Тёмная легенда [любительский перевод]

Габриэль поднял ее руку и поднес к своему сердцу.

— Ты восхищаешься этим человеческим доктором, Франческа, я с легкостью могу прочитать это в твоем сознании, но не ошибайся, принимая это за любовь.

— Почему ты думаешь, что я не могу полюбить человека?

— Потому что ты моя Спутница жизни и для тебя существует только один мужчина. Теперь я здесь, Франческа. Конечно, я должен был оказаться здесь раньше, но сейчас-то я тут. Не позволяй страху заставлять тебя бежать к этому человеку.

— Я чувствовала привязанность к Брайсу очень долго, Габриэль. Это правда, что меня привлекала идея разделить с ним свои последние годы. Я заслуживаю некоторую видимость счастья за такую длинную жизнь. — Франческа не могла понять, почему чувствует вину. Она ничего не должна Габриэлю. Она не просила связывать их воедино, тем не менее, он сделал это. Она чувствовал себя загнанной в угол и смущенной.

— Ты наслаждаешься компанией доктора лишь потому, что разделяешь его интересы. Ты рождена целительницей. Он также исцеляет людей. Но эта общность — не любовь, Франческа. Привязанность, восхищение, дружба не добавляют любви.

— Если бы он попросил меня выйти за него замуж, Габриэль, то ты бы обнаружил его, живущим вместе со мной.

Черные глаза Габриэля скользнули по ее лицу. Очень нежно потянувшись, он поднял ее подбородок.

— Мне не нужно читать твои мысли, чтобы знать, как часто он задавал тебе этот вопрос. Ни один мужчина, человек или кто-либо другой, не стал бы тратить столь много времени, чтобы сделать тебя своей. Ты не любишь его, Франческа.

— Я не люблю тебя, Габриэль. Вот что имеет для меня значение. Я прожила слишком долгую жизнь, чтобы вступать в отношения после одного свидания, да и то лишь потому, что пожелала узнать, что такое секс.

Его глаза, смеясь, посмотрели на нее.

— Великолепный секс, — поправил он.

Ответом ему стала легкая улыбка, появившаяся на ее губах.

— Ладно, великолепный секс, — признала она. — Учти, я просто отдаю тебе должное. Все это время наш народ называл тебя ангелом света, а Люциана — темным ангелом. Я думаю, они были неправы, — она выдернула свою руку и отвернулась от него. — Я не буду возражать, если ты найдешь другую спальню, Габриэль. Не рассчитывай на слишком легкую победу в этом нашем сражении. Даже после того, что произошло между нами, я все еще решительно настроена осуществить свои планы относительно того, чтобы состариться. Я жила слишком долго и устала наблюдать, как другие умирают.

— Нет никакого противостояния, сладкая, — тихо прошептал он, смотря, как она уходит в ночь. У нее не было никакого шанса сбежать от него. Он был уверен в этом. Никто, ни человек, ни кто-либо другой, сейчас не сможет забрать ее у него. А его страховка, как ничто другое, помешает ей искать успокоения на рассвете. Он неслышно прошел через комнату к двери, где встал, уставившись на огни города. Их было так много. Город сверкал также ярко, как и небеса над ним.

Габриэль очень долго был заперт под землей, ему нужно было наверстать столько всего упущенного. Ему придется заново изучить Париж, узнать каждую улицу и каждое убежище на ней. Это было превосходное место для охоты на такого демона, каким стал Люциан. Скоро все начнется. Убийства, смерти, бесконечная охота и многочисленные сражения. Где-то там, в спящем городе, крадется безжалостный и беспощадный убийца. Никто не был в безопасности и не будет до тех пор, пока Габриэль не уничтожит его. Теперь, когда у него появилась Франческа, которую нужно защищать, Габриэль понимал, что на сей раз он должен победить. Он должен найти способ уничтожить своего брата. Если в прошлом он и колебался, испытывая ошибочную верность брату, то теперь он не имел права на такую роскошь. Франческа должна постоянно находиться под защитой. С тяжестью на сердце, он сделал три быстрых шага и взмыл в воздух.

