Хок покопался в памяти, пытаясь вспомнить королеву, которую он соблазнил. На ум не пришло никаких имен, но он никогда не мог их вспомнить. Где-то, когда-то, Хок отбил женщину у этого мужчины. И теперь этот мужчина собирается поиграть в такую же игру с ним. С его женой. Часть Хока пыталась показать, что ему все равно, но с того момента, как он увидел Безумную Джанет сегодня, он понял, что он пропал — впервые в своей жизни. Он увяз глубоко, почти целиком, и если ее сияющие серебристые глаза заманят его в болото, он с готовностью отправится туда.
Что можно сказать мужчине, чью женщину ты соблазнил? Ему нечего было сказать кузнецу.
— Я не хотел нанести оскорбление, — наконец выдавил Хок.
Адам обернулся кругом и его улыбка была слишком широка.
— В любви все средства хороши. Ты все еще хочешь отослать меня отсюда?
Хок долго смотрел на него. Кузнец был прав. Что-то внутри него взывало к справедливости. Честные сражения должны вестись на равных условиях. Если он не сможет удержать девушку, если он уступит ее другому мужчине… Его гордость горячо сопротивлялась этому. Если его жена оставит его, неважно хотел он начать жизнь с ней или нет, и ради такого вот кузнеца, отлично, тогда легенда о Хоке будет спета совершенно в другом духе.
Но даже хуже этого, если он уволит кузнеца этой ночью, он никогда точно не узнает, предпочтет ли его жена, Хока Адаму Блэку. И это имело для него значение. Сомнения вечно мучили бы его. Ее образ, то, как она стояла сегодня, прислонившись к дереву и уставившись на кузнеца — ах! Это снилось бы ему в кошмарах, даже в отсутствие Адама.
Он позволит кузнецу остаться. И этой ночью Хок соблазнит свою жену. Когда он полностью убедиться в прочности ее привязанности,
Хок хладнокровно взмахнул рукой.
— Как пожелаешь. Я не буду настаивать на твоем отсутствии.
— Как я пожелаю. Это мне нравится, — самодовольно ответил Адам Блэк.
Хок медленно шел через внутренний двор, потирая голову, которая все еще болела от запойной пьянки на протяжении трех ночей. Обещание, навязанное королем Яковом, было выполнено. Хок женился на дочери Комина и этим выполнил последний приказ Якова. Далкит снова стал безопасным местом.
Хок надеялся, что пословица «с глаз долой — из сердца вон» на самом деле работает, и король Яков забудет о Далкит-на-море. Все эти годы он буквально выполнял извращенные распоряжения Якова, только для того, чтобы король требовал от него все больше, до того, как своим окончательным королевским распоряжением он лишил Хока последнего шанса обрести свободу. Почему это удивило его? В течение пятнадцати лет король получал удовольствие в том, что лишал его выбора, сводя его возможности к одному единственной — повиноваться своему королю или умереть, вместе со всем кланом.
Он вспомнил тот день, когда Яков вызвал его к себе, всего за три дня до окончания срока его службы.
Хок явился, его любопытство усилилось, когда он вошел в просторный тронный зал, где воздух был пропитан духом напряженного ожидания.
Считая, что это еще одна из махинаций Якова — и надеясь, что это не имеет ничего общего с ним или Далкитом — Хок приблизился к возвышению и преклонил колени.
— Мы устроили брак для тебя, — объявил Яков, когда шум в зале затих.
Хок застыл. Он чувствовал на себе тяжелые взгляды придворных, смотрящих на него с весельем, с насмешкой и с …. Жалостью?
— Мы выбрали наиболее подходящую, — Яков сделал паузу и злобно засмеялся, — жену, чтобы скрасить остаток твоих дней в Далките.
— Кого? — Хок выдавил из себя только одно это слово. Если сказать больше, то он выдаст себя, выдаст тот злобный протест, кипящий в его венах. Он не мог доверять себе и говорить, когда каждая его клеточка его тела кричала от сопротивления.
Яков улыбнулся и показал жестом Кровавому Комину подойти к трону, и Хок почти зарычал от гнева. Конечно, это не печально известная Безумная Джанет! Яков не заставит его жениться на сумасшедшей старой деве, которую Кровавый Комин держит в дальней башне.
Яков растянул уголки рта в насмешливой ухмылке.
— Мы выбрали Джанет Комин тебе в невесты, Хок Дуглас.
Придворные разразились тихим смехом. Яков радостно потирал руки.
— Нет! — Слово вырвалось у Хока с порывом воздуха, слишком поздно он попытался вернуть его назад.
— Нет? — эхом отозвался Яков, его улыбка моментально стала холодной. — Мы только что услышали твой отказ в выполнении нашего приказа?
Хок перевел взгляд на пол. Глубоко вздохнул.
— Нет, мой король. Боюсь, я выразился недостаточно ясно. — Хок сделал паузу и с трудом сглотнул. — Что я имел в виду, так это «нет, вы и так уже были слишком добры ко мне». — Ложь обожгла его губы и оставила во рту привкус обугленной гордости. Но Далкит будет в безопасности.
Яков хихикнул, весьма удивленный быстрой капитуляцией Хока, потому что он наслаждался, когда демонстрировал степень своих королевских полномочий. Хок с горечью отметил, что снова Яков имеет все преимущества на своей стороне.
Когда Яков снова заговорил, его голос источал яд.
— Если ты не женишься на дочери Комина, Хок Дуглас, мы сотрем все следы Дугласов в Шотландии. Ни одному отпрыску вашей крови не удастся уцелеть, если ты не сделаешь этого.
Это была та же угроза, которую Яков использовал, чтобы контролировать Хока Дугласа, и единственная, которая была так безжалостно эффективна, снова и снова. Хок склонил голову, чтобы скрыть свою злость.
Он хотел бы сам выбрать себе жену. Неужели он просил слишком многого? В течение пятнадцати лет службы, мысль о том, чтобы выбрать подходящую женщину, вернуться в Далкит, и воспитывать потомство вдали от развращенного двора Якова, помогала ему сохранить свои мечты, несмотря на попытки короля запятнать и уничтожить их, одну за другой.
Хотя Хок больше не был тем человеком, который верит в любовь, он верил в семью и клан, и мысль о том, чтобы провести остаток дней с замечательной женщиной, окруженным детьми, сильно привлекала его.
Он хотел прогуливаться по побережью и рассказывать истории своим сыновьям. Он хотел иметь прелестных дочерей и внуков. Он хотел заполнить детскую в Далките. Ох, детская — эта мысль ужалила его; эта новое выполнение приказа было гораздо более горьким и болезненным, чем все, что король ранее сделал ему.
И не будет никаких малышей — во всяком случае, законных — для Хока. Как он перенесет то, что он никогда не сможет подержать своего собственного ребенка?
Хок никогда не говорил о своем желании иметь семью; он знал, что если Яков узнает об этом, он уничтожил бы доже слабую возможность этого. Значит, Яков или каким-то образом догадался, или решил, что так как он сам не может взять в жены ту, которую хочет, то этого не сможет и Хок.
— Подними голову и посмотри на нас, Хок, — приказал Яков.
Хок медленно поднял голову и уставился на короля безжизненными глазами.
Яков изучил его и затем обратил свой сияющий взгляд на Кровавого Комина и добавил окончательную угрозу, чтобы гарантировать выполнение договора:
— Мы уничтожим также и Коминов, если этот приказ не будет выполнен. Ты слышал, что мы сказали, Кровавый Комин? Не подведи нас.
Лэрд Комин казался странно встревоженным приказом Якова.
Склонив колени перед двором Якова, Хок подчинил себе последнюю из своих мятежных мыслей. Он осознавал жалостные взгляды солдат с которыми он служил, симпатию во взгляде рима, удовлетворенную ненависть и самодовольные насмешки низших по положению Лэрдов, которые давно обижались на успех Хока у женщин, и принял тот факт, что он женится на Джанет Комин, даже если она будет беззубой, древней, сумасшедшей старой каргой. Хок Дуглас всегда сделает все что угодно, чтобы сохранить Далкит и его жителей в безопасности.
Мельница слухов производила бесконечные истории о Джанет Комин, сумасшедшей старой деве, содержащейся взаперти, потому что она была неизлечимо безумна.
Шагая по мощеному проходу, ведущему ко входу в Далкит, Хок громко рассмеялся над фальшивым образом Безумной Джанет, который он создал в своем воображении. Он осознал, что Яков очевидно знал о ней не больше, чем все остальные. Потому что Яков никогда не связал бы Хока с такой женщиной, если бы знал, какова она на самом деле. Она слишком красивая, слишком пылкая. Яков хотел заставить Хока страдать, и единственный способ заставить страдать мужчину рядом с такой женщиной — это невозможность коснуться ее, невозможность почувствовать вкус ее поцелуев и насладиться ее чувственным обещанием.
Хок не ожидал ничего подобного тому сияющему, роскошному существу со страстным характером, которое он встретил у кузницы. Он послал рима в самый последний день, чтобы жениться на девушке по доверенности, намереваясь полностью игнорировать ее, когда она приедет. Он довел до сведения каждого, что никто не должен встречать ее. Жизнь в Далките будет продолжаться, как будто ничего не изменилось. Он решил, что если она хотя бы вполовину так безумна, как утверждают слухи, то, возможно, она будет даже не в состоянии понять, что она вышла замуж. Он подумал, что несомненно сможет найти способ справиться с ней, даже если это приведет к тому, чтобы запереть ее где-нибудь, далеко от Далкита. Яков приказал ему жениться, но ничего не сказал о том, чтобы жить вместе с ней.
А потом он увидел «Безумную» Джанет Комин. Как разъяренная богиня, она хлестала его словами, демонстрируя остроумие, обрученное с неземной красотой. Он не мог вспомнить ни одной девушки, которая вызвала бы у него такой сильный, сжимающий голод, который он ощутил, когда ласкал ее глазами. Пока она ласкала своими этого проклятого кузнеца.
Слухи не могли быть более лживы. Если бы Хок смог выбирать для себя женщину сам, качества, которыми обладала Джанет — независимость, быстрый ум, соблазнительное тело и храброе сердце — были бы теми качествами, которые бы он искал.
Возможно, удивился Хок, жизнь все-таки может повернуться к лучшему, после всего.
Глава 7
Эдриен знала, что ей это снится. Одна безнадежно застряла все в том же ужасном кошмаре, который месяцами преследовал ее; в котором она убегала из темных пустынных аллей Нового Орлеана, пытаясь обогнать смерть.
И не важно, каких усилий ей стоило контролировать ход сна, она никогда не могла достичь в нем безопасности. Неизбежно Эберхард загонял ее в покинутый склад на Блу Магнолиа Лейн. Только один момент во сне значительно отличался от реальности, через которую Эдриен прошла наяву — в ее кошмаре она не успевала вовремя достать пистолет.
Она проснулась, дрожащая и бледная, ее лицо было покрыто маленькими капельками пота. И здесь оказался Хок, сидящий в ногах ее постели, молча глядевший на нее. Эдриен уставилась на него широко открытыми глазами. В сонном замешательстве ей показалось, что мрачное и прекрасное лицо Хока несет на себе следы дьявольской красоты Эберхарда, заставляя ее задуматься о том, каково различие между этими двумя мужчинами — если оно есть. После кошмара с участием одного смертельно привлекательного мужчины, проснуться и найти другого в такой тесной близости было слишком для ее измотанных нервов. Хотя она в сущности все еще не имела понятия о том, как она попала в шестнадцатое столетие, ее остальные воспоминания были прискорбно нетронутыми. Эдриен де Симон с мучительно ясностью помнила одну вещь — она не любит красивых мужчин и не доверяет им.
— Ты кричала, — поставил ее в известность Хок своим медоточивым голосом.
Эдриен округлила глаза. Разве обязательно ему произносить слова таким мурлыкающим голосом, каждый раз когда открывает свой совершенный рот? Такой голос может соблазнить слепую монахиню на отказ от обета целомудрия.
— Уходи, — пробормотала она.
Он улыбнулся.
— Я пришел только для того, чтобы посмотреть, не стала ли ты жертвой еще одной попытки убийств.
— Я же сказала тебе, что это не меня пытались убить.
Он осторожно сел, было заметно, что он ведет отчаянную внутреннюю борьбу с собой. Ее сознание прокручивало невольные остатки кошмара, когда легкий ветерок влетел в открытое окно и коснулся ее кожи. О господи, ее кожи! Она рванула шелковую простыню, в порыве раздражения пытаясь прикрыть почти обнаженную грудь. Проклятое платье, которое она нашла аккуратно уложенным на кровати — кем-то, кто, очевидно, имел меньше комплексов в отношении одежды по сравнению с ней — едва ли подходило для сна. Крошечные рукава скользили вниз по плечам, а нижняя часть платья собрана в складки, ярды прозрачной ткани объединялись в просвечивающую пену вокруг ее талии, едва скрывая ее бедра — и только в том случае, если она не двигалась. Эдриен крепко вцепилась в платье, пытаясь поправить его, не отрывая рук от простыни.
Хок застонал, и хриплый звук заставил ее нервные окончания дрожать от напряжения. Она заставила себя спокойно встретить его горящий взгляд.
— Джанет, я знаю, мы действительно начали свой брак не в самых лучших обстоятельствах.
— Эдриен. И я могу со всей определенностью подтвердить это.
— Нет, меня зовут Сидхок. Моего брата зовут Адриан[9]. Но большинство зовет меня Хок.
— Я имею в виду себя. Зови меня Эдриен. — В ответ на его вопросительный взгляд, она добавила. — Мое второе имя Эдриен, и я предпочитаю его.
Простая и легкая ложь. Она не могла надеяться, что все время будет откликаться на имя Джанет, так она когда-нибудь выдаст себя.
— Эдриен, — промурлыкал он, делая ударение на последнем слоге
— Ты можешь исправить это, если немедленно уберешься с моих глаз долой. Сейчас же. Кыш.
Она надежно зажала простыню в кулаке одной руки и помахала другой, прогоняя его. Он удивленно смотрел на ее действия. Когда он не двинулся с места, она попыталась отослать его снова, но он поймал ее руку на полпути.
— Что за дивные руки, — нежно прошептал Хок, поворачивая их ладонями вверх и покрывая медленными поцелуями чувствительную серединку. — Я-то боялся, полагая, что Безумная Джанет — безобразная мегера. Теперь мне ясно, почему старый Комин прятал тебя в башне все эти годы. Ты воистину серебро и злато в сокровищнице Комина. С потерей тебя богатство его сократилось неизмеримо…
— Ну все, с меня довольно, — оборвала его Эдриен, и Хок изумленно моргнул. — Послушай, Сидхок, Хок, или как там тебя зовут, все эти речи на меня не действуют. Если уж нам суждено маяться под одной крышей, давай сразу кое-что проясним. Во-первых, — она подняла руку, каждый раз выставляя по одному пальцу, и продолжила. — Ты мне не нравишься. Смирись с этим. Во-вторых: я не хотела выходить за тебя замуж, но похоже, у меня не было выбора.
— Ты вожделеешь другого мужчину! — мурлыканье сменилось грозным рыком.
— В-третьих, — продолжала Эдриен, обойдя вниманием его слова, — твои уловки самца меня совершенно не заводят. Пойми, ты не в моем вкусе…
— Зато Адам в твоем, верно? — челюсти его сжались, а в черных глазах полыхнула молния.
— Да уж побольше твоего, — солгала Эдриен в надежде, что это убедит его убраться из комнаты и оставить ее в покое.
— Так знай, ты его не получишь. Нравиться тебе это или нет — ты моя жена. Я не позволю наставлять себе рога!
— Тебе следовало
— Видно, надо было! — А может, он
— В общем, пойми, я
— Неужели я так тебе противен?
— Именно.
Он задумчиво посмотрел на нее. Затем обвел взглядом комнату. Изучающе оглядел потолочные балки. Но нигде не нашел скрытого ответа на свой вопрос.
— Девушки всегда считают меня самым привлекательным, — сказал он в конце концов.
— Может быть, в этом и заключается часть твоей проблемы.
— Прошу прощения?
— Мне не нравится твое отношение.
— Мое отношение? — глухим эхом отозвался он.
— Точно. А теперь, убирайся с моей постели и с моих глаз, и не разговаривай со мной больше этой ночью.
— