Помоги проекту - поделись книгой:
Был среди галльских божеств и мастер на все руки. Одним из самых любимых богов древних кельтов, известным и в Галлии, и в Британии, и в Ирландии, был Луг, которого также называли Долгоруким и Искусным во всех ремеслах. Ему даже был посвящен праздник Лугнасад, который приходился на 1 августа (о праздниках речь пойдет чуть позже). Многие кельтские племена называли в честь Луга свои города. Наиболее известные из городов этого бога — Лион во Франции и Лейден в Голландии, но всех современных городов, когда-то называвшихся Лугудунум («город или крепость бога Луга»), и не перечислишь. Причина такой популярности Луга в том, что он владел многими ремеслами сразу, а древние кельты, среди которых было много искусных ремесленников, славившихся по всему древнему миру, как никто могли оценить такой дар.
У кельтов была также репутация искусных врачевателей, и поэтому неудивительно, что еще одним любимым богом обитателей Галлии, Иберии и Северной Италии был Беленос, бог-исцелитель. Римляне называли его галльским Аполлоном. А вам имя Беленоса ничего не напоминает? Не приходит на ум выражение «ты что, белены объелся»? Если приходит, то вовсе не случайно. Обычно языковеды предостерегают: не делайте скорых выводов из схожих по звучанию слов разных языков, это не родство, а просто совпадение! Чаще всего так оно и бывает, но в случае с беленой совпадение отнюдь не случайное. Имя галльского бога и название ядовитого растения, которое использовалось в лечебных целях и до сих пор входит в состав некоторых лекарств, — родственные. Видимо, в древности снадобья из белены были настолько распространены, что стали синонимами лекарства вообще и даже имя бога-лекаря звучало как «белено-бог». В латинском языке это же растение называли herba apollinaris — аполлонова трава — и использовали не только как лекарственное, но и как наркотическое средство: жрицы Аполлона принимали ее для того, чтобы войти в состояние измененного сознания. Проводили ли подобные психоделические опыты галлы, нам неизвестно, но можно предположить, что и они были не прочь иногда взбелениться. Разумеется, исключительно в религиозных целях.
Огмос, или Огмиос, был похож на римского Геркулеса. Его изображали в виде пожилого богатыря с луком и палицей. Но он умел не только поражать врага оружием, но и завораживать словом: на некоторых изображениях за ним идет группа людей, привязанных за уши золотыми цепями, тянущимися от языка бога. Его имя можно перевести как «бог-проводник», и возможно, что он куда-то вел души людей. Хотя по поводу значения имени Огмиоса исследователи не прекращают споры.
Кроме этих богов, общих если не для всех кельтов древности, то хотя бы для большинства из них, существовало множество местных богов и богинь, покровителей данной области, какой-то конкретной реки, источника, озера, леса и так далее. Были боги — покровители отдельных профессий, например кузнецов. И так далее.
Остается открытым вопрос о том, насколько учение друидов о богах и мироустройстве было одинаковым для всех древних кельтов. Если верить Цезарю, галльские и бриттские друиды принадлежали к одной, так сказать, организации, а вот про то, насколько тесно они поддерживали связи с друидами Ирландии, — неизвестно. Об ирландских друидах мы знаем из текстов, написанных христианами в раннем Средневековье, и поэтому сложно сказать, насколько вообще можно сравнивать жреческое сословие Галлии какого-нибудь 50 года до н. э. и тех друидов, которые стали злостными конкурентами святого Патрика примерно 500 лет спустя.
Но прежде чем продолжить разговор 6 друидах, придется развенчать еще одно очень стойкое и, увы, почти неистребимое заблуждение.
Глава 4. Загадки стоячих камней, или Чего друиды никогда не делали
В очередной раз приехав в Бретань, я решила просто так погулять по побережью, не приставая к друзьям с расспросами на тему «А как это и вот это на вашем диалекте?».
Провожая меня в прибрежный городок Локмариакер, друзья, уставшие мучительно вспоминать родной язык, напутствовали:
— Городок, конечно, маленький, но скучать там не придется — вокруг одни дольмены и менгиры; будет чем заняться. Действительно, буквально на каждом шагу, стоило только выйти из города (а он заканчивался, не успев начаться), обнаруживались огромные камни: одни из них стояли, как столбы, другие громоздились один на один наподобие гигантских столов, а из третьих были сложены целые галереи. Об этих камнях на протяжении веков, если не тысячелетий, слагались легенды и, что самое забавное, слагаются и до сих пор, правда, под видом ничем не подтверждаемых якобы научных гипотез, от которых у настоящих исследователей начинается тошнота, головная боль и прочие симптомы отравления эзотерикой.
Вот что обычно рассказывают: камни эти, мол, водрузили древние кельты, чтобы совершать там кровавые жертвоприношения. Дольмены и менгиры служили настоящими храмами под открытым небом, и друиды совершали подле этих камней кровавые жертвоприношения. Заманчивая романтическая картина, что и говорить. На старинных гравюрах обычно все так и изображали: бородатый друид — точь-в-точь Дед Мороз в ночной рубашке! — замахивается ножом или еще каким острым предметом, а пред ним на каменном алтаре лежит связанная по рукам и ногам жертва. Как правило, в качестве жертвы представала юная красавица в живописно растерзанной одежде (видимо, в угоду мужской части зрителей). Жестокая и одновременно красивая картина, слишком красивая, чтобы быть правдивой.
Что ж, многие до сих пор считают, что именно так все и было, хотя археологи весьма убедительно доказывают, что загадочные камни стоят на земле уже более трех тысяч лет, а некоторые еще постарше — специалисты называют дату 4800 лет до н. э. А кельты здесь появились гораздо позже, в середине первого тысячелетия до н. э.
К тому же если говорить о тех гигантских камнях, которые расположены на территории Великобритании и Франции, то вполне возможно, что друиды действительно их использовали как служители культа, пришедшие на смену неизвестным нам более древним жрецам, — ведь эти сооружения строились как капища, а свято место пусто не бывает, и каждая новая религия использует его по-своему. Только вот ведь незадача — на Кавказе, например, друидов и в помине не было, откуда же там взялись такие камни? Впрочем, в фантастических и ненаучно-популярных книжках можно встретить самые неожиданные объяснения всему. И если поверить им, что друиды — это засланные к нам инопланетяне или чудом выжившие жители Атлантиды, то, конечно, все возможно…
Но настоящие ученые мужественно признаются в собственном неведении: мы не знаем, говорят они, как назывались народы, построившие эти сооружения, не знаем, для чего и как эти постройки использовались, мы только можем установить их возраст и предположить, что они как-то связаны с культовыми действами. Это не так интересно, как гипотезы романтиков, но по крайней мере честно.