Франческа неторопливо шла к больнице. Она любила ночь. Так же сильно, как тосковала по солнцу, по возможности ходить под ним, она обожала ночь. После захода солнца воцарялись мир и спокойствие, резко отличаясь от хаоса, часто царившего на протяжении дня. Она любила звуки ночных созданий, шорох крыльев над головой, который лишь немногие слышали. Это был тайный мир, частью которого она всегда была, и теперь Габриель требовал, чтобы она вернулась в него.

Как давно она не видела свою родину, Карпатские горы? На что это было бы похоже прогуливаться среди своего собственного вида? Глубоко зарываться пальцами в богатую исцеляющую землю? Она уже давным-давно отказалась от этой мечты. Почему он вернулся спустя все это время? Почему теперь? Что же все-таки она чувствовала к Брайсу? Смогла бы она отдавать свое тело так охотно, так полностью Габриэлю и действительно испытывать любовь к Брайсу? Габриэль бы не взял того, чего она не захотела бы отдать. Он мог бы заставить ее проснуться, испытывая желание к нему, мог даже посадить семена желания в ее тело до ее пробуждения, но она не была неоперившимся птенцом. Она не могла возложить всю вину на плечи Габриэля. Она могла бы остановить его или, по крайней мере, усложнить все для него. Нет, она не может возложить вину на Габриэля. Она хотела его чуть ли не с первого момента своего пробуждения с его кровью, циркулирующей в ее венах.

И что это значит? Что она является женщиной, которая может встречаться с более чем одним мужчиной в одно и то же время? Могла ли она любить Брайса? Если она действительно любит его, то почему не согласилась выйти за него замуж задолго до этого? Неужели Габриэль прав? Неужели она тянется к Брайсу, потому что с ним безопасно, и она его знает? Потому что он тот, кто никогда не будет властвовать над ней? Неужели в ней до сих пор живет испытавшая боль и унижение юная девушка? Она считала, что больше не способна на такие глупые чувства.

Она была связана с Габриэлем. Ее сознание было настроено на его. Ее тело жить не могло без его. Они были единым целым, тем не менее, у ее своенравного сердца, казалось, был собственный ум. Как это могло быть? Неужели она настолько стала человеком, что больше не может быть связана ритуальными словами? Нет, она чувствовала горящую нужду, ужасный голод, который только Габриэль мог удовлетворить.

Вздохнув, Франческа потерла ноющие виски. Она предает свои собственные убеждения. Она никогда не связывала себя с Брайсом, но в тайне надеялась, что у них есть шанс. Брайс немало заботился о ней, она ощущала его подлинную любовь всякий раз, когда они были вместе. Он не мог солгать ей, с такой легкостью она читала его мысли. Он будет расстроен, если она внезапно разорвет их отношения. Она позволила ему сочувствовать ей. Разве это не делает ее ответственной? Она чувствовала смущение и одиночество. И она невероятно устала так долго жить в одиночестве.

— Ты больше не одна, Франческа. Я здесь, чтобы разговаривать с тобой. Нет никакой необходимости чувствовать себя предательницей. Согласен, я вошел в твою жизнь неожиданно. Я не могу сказать, что счастлив, когда ты постоянно думаешь о другом мужчине и волнуешься об его счастье больше, чем о моем, но я все понимаю. Я все усложнил для тебя.

Франческа сморгнула слезы. Было нечто успокаивающее и невероятно интимное, когда кто-то другой говорил в твоей голове так нежно, шепча успокаивающие слова понимания и товарищества перед лицом внутреннего кризиса. Прошло много времени с тех пор, когда она в последний раз использовала такой способ общения. Голос Габриэля был могущественным инструментом, касаясь ее сознания, словно легкая ласка. Впервые за много веков она почувствовала, что больше не одна. Женщины ее расы нуждались в своих вторых половинках. Габриэль. Она на краткий миг прикрыла глаза. Почему он вернулся именно сейчас?

— Франческа! Слава Господу. — Брайс торопливо появился из алькова, расположенного за углом от входа в отделение неотложной помощи. — Я потерял полжизни, волнуясь за тебя. Кем был тот мужчина?

