Ночь прошла без приключений, но наутро, не успели путешественники встать и умыться, а чёрный Хосе — приготовить завтрак, как трое индейцев со старшим рабочим ранчо принесли из леса огромную, уже мёртвую змею и повесили на одном из деревьев; змея висела, словно толстый стальной трос, местами тронутый ржавчиной. Пастух самодовольно оглядывал её, прикидывая, сколько хороших поясов, кнутов, ремней он сделает из её кожи. Он же рассказал Енику и Вацлаву о другой, гораздо меньшей, но зато более ядовитой змее: он имел в виду маленькую опасную куфию.
Франтишек щедро расплатился с рабочими, а пастуху напомнил об обещании достать двух хороших собак. Потом он передал тысячу сердечных приветов обитателям ранчо дона Фернандо.
Люди разошлись: одни направились на ранчо, другие — в глухие джунгли.
В лагере остался один чёрный Хосе; он забрался в хижину и принялся сооружать печь. Простой очаг его явно не устраивал. Но, прежде чем всерьёз приняться за дело, Хосе проведал мулов, напоил их и привязал там, где трава была погуще. Потом начал носить строительные материалы с берега ручья, где он нашёл камень и вязкую глину. После трёх часов работы Хосе с гордостью оглядел своё сооружение и в этот миг чем-то напомнил чумазых чешских пострелят, которые любят строить плотины на размокших после дождя дорогах: грязи на ребятишках больше, чем ушло на постройку! Но для Хосе это не имело значения: гостей он ждал только к вечеру — времени впереди было много.
Природная беспечность склоняла его вздремнуть, и Хосе не устоял: он растянулся на циновке, сплетённой из травы, и проснулся лишь в тот драматический момент, когда над его головой что-то раза два громыхнуло.
Увы, это гневалось не небо, а добрый «дон Франсиско», возвратившийся вместе с друзьями и помощниками к ужину. Чёрный Хосе вскочил, как олень, и мигом затопил свою новую печь, которой такое обращение совсем не понравилось: она так надымила, что хозяевам пришлось искать спасения вдали от хижины. Впрочем, не прошло и часа, как Хосе поставил на стол произведение своего кулинарного искусства — горшки с кукурузной кашей; однако похвал он не дождался: лакомки-европейцы были избалованы кухней дона Фернандо.
Зато индейцы принялись за еду с аппетитом, а затем, как и накануне, расселись вокруг костра, разведённого на расстоянии выстрела от дома.
Сегодня все поработали на совесть: индейцы взбирались на высокие деревья и сбрасывали с верхушек кустики орхидей; Еник с Вацлавом проворно подбирали их и относили к Франтишеку. Тот внимательно рассматривал их и сортировал: одни отбрасывал, другие осторожно укладывал в плетёные корзины. Правда, сегодня не удалось найти что-нибудь особенно любопытное, но мистер Хау мог быть вполне доволен: на большие фиолетовые кэттлейи в Лондоне всегда большой спрос.
Трудность теперь заключалась только в том, чтобы заинтересовать работой индейцев и научить их быстро распознавать редкие сорта орхидей, у которых часто совсем невзрачный, маленький цветок, величиной с муху, а иной раз не больше чешского башмачка, или челнока[15]. Если бы нетерпеливый Франтишек мог на воздушном шаре или каким-нибудь другим способом подняться над верхушками деревьев — о, тогда бы он выбрал лучшее из всего царства орхидей! Но, увы, ни летать, ни взбираться на большую высоту Франтишек не мог, и ему оставалось довольствоваться тем, что сбросят на землю бесстрастные индейцы. Сначала они не понимали, чего от них хотят белые: индейцы недостаточно осторожно отделяли клубни орхидей от ветвей деревьев, и кустики орхидей часто падали на землю сильно повреждёнными или даже изорванными в клочья[16].
Поэтому Еник решил как можно скорее научиться лазить по деревьям. Он будет приносить все растения целыми и невредимыми. Сегодня он уже пробовал взобраться на верхушку дерева, но дядюшка крикнул ему:
— Слезешь ты, наконец, или нет? Порвёшь штаны, упадёшь и, чего доброго, сломаешь себе шею. Сию минуту слезай!
Еник не посмел ослушаться и занялся ловлей бабочек и жуков.
Наверное, нигде больше нет таких красивых, разноцветных насекомых, как в Мексике. Поэтому занятие, которому мальчик предался от скуки, вскоре увлекло его. Но, когда Еник собрался похвастаться перед дядей своими скромными находками, тот досадливо махнул рукой:
— Всё это придётся выбросить!