На самом деле никто даже толком не знает, как правильно назвать эти памятники глубокой старины. Стоячие камни принято называть менгирами, те, которые похожи на столы, — дольменами, камни, расположенные по кругу, как английский Стоунхендж, — кромлехами. В любом путеводителе написано, что эти слова — бретонские, первое означает «длинный камень», второе «стол-камень», а третье — «закругленное место». Это так и не так. Да, слово «менгир» пришло во французский язык, а вслед за ним и во все другие из бретонского. Но в бретонском языке такого слова и в помине нет, а стоячий камень обозначает совсем другое слово «пёльван» — «столб-камень». Как же так получилось? Дело вот в чем: когда ученые да и просто любители древностей впервые заинтересовались этими диковинными сооружениями (а было это еще в начале девятнадцатого века), они решили выспросить у местного населения, как эти странные штуки называются. Местное население по-французски в те времена изъяснялось с трудом и к пришлым людям вообще относилось с недоверием, особенно когда чужаки интересовались такой ерундой, как какие-то камни, пусть даже гигантские.
Теперь представьте себе такую картину: французский господин с блокнотом и карандашом подходит к бретонскому крестьянину и, показывая на ближайший стоячий камень, спрашивает, стараясь быть понятым: «Что это такое? Как вы это называете?» Крестьянин останавливает свою корову, теребит в руках веревку, ничего не понимает («Неужели не видно, что это такое? Этот господин на слепого вроде не похож, стало быть, у него с головой не все в порядке. Ну да я его обижать не буду, объясню как ребенку») и начинает на ломаном французском растолковывать: «Это камень такой, длинный. Видите — дли-и-и-инный камень». Французу, естественно, и так понятно, что это камень и что он длинный. Тогда он спрашивает: «Нет, вы мне скажите, как это на вашем языке будет». Бретонец удивляется еще больше и переводит то, что только что сказал, на бретонский: «Мен хир» — так будет по-бретонски «длинный камень». Довольный француз записывает новое слово в блокнот, и рождается название «менгир». Ну а бретонец вечером в кругу семьи рассказывает, какого забавного городского идиота он видел сегодня на дороге.
Так что с самого начала пошли сплошные недоразумения и недопонимания между носителями местной традиции и исследователями. Дальше — больше. Например, те «новые легенды», которые создавали в своих произведениях писатели-романтики, про друидов и певцов-бардов, черпавших свое вдохновение в тени менгиров, ничего не имеют общего с преданиями, которые из уст в уста передавали бретонские крестьяне. А крестьяне просто верили в то, что камни эти волшебные. Да и как иначе, ведь сначала они служили язычникам, а когда в Бретань пришло христианство, старые камни не исчезли вместе со старой религией. Первые священники были умными людьми и понимали, что, раз местные жители привыкли поклоняться камням-идолам на протяжении не одной тысячи лет, глупо, а то и опасно пытаться в одночасье убедить их в том, что это — грех. И вместо того, чтобы бороться с языческими камнями, священники решили их «приручить», как когда-то уже не раз делали жрецы других религий. Стали же священными источники, почитавшиеся волшебными еще в древности. Чаще всего достаточно было высечь на вершине менгира крест, а иногда даже и этого не делали, просто какая-нибудь старинная церемония с шествием к камню превращалась в крестный ход. И волки сыты, и овцы целы. А что народ рассказывает о странных камнях сказки и легенды — так это не страшно.
Особым почитанием всегда была окружена аллея из дольменов, называемая «камни фей», которая находится в Верхней Бретани, неподалеку от местечка Эссе. Говорят, что для того, чтобы ее построить, знаменитый Мерлин силой своего волшебства перенес тяжелые камни издалека. Что интересно, археологи с удивлением подтверждают: многотонные плиты, из которых сложена аллея, действительно проделали многокилометровый путь, прежде чем их установили около Эссе. Только вот как это делали и кому, а главное, зачем это понадобилось?
По другой легенде, эту каменную аллею построили феи. Каждая из них должна была за один раз принести три огромных камня для постройки — по одному в каждой руке и один на голове. И горе той фее, которая не удержит хотя бы один камень. Уронив его на землю, она уже не могла поднять его и продолжать путь — ей приходилось возвращаться и начинать все сначала.
Говорят, что те, кто построил эту аллею, не прочь сыграть с людьми невинную шутку. Многие пытались сосчитать, сколько же камней в постройке, и каждый называет свое число — кто сорок два камня, кто — сорок три, а кто и сорок пять. Даже если один и тот же человек возьмется пересчитывать их по несколько раз, у него ничего не получится — каждый раз число камней будет разным. «С дьявольской силой не шути, — говорили в старину, — никто и никогда не мог сосчитать эти камни. Дьявола не перехитришь».
Но влюбленные верили, что феи помогут им выбрать свою судьбу. В старые времена юноши и девушки приходили в ночь новолуния к аллее старинных камней. Юноша обходил их справа, а девушка — слева. Сделав полный круг, они встречались. Если оба насчитали одинаковое число камней, то их союз должен был быть счастливым. Если кто-то из них насчитывал на один или два камня больше — то судьба им предстояла далеко не безоблачная, но в общем-то счастливая. Ну а если разница между двумя числами оказывалась слишком большая, то о свадьбе, по поверьям, лучше было и не думать. Впрочем, влюбленных не останавливали даже предостережения фей.
О менгирах тоже ходили легенды. В старину верили, что под стоячими камнями хранятся клады. Например, рассказывали, что под одним из таких огромных камней близ города Фужер спрятано несметное сокровище. И вот каждый год в ночь под Рождество к камню прилетает дрозд, приподнимает его, так что можно увидеть лежащие на земле луидоры. Но если кто-нибудь захочет воспользоваться этим моментом и выхватить деньги, то огромный менгир раздавит его своей тяжестью.
