Наступление ч. 4(СИ)

Ничего не отвечая, полковник вышел за дверь. Хлопнул ею так, что чуть из косяка не вывалилась…

— Сергей… — прервала недоброе, тяжелое молчание Дженна

— Да?

— Кто у него… погиб.

— Сын.

Помолчали.

— Я все равно добьюсь своего. Мне… надо, понимаете? Я никогда не работала так, как эти. Как вы не понимаете — никто в Америке этого не знает! Нам лгут! Нам говорят, что эти люди только лишь хотят свободы, но никто не говорит о том, что он идут к ней пор колено в крови, убивая всех несогласных с ними. Это не свобода. Это не то, что должна поддерживать Америка. Если люди узнаю правду — они начнут задавать вопросы правительству, у нас это можно…

Виктор с терпением выслушал ее. Поднялся с места.

— Пойдемте. Такси не найдешь, я довезу вас до гостиницы.

Через день Сергей заехал за ней и предложил через час быть готовой к долгой поездке. Дженна Вард ошиблась — несмотря на весь ее жизненный опыт и журналистскую проницательность. Тот самый длинный и тощий парень в штатском в кабинете полковника — он то был адъютантом полковника. А вот Сергей — был сотрудником КГБ СССР.

Продуваемое жестоким ветром предгорье. Пустота… особая пустота. Когда человек кажется букашкой на фоне гор. УАЗ со снятым верхом, стоящий у подножья.

— Снимать нельзя… — предупредил невысокий, жилистый человек, усатый и загорелый, одетый в летнюю камуфляжную куртку без погон и знаков различия — он совсем не мерз, хотя было холодно.

— Я и не собираюсь…

Рокот винтов обрушился на них неожиданно — два вертолета, странных, кургузых, с необычными винтами выскочили из-за сопки. Пилоты вертолетов прятались за складками местности, чтобы подкрасться к условному опорному пункту противника незамеченными. Миг — и огненные стрелы распороли воздух, врезаясь одна за другой в выметенную суровой поземкой землю. Черно — желтые столбы разрывов закрыли то место, где только что располагался условный опорный пункт муджахеддинов.

— Пять секунд до высадки!

Вертолеты не стали даже зависать — они просто снизились до высоты примерно трехэтажного дома и снизили скорость… миль десять… даже пятнадцать в час, не меньше. Из вертолетов один за другим на землю выпадали черные фигурки солдат, приземлялись… и тут же разворачивались в цепь, бежали на холм, по которому работали пушки и пулеметы вертолетов. Залегали, стреляли. Вскакивали и снова бежали…

Боже…

— У них нет… я имею в виду веревок. У нас морские пехотинцы спускаются из вертолетов по веревкам

— Это не морская пехота. Это ДШБ — десантно-штурмовой батальон. Высадка называется штурмовое десантирование, если вертолет зависнет — его собьют.

— А что это за вертолет?

Офицер коротко глянул на Виктора, тот едва заметно кивнул.

— Это новый штурмовой вертолет морской пехоты и воздушно-десантных войск. Он бронирован, несет ракеты и у него многоствольная пушка от штурмовика. Используя такие вертолеты можно использовать только один тип вертолетов — он и зачищает площадку и высаживает десант.

Дженна плохо разбиралась в оружии — но помнила по фильмам, что американские десантные вертолеты вооружены в лучшем случае парой пулеметов. А у этого — пушка и ракеты…

— А… это не опасно?

— В смысле? — не понял офицер

— Ну… так прыгать. Можно сломать ногу.

— В Афганистане — если быстро не покинуть вертолет — можно сгореть вместе с ним. Это — еще опаснее…

По горной тропе осторожно пробирается взвод. Первый — сапер, шагает очень осторожно, смотрит только перед собой на землю. Следом — пулеметчик, прикрывает сапера. За ними, след в след, развернув автоматы и пулеметы в разные стороны — идут солдаты.

— К бою!

С грохотом один за другим рвутся взрывпакеты, превращая тропу в настоящий ад на земле.

