– Папа выглядит хорошо, но…
– А что не так?
– Я поговорила с палатной сестрой, когда уходила. Если папу действительно выпишут на следующей неделе, жизненно важно обеспечить ему полный покой. А мы обе знаем, что как только он вернется на ранчо, то сразу окажется в этом сарае и начнет бедокурить вместо того, чтобы вести себя как благоразумный больной.
– А то я не знаю! – сказала Лора и засмеялась. – И над чем же вы трудитесь в данный момент?
– Я реставрирую один портрет для Адама Дайзарта.
Мать неэлегантно присвистнула.
– Ты имеешь в виду того самого Адама Дайзарта?
– Единственного на свете. Папиного синеглазого мальчика.
– Значит, ты снова с ним встретилась после стольких лет. Ну, и каков он?
– Высокий, брюнет, незыблемо самоуверенный, как и ожидаешь от человека, у которого есть все.
– Он тебе не нравится, это очевидно. И неудивительно: ведь отец нахваливал его тебе на протяжении стольких лет, что у тебя просто обязано было сложиться предубеждение против него.
– Сегодня, когда навещала отца, я застала Адама у него в палате. Он принес папе огромную корзину фруктов и только что вышедший остросюжетный роман, – мрачно сказала Гэбриэл.
– Он женат? – спросила Лора.
– Нет. Только что порвал отношения с одной девицей.
– Откуда ты это знаешь?
– Он сам сказал мне.
– Значит, ты все-таки о чем-то с ним говорила.
– Он заходил вчера вечером узнать о папе. И сегодня утром – принес картину. И зайдет завтра, и будет заходить каждый день, пока я не закончу, чтобы следить за тем, как продвигается работа.
– В таком случае, дорогая, запроси с него целую кучу дерег за свою работу. Похоже, ты их заработаешь!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
На следующий день благодаря усилиям Гэбриэл с картины была удалена значительная часть загрязнения. Проверка полотна с обратной стороны подтвердила отсутствие серьезных трещин, и она закончила второй этап расчистки ко времени появления Адама Дайзарта, как раз когда ее оруженосцы прибирались перед уходом.
Гэбриэл так устала, что на этот раз поздоровалась с Адамом без враждебности. Она сняла свою бейсболку, провела рукой по волосам и жестом подозвала Адама к картине, наклонно лежавшей на подставке.
– На этой стадии наша таинственная леди выглядит даже хуже, чем в начале работы, потому что уайт-спирит, когда высыхает, оставляет белые пятна, – заговорила она.
– Но она пробуждается, – довольным тоном сказал Адам, зачарованно глядя на лицо, которое теперь яснее проступало на картине. Фиолетовые глаза девушки светились на темном фоне, и что-то в их выражении вызывало столь явственный отклик у ьсмотревшего на нее мужчины, что Гэбриэл бросила на него любопытный взгляд: интересно, всегда ли Адам Дайзарт испытывает такое чувство в ходе реставрационного процесса. Он с усилием отвел глаза от изображенного на полотне лица и посмотрел вниз, на целое море ватных тампонов, окружавшее верстак Гэбриэл. – Вижу, почистить пришлось порядком.
Она кивнула, задумчиво глядя на полотно.
– Но, как ни странно, характер загрязнения совсем не тот, какого я ожидала. Картина такого возраста обычно страдает от воздействия разводимого в каминах огня, свечей, сажи, табака, а иногда даже и жира от стряпни. На этой картине нет ничего подобного. Вы упоминали о чердаках, и я уверена, что наша леди пряталась именно на чердаке, покрываясь слоями пыли и паутины, с тех пор как была написана. Я начинаю думать, что она никогда не видела дневного света, пока не стали распродавать обстановку дома.
– Думаете, та, с кого писался портрет, сама спрятала его на чердаке?
– Или это сделал кто-то другой, по злому умыслу.
– Я узнал, откуда она – из небольшой усадьбы в Херефордшире, – сказал Адам, касаясь плечом плеча Гэбриэл, пока они вместе рассматривали портрет. – Дом был продан недавно, чтобы начать новую жизнь в качестве дома для престарелых. Последние несколько лет в нем жила одинокая пожилая леди.
– Бедняжка, – с чувством сказала Гэбриэл. Адам бросил на нее внимательный взгляд.
– Жизнь здесь в одиночестве действует на вас?
– Да, есть немного. – Она пожала плечами. – Хорошо еще, что сейчас лето и долго не темнеет.
– А Гарри знает об этом?
– Разумеется, нет! – Она пронзила его холодным взглядом голубых глаз. – И прошу вас ничего ему не говорить.
– Не хватало еще, чтобы я добавлял ему беспокойства, – отрезал он. – Я его очень люблю.
– И он тоже вас любит.
– А вам это не нравится.
От необходимости лгать Гэбриэл спасло появление Уэйна и Эдди с ключами от сейфа.