А есть еще менгиры, которые в рождественскую ночь, пока в церквях служат мессу, сами идут к ручью на водопой, а потом возвращаются на свое место. Горе тому, кто окажется на дороге камня, который несется с огромной скоростью и может сокрушить все на своем пути. Однако, как гласят предания, находятся любители рискнуть: ведь в яме, оставленной отлучившимся менгиром, запросто может оказаться целое состояние. Если успеть его забрать, пока менгиры на водопое, остаток жизни проживешь безбедно. Правда, выжить мало кому удавалось: разгневанный менгир обычно гнался за вором, как разъяренный бык, и сминал беднягу в лепешку.
Один нехороший человек, правда, решил схитрить. Он где-то прослышал, что если кто-нибудь сможет найти трилистник с четырьмя листиками, то гнев менгира ему не страшен. Легенда умалчивает о том, сколько лугов, поросших клевером, прополз на четвереньках этот человек, но талисман он нашел. А чтобы подстраховаться (ведь менгиру скорее всего все равно захочется кого-нибудь задавить), хитрец подговорил одного деревенского паренька, которому очень нужны были деньги на свадьбу, принять участие в похищении. Все, казалось бы, было хорошо продумано, но охотник за сокровищем не учел того, что паренек тоже оказался не лыком шит. Может быть, у того был свой план, а может, просто как истинный христианин, он не мог допустить, что менгиры в их краю до сих пор не «окрещены», и загодя выцарапал на одном из них крест. И когда камни ринулись на бедного паренька, уносившего их золото, «освященный» менгир, мчавшийся первым, притормозил и после короткого раздумья устремился за обладателем языческого талисмана… Как говорится, не рой другому яму — сам в нее попадешь.
Но я, конечно, не собиралась искать сокровища, тем более что до Рождества было еще далеко. Просто было любопытно посмотреть на камни, о которых столько говорят и пишут. Первым делом я отправилась в небольшой музей под открытым небом, где за скромную плату можно было лицезреть самый большой менгир Бретани — 20 метров в длину и весом примерно 280 тонн. Правда, гигант не стоял, как положено порядочному менгиру, а лежал на земле, расколотый на несколько частей. Случилось это скорее всего еще в древности, а от чего — никто не знает. Может быть, первобытных строителей подвела гигантомания, и они просто не смогли установить чудо-камень и уронили его. Возможно, камень все же постоял какое-то время, но потом обрушился из-за землетрясения. Местные жители утверждают, что его разбила молния. Кто знает, как было на самом деле?
Кстати, далеко не все менгиры и дольмены гигантские. Однажды, еще в студенческие годы, со мной произошел забавный случай. Это было в городке Пон Лаббе, куда нас с подругой пригласил однокурсник, уроженец этого городка. В числе прочих достопримечательностей он решил показать нам целую поляну дольменов. Мы дружно погрузились в его старенький «Форд» и проехали расстояние, которое вполне смогли бы осилить пешком. Выйдя из машины, я начала недоуменно оглядываться: а где же обещанные дольмены?
— Да вот же они, — подсказали мне, — посмотри вокруг.
И действительно, полянка была усеяна маленькими дольменами, самый высокий из которых доходил мне до колена. Я невольно рассмеялась, однако мой гид стал защищать карликовые дольмены, утверждая, что они не менее древние, чем те многометровые гиганты, которые так любят показывать туристам. Этого я отрицать не стала, но все же полянка произвела на меня несколько гнетущее впечатление, и вовсе не из-за размера древних построек. Невольно вспомнились московские лесопарки после майских праздников: под дольменами валялись фантики, окурки и несметное количество пустых бутылок, говоривших о том, что здесь регулярно совершались отнюдь не ритуальные возлияния.
— Да, — вздохнул мой провожатый, — не берегут у нас дольмены с менгирами, не берегут… Это еще ничего, это убрать можно, а вот лет двадцать-тридцать назад у нас насмотрелись фильмов про вашу целину и тоже принялись объединять мелкие поля, уничтожать межи… Под горячую руку и менгиры подворачивались: представь себе, стоит посреди поля менгир, вроде никому не мешает. В список памятников не занесен по причине маленького роста. Конечно, можно каждый раз аккуратно объезжать его на тракторе, только это и времени требует, и внимания, и лишней траты топлива. А как же экономия? Вот и выкорчевывали менгиры, о которых ученые не прослышали. Сколько таких камней пропало, никто не знает.
Большим менгирам с дольменами действительно повезло. Их усиленно охраняет государство. В Локмариакере вплотную к ним не подойдешь: они огорожены веревочками, и десятки посетителей бродят толпами по узким дорожкам, глазея направо и налево. За пределами города, правда, есть подземные галереи, по которым можно свободно полазить. Около каждой установлен указатель и панно, объясняющее историю памятника на четырех языках: французском, бретонском, английском и немецком.
Самая красивая, на мой взгляд, галерея расположена в местечке Керере, у мыса Керпенхир, километрах в двух от Локмариакера. Я отправилась туда с утра пораньше, чтобы насладиться красотой древнего памятника, не сталкиваясь лбами с себе подобными. Снаружи вид не ахти какой: каменные плиты на вершине невысокого холма, некое подобие норы, у входа в которую небольшой — чуть выше человеческого роста — менгир. Спускаюсь в галерею. Пахнет солью и сыростью — немудрено, ведь море совсем рядом. Идти приходится на четвереньках: за несколько тысячелетий огромные плиты успели основательно врасти в землю. Хотя скорее всего изначально своды галереи и не были очень высокими: люди были гораздо меньше — вспомните хотя бы рыцарские доспехи в музеях, в них влезет не каждый тринадцатилетний мальчик. Что уж говорить про людей пятитысячелетней давности! Им-то, возможно, такие галереи казались высокими и просторными. Как бы то ни было, но нам, людям двадцать первого века, приходится беречь головы. В полный рост можно распрямиться только в конце галереи, в маленьком зале, и то если рост у вас не выше среднего.