Рука Брайса обвила ее плечи, и она мгновенно почувствовала тяжелый вес неодобрение Габриэля. Карпатские мужчины не любили делиться своими женщинами. Габриэль ко всему был выходцем из Старого света. Он провел века своей жизни, преследуя демонов, защищая других. У него были инстинкты хищника, но также он обладал храбростью, изысканностью и элегантностью дворянина. Она чувствовал его борьбу за сохранение равновесия и понимания, когда сама его натура требовала уничтожить соперника быстро и эффективно. Прошло много времени с тех пор, как Франческа жила в его мире. Она почти позабыла то, как вели себя мужчины ее расы со своими женщинами. Покровительственно. Собственнически.

— Его зовут Габриэль, Брайс. Я сожалею, но я понятия не имела, что он там будет. Если бы я знала, то рассказала бы тебе о нем до твоей встречи с ним.

— Он смотрел на тебя так, словно ты его собственность, — Брайс прижал ее к себе, неожиданно почувствовав, как если бы он уже потерял ее. В ее глазах сквозила настороженность, которой раньше там не было. Франческа изменилась, но он не мог сказать как именно. — Он так и считает, правда? Кто он тебе?

— Он был моим мужем. Я считала его мертвым, — тихо и правдиво ответила Франческа. — Я была не меньше тебя шокирована, увидев его живым. Мне жаль, Брайс, я думала, что он ушел навсегда. Я понятия не имела, что он возвратиться. Я действительно все эти годы думала, что он мертв.

— Ты никогда не упоминала о муже, — Брайс был явно в шоке.

Она кивнула.

— Я знаю. Но это было очень давно, и я смирилась с его уходом. Его возвращение стало для меня потрясением, с которым я должна смириться. Все мы должны смириться.

Брайс с трудом сглотнул, расстроенный настолько заметно, что она автоматически успокоила его своим прикосновением. Он незамедлительно переплел свои пальцы с ее.

— Что это означает? Он же не может всерьез считать, что спустя столько времени может легко вернуться в твою жизнь? Ты знаешь, что я чувствую к тебе. Был ли он официально объявлен мертвым? Что это означает для нас?

— Честно, я не знаю о чем сейчас думать, Брайс. Я же говорила тебе, что нахожусь в полнейшем шоке. — Поскольку Франческа не могла заставить себя быть с ним нечестной, то продолжила говорить дальше. — Но это все меняет. Да и как иначе? Габриэль обладает огромной властью, и он совершенно точно не был официально объявлен умершим.

Брайс отошел от нее, его глаза скользнули по ее лицу с осуждением.

— Тебя все еще влечет к нему, я прав? — это было обвинение.

Франческа отвернулась от него, чувство вины захлестнула ее.

— Он был моим мужем, Брайс. Как ты считаешь?

— Черт возьми, Франческа! Ты должна была выйти за меня замуж давным-давно. Ты думала об этом и не вздумай отрицать обратное. Ну и что, что он вернулся? Он больше не является частью твоей жизни. — Неожиданно он замер. — Он ведь не остановился в твоем доме? Скажи мне.

Франческа молчала, ее взгляд старательно избегал его.

Брайс хлопнул себя по лбу.

— Франческа! Ты что, не в себе? Ты больше ничего не знаешь об этом мужчине. Где он пропадал все это время? Ты хотя бы знаешь, что он делал в последнее время? Могу поспорить, ты приняла его, словно ничего не произошло. Вполне возможно, что он был в тюрьме. Да, вероятнее всего, он был в тюрьме, — его ладонь на ее руке направила ее в госпиталь. — Это так, Франческа? Он сидел где-то в тюрьме, и ты просто не хочешь мне об этом говорить? Думаю, ты обязана была мне рассказать.

— Я была бы и рада тебе рассказать, но не могла вставить и слова, — запротестовала Франческа. — Где был Габриэль и чем занимался, это его дело, только его, и я не обязана тебе об этом рассказывать.

— Ты спала с ним, — заявил Брайс.