— Но, дядя, я хотел собрать коллекцию насекомых, мотыльков и жуков. Знаешь, как наши ребята удивятся, когда…
— Чепуха! — перебил мальчика Франтишек. — Если эта коллекция не сомнётся в дороге, её сожрёт или моль, или ещё какая-нибудь мерзость — это уж обязательно. Я тоже пробовал собирать насекомых, когда впервые путешествовал, и всё пошло прахом; кто хочет привезти из тропиков такую коллекцию, должен хорошенько подготовиться. Раз как-то я встретил одного немецкого профессора — он вёз с собой целую аптечку. Видел бы ты, сколько у него было всяких жидкостей, порошков, ядов, коробочек, пузырьков, мешочков! А профессор ещё жаловался на ущерб, причинённый ему крошечными, почти невидимыми для глаза созданиями, которые словно избрали целью своей жизни пожирать коллекции учёных.
Еник слушал дядюшку с грустью. Вокруг летали огромные прекрасные бабочки. Протяни руку — и они твои. А дядюшка рассеял его радужные мечты. Еник уже представлял себе, как обрадуется Терезка при виде пёстрых, радужных насекомых. Он мог бы, например, выложить из них мозаичную картину. И всему этому теперь не суждено сбыться! Маленькие жучки, которых называют «точильщики», всё равно всё уничтожат!
К сожалению, кроме прекрасных бабочек, на Юкатане водятся и огромные муравьи и страшные песчаные блохи. Эти блохи проникают через обувь и впиваются в кожу ступней, под ногти, вызывая адский зуд, который не проходит до тех пор, пока человек не вырежет насекомых или не вытащит их иглой.
Франтишек всё это предусмотрел ещё в Лондоне и потому заказал для себя и для Вацлава специальные ботинки, сшитые из двух слоёв кожи с проложенными между ними алюминиевыми пластинками; сквозь такие ботинки песчаная блоха не проберётся. О Енике он тогда позаботиться не мог, и мальчик носил простые башмаки, к которым прикрепил краги, подогнанные по его размеру.
На обратном пути охотники наблюдали, как ласка охотится на зайца.
Но куда более неприятной была встреча с гремучей змеёй. Правда, она тут же убралась восвояси, но, однако, мысль, что опасность где-то по соседству от лагеря, не давала покоя Франтишеку и Вацлаву. Оба боялись главным образом за Еника, хотя ни тот, ни другой ни словом не обмолвились о своих опасениях.
Глава седьмая
Собаки
Главным занятием экспедиции были ежедневные вылазки в лес за орхидеями. Но время от времени приходилось охотиться, чтобы сделать пищу более разнообразной.
Впрочем, индейцы, привыкшие к жизни, полной лишений, умели обходиться и без мяса. Они довольствовались кукурузной кашей да «фрихолес», солидный запас которых был взят из ранчо, и молодыми побегами различных растений, которые они ломали в чащах и поедали с большим аппетитом. Изредка им даже попадались ранние плоды. В тропиках фрукты вызревают круглый год, но в пору жатвы их бывает особенно много. Бутоны, цветы, плоды, зрелые и созревающие, нередко можно увидеть на одном и том же кусте или дереве — и в этом нет ничего необыкновенного. Нашим друзьям фрукты тоже пришлись по вкусу, но всё-таки они скучали без мяса. Рыбы в юкатанских речках и ручьях водилось мало, а в ручье, бежавшем по долине, её не было вовсе. Приходилось либо охотиться, либо ловить дичь капканами и силками. Индейцы могли бы принять участие в охоте, но они не захватили с собой ни луков, ни стрел, да и Франтишек, зная по опыту, как утомительно лазить по деревьям, не хотел обременять их лишней работой.
Он всё острее чувствовал, как недостаёт ему собаки. В этих коварных, полных опасностей лесах Юкатана охота без собак немыслима: собака не только выслеживает зверя — она предупреждает о грозящей опасности.
Легко поэтому представить себе радость трёх друзей, когда однажды, возвращаясь домой к ужину, они ещё издалека заслышали лай. Для ушей европейцев он показался райской музыкой.
— Идёмте быстрей, пастух, кажется, выполнил обещание! — закричал Еник.
— Однако он не слишком торопился, — проворчал Вацлав. — Интересно, кого он привёл?
На ступеньках хижины сидел пастух и держал на ремне двух великолепных псов. Собаки давно почуяли приближение незнакомых людей и так натягивали сворку, что пастух еле-еле удерживал их.
Франтишек поздоровался с гостем и сразу же принялся осматривать животных. Одна из собак оказалась поджарой стройной сукой с короткой светлой шерстью и длинной мордой, или «щипцом», как выразился Франтишек. Только кончики ушей и полоса вдоль спины у неё были чуть темнее. Это и была обещанная охотничья собака, в то время как другой пёс, сильный, с длинной коричневой шерстью, маленькими ушами торчком и широкой грудью, видимо, предназначался в сторожа.
Индейцы, приблизившись к лагерю, сделали большой крюк и обошли собак стороной. Они не скрывали своего недовольства, но этому тогда никто не придал значения. Пастух извинился за опоздание: за собаками ему пришлось идти в одно отдалённое ранчо. Поглаживая животных по спине, он на все лады расхваливал свой товар. По его словам выходило, что охотничья собака — очень ценная: она принесёт щенят. Это — преданный и надёжный друг, а на охоте просто творит чудеса. Второй пёс — самый сильный в округе. Он защитит своего хозяина лучше огнестрельного оружия.
Енику не терпелось подружиться с новыми знакомыми, но грозное глухое рычание и оскал белых клыков заставили его почтительно отступить.
— Злой пёс! — сказал Хосе, показывая на сторожевого. — Хотел разорвать негра, когда он нёс ему еду.
— Он кусается, как и всякий пёс, — согласился пастух, — а бросается только на воров и негодяев. Он их сразу чует.
— Хосе не вор и не негодяй, — возразил Хосе.
— Тогда ему нечего бояться! — отрезал пастух.
Франтишеку больше всего хотелось узнать возраст собак, и он незаметно перевёл разговор на другую тему.
— Нрав домашних животных зависит от человека, который их воспитывает — или портит. Самое свирепое животное, если взять его детёнышем, поддаётся воспитанию лаской и справедливостью. Да, да, не смейтесь — именно справедливостью! Животных трудно провести. Попробуйте обмануть их или обидеть — они сразу ожесточатся. И наоборот, за ласку они всегда благодарны. Потом, у них какое-то особое чутьё на плохих и хороших людей…
Рассказ заинтересовал всех, хотя, быть может, не все поверили Франтишеку.
— Конечно, с испорченным животным какая работа! Стоит собаке или лошади один раз утратить доверие к человеку — и они через много лет могут отомстить людям, подчас совсем невиновным. — Помолчав, Франтишек добавил: — Ну, а некоторым на редкость везёт. Животные будто читают по глазам, по голосу, что эти люди ласковы и добры. Тем действительно нечего бояться. — Он посмотрел на двух новых обитателей лагеря и, объясняя их раздражительность, сказал: — Сегодня они возбуждены присутствием чужих, утомлены дорогой. Пусть отдохнут и успокоятся.
Пастух долго благодарил Франтишека за щедрую плату. Он был очень доволен и охотно обещал передать дону Фернандо письма, которые Франтишек собирался вручить ему завтра утром.
Поужинав, европейцы ушли в хижину и принялись писать.
Франтишек успел уже закончить три письма: одно мистеру Хау в Лондон, другое банковскому дому в Белизе и третье в Чехию, своим престарелым родителям, — а его друзья не сочинили и одного.
У Еника дело совсем не клеилось. Он долго грыз ручку, но дальше многообещающего начала: «Дорогие мои родители и любимая Терезка, я вас сто тысяч раз обнимаю и целую», — дело не шло.
Франтишек сперва посмеивался над ним, а потом и легонько пожурил:
— Неужели ты не знаешь, что письмо — это тот же разговор, только короткий? Начало у тебя хорошее. Но представь себе: возвратился ты домой и начинаешь пространно уверять родителей, что ты их любишь и тысячу раз целуешь… А, Еник? Дома каждую минуту беспокоятся о тебе, о твоём здоровье, с нетерпением ждут весточки, а ты отделываешься пустыми словами?
— Но если я не знаю, как начать! — пожаловался Еник.
— Тогда объясни, зачем ты пишешь? Наверное, чтобы рассказать родным то, чего они не знают. Ну, о чём хотят знать ваши? Здоров ли ты, как тебе живётся, кто тебя окружает, какие рядом люди, природа, что за образ жизни ты ведёшь. Они боятся за тебя, поэтому понапрасну ты их не волнуй, не пугай, но и не вздумай обманывать. Честный человек никогда не лжёт. Запомни раз и навсегда: у лжи — короткие ноги, а правда рано или поздно обнаружится. К тому же, надо беречь время, а потому не будь многословным. Ну, теперь ты примерно знаешь, что писать и как писать, а я пойду пройдусь.
Франтишек ушёл нарочно: он не хотел больше подсказывать мальчугану. В письме человек всегда бывает самим собой: в каждой написанной строке проявляются его особенности, его характер и ум. Поэтому каждый должен писать письма сам, пусть нескладно, зато по-своему.
Еник мужественно взялся за дело. Он отрезал начало с приветами и начал снова:
«Дорогие папа и мама! Любимая моя Терезка! Я здоров, чувствую себя хорошо. Вот уже неделя, как я живу со своими друзьями Вацлавом и дядюшкой Франтишеком в лесной хижине. Стоит она на опушке непроходимого леса, у самой границы мексиканского Юкатана и Гватемалы. Если вы проведёте карандашом линию от города Сан-Филипе на юг прямо к границе, то приблизительно отыщете то место, где я теперь. Вместе с нами живёт негр Хосе — он варит еду и сторожит лагерь — и ещё три индейца. Они сбрасывают орхидеи с верхушек деревьев. Я помогаю дяде и Вацлаву, но пока пользы от меня мало. Я всем доволен, но часто вспоминаю о вас. Вацлав тоже. Коллекцию насекомых, которую я хотел привезти домой, вам, наверное, никогда не придётся увидеть. Я хотел похвастаться ею, когда вернусь, но из моей затеи ничего не выходит. Здесь водятся такие маленькие жучки — они любую коллекцию могут уничтожить в один миг. Лучше бросить. А жалко! Видели бы вы, какие здесь красивые бабочки!
Сегодня пастух привёл нам из усадьбы — по-здешнему “ранчо” — двух собак. Я ещё не знаю, хорошие они или нет, но, наверное, хорошие. Дядя Франтишек сказал, что животные всегда бывают такими, какими их захотят сделать люди; всё зависит от них.
Дядя Франтишек и брат Вацлав (знаете, мы ещё на корабле договорились, что я буду так называть их) ничего не боятся, и я тоже ничего не боюсь. Здесь нет ничего похожего на то, о чем пишут в книжках про индейцев. Индейцы — несчастные люди: печальные, недоверчивые и обманутые. Зла они никому не делают, много работают, а потом все вечера напролёт молча сидят у костров.
Дядя Франтишек говорил, что мы пойдём на запад, до Гондураса, а потом в Коста-Рику. Я жду не дождусь этого путешествия и ещё возвращения домой. Я надеюсь, вы тогда уже перестанете на меня сердиться. Я хочу быть цветоводом, как дядя Долежал, и поэтому мне нужно увидеть разные страны, где растут редкие растения. Если по дороге я найду что-нибудь очень красивое, обязательно вам привезу, только, пожалуйста, не сердитесь на меня и не хворайте. Целую вам руки, а Терезке шлю много-много поцелуев. Я её очень люблю и вас всех тоже, а Дику из оранжереи передайте большой привет. Пусть он приедет к нам — ему здесь очень понравится.
Дописав последнюю строку, Еник бросился искать Франтишека.
— Ну вот, это уже лучше, — одобрил тот первое большое сочинение мальчика. — Что верно, то верно, ты хорошо о всё описал. Только мне кажется, ты мало раскаиваешься в том, что сбежал из дому, да и прощения просишь лишь для порядка. Вот ты пишешь, что любишь всех своих родных. Но в будущем тебе придётся доказать это как-нибудь иначе, не огорчая их.
Еник взглянул на дядю, и тот даже в сумерках, окутавших лес, увидел слёзы на глазах мальчика.
— Ну, что ты, я не хотел сказать ничего обидного! — Франтишек ласково погладил Еника по голове. — Сделанного не воротишь, а в твоём возрасте часто поступают необдуманно. Но я верю, мальчик, что из тебя получится настоящий человек.