На панно, установленном неподалеку, нарисован план галереи и обозначены две плиты, на которых высечены загадочные рисунки. Однако увидеть их невозможно: в галерее царит мрак, и только изредка кое-где сквозь щель между потолочными плитами пробивается лучик солнца. Пробираться приходится на ощупь, отчего галерея становится еще более таинственной: неожиданно поворачивает, так же неожиданно оканчивается. Однако нащупать плиты с рисунками мне удалось. Более того, удалось их сфотографировать со вспышкой. И только когда фотографии были отпечатаны, я смогла узнать, что за послание оставили нам древние скульпторы.
Что обозначают орнаменты из галереи Керере — неизвестно, однако один из них до боли напоминает традиционный мотив бретонской вышивки. Надо полагать, что местные кустари испокон веков повторяли орнамент, когда-то увиденный при свете факела в подземных галереях. Рассказывают удивительные вещи: например, на одной из плит дольмена в Локмариакере изображена половина какого-то животного. Вторая половина находится на плите дольмена острова Гавриниз (что в переводе с бретонского значит «козий остров»), который отстоит от Локмариакера на четыре километра. Ученые предполагают, что это две части одной, когда-то расколовшейся четырнадцатиметровой каменной стелы, которую поделили между собой два храма. Только неизвестно, на чем можно было везти такую тяжесть по морю до самого острова Гавриниз?
…После кромешной темноты летнее солнце ослепляет. Такое впечатление, что это было путешествие во тьму веков в буквальном смысле этого слова.
Все было сделано очень вовремя: вслед за мной в путешествие по таинственной галерее отправилось одно семейство. А ближе к обеденному времени у входа выстроится целая очередь — и так до конца курортного сезона. И кто знает, какие фантазии придут в головы посетителям? Увидят ли они процессии друидов и кровавые ритуалы? Или все же поверят археологам и станут представлять диких людей, одетых в шкуры? Что верно, то верно: любопытство людей не иссякнет, пока древние камни умеют хранить свои тайны.
Глава 5. Как святой Патрик друиду голову разбил
Итак, после лирического отступления на тему дольменов и менгиров вернемся к друидам. Вряд ли они бы так будоражили фантазию наших современников, если бы это жреческое сословие не исчезло, оставив нам множество вопросов без ответов. Конечно, сейчас найдется немало людей в разных странах, в том числе и у нас, которые называют себя друидами и преемниками древних традиций. Но современные «друиды» (их называют еще неодруидами) — это что-то вроде клубов исторической реконструкции, появившихся в девятнадцатом веке. Сейчас я хочу продолжить рассказ об исторических друидах.
Судя по произведениям Цезаря и других античных авторов, они пользовались огромным влиянием и обладали исключительными привилегиями:
«Друиды обыкновенно не принимают участия в войне и платят податей наравне с другими, — пишет римский полководец. — Вследствие таких преимуществ многие отчасти сами поступают к ним в науку, отчасти их посылают родители и родственники. Там, говорят, они учат наизусть множество стихов, и поэтому некоторые остаются в школе друидов до двадцати лет» (Записки о галльской войне, VI, 14).
Насчет стихов советую запомнить, это нам позже пригодится. Пока что речь пойдет о том, что стало с друидами, когда они начали терять былую власть и могущество. Об этом-то нам известно достаточно много. В Галлии друиды были ярыми противниками римлян, периодически возглавляли антиримские восстания и потому с точки зрения римских властей подлежали уничтожению как класс. При этом причиной искоренения друидической религии часто называли практику кровавых жертвоприношений, которые, как мы уже видели, действительно имели место. Но как обычно бывает, масштаб этих жертвоприношений был сильно преувеличен в пропагандистских целях.
«Все галлы чрезвычайно набожны. Поэтому люди, пораженные тяжкими болезнями, а также проводящие жизнь в войне и в других опасностях, приносят или дают обет принести человеческие жертвы, — пишет Цезарь. — …Некоторые племена употребляют для этой цели огромные чучела, сделанные из прутьев, конечности которых они наполняют живыми людьми; они поджигают их снизу, а люди сгорают в пламени» (Записки о галльской войне, VI, 16).
Эти колоссы из прутьев веками будоражат воображение читателей, а тем более писателей. На старых гравюрах и современных рисунках можно увидеть плетеных великанов размером с приличный небоскреб, в котором сотни людей задыхаются в дыму и обугливаются в пламени. Наши современники не отстают и живописуют ужасы друидизма во всей красе.
Воображение авторов рисует ужасающие картины: и тебе многометровые колоссы (странно только, что друиды были знакомы с современной метрической системой, которую их потомки — французы придумали в конце XVIII века!), и невинные люди, которые выпадают с их верхних этажей и летят вниз подобно старушкам из рассказа Хармса…
Однако простой здравый смысл заставляет задуматься: нет ли тут некоторого преувеличения? Цезарь сообщает о том, что чаще всего в жертву богам приносили воров, грабителей и других преступников (что вполне правдоподобно, за такие вещи в те времена везде либо казнили, либо калечили). А если преступников не хватало, то
А как было на самом деле? Поскольку тема жертвоприношений (непременно человеческих и, конечно же, массовых) не оставляет в покое впечатлительные умы уже как минимум два тысячелетия, на этом моменте придется остановиться особо. Данные археологии не подтверждают свидетельство Цезаря, или, говоря не научным, а простым языком, никаких следов гигантских жертвенных чучел не обнаружено. Обнаружено вот что: могильники с погребальной утварью, то есть предметами, которые должны были сопровождать знатных покойников в ином мире. В число этих предметов входили оружие, керамика, драгоценности, боевые или парадные колесницы. В святилищах находили кости людей и домашних животных, принесенных в жертву, но говорить о кровавых убийствах десятков и сотен людей не приходится.
Если так уж хочется кровавых подробностей, то можно рассказать об охоте за головами, только это был отнюдь не жреческий, а воинский ритуал, кое-где на нашей планете еще существующий: воин должен был не просто убить врага, а привезти с поля боя его голову (каким образом и зачем — расскажу в главе, посвященной воинам). Но как мы помним, друиды в боевых действиях чаще всего не участвовали, так что они тут ни при чем. Впрочем, поскольку в каждой мало-мальски интересной книге жестокие сцены просто необходимы, то я вам обещаю, что в этой главе насилие непременно будет.