— Это также не твое дело, — она вздернула подбородок, ее глаза предупреждающе вспыхнули. Может Франческа и чувствовала вину, но она не могла позволить Брайсу или какому-либо другому человеку отчитывать ее. Она всегда была честной с ним, всегда. Не раз она советовала ему найти другую женщину, такую которая бы обожала его, как он того заслуживает. Франческа такой не была, и это печалило ее. Заставляло чувствовать себя неполноценной из-за того, что она не могла подарить свое сердце полностью и бесповоротно. Чувствовать, что что-то в ней было не так, какая-то неполноценность. Что ж, пусть будет так, Габриэль выбрал свой собственный путь, он счел ее менее привлекательной, жизнь с ней — менее удовлетворительной.

— Тебе не приходило в голову, что возможно все эти годы он жил с другой женщиной? У него вполне может быть где-то другая жена и даже дети, а ты об этом не знаешь? — злые слова вырвались у него прежде, чем он сумел их остановить.

От такого предположения ее большие глаза мгновенно полыхнули гневом.

— Это недостойно тебя, Брайс, — тихо заметила она.

— Франческа, пожалуйста. Не делай этого, — Брайс обнял ее рукой за талию, но как только он привлек ее ближе, то осознал, что пересек некую невидимую черту.

И она незамедлительно почувствовала неудобство, скованность. Она вдохнула запах его одеколона, и, хотя он был дорогим, ее стало немного подташнивать. Это было странно, ей всегда нравился его одеколон, хотя сейчас она думала лишь о том, как пах Габриэль, думала об его мускусном мужском запахе. Было ли это частью ритуала, единения? Делает ли это невозможным для нее прикосновение к другим мужчинам? Было ли это тем самым секретом, с помощью которого мужчины ее расы властвуют над своими женщинами? Она нетерпеливо провела рукой по волосам, обнаружив, что ее пальцы дрожат. Возможно, существует способ избавиться от влияния ритуальных слов. В конце концов, она сделала невозможное: нашла способ гулять среди людей под полуденным солнцем. Габриэль может и свел на нет ее достижение, но это не отменяет того факта, что она сделала то, что ни один карпатец никогда не делал.

— Я ничего и не делаю, Брайс. Я не знаю, что делать, поэтому не делаю ни единой вещи. Я не прошу тебя приостановить свою жизнь или ждать. Я постоянно твержу тебе, что ты должен найти милую девушку и остепениться. — Франческа отбросила волосы в сторону, нервным жестом, который редко демонстрировала.

— Я люблю тебя, Франческа, — безрадостно проговорил Брайс. — Я не собираюсь бросать все дела и искать другую женщину. Ты — единственная, кого я хочу. Не могу сказать, что мне нравится мысль о бывшем муже, остановившемся в твоем доме, но я не желаю, чтобы ты исключала меня из своей жизни, лишь потому, что думаешь, что я не справлюсь с этим.

Франческа покачала головой.

— Я не могу справиться с этим, Брайс. Ты не представляешь, как неловко я себя чувствую. Мне бы не хотелось говорить об этом прямо сейчас. Что если вместо этого, я для тебя осмотрю пациента?

Брайс взял ее за руку и замедлил шаг, не давая ей войти в больницу.

— Ты его любишь?

Франческа медленно выдохнула, желая быть как можно более честной.

— Как я могу, когда я не видела его столь долгое время? Я не знаю его. Я не позволяю себе узнать его, я не хочу узнавать его в данный момент. Могу сказать тебе лишь то, что считаю его храбрым и что восхищаюсь им как никем за всю свою жизнь. И он заслуживает хорошей жизни. Просто я не желаю быть ее частью.

Брайс молчаливо выругался.

— Ты ничего ему не должна. И меня не волнует, был ли он твоим мужем или нет. Ты говоришь так, словно считаешь, что чем-то ему обязана, но ты не должна ему абсолютно ничего. Мне все равно, был ли он секретным агентом и спасал мир. Он просто не может ни с того ни с сего вернуться назад и решить, что снова хочет тебя.

Габриэль вероятноспасал мир больше, чем один раз. А учитывая могущественного вампира, свободно разгуливавшего по городу, он еще раз защитит людей с огромным риском для своей собственной жизни. Он отказался от своего шанса на счастье, лишившись семьи, эмоций и красок жизни. Он рискует большим, чем своей жизнью, он рискует своей душой, даря как смертным, так и бессмертным безопасность. У него не было настоящей жизни, даже представители его собственного народа боялись его. Он был совершенно одиноким. Габриэль. Ее сердце переживало за него точно так же, как ее душа восставала против его власти над ней.

