света еле слышно, обдавая жаром — она вся горела будто в лихорадке. — Я должна сказать тебе, должна признаться… ведь мы можем погибнуть, или я одна погибну, или Осевое не отпустит меня… но я хочу, чтобы ты знал — я не только здесь.

— Как это не только?! — не понял Иван.

— Эти пространства и измерения издеваются над нами, они делают, что хотят. Я чувствую, давно, после… — она хотела сказать «после своей смерти», но осеклась, — после Малинового Барьера я распалась на части, будто раздвоение или рас-троение, я не знаю, но другие мои части попали в другие миры. Я это точно знаю, только не могу понять — куда, как, почему? Я их иногда чувствую, будто они подходят ко мне вплотную в темноте, касаются меня, чего-то хотят сказать. Но не могут, я их не слышу. Но они есть. Если я погибну, умру, помни, что я не вся погибла, не вся умерла… ищи меня, Иван!

— Ну-ну, успокойся, — он пригладил ее растрепанные русые волосы, прижал сильнее к себе. — Был у нас один такой раздвоенный, нигде он не умер, не погиб. Я тебя еще с ним познакомлю, это он меня вытащил с Гиргеи, из подводного ада, а зовут его Кеша, Иннокентий Булыгин, рецидивист, ветеран, отличный парень… Гляди, что это?!

Туман тянул к ним свои страшные неосязаемые лапы. Он уже поднялся до груди, норовил забраться выше — живой, страшный, призрачный туман, скопище страждущих, блуждающих в этом чистилище неприкаянных душ. Нагнетающий, надсадно-давящий вой исходил из самой гущи молочной пелены, будто тысячи, десятки тысяч демонов рвались из невидимых пут, жаждали овладеть чужаками, людьми… Не думать о них! Не смотреть! Не притягивать к себе! Их нет! И не будет никогда! и не было! Поздно! Страшные, полуразложившиеся, истлевающие руки, цепкие пальцы тянулись к людскому теплу, впивались в горло, рвали одежду, они становились все сильнее, все острее и цепче, они уже царапали кожу, они обретали материальность. Иван видел, как душили, как терзали несчастного бледного секретника, как тот кривился, дергался, пытался бежать, но не мог решиться.

— Быстро! Становись! — рявкнул Иван. И поднял лучемет.

Бледный, отмахиваясь от призраков, шагнул вперед.

— Давай!

Иван сам ощутил волну страха, панического, чудовищного страха, исходившего от бледного. Этим страхом он оживлял призраков, давал им силу лютую и дикую. И они рвались из белых, туманных пут Осевого. Они рычали и истошно вопили! Они визжали, тараща бессмысленно-злобные глазища, они жаждали живой плоти и крови. Это было невыносимо, от этого можно было сойти с ума. Но бледный все не решался. Ему смерть грозила со всех сторон.

— Давай! Жми!!! — озверел от ярости Иван.

Он ухватил бледного свободной левой рукой за ворот, рванул на себя. И так посмотрел в его глаза, что тот решился, сжал черный крохотный кубик.

— Это конец, — просипел он сквозь мертвенно-белые, плотно сжатые губы.