Идущий по тропе взвод моментально из колонны превращается огненный еж — солдаты бросаются на землю, простреливают короткими очередями валуны — они не дожидаются, пока в них выстрелят, они знают, где может быть враг и готовы уничтожить его первыми. Трассеры бьют по валунам, искрами уходят в небо.

— Ха!

Солдат на выдохе бьет ножом своего сослуживца — но тот неуловимо уходит от удара, рука с ножом попадает в захват ремня. Бросок — и тот, кто только что бил ножом — лежит на голой, мерзлой земле, нож его в руках у защищающегося.

— Неправильно. Здесь — резче — поправляет инструктор — ты должен идти на нож, а не ждать. Понял? И ты тоже — активнее.

Солдат, которого только что с размаху бросили об землю — поднимается.

— Активнее, активнее! — кричит на него инструктор — что ты как мешок с г…ом?

— А можно… нож посмотреть? — вмешивается Дженна.

Инструктор передает ей нож — он остр как бритва.

— Пошел!

Один из солдат изо всей силы бьет по двери каким-то приспособлением похожим на кувалду на длинной ручке, таким обычно оснащены полицейские у них в штатах — но сам он прикрыт стеной. Дверь вылетает, рвется взрывпакет — условная растяжка! В помещение врываются двое солдат, короткие очереди бьют в подвешенные к потолку мешки с песком — два поражены, третий, на котором висит метка — не тронут — условный гражданский, его нельзя. Из пробитых пулями мешков сыплется песок. Дальше — коридор. Еще двое солдат входят и начинают продвигаться по нему, прикрывая друг друга. Новая дверь — и мгновенно рядом с ними оказываются те двое, что вошли первыми.

Дом убийств — так это называет САС. Только тут — целый афганский кишлак, улица, дувалы, дома — но без крыш. Поверху положены широкие мостки из досок, по ним переходят от дома к дому инструкторы, наблюдают за действиями бойцов.

— Какой у них опыт?

Капитан усмехается — с полным чувством превосходства перед глупой американкой

— Никакого, товарищ журналист. Эти ребята призваны в армию, это обычные советские ребята. Призывники, товарищ журналист.

— Как тебя зовут?

— Ваня…Иван то есть. Рядовой Талмаков.

Простой советский пацан, рыжий и с голубыми глазами, курносый. Не знает, куда деть руки. Нервничает.

— Ты откуда?

Иван беспомощно смотрит на сидящего рядом с журналисткой Сергея. Он никогда не видел живого американца, тем более — живую американку.

— Можно, можно рядовой.

— Из Иванова.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать… и три месяца.

— А где ты служишь?

— Десантно-штурмовой батальон, рота формирования.

— Как интересно. А что это такое — рота формирования?

— Ну, нам дали сержантский состав, и мы проходим подготовку, здесь. Потом нас перебросят в Афганистан, и там мы будем служить.

— А ты сам захотел служить в Афганистане?

— Да! Я рапорт даже подавал, товарищ журналист. Я спортом занимаюсь, с парашютной вышки прыгал.

Солдат — новобранец опять смотрит на старшего по званию, так ли он сказал — но Дженна хорошо научилась за то время, пока она занимается журналистикой понимать людей — и сейчас она понимает, что парень говорит правду.

— Значит, ты хочешь в Афганистане служить. А зачем?

— Ну… брат мой отслужил. И я тоже. Нехорошо прятаться.

Парень совсем стушевывается и Дженна понимает, что больше давить на него нельзя.

— А каким спортом ты занимался?

— Плаванием. Еще немного каратэ занимался, пока можно было.

— Ты думаешь, в Афганистане тебе это поможет?

— А как же? Конечно, поможет. Товарищ журналист, а можно вопрос?

— Конечно.

— А вы и вправду американка?

В Афганистан они перебрались по мосту Дружбы. Вместе с бронеколонной.

Из подсадил к себе в кабине лопоухий солдат, который водил большой грузовик — он был похож на европейские грузовики годов семидесятых, но у него была кабина с какой-то броней, похожей на самодельную. Когда она приоткрыла дверь и начала снимать — и солдат и ее провожатый заорали на нее в два голоса. Потом — из уважения к профессии журналиста пересадили в автобус, который зачем-то шел в колонне пустой. Она не знала, что только что поставила свою жизнь на кон — перебираться через Саланг в небронированной машине было не менее опасно, чем играть в русскую рулетку.

Красота этих мест ее потрясла — тем более что снимать можно было из салона автобуса, там были большие окна. Горы… шапки снегов, рваная линия вершины, рушащиеся вниз ущелья, безумная, порой проложенная над самой бездной дорога, и еле идущие машины колонны — скорость движения тут была не более десяти миль в час. Памятники у дороги, простые пирамидки с красной звездой, с положенной на памятник каской, кое-где — со стоящим стаканчиком с прозрачной как слеза жидкостью внутри. Саланг… как черная дыра, поглощающая тебя, она никогда не видела такой темноты, буквально осязаемой, душной. Она возблагодарила бога, когда автобус еле выполз наружу. Строительный желтый гусеничный трактор, расчищающий дорогу — самодельная бронированная кабина как у израильских бульдозеров, тракторист — в камуфляже и с автоматом.

Может, они и в самом деле — правы?

В Кабуле дело уже шло к весне, снега с гор больше не было — но и зелени на деревьях тоже, а была мрачная серость неба и пронизывающий, как в аэродинамической трубе ветер. На улицах — бронетранспортеры, на удивление мало транспарантов и плакатов, портретов вождя и вовсе почти нет. Се как то сурово и мрачно.

Никакие штабы они не посещали, видимо секретно, Дженна поснимала по городу, тут же ей удалось отправить первую порцию материалов в США. Перед этим она показала все материалы Сергею — просто знак вежливости, ответное доверие. Тот просмотрел их — но как ей показалось без особого энтузиазма.

Здесь же ей удалось воплотить в жизнь первую часть своего безумного плана. Она напросилась на базар, чтобы купить сувениров — и там купила никаб. Никаб — это такая одежда для женщин, у которых правоверные мужья, ее называют паранджа — но это неправильно, настоящее название у нее никаб. В отношении никабов Афганистан отличался либерализмом — женщин, одетых по европейской моде или в военную форму было намного больше, чем одетых в никабы, а среди молодых — по европейски одевались почти все. Дженну поразило количество вооруженных женщин с красными повязками на руках — она взяла интервью у одной такой девушки и та ей просто объяснила, что не хочет быть в гареме и носить паранджу, что новая власть дала ей права, послала ее в школу, чтобы учиться, а если придут моджахеды — то у женщины будет не больше прав, чем у скотины, в исламском мире у женщины только и есть права, что сидеть дома и рожать детей, а муж ее может даже убить. Это интервью, взятое через переводчика, оказалось настолько ценным, что Дженна не поленилась — ходила и отправила этот материал отдельно. Она знала, какое это впечатление произведет в США — там очень сильны феминистки, а узнав о том, что правительство США поддерживает моджахедов, которые хотят обращаться с женщинами как со скотиной — те просто взорвутся. И у правительства будут серьезные проблемы, потому что женщины составляют половину избирателей на выборах — а они не допустят, чтобы Америка поддерживала таких экстремистов…

Взяла она и еще несколько интервью. Солдат, находящийся на излечении в госпитале. Советский командир. Простой афганец на базаре. Больше всего ее поразил командир какого-то советского батальона, он говорил совершенно без злобы, зато с какой-то усталостью, но и уверенностью в том, что он делает. Как пахарь, который вышел и перед ним огромное поле и в земле больше камней, чем нормальной почвы и это все нужно вспахать, посадить пшеницу, чтобы здесь рос хлеб. Конечно, это тяжело — но это нужно сделать, потому что хлеб нужен. В целом все это совершенно не походило на ту войну, которую рисовали для американского обывателя СМИ — русские варвары ворвались в чужую страну и принялись всех убивать. Если верить телевизору — в Афганистане нет ни единого человека, который бы служил русским по доброй воле, только те, которые запуганы или подкуплены.