— Габриэль другой, Брайс, почему — я не могу тебе объяснить. К тому же у меня был трудный вечер, поэтому я прошу тебя отложить на время эту тему. Я не могу дать тебе ответ, который ты хочешь услышать, и если ты будешь давить на меня, мне придется сказать «нет», сказать, что для нас нет надежды и что нам лучше забыть об этом, — она потерла ноющие виски. — Так что там с твоим пациентом? Тебе нужна помощь или нет?

Брайс покачал головой, стараясь спрятать свое разочарование.

— Все в порядке, Франческа, пусть будет, как ты хочешь. Мы отложим этот разговор, но мне бы хотелось, чтобы ты выкинула его или отправила в один из тех приютов, которые ты всегда финансируешь. В одном из них должно найтись место для него.

Франческа прекрасно знала, что Габриэль вероятно был страшно богат. И не важно, как долго он проспал под землей, у него, по всей вероятности, были заначки золота или чего-то иного, равного по ценности для поддержания его жизни. Члены его семьи позаботились бы об его собственности ради него. А если бы у него ничего не было, то все карпатцы скинулись бы значительными суммами, чтобы облегчить его возвращение в общество. Это был их способ помощи друг другу во все времена, когда кто-нибудь в ней нуждался. В карпатском обществе богатство ничего не значило. Оно являлось общим, как средство для продолжения их рода, для сохранения в тайне их существования. У Габриэля еще не было времени, чтобы собрать то, что по праву будет его, но он это сделает. В любом случае, Франческа не могла поступить по-иному, кроме как жить по законам своего народа и разделить то, что имела с ним.

— Я попросила его найти собственное место проживания так скоро, как только он сможет, но я не собираюсь заставлять его покидать мой дом. Теперь рассказывай о пациенте или я ухожу, — она не шутила. Если Брайс начнет давить на нее еще сильнее, то она просто развернется, уйдет и не вернется в течение очень долгого времени.

Он узнал решительность в ее голосе.

— Ей четырнадцать лет, но она выглядит так, словно побывала в железнодорожной аварии. Рентген показал множественные переломы костей, некоторые были восстановлены врачами, а некоторые срослись неправильно сами по себе. Она практически находится в коме. Девочка смотрит на меня, но ничего не говорит. Я не могу даже сказать, слышит ли она меня. Она в ужасном состоянии. На ее спине несколько ужасно выглядящих шрамов и несколько, особенно плохих, у нее на кистях и руках, словно она много раз отбивалась. У нее такой вид, будто она неоднократно подвергалась побоям. Принес ее отец, грубый, противный человек, много не говорящий. Других родственников нет. Полицейские говорят, что он рецидивист, но насилия над ребенком за ним замечено не было. Не имея показаний ребенка, мы не сможем доказать садистских наклонностей отца, а она не говорит с нами. Он хочет забрать ее домой, говорит, что она умственно отсталая, но я так не думаю.

Франческа почувствовала, как ее сердце сдалось. Она ненавидела подобные вещи, на протяжении веков борясь над созданием безопасных убежищ для женщин и детей, тем не менее, этого всегда было недостаточно. Четырнадцать лет. Почему отец мучает и жестоко обращается со своим ребенком, в то время как ее раса отчаянно борется, чтобы сохранить своих детей? Защита женщин и детей для карпатских мужчин являлась превыше их собственных жизней. Это не имело смысла, но ее сердце истекало кровью по этой бедной девушке, у которой не было никого, чтобы защитить от единственного человека, который должен был любить ее сильнее всего.

— Имело ли место сексуальное насилие?

Брайс кивнул.

— Определенно. Этот ребенок так часто подвергался насилию, что становится тошно.

— Тебе нужна моя помощь, сладкая? — прекрасный голос Габриэля нежно прошелся по стенам ее сознания.

— Покажи мне ее, Брайс, — тихо попросила Франческа. — Ребенок подвергся жестокому обращению. Сейчас я собираюсь на нее взглянуть. Брайс сказал, что они подозревают отца. — Не думая, она передала ему всю информацию, предоставленную ей Брайсом. — Я буду в порядке.