На следующий день утром Франтишек пошёл кормить собак. Наверное, он сам был из тех людей, к которым животные инстинктивно чувствуют расположение. При виде его собаки дружелюбно завиляли хвостами, а охотничья радостно забегала по кругу, насколько позволяла привязь; она явно просила свободы и немного человеческой ласки. Франтишек погладил её по голове и спустил с ремня. Собака метнулась в сторону и, задрав хвост, вмиг обежала весь лагерь. Тщательно обнюхав всё, она вернулась к Франтишеку. Тот снова погладил её и поманил в дом. Собака легко вскочила по ступенькам, а когда Еник, прищёлкнув языком, позвал её, доверчиво подбежала к нему, обнюхала ноги и завиляла хвостом, не переставая, однако, коситься на Франтишека.
— Вот твой хозяин, — внушительно проговорил Франтишек, делая ударение на слове «хозяин» и указывая на мальчика. — Люби его, он тоже будет тебя любить… Правда, Еник?
— Дядя… ты не шутишь?! — растерявшись, воскликнул тот. — Ты думаешь, она будет меня слушаться?.. Да, а кличка-то… Можно мне самому придумать?
— Разумеется. Интересно, как ты её назовёшь?
— Я ещё ночью думал, что одну из собак хорошо бы назвать Льготкой… Как славно, если эта чудесная собака будет напоминать нам о чешской деревушке! А?
— Прекрасно! — засмеялся дядя. — Льготка, Льготка, ты довольна?
Собака перевела свой умный взгляд с одного на другого, словно желая отгадать, что говорят о ней эти люди, и каким-то таинственным образом поняла, что ничего плохого случиться не может, если они так ласково улыбаются.
Еник обхватил её за шею, и она, не сопротивляясь, благодарно лизнула его в лицо.
Вот было радости и ликования! Вацлав в восторге твердил, что в жизни не видел более умной собаки. После этого все четверо отправились к сторожевому псу, который громко скулил от зависти и недовольства тем, что его подружка уже на свободе, а он всё ещё сидит на привязи. Заметив приближающихся людей, он мгновенно почуял, что настал его черёд: в блаженном ожидании запрыгал, залаял, завизжал от радости и даже потёрся брюхом о землю.
— Вы сейчас убедитесь, что значит пример. Этот неукротимый пёс тут же присмирел, едва увидел, что Льготка завоевала наше расположение своим послушанием и ласковостью… Ну, Вацлав, как думаешь, будет он слушаться тебя?
— Франтишек, неужели ты хочешь отдать сторожевого пса мне?! — воскликнул Вацлав. — А как же ты сам?
— Я уже не маленький, чтобы играть с собаками, — отшутился Франтишек. — Иди к нему, иди спокойно, не бойся. Вот увидишь, как он тебя послушается.
Вацлав подошёл; пёс дрожал от нетерпения, но в его резких движениях не было враждебности. Очутившись на свободе, он рванулся вперёд и в упоении бросился к индейцам.
— Плутон, сюда! Плутон, назад! — закричал Вацлав, устремляясь за ним.
И — о чудо! — пёс подчинился. Он подчинился голосу человека, в котором звучал приказ, и смиренно позволил отвести себя на место.
— Откуда ты знаешь, что его зовут Плутон? — спросил изумлённый Еник.
— Да просто сорвалось, — засмеялся Вацлав. — У нас дома был Плутон, а я так испугался, что пёс бросится на индейцев, ну и…
Все рассмеялись.
— Сегодня же мы испытаем их на охоте, — сказал Франтишек. — Нужно, чтобы собаки поскорее привыкли к нам. Да и индейцам полезно отдохнуть.
Индейцы приняли это известие равнодушно; казалось, непредвиденный отдых нисколько их не обрадовал. Но и желания принять участие в охоте они тоже не выказали. Только уселись потеснее вокруг костра и погрузились в свои обычные думы.
Глава восьмая
Охота в джунглях
Еник даже завизжал от восторга. У него есть собственное ружьё — ружьё, которое ему дал сам дядя Франтишек! Он тоже пойдёт в лес на охоту и впервые в жизни спустит курок!
От счастья у Еника закружилась голова. Иметь ружьё и охотиться в тропических лесах — это ли не великое счастье для любого мальчика!
Сжимая в руках двустволку, Еник думал, что ещё немного — и он переживёт такие же приключения, о которых до сих пор только читал в романах Купера и во всех приключенческих романах. И вообще, только сегодня начинается то настоящее, о чём он мечтал целых два месяца ещё там, в Англии, прежде чем бесповоротно решился на побег.
Вацлав Веверка тоже с волнением ждал охоты. Он, правда, был старше Еника — ему исполнилось уже двадцать лет, — но это ничуть не мешало ему по-мальчишески радоваться предстоящему развлечению. Франтишек даже находил, что Вацлав нисколько не благоразумнее тринадцатилетнего Яна Сатрапы.
Вооружившись двустволками и ножами, охотники вступили в таинственный лес. По совету Франтишека, Вацлав и Еиик зарядили правый ствол мелкой дробью, а левый — дробью более крупного калибра: на случай, если встретится зверь покрупнее.
Льготка была ещё нетерпеливее, чем Еник. По-видимому, ружьё не было ей внове: собаке не стоялось на месте, она вертелась около людей, словно торопя их собираться быстрее. Не успели охотники войти в лес, как Льготка, вытянув хвост, быстрой ласточкой метнулась в кусты.
Зато Плутон показал, какой он дурачок. Он тоже высоко прыгал, путался у всех под ногами, лаял хрипло, будто простуженный, и явно не знал, за что ему приняться: ведь он привык вместе с пастухами охранять большие стада овец и в лесу явно чувствовал себя не у дел.
Через полчаса его длинный язык болтался чуть ли не до земли, а сам он лениво плёлся за своими новыми хозяевами.
Тем временем Льготка обнюхивала и проверяла каждый кустик. Она вспугнула множество птиц и белок, пока наконец не поняла, что это не стоящая дичь и охотиться за ней недостойно охотничьей собаки.
Сегодня путешественники не предполагали собирать орхидеи, но присматриваться к окружающей растительности им всё равно приходилось. Иначе они могли попасть в непроходимые заросли колючего кустарника. Туда не отважится заглянуть ни один человек, если он не запасся кожаным костюмом: всякая другая одежда через минуту разрывается в клочья.
Пробираться по джунглям — не пустяковое дело, тут и шагу не сделаешь спокойно. Глубоко ошибается тот, кто думает, будто охота в тропическом лесу похожа на охоту в наших краях. Хотя Франтишек предусмотрительно избрал самый удобный путь — вдоль ручья, но и здесь, чтобы пройти несколько шагов, охотникам приходилось перепрыгивать через лианы, обрубать ветви или продвигаться ползком. Иногда шли по колено в воде, проваливаясь в вязкую топь. Впереди стеной стояли джунгли, мгновенно смыкавшиеся за спиной; дорогу преграждали всё новые и новые препятствия. В таких местах нелегко заприметить зверя, а если это и удастся — остаётся слишком мало времени, чтобы сообразить и прицелиться: дичь промелькнёт и скроется в чаще. Если это птица, тщетно вы будете разыскивать её в густых кронах деревьев.
В тропиках можно охотиться лишь на полянах да в кустах, где шире кругозор и есть где развернуться.
Наши друзья дважды устраивали привал, прежде чем набрели на лощину вроде той, где они раскинули лагерь. Только теперь у них затеплилась надежда, что счастье наконец улыбнётся им.
— Мой вам совет — не расходитесь далеко, — сказал Франтишек. — Пусть каждый займёт место, какое я укажу, и не оставляет его, пока не услышит мой рожок. Сойдёмся у дуба, где будет стоять Еник.
Вацлав отмерил сто шагов направо, а Франтишек как главный ловчий свернул налево.
Минут через пять с его стороны раздался выстрел и крик: «Пиль, Льготка, пиль!» Это безошибочно доказывало, что заряд не пропал даром. После этого Франтишек стрелял ещё три раза. По голубоватым струйкам дыма Еник определил, что дядя добрался до середины лощины.
Мальчик так пристально следил за дымком от выстрелов Франтишека, что не замечал ничего вокруг. Вдруг что-то зашуршало у него под ногами, и не успел он опомниться, как мимо проскочил заяц, затем другой, третий; они пронеслись совсем близко, чуть не задев Еника.
А он оторопело смотрел, как мимо, задрав свои белые пушистые хвостики, мчатся испуганные длинноухие зверьки, и даже не вспомнил о ружье. Прогремела двустволка Вацлава, и до Еника донёсся возглас:
— Сюда, ко мне, я подстрелил страуса, сейчас он скроется в кустах!
— Стой, не двигайся! — отозвался из лощины голос дяди. — Я сейчас подойду с собаками!
Еник зорко осмотрелся. Неужели ему так ничего и не попадётся? Правда, здесь были зайцы, но они промчались как оглашенные, вовсе не собираясь ждать, пока он выстрелит.
А в лощине то и дело гремит двустволка Франтишека да слышится его отчётливое: «Пиль!»