Но сначала расскажу о том, что же нам известно о друидах Ирландии. Известно о них по сравнению с их галльскими собратьями много чего, причем — что особенно ценно! — от самих же ирландцев, а не от путешественников или завоевателей. В отличие от Галлии и Британии Ирландия обошлась без римского владычества и лучше сохранила то, что сейчас принято считать культурной самобытностью. Поэтому и друиды продержались там намного дольше. В Галлии они скорее всего исчезли уже в первые столетия римского владычества, деградировав до уровня деревенских колдунов и знахарей, а местные боги постепенно были переименованы на римский лад. Позже на смену многобожию пришло христианство, и знахари с колдунами стали еще менее уважаемыми персонажами, хотя продолжали существовать достаточно долго. Носителями учености и наставниками стали священники и монахи, а от друидов, по всей видимости, не осталось даже смутного воспоминания: хватало проблем с различными разветвлениями христианства: то одно, то другое объявлялось ересью.
В Британии, возможно, друиды продержались чуть дольше. Есть сведения, что аж в конце V века при дворе бриттского короля Вортигерна служили какие-то маги, но словом «друиды» их не называли, и кем они были в действительности, можно только догадываться.
В Ирландии же христианство столкнулось с учением друидов, что называется, лоб в лоб, причем столкновение было столь сильным, что синяками и шишками дело не ограничилось. Крестил Ирландию святой Патрик — реально существовавший персонаж, после смерти ставший героем множества легенд. Так что где факты, а где легенды — разобраться сложно, и дальнейшее мне придется излагать без комментариев в стиле «это было по правде, а то — нет». Подвергать сомнению деяния этого святого — значит насмерть обидеть всех ирландцев, а мне совершенно не хочется этого делать. Тем более что многие факты я возьму из «Исповеди», написанной самим святым.
Итак. В V веке в состоятельной бриттской семье родился мальчик, которого назвали именем Патриций или, как тогда произносили, Патрикий (у бриттов в те времена было много имен римского происхождения). Дедом мальчика был священник, а отцом — дьякон. В шестнадцать лет Патрик (как не лингвист не удержусь от замечания: окончания в это время бритты перестали произносить, поэтому хоть и писали «Патрикий», а говорили «Патрик») попал в беду: его захватили ирландские пираты и вместе с другими пленниками продали в рабство. По его собственным воспоминаниям, до этого случая сын дьякона не отличался особенной набожностью, но за годы рабства с ним произошла перемена. Он обратился к Богу и стал проводить дни и ночи в непрестанных молитвах, и через шесть лет голос в ночном видении сообщил ему, что он скоро возвратится на родину. Послушавшись голоса, Патрик сбежал. Каким-то образом ему, беглому рабу, удалось сесть на корабль, который плыл то ли в Британию, то ли в Галлию. Вполне возможно, что его взяли на корабль с коварной целью продать кому-нибудь еще раз. Что там в итоге произошло, не совсем понятно, но Патрик со своими спутниками очутился в Галлии, в безлюдной местности, которую он по житийной традиции назвал пустыней. Разумеется, таких пустынь, которые описываются в Библии, в Галлии не наблюдалось, но что было, то было — после варварских набегов когда-то многолюдная страна был разорена и выглядела пустовато. Патрик неустанно молился, и Господь посылал ему и его спутникам пропитание.
Дальше происходят какие-то не совсем ясные события: Патрик снова попадает в рабство, но довольно быстро находит возможность вернуться домой, в Британию, откуда, уже став епископом, отправляется в Ирландию, чтобы обращать язычников в истинную веру. Вот тут-то ему и приходится столкнуться с тем, что далеко не все друиды радостно приняли крещение.
Для того чтобы увидеть ситуацию во всех красках, остановимся на том, как современные историки представляют себе ирландского друида V века от Рождества Христова. Здесь надо сказать, что быт и нравы ирландцев этого времени были весьма дикими даже по сравнению с Галлией времен Цезаря. Например, о знатных галлах известно, что они принимали пищу, сидя на полу возле низких столиков, а кушанья им подавали на блюдах или в мисках. Куски мяса они отрезали ножом (вилок тогда еще не было) и только потом отправляли в рот. Археологи находят столько галльской посуды и кухонной утвари, что музеи отказываются принимать все это на хранение. В результате, как признался мне один археолог, имени которого, конечно, я не назову, ему приходится нарушать закон и хранить битую галльскую посуду у себя дома. И то, наверное, жена недовольна…
В Ирландии ни о каких столах и прочей мебели речи не шло, а глиняные миски, плошки и прочая кухонная утварь были вообще редкостью и после святого Патрика. В легендах о короле Суибне, сошедшем с ума и превратившемся в дикого лесного человека, обросшего перьями, рассказывается о том, как сердобольный святой Молинг попросил свою кухарку поить блаженненького молоком.
«И вот как давала она безумцу то молоко: на заднем дворе вырыла она подошвой своей сандалии небольшую ямку в земле и наливала туда каждое утро молоко для Суибне. Он же подходил к ямке и становился на четвереньки, а потом выпивал все до капли» («Безумие Суибне», перевод Татьяны Михайловой).
Конечно, для кого-нибудь поприличнее чаши не пожалели бы, но, видимо, кому попало пользоваться посудой не полагалось. Это просто, как говорится, штрих к портрету. А сам портрет оппонентов святого Патрика был весьма колоритным. Историк Григорий Бондаренко, много лет посвятивший изучению ранних ирландских текстов, считает, что внешне тамошние друиды напоминали индейских или сибирских шаманов. Вот что он рассказывает:
«В довольно поздней средневековой ирландской повести «Осада Друйм Давгаре» Мог Руйт, мунстерский друид, носит пестрый головной убор из птичьих перьев и крыльев и шкуру бурого безрогого быка. Он поднимается в небо и исполняет нечто вроде шаманского боевого ритуала (однако речь идет о полете его тела, а не особой шаманской души)».
В одном из жизнеописании Патрика рассказывается, что первое его знакомство с пернатыми друидами произошло в то время, когда он впервые попал в рабство. Ирландец Мурьху, автор одного из первых житий святого, считает, что пираты продали юного Патрика в рабство друиду по имени Милух мокку Бойн. Однако сам святой об этом ничего не пишет (может, друид так плохо с ним обращался, что и вспоминать не хотелось?).