– Можно уносить портрет? – спросил Уэйн.
– Нет еще. Я сама все сделаю. А вы идите. Я и не заметила, что уже так поздно.
– Я помогу все запереть, – сказал Адам. – Если, конечно, вы мне это разрешите, – запоздало добавил он.
– Разумеется, – небрежно согласилась Гэбриэл. – Ведь это ваша собственность. По крайней мере вы будете уверены, что ваша леди останется в сохранности.
Адам не только проводил Гэбриэл в подвал, но и помог ей навести порядок, а потом обошел сарай, чтобы проверить, надежно ли все заперто на ночь.
– Не хотите ли чашку чая или чего-нибудь выпить? – испытывая неловкость, спросила Гэбриэл.
Его губы дрогнули.
– Хочу. Но не зайду, потому что боюсь сразу израсходовать тот небольшой запас приветливости, на который могу здесь рассчитывать. Кроме того, я знаю, что вы хотите успеть навестить Гарри.
Гэбриэл вежливо улыбнулась.
– Спасибо за помощь.
– Не стоит благодарности. Завтра я уезжаю в Лондон, а послезавтра опять заеду к вам, если это удобно.
Гэбриэл сказала, что он может смотреть на свою картину, когда захочет. Ей совсем не интересно знать, едет ли он мириться с резвушкой Деллой, подумала она.
Приведя себя в порядок, Гэбриэл пошла навестить отца. Она рассказала ему, как продвигается работа, намеренно углубляясь в детали, чтобы скрыть тревогу. Гарри Бретт выглядел неважно, хотя и пытался уверить дочь, что с ним все в порядке…
– Я поговорила с палатной сестрой, – сказала Гэбриэл матери во время их обычного разговора вечером по телефону. – Очевидно, он сегодня провел много времени на ногах и очень долго сидел в телевизионной комнате. Но она заверила меня, что в остальном у него все хорошо и нет никакой причины не выписать его на следующей неделе. Правда, я понятия не имею, как мне удастся заставить его вести себя благоразумно, когда он будет дома.
– Вообще-то, – как бы мимоходом сказала Лора, – у меня появились кое-какие мысли на этот счет. Летний коттедж Джулии на побережье Гоуэра свободен на пару недель. Я подумала, что могла бы временно сбежать с работы и свозить туда твоего отца на поправку. Если, конечно, ты не думаешь, что сама идея вызовет у него второй сердечный приступ.
Позднее, когда уже ложилась спать, Гэбриэл с удивлением размышляла о новом, странном повороте событий. Джулия Гриффитс стала деловым партнером Лоры Бретт вскоре после развода. В то время души в ней не чаявшие дедушка с бабушкой занимались маленькой Гэбриэл, пока ее мать и Джулия поднимали на ноги свое бюро по трудоустройству. Но Гэбриэл страшно скучала по отцу, а также по своим школьным друзьям в Пеннингтоне и каждые школьные каникулы возвращалась туда, словно птица к родному гнезду.
Потом отец продал их семейный дом в Пеннингтоне, переехал в «Хэйуордз-Фарм» к своей тетке, Шарлотте Хэйуорд, и превратил давно не используемые сараи в большую мастерскую для своего реставрационного бизнеса. После смерти тетки он унаследовал ее собственность. К тому времени он вернул Адаму долг, однако нанять дополнительный персонал в таком бизнесе было делом не легким.
Гарри Бретту было трудно угодить, когда дело касалось мастерства его работников. Элисон Тейлор, самая опытная его помощница, недавно ушла в декретный отпуск, и Гарри остался один на один с неудержимо растущей горой работы, так что последовавший вскоре сердечный приступ не удивил никого, кроме его самого.
И вот теперь Лора Бретт предложила свозить бывшего мужа на отдых, чтобы помочь его выздоровлению. Перспектива заговорить об этом с отцом не радовала Гэбриэл.
Сердце ее подпрыгнуло, когда поздним вечером раздался телефонный звонок. Подумав с ужасом, что это плохие новости из больницы, она трясущейся рукой схватила трубку.
– Мисс Бретт, это Адам Дайзарт. Извините, что звоню так поздно. Как сегодня самочувствие Гарри?
– Не очень хорошо, – сказала Гэбриэл, едва переводя дыхание и без сил наваливаясь на стол; сердце постепенно успокаивалось. – Если верить палатной сестре, у него получилась передозировка крикета по телевидению.
– Гэбриэл, не сочтите это за бесцеремонность с моей стороны, но я не могу не беспокоиться за вас.
Ее брови изумленно поднялись.
– Помилуйте, да с какой это стати?
– Потому что ночью вы здесь одна, а в подвале порядочно ценных вещей. Может, вы позволите мне помочь вам в этом отношении?
– И как же? – безучастно спросила она.
– У «Дайзартс» есть в Пеннингтоне стальная камера для ценностей. Если хотите, я мог бы каждый вечер перевозить туда ваши вещи. Безопасность гарантирую.
– Это очень любезно с вашей стороны, но я не беспокоюсь за картины. – Ей не давали спать потрескивания и стоны, словно сошедшие со звуковой дорожки фильма ужасов, а не бремя ответственности за произведения искусства.
– А нельзя ли, чтобы Уэйн или Эдди ночевали в доме, пока Гарри отсутствует?
– В этом нет нужды, – твердо сказала Гэбриэл.
– Ну, раз вы так считаете… Но все же звоните, если понадоблюсь. В любое время дня и ночи.
– Вы очень добры, – сказала она, застигнутая врасплох его словами. – Большое спасибо.
– Не стоит благодарности. Я сказал то, что думал. Спокойной ночи, Гэбриэл. Приятных снов.
Гэбриэл на этот раз спокойно проспала всю ночь и проснулась только тогда, когда зазвенел будильник. Поэтому чувствовала себя отдохнувшей и полной желания действовать, так что ко времени появления Уэйна и Эдди она была уже вся в работе, делая пробы на разных мелких участках у краев картины, чтобы определить, каким типом растворителя пользоваться для удаления поверхностного слоя краски. В конце концов она остановилась на своем любимом ацетоне, разбавленном уайт-спиритом, и смоченной им же подушечке, которая хорошо останавливает растворитель, если он подействует слишком быстро.
После нескольких часов труда был очищен лишь маленький кусочек полотна, но этого оказалось достаточно, чтобы вызвать волнение у помощников Гэбриэл.
– Там точно кто-то есть! – торжествующе воскликнул Эдди. – Вон тот розовый кусочек – это кожа?
Гэбриэл, с благодарностью приняв кружку с кофе, покачала головой.
– Нет, это часть платья – похоже, атласного. – Она вздохнула. – Жаль, что папа этого не видит. Он бы обрадовался.
Теперь, когда она удаляла саму темную, коричневатую краску, которой была замазана картина, Гэбриэл настолько увлеклась, что Уэйну пришлось напомнить ей о необходимости поесть. Она нехотя согласилась на сэндвич, а потом снова с головой ушла в работу, прерываясь только время от времени, когда то один, то другой из ее помощников приносил ей чего-нибудь попить. В половине шестого они сказали, что если она хочет успеть в больницу, то пора закругляться.
В больнице, ободренная благополучным видом отца, Гэбриэл с таким подъемом рассказывала ему о проделанной за день работе, что заставила его лукаво улыбнуться.
– Выходит, ты больше не против того, чтобы трудиться для Адама!
– Я это делаю ради тебя, папа, а не ради Дайзарта.
– Если не считать того, какое удовольствие приносит тебе самой процесс разгадывания тайн, скрывающихся под верхним слоем краски. – Он похлопал ее по руке. – Какие растворители ты применяешь?
И они погрузились в обсуждение технических вопросов. Гарри дал дочери весьма ценный совет о том, что делать после того, как объект будет полностью виден и она дойдет до лака. Только когда другие посетители стали уходить из палаты, Гэбриэл вспомнила о предложении матери.
– Папа, – начала она, – у тебя есть какие-нибудь соображения относительно того, что произойдет, когда тебя выпишут?
Он удивленно посмотрел на нее.
– Я вернусь домой, разумеется.
– Медики говорят, тебе нужен полный покой.
– Я буду паинькой, – пообещал он, но тут же озабоченно нахмурился. – Или это слишком обременит тебя? Ты и так уже взяла дело на себя, не даешь ему развалиться, пока меня нет.
– Суть совсем не в этом. Я давно хотела тебе сказать, папа. С работы я ушла.
Он с испугом посмотрел на нее.
– Из-за меня?
– Нет. Я уже какое-то время собиралась сделать такой шаг – Гэбриэл замялась. – Дело в том, папа, что тебе нужно поправить здоровье перед тем, как вернуться в «Хэйуордз». Приятные небольшие каникулы, морской воздух, покой и тишина.
– У меня почему-то такое чувство, что ты уже все устроила. Признавайся. Что ты там напланировала для меня?
– Это не я, а мама. Она… она предлагает тебе провести с ней пару недель в коттедже Джулии на Гоуэре, – выпалила Гэбриэл одним духом.
Голубые глаза Гарри Бретта прищурились.
– Ты уверена?
– Конечно, уверена, – терпеливо сказала Гэбриэл. – Что тут такого удивительного?
– Мы с твоей матерью очень давно не живем под одной крышей, – сухо сказал он. – И вдруг она ни с того ни с сего предлагает, чтобы мы провели вместе две недели?
– Мама звонит каждый вечер, спрашивает, как у тебя дела. Что мне сказать ей сегодня? Да или нет?
– А ты что посоветуешь?