— Надеюсь, ты позовешь меня, если в этом возникнет необходимость, — одновременно с тихой командой, ее незамедлительно наполнило тепло и спокойствие, она ощутила поддержку сильных рук, словно ей предстоит столкнуться с еще одним эмоциональным ударом.

Глава 4

Брайс распахнул дверь в палату молодой девушки и отступил, позволяя Франческе войти. К счастью, отца девушки на месте не было. Этот мужчина был головорезом, и Брайс его побаивался. Он пересек комнату и ласково улыбнулся подростку, которая, съежившись, лежала на кровати. Она не подняла глаз и не показала каким-либо другим способом, что заметила их приход.

— Скайлер, я бы хотел познакомить тебя со своей хорошей знакомой. Я знаю, что ты меня слышишь, Скайлер. Это Франческа. Она необыкновенная женщина. Тебе не стоит бояться ее.

Франческа наблюдала за Брайсом, замечая, какими нежными стали его движения, когда он приблизился к подростку. Это было одно из тех качеств, которое привлекало ее в нем. То, как он вел себя с детьми, с теми, кто был ранен и болен. Ему было не все равно. И это не имело ничего общего с деньгами, она бы об этом знала. Брайс действительно хотел делать все правильно, хотел помогать этим юным пропащим душам. Ее сердце наполнилось теплом, и она улыбнулась ему, проходя вперед, чтобы сесть на стул, который Брайс поставил рядом с кроватью.

— Привет, Скайлер. Твой доктор попросил меня прийти и навестить тебя. Я думаю, надо попросить его оставить нас, чтобы мы смогли побыть вдвоем. Только ты и я, — она кивнула в сторону Брайса.

Он наклонился, его рот оказался так близко возле ее уха, что она смогла ощутить его теплое дыхание.

— Я пойду караулить ее отца. Никто не знает, что он сделает, если застанет тебя здесь.

— Ты считаешь, он придет в ярость? — шепотом спросила Франческа, не желая, чтобы ребенок ее услышал. Последнее, в чем нуждалась девушка, — ужасная сцена с участием ее отца. — Ты ожидаешь его появления?

— Не так, чтобы очень скоро. Он обычно проводит это время ночи, напиваясь, — заверил ее Брайс. И подбадривающе подмигнув нереагирующему подростку, покинул палату.

Франческа окинула ребенка пристальным взглядом. Девочка лежала, свернувшись «калачиком», ее волосы свисали рваными прядями, словно кто-то безжалостно обкромсал их. На ее виске виднелся шрам в виде полумесяца, белый и тонкий. Все ее лицо было в синяках, глаза опухшими, а челюсть в некоторых местах отливала сине-зеленым.

— Значит, твое имя Скайлер, — Франческа понизила голос, сделав его мягким и красивым, скрывая под его серебристыми нотками принуждение.

Она взяла вялую, покрытую шрамами руку девочки в свою, одновременно потянувшись к ее сознанию. Ей нужно было исследовать воспоминания ребенка, увидеть произошедшее с ней, что заставляет ее лежать так неподвижно, так безжизненно и без надежды. И сразу же поток насилия и безнравственности захлестнул ее. Горячие слезы повисли на ресницах Франчески. Какое ужасное существование. Она почувствовала каждый удар, полученный ребенком, каждый ожог, каждое изнасилование, каждый акт жестокости, направленный на девочку, каждую пытку, физическую и моральную, словно это было сделано с ней самой. Шрамы были как снаружи, так и внутри, шрамы, которые со временем, возможно, и потускнеют, но никогда не уйдут насовсем. Ее собственный отец продавал ее другим мужчинам, регулярно избивал ее, если она сопротивлялась им, и наказывал каждый раз, когда она пыталась сбежать. Он бил ее, если она плакала, бил, когда мужчины возвращали ее, жалуясь, что она ни что иное как холодная деревянная кукла, отказывающаяся от сотрудничества.