Но вернемся к тому моменту, как Патрик, уже будучи епископом, отправился в Ирландию в качестве миссионера. Итак, он прибыл в Темру (ее называют иногда также Тарой), самое главное поселение на всем острове, центр королевской власти. В то время там правил верховный король Ирландии, которому подчинялись остальные короли. Звали его Лойгуре, сын Ниалла. При дворе короля находилось множество мудрецов-друидов, а также предсказателей. Два друида были особо приближены к королю. Их звали Лотрох и Лукет Маэл. Маэл — это скорее прозвище, оно означает «лысый, бритоголовый». Дело в том, что друиды особым образом выбривали голову; позже эта прическа превратилась в особую тонзуру ирландских монахов.
Эти двое действительно были толковыми предсказателями, потому что, как рассказывает автор жития: «с помощью своего магического искусства часто предрекали, что вскоре придет в их страну из-за моря чужой обычай». Их пророчество, записанное, конечно же, много позже, звучало так:
Под столом подразумевался алтарь, который в древних церквях стоял в западной части церкви. Несмотря на то что записан этот текст был уже после того, как бритоголовый Патрик пришел из-за моря, по мнению исследователей, он мог быть создан и до появления святого. И раньше в Ирландию проникали христианские миссионеры из Галлии и Британии, поэтому друиды наверняка прекрасно понимали, что рано или поздно новая религия вполне может заменить старую. Можно представить себе, насколько им была неприятна мысль о том, что со сменой религии место возле короля займет не друид, а священник. Одним словом, конфликт был неизбежен. Понятно, что авторы житий святого Патрика изображают друидов жестокими злодеями, но чисто по-человечески их тоже можно понять…
Самым известным эпизодом противостояния Патрика и друидов стало празднование Пасхи, совпавшее с местным праздником Бельтайн, который приходился на первое мая. Ключевым моментом этого праздника было ритуальное разжигание огня. Возжечь священный огонь должны были королевские друиды.
Для этой цели король Лойгуре и его свита, в том числе друиды, прорицатели и заклинатели, встретились ночью в Темре. И только было они собрались сделать все как надо и зажечь огонь со всей торжественностью, как — вот незадача! — увидели, что святой Патрик уже стоит с горящими пасхальными свечами. Король расценил это как явное неуважение к себе и к местным обычаям, друидам такой поворот событий тоже не понравился. Король захотел узнать, какой такой человек посмел зажечь огонь. Далее, чтобы не увлечься, не буду пересказывать этот эпизод, а процитирую более спокойного коллегу-историка Григория Бондаренко, который рассказывает о происшествии без прикрас:
«Только двое его могущественных друидов, Лохру и Лукет Маэл, могли сказать ему, кто зажег этот огонь. Вместе с этими друидами Лойгуре отправился к Патрику. Лохру начал разговор с Патриком и при этом поносил христианскую веру. Патрик же призвал Господа и просил, чтобы этот друид немедля умер. Тут же друид поднялся в воздух, упал, стукнувшись головой о камень, и мозг его разлетелся в разные стороны».
С современной точки зрения как-то не очень красиво получилось, но для древних ирландцев самое то, что надо. Григорий предупреждает читателя: «разбитые головы и разлетающиеся брызги мозга врагов мы встретим позже и в традиционной светской древнеирландской литературе».
Пораскинув мозгами друида, приближенные короля, видимо, решили, что христианский бог сильнее, и некоторые из них прямо там и уверовали. Правда, первое время отношение к Патрику было не самое дружелюбное.
Когда на следующий день в Темре состоялся праздничный пир, туда явился Патрик. Никто из собравшихся королей, князей и друидов не встал, чтобы его поприветствовать. Исключением стал главный филид короля по имени Дувтах (филиды — это ученые и поэты-сказители в древней Ирландии, о них позже я расскажу в подробностях). Он, видимо, хорошо запомнил ночную сцену. Вместе с Дувтахом пировал молодой филид Фиакк, который также уверовал во Христа, впоследствии крестился и стал епископом. Филиды очень быстро сориентировались в ситуации и стали первыми последователями Патрика, многие из них приняли монашеский обет, а другие заняли довольно высокие позиции в церковной иерархии. Не совсем понятно, считались ли филиды частью друидического сословия или были независимой корпорацией. В первом случае, возможно, филидами называли тех друидов, которые приняли христианство, а во втором случае получается, что филиды могли частично конкурировать с друидами и примкнули к Патрику из этих соображений. Ясно только одно: в ранних ирландских текстах друидов и филидов то и дело путают.
У святого Патрика остался только один достойный противник — друид Лукет Маэл. Сначала этот бритоголовый попытался отравить Патрика, да ничего не вышло. После этого Лукет Маэл вызвал епископа на поединок. Правда, собирались они не драться, а выяснять, чьи магические способности сильнее. Друид вызвал снегопад, покрывший белым ковром равнину Темры. А Патрик сделал так, что снег растаял. Тогда друид вызвал тьму, а Патрик ее рассеял. В общем, какое бы пакостное колдовство друид ни выдумывал, святой все равно рассеивал его чары и восстанавливал порядок. В конце концов соревнующиеся стороны так увлеклись, что друид заживо сгорел в огне, вызванном Патриком. Больше серьезных соперников у миссионера не осталось.
С тех пор начинается история христианской Ирландии, но друиды исчезли далеко не сразу. Физически их никто не истреблял, и некоторые короли продолжали пользоваться услугами придворных жрецов. Другое дело, что многие друиды (или филиды?) добровольно принимали новую веру. Видимо, она больше соответствовала духу времени. Хотя кто сейчас разберется во всех причинах…
Тем не менее ирландские хроники свидетельствуют, что и через сто лет после Патрика королевские друиды помогали правителям в военных делах, создавали так называемую «друидическую ограду», защищавшую воинов в бою. Известно, что в 561 году друиды создали такую защиту для короля Диармайда мак Кербала. Благодаря чему погиб только один воин короля, да и то потому, что по неосторожности выскочил за пределы невидимой ограды. Король Диармайд, видимо, был одним из последних правителей, поддерживавших друидов и хранящих старые традиции. Он даже попытался возродить ритуальный пир Темры и был последним королем, которому удалось провести этот пир. По всей видимости, к церкви он относился не очень доброжелательно, и ее представители отвечали ему полной взаимностью. Известный далеко за пределами Ирландии святой Колум Килле поддерживал военных противников Диармайда, и его защита оказалась намного сильнее друидической.