Так получилось, что Дженна Вард теперь сознательно работала против своей страны, понимала это — и все равно делала. Она и до этого знала, насколько искажается информация, попадая в телевизионный ящик. Но теперь она поняла еще одно — сколько людей гибнет из-за этой непрекращающейся лжи, сколько людей страдает. Одно дело — просто ложь, другое — ложь, из-за которой гибнут люди. Вторая ложь — это не ложь, это преступление. И она твердо намеревалась сделать все зависящее, чтобы это прекратить.

Еще она не могла понять, кто такой Сергей. Напить она его, как это сделал бы мужчина она не смогла бы- поэтому прибегла к старой как мир женской уловке — попыталась его соблазнить. Не вышло. Предположить, что он гомосексуалист было бы неправильно, она знала что в СССР за это серьезно наказывают — значит, он на службе и не имеет права. Тем не менее — он не ограничивал ее в сборе информации, ни разу не запретил снимать что-то или брать интервью у кого-то, даже изрядно помогал в работе. Это совершенно было непохоже на некоторые режимы в Латинской Америке, где представители власти, если застанут тебя за работой — могут отобрать камеру, избить дубинкой, а то и сделать что похуже. Это никак не соотносилось и со стенаниями последнего времени относительно кровавого сталинистского режима в СССР, где за правду бросают в тюрьмы или психушки. Наоборот — ей казалось, что пока американцы упражняются в разжигании ненависти — русские ничего подобного по отношению к ним не испытывают.

Но как бы то ни было — Афганистан был всего лишь промежуточной остановкой на пути ее маршрута. Она твердо намеревалась попасть в Пакистан и изъять кассеты с информацией, которые она спрятала до того, как ее выдворили из страны. Может быть — кассеты нашли, случайно или нет, может быть — отель давно разрушен. Но пока она не убедится в этом лично — она не сможет спокойно спать.

В Кандагаре она сбежала.

Как? Да очень просто! До Кандагара они добрались вертолетом — она не поняла, почему не машиной (на самом деле Сергей и сам не хотел и американской журналистке бы не пожелал близко познакомиться с прелестями кандагарской зеленки). Они поселились в отеле, который назывался почему-то Кабул — мрачное, старое двухэтажное здание, построенное как будто по проекту американских придорожных мотелей[48]. Ночью она собрала вещи. Надела никаб и сбежала… ей было даже стыдно, что она так вот обманула простодушного беднягу Сергея, она понимала, что его за это накажут и хотела оставить записку — но потом подумала. Что Сергею это точно не поможет, а вот если ее бросятся ловить — записка послужит следом.

В итоге записку она так и не оставила.

Утром она поймала машину, и водитель за пять американских долларов — американская валюта принималась здесь наряду с местной и любой другой валютой региона — провез ее через блокпост и вывез на «американку» — хорошую бетонную дорогу, идущую по самому краю пустыни и уходящую в Пакистан. Потом она попросила остановиться… она была одна в машине с водителем и не знала, что в таком случае может случиться. А могло случиться всякое — и никаб бы тут не помог, потому что если родственники-мужчины так не ценят женщину что отпускают ее одну в дальний путь — значит, ее могут не ценить и другие мужчины. Абсолютная логика, не правда ли.

Ждать ей пришлось недолго — она планировала остановить автобус, но остановилась, причем почти сразу же после того, как она начала голосовать — просто поразительная машина. Старый Мерседес выпуска конца шестидесятых годов носатый и с длинным бортовым кузовом, но разукрашен он был лентами, пластиковыми цветами, наклейками так, что походил на передвижной цирковой аттракцион. Борта были наращены кустарно метров до двух, в кузове ехали люди, держась на специальные вырезы в бортах — обратно они будут возвращаться, сидя наверху, на мешках с товаром. Водитель с помощью сидящего в кабине пассажира — места в кабине, к сожалению больше не было — выразил желание взять с нее за проезд пятьдесят долларов, она заплатила (и заметила, как вытянулось у водителя лицо, проезд стоил десять, надо было торговаться) — и гордо полезла в кузов.

Она сама. Она — одна посреди всей этой незнакомой и страшной страны. Она это сделала — едет по Афганистану.

Ехать было непривычно — стоя в кузове, машину потряхивало, пахло выхлопными газами, совсем рядом начинающаяся пустыня овевала их своим сухим даже зимой неприятным дыханием. Афганцы переносили дорогу стоически, не жаловались и почти не разговаривали между собой, только когда встряхивало уж очень сильно — поминали Аллаха. Машин на дороге почти не было, а если и попадались — то такие же грузовики. Один раз им навстречу попалась колонна русских боевых машин, водитель сбавил ход, Дженна внутренне сжалась — но русские не стали их останавливать и обыскивать, просто проехали мимо. Еще один раз параллельно дороге прошли два русских вертолета — больших, с грозно торчащими из иллюминаторов стволами пулеметов.

Ближе к ночи — они приехали в городок под названием Спин Булдак, последний населенный пункт на афганской территории, дальше уже идет Пакистан.

Думать где ночевать и что делать ей не пришлось — грузовик подрулил к какому-то заведению, встречающему путников громкой музыкой Beatles, как бы не дико это здесь звучало, остановился, все полезли из кузова, и Дженна полезла вместе со всеми, решив для себя самым лучшим делать то, что и все остальные.

Кормили в заведении непривычно, слишком много жирного и мучного, в бульоне так и плавал жир — но это было сытно и съедобно, к тому же здесь принимали любую валюту мира, в том числе доллары США. Она старалась не привлекать к себе внимания — но никто и не проявлял особого внимания — торговцы расходились по своим компаниям, обсуждали цены на товары, последние события с караванами, кто что потерял и какой караван все же прошел, привычно ругали власти, моджахедов, всех. Те, кто ехал семьями — тоже обособились по углам, некоторые даже натянули полотнища, отгородившись от всего остального зала. Кто-то пошел торговать с хозяином сего почтенного заведения — русские научили афганцев пить русскую водку, и она пользовалась популярностью теперь по обе стороны границы. Дженна привалилась к стене — и сама не заметила, как уснула.

Разбудили ее тычком в бок, какая-то женщина в темной парандже что-то ей сказала на языке, который она не понимала — видимо, что пора идти. Вокруг — шумели, собирались, расплачивались за ночлег те, кто не сделал это вчера. По-видимому — пора было отправляться в путь. Стараясь не привлекать внимания — она не знала, что женщина здесь вообще не может привлечь внимания, пока она в парандже — Дженна полезла в кузов.

Потом был таможенный и пограничный пост. Это так называлось, на самом деле — стоял танк, напротив, на другой стороне дороги — бронетранспортер, и с этой же стороны было здание, сложенное из самана, но почему-то незаконченное — стены были взрослому человеку по грудь, а крыши — не было вообще. Все засуетились, Дженна увидела, как достают деньги и облегченно вздохнула — она то думала, что будут проверять документы, а она была в розыске. У нее было некоторое количество афганских денег, афгани — наменяла на базаре, сказала, что для себя на сувениры и на продажу в США в тех же целях — но она так и не поняла, сколько нужно дать пограничникам. Дженна достала десятидолларовую бумажку, рассудив, что в такой бедной стране как Афганистан этого то должно хватить. Солдат с автоматом не залезал в кузов, ему было лень, он шел мимо машины и брал бумажки, которые ему протягивали. Увидев «зеленую спинку»[49], он подозрительно посмотрел вверх, но банкноту взял. Дженна видела, что он сноровисто спрятал ее куда-то в свое снаряжение. По-видимому, она все же дала ему слишком много денег…

Потом был пакистанский блок-пост — но на нем машину досматривать не стали. По-видимому, между пакистанскими и афганскими нафарами было заключено какое-то соглашение, каждый ел свой кусок и не зарился на кусок соседа.

Так они въехали в Пакистан…