Картины были ужасны: пальцы, проникающие в юное тело, руки, щупающие и сжимающие, пьяное мужское дыхание. Невероятная боль, когда они с силой проталкивались в тело, слишком маленькое, чтобы вместить их. Огромные, напоминающие кувалды кулаки, приближающиеся к лицу, ее маленькое тело, отброшенное на стену. Ночной кошмар продолжался и продолжался, показывая ужасную судьбу ребенка, невероятно юного, оказавшегося без помощи, без надежды. Запертого в душном жарком стенном шкафу, запертого в насквозь промерзшей ванной. Голодного, испытывающего жажду, знающего, что приближающиеся шаги означают, что все начнется сначала.

Франческа прижала одну руку к животу, когда все в ней свернулось в тугой узел сочувствия. На какой-то момент она испугалась, что ей действительно стало плохо. Этот ребенок не только пережил физический ад, но и полностью потерял желание сражаться. Франческа отодвинула в сторону глубокое отчаяние и двинулась дальше. Она хотела найти настоящую Скайлер, ту, которая существовала до того, как ее дух был изгнан из тела. Скайлер, которая когда-то была бойцом. Любила жизнь, поэзию, находила радость в окружающих ее вещах, простых вещах, точно так же, как и ее мать. Скайлер Роуз. Именно так назвала ее мать. Прекрасная роза без шипов. У нее был голос, которым она могла петь Небесам, но который ее жестокий родитель заставил замолчать. Этот мужчина был таким же злом, как и вампир. Хитрым, жестоким и совершенно испорченным. Само его существование отравляло жизнь Франческе. Он жил ради алкоголя и крэка[1]. Это была его жизнь, только его.

— Слушай звук моего голоса, Скайлер, а не слова, — Франческа переносила свой голос в сознание девочки, стараясь дотронуться до затаившейся, съежившейся от страха души. — Я не смогу солгать тебе. Я знаю, ты не хочешь возвращаться в этот мир, и не обвиняю тебя. Ты ушла из этого тела так далеко, чтобы не слышать и не видеть его. Чтобы больше не чувствовать, что он делает с тобой. Я могу исцелить тебя. Я могу забрать прочь то, что он проделал с тобой, шрамы на твоем теле. Я могу уменьшить влияние того, что было сделано с тобой, чтобы ты снова смогла зажить полноценной жизнью. Я даже могу сделать так, чтобы ты в будущем смогла родить ребенка, если пожелаешь. Ты сможешь завести свою собственную семью. Поверь мне только в одном, что превосходит все прочее: ты ни в малейшей степени не виновата в том, что случилось с тобой. Я знаю, он заставил тебя поверить, что ты ничего не стоишь, но правда в том, Скайлер, что он не мог вынести твоей естественной доброты. Сияя, твоя красота каждый день напоминала ему об его собственной больной порочности.

Поглаживая тусклые пряди нежными пальцами, Франческа наклонилась ближе к лицу девочки. Ей хотелось обнимать ее вечно, держать в безопасности и любить так, как она того заслуживает. Почему она не нашла этого ребенка раньше, прежде чем жестокий родитель причинил такой непоправимый вред? Франческа чувствовала слезы, бегущие по ее лицу, тяжесть сожаления, сдавившую грудь. Древние чувствуют боль, эмоции намного сильнее, чем зеленые юнцы. Франческе хотелось лечь рядом с девочкой и разрыдаться, но вместо этого она заставила себя заглянуть за боль, которую теперь они обе испытывали.

Она закрыла глаза и полностью сосредоточилась на подростке, ее собственное тело оставалось все дальше и дальше, пока она не стала сплошной энергией и светом. Тотчас же она двинулась, чтобы слиться со Скайлер. Юное тело представляло собой массу разорванных мышц, сломанных костей и избитых тканей. Внутренние шрамы были повсюду. Большая часть тела Скайлер казалась мертвой, словно ее дух покинул его давным-давно. Но Франческа знала, что это не так, она почувствовала связь с девочкой, знала, что ребенок слушает ее где-то глубоко в своем сознании. Маленькая забитая душа отреагировала только на принуждение в голосе. Франческа знала, что девочка замерла в ожидании где-то в тени, желая увидеть, говорит ли женщина правду. Да и как она могла поверить? Только странный, серебристо-чистый голос Франчески и тот факт, что она была «другой», привлек ее внимание.

— Малышка, — тихо прошептала Франческа, ее сердце болело. — Малышка, мне так жаль, что меня не было рядом с тобой раньше, но теперь я не оставлю тебя. Я всегда буду приглядывать за тобой, всю жизнь. Я прослежу, чтобы больше никто не причинил тебе вреда подобного этому. — Она придвинулась ближе к жизненной силе, которая, сжавшись в комочек, казалась такой маленькой. — Возвращайся назад и живи, Скайлер. Я могу вернуть тебе твою жизнь. Знаю, я не твоя мама, но я больше не позволю никакой боли приблизиться к тебе вновь. Я даю тебе свое слово, а оно дается не легко и не часто, — она придвинулась еще ближе, купая съежившегося, несчастного ребенка в своем свете, своем сочувствии, во всей силе своей доброты. — Поверь в меня, доверься мне. Знаю, я могу обеспечить тебе безопасность, чего никто никогда не делал. Услышь мой голос, Скайлер. Я неспособна солгать кому-то, подобному тебе. Я знаю, ты чувствуешь, что мои слова правдивы.

Ее голос подчинял себе, притягивая сломленный дух ребенка, как магнит. Она окутала подростка теплом и утешением, обещанием, что та больше никогда не столкнется жестокостью, которую представлял собой ее отец. Что она будет защищена от него на всю оставшуюся жизнь. А все, что от нее требуется — это вернутся назад. Всего лишь позволить себе поверить кому-то другому.

Франческа тихо произнесла исцеляющий ритуал на древнем языке, чьи слова были также стары, как само время, и одновременно начала трудиться изнутри, чтобы восстановить искалеченное тело Скайлер. Она работала быстро и тщательно, обращая особенное внимание на детали, не желая, чтобы какое-либо ужасное свидетельство избиения или насилия осталось в теле девочки. Через некоторое время она почувствовала диссонанс. И поскольку была с ребенком одним целым, то ощутила, как та отпрянула, внезапно начав излучать страх. Она испугалась не Франчески, нет. Во всяком случае, забитая душа неохотно, но шла к ней в поисках защиты. Создавалось ощущение, что ребенок почувствовал присутствие отца. Тот был где-то поблизости, в стенах больницы, приближаясь к плате.

Франческа уловила страх девочки. Было просто невозможно не почувствовать его, когда та была так напугана, а они были соединены. Франческе потребовался невероятный самоконтроль, все ее накопленное за века терпение. Она знала, что была могущественной и что с легкостью могла справиться с трудными ситуациями. Но она также понимала, что должна казаться человеком. Она приучила себя выглядеть человеком, приучила, чтобы ее реакции смотрелись совершенно нормальными. Она приучила себя даже мыслить как человек. Все эти предосторожности были необходимы, чтобы защитить себя от немертвых. Также это не позволяло отыскать ее карпатским мужчинам. Даже сканирование сознания указывало, что она человек, не карпатка. Она ни за что не хотела рисковать всплеском силы, который привлечет к ней внимание как представителей ее собственного вида, так и немертвых.

— Все в порядке, лапочка. Я не позволю ему дотронуться до тебя. Я знаю все, все-все, все те ужасные вещи, которые он проделывал с тобой. Полиция заберет его и запрет так крепко, что он никогда не сможет вернуться назад, — она еще раз воспользовалась своим голосом, чистыми нотками правды и честности, чтобы девочка не уходила слишком глубоко в себя, когда ее отец войдет в палату.

Франческа медленно вернулась в себя. И как всегда, когда она, исцеляя, покидала тело, Франческа чувствовала себя уставшей вплоть до изнеможения. Она поднялась со спокойной, неторопливой грацией, распахнула дверь и поманила Брайса внутрь.

— Это ее отец. Это он совершал все эти ужасные деяния против ребенка. Вызови полицию и убедись, что они незамедлительно прибудут сюда, чтобы арестовать его. Спроси Аргасси, воспользуйся моим именем. Скажи ему, я просила сообщить, что это чрезвычайная ситуация.

Брайс взглянул на Скайлер, все еще лежащую в позе зародыша, ее глаза были пустыми и мутными.