Постепенно, шаг за шагом христианство вытесняло старую религию. Процесс был долгим и в целом мирным (если не считать пасхального инцидента с Патриком). А друиды со временем оказались на задворках общества, которое в них более не нуждалось. Ирландские законы VII–VIII веков говорят о друидах как о сословии, которое продолжает существовать, но уже не пользуется прежними привилегиями. «Вместе с филидом-сатиристом и разбойником, — пишет Григорий Бондаренко, — друиду полагалась помощь при болезни на уровне крепкого фермера, не больше». По законам того времени и друиду, и разбойнику полагалось одинаковое наказание за проступок: семь лет на хлебе и воде. И это при том, что формально друиды все еще считались благородными людьми!» Вскоре о самом сословии друидов забыли. Как пишет все тот же автор: «Часть друидов вошла в корпорацию филидов-«поэтов», а другая, меньшая, насколько мы можем судить по ранним ирландским законам, превратилась в изгоев и маргиналов общества, прозябающих на окраине обитаемого мира».
Воображение рисует печальную картину: там, где кончается земля и под скалистым обрывом плещется беспощадное море, горит костер. Он зажжен не для того, чтобы выполнить древний ритуал: старый бездомный друид просто хочет согреться. Он суетится, подкладывает веточки, чтобы суровый ирландский ветер не задул чахлое пламя. Он кутается в когда-то добротную, но уже наполовину истлевшую одежду, чтобы спастись от пробирающей до костей сырости. Его глаза слезятся то ли от едкого дыма, то ли от мысли о том, что когда-то представители его профессии сиживали на пирах у королей, и даже самые могущественные правители не принимали важных решений, не посоветовавшись с друидом. А теперь что? Теперь все уже забыли о тех временах… И всякий может обидеть старика, который пытается удержать древнее знание, ускользающее, как вода между пальцев.
Впрочем, это где-то уже было: кажется, у Андерсена, в сказке про девочку со спичками. Поэтому не стану заниматься плагиатом, скажу только, что со временем о друидах повсюду забыли, и ничего с этим не поделаешь. Забудем о них и мы и перейдем к следующей главе.
Глава 6. Цари, короли, обидные стихи и несгораемые кровати
О друидах пришлось говорить много и долго, но кельтское общество было довольно пестрым. Цезарь, рассказывая о том, что в Галлии, мол, было всего три сословия: друиды, всадники и все остальные, несколько упрощает ситуацию. А уж говоря о том, что «все остальные» были абсолютно бесправны и находились на положении рабов, попросту кривит душой. Вполне возможно, что ему выгодно было изобразить своих противников, знатных галлов, людьми жестокими и бездушными, нещадно эксплуатировавшими собственный народ. Данные, полученные от археологов и те, которые можно извлечь из ранних ирландских текстов, дают несколько иную картину. Помимо двух знатных сословий — жрецов и военной аристократии, существовала прослойка ремесленников, которые пользовались в обществе немалым уважением. Например, особым почетом окружены были кузнецы, которых вряд ли можно было назвать бедными и угнетенными. Но начнем рассказывать все по порядку. Итак, как же было устроено общество у древних кельтов?
Обычно под обществом подразумевалось то, что в Ирландии называли tuath; в Галлии подобное слово тоже существовало, сохранилась основа teut- или tout-, входившая в состав имен собственных (вспомним бога Тевтата или Тоутата). Как бы поточнее перевести это? Часто для обозначения этого самого
Во главе племени стоял царь или король — называйте как хотите, хотя уже сложилась традиция: если мы говорим об античном мире, то называем правителя царем, а если о Средневековье — то королем. Поэтому в Галлии у нас будут цари, а в Ирландии короли, но суть от этого не меняется: по-галльски правителя назовут rix, по-древнеирландски ri — это слова родственные. В Галлии во времена Цезаря царская власть кое-где уже была отменена: дружившее с Римом племя эдуев управлялось племенным советом, похожим на римский сенат, а руководил им человек, называемый вергобрет (верховный судья), которого путем голосования избирали сроком на год. Такое нововведение возникло под римским влиянием и, насколько известно, больше нигде у кельтов не встречалось.
Что же должен был делать король и чего он делать не имел права? Как бы высоко ни стоял он над своими подданными, его власть была жестко ограничена законами. В отличие от многих древних обществ, где правитель мог быть одновременно и главным жрецом, в Галлии и древней Ирландии (и на других территориях, где жили кельты, предположительно тоже) существовало четкое разделение власти на священную и мирскую. В обязанности царя-короля входило поддержание порядка в стране, а общаться с богами и устанавливать связи с иным миром — это уже было не его дело.
В раннем Средневековье в Ирландии существовало такое понятие, как «правда короля». Если она соблюдалась, то земля, которой он правил, была благополучна, давала щедрый урожай, а люди — счастливы, то есть сыты и здоровы. Король должен был быть справедливым к своим подданным, щедрым, удачливым и, разумеется, красивым. Последнему моменту ирландцы уделяли особое внимание: считалось, что король, у которого имеется какой-нибудь физический или даже косметический недостаток, не может обеспечить стране благоденствие. Странно, скажете вы. А ведь в этом есть нехитрая логика: если уж о себе не можешь позаботиться и быть в хорошей физической форме (а красота — это прежде всего здоровье), то куда ж тебе такому страной-то управлять?
История донесла до нас массу случаев, когда, получив увечье в бою, король вынужден был сложить с себя полномочия и уступить место другому правителю. Ирландский король Конгал Каех, правивший Уладом (современным Ольстером, он же Северная Ирландия), был укушен пчелой и ослеп на один глаз, в результате чего лишился власти. Этот факт засвидетельствован летописями и считается достоверным.
А вот следующий эпизод, конечно, вымышленный, но он очень красноречиво свидетельствует о том, насколько важно было королю сохранить свою красоту и насколько он оказывался уязвимым перед магической поэзией филида. Рассказывают, что филид Неде попросил у короля Кайера кинжал. Тот отказался, ссылаясь на то, что связан запретом, который не позволяет расставаться с этим кинжалом. Тогда Неде сочинил сатиру, то есть злобное стихотворение, насылающее на короля порчу. Сатира подействовала: на щеках короля вскочило три волдыря. А с волдырями — что за король?
Немудрено, что полученное увечье правители всеми силами пытались скрыть от окружающих. Рассказывают то ли реальный случай, то ли легенду о короле Фергусе мак Лети (неизвестно, жил ли он на самом деле или это персонаж преданий). Однажды он увидел морское чудовище, и его лицо исказилось от страха да таким и осталось. По закону он должен был быть немедленно низложен, но мудрецы решили, что этот досадный недостаток можно скрыть. Когда Фергус прибыл домой, к нему запретили подпускать полоумных и просто дураков, которые могли бы во всеуслышание сказать: «А король-то наш урод!» К тому же ни под каким видом правитель не должен был видеть собственное отражение. Поэтому ему предписывалось мыть голову, лежа на спине. В течение семи лет все шло, как и было задумано, король не покидал своего дома, и о его беде никто не знал. Но однажды рабыня, которая мыла ему голову, сдуру проболталась королю по поводу увечья. Фергус разгневался, убил рабыню на месте (правильно говорят, молчание — золото!), после чего отправился к озеру, где впервые увидел чудовище, но уже не испугался (терять-то нечего), а вступил с ним в бой. Ему удалось победить страшную тварь, но сам он умер от полученных ран.
Вообще быть королем в древней Ирландии — не такая уж завидная доля. Король был связан множеством запретов, или, как их называли, гейсов. Гейсы были не только у королей, но и у многих знатных воинов, по крайней мере такую картину нам рисуют ирландские саги. Нарушить подобный запрет было нельзя — это грозило гибелью нарушителю, а иногда и не только ему. И очень часто герои ирландских легенд попадали в мучительные ситуации, когда и нарушить запрет нельзя, и не нарушишь — плохо будет, как в истории короля Кайера, которому гейс запрещал отдавать кому бы то ни было свой кинжал. Гейсы были у каждого свои, но, кроме них, как считают историки, были и общие для всех королей Ирландии запреты, в основном связанные с тем, где королю можно находиться, а где нельзя. И только если король соблюдал все предписанные законами условия и не нарушал запретов, он мог рассчитывать на то, что его правление может быть успешным. При этом реальной властью король обладал только на территории своего туата, который должен был охранять от вражеских вторжений: и галльские племена, и ирландские постоянно хотели подчинить себе соседей, угнать друг у друга скот, увести людей в рабство и так далее.
Жизнь и быт правителей были, как правило, довольно скромными: даже в Галлии, которая испытала влияние богатого Средиземноморья, не существовало пышных дворцов и помпезных царских резиденций, а уж об Ирландии и говорить нечего. Даже в VII веке н. э. ирландские короли обитали в укрепленных домах, которые даже крепостями — не то что дворцами! — нельзя было назвать. Они мало чем отличались от крестьянских жилищ — разве что были окружены земляными валами. Даже жилище верховного короля в Темре отличалось, по мнению исследователей, от домов простых людей тем, что спали там не на соломе, а на деревянных нарах, которые назывались «несгораемыми», поскольку в отличие от соломенных постелей они не могли моментально вспыхнуть и горели медленно.
Вообще ирландцы в быту были удивительно нетребовательны, вероятно, именно поэтому уже в Средние века за ними закрепилась слава непревзойденных аскетов. И хотя то, что я расскажу дальше, не относится к жизни и быту древних кельтов (речь пойдет о средневековых ирландских монахах), кое-какое представление о том, что такое «хорошее жилище», с помощью этого примера можно составить.
В 1999 году мне посчастливилось участвовать в огромном международном конгрессе кельтологов в ирландском городе Корк. После рабочей части конгресса нам была предложена экскурсия на полуостров Дингл, где расположены различные памятники старины. Из окон автобуса я заметила то тут, то там посреди сельского пейзажа странные каменные штучки, издали похожие на ульи. Эти постройки были примерно человеческого роста, а может, и чуть меньше, имели форму колокола, и у каждой был небольшой вход. Что это, я сначала не поняла и подумала, что каменное нечто, наверное, как-то связано с сельским хозяйством. Мне рассказали, что действительно сейчас эти постройки иногда используют как загоны для скота, но изначально они были предназначены для людей. Старшие коллеги, специалисты по ирландской истории, объяснили, что это старинные кельи.
— Но как же там помещались монахи?! — удивилась я. — На мой взгляд, поместиться в этом улье можно, только хорошенько скрючившись.
— А они в них и нежили, — был ответ, — а только спали. Ну, может, в непогоду прятались.
— А спали как? В позе эмбриона?
— Именно так.
— Но это же ужасно неудобно!
— А зачем монахам удобство?
А действительно, зачем? Но я, честно говоря, все же слабо представляю себе, как можно спать, свернувшись в таком колоколе, где места не больше, чем в утробе матери перед самым рождением человека.
Но это были еще цветочки. Немного позже мы поехали посмотреть один из старинных ирландских монастырей. Я по глупости своей ожидала увидеть какое-нибудь мрачное строение, обнесенное высокой стеной, здание с кельями, куда можно будет войти и посмотреть, как жили монахи… Как бы не так! От монастыря остались одни развалины, но и они давали представление о том, как, собственно, жили эти самые монахи без всяких излишеств типа келий и трапезных. Для тех, у кого нет воображения, на территории монастыря имелся стенд с картинкой. Сам монастырь был на редкость маленьким, однако же в нем умудрялись проживать до трех десятков монахов. Обитали они в домиках, сложенных из плоских камней и похожих на те же кельи-ульи, только побольше. Ни о каких окнах речи не было, только маленькая дверь, в которую, по-моему, едва можно было пройти, согнувшись. В эти круглые постройки монахи набивались в количестве нескольких человек и спали вповалку то ли на соломе, то ли на шкурах. О мебели и посуде, конечно же, никто и не думал ввиду полного отсутствия и того, и другого.
— И как же они жили в таких условиях? — удивилась я.
— А нормально. Все остальные-то жили еще хуже.
— Куда уж хуже-то?
— Но ведь крестьяне жили в таких же домах, только целыми семьями, да вдобавок еще и держали в них скотину.
Тоже верно. Жить надо проще.
Поделиться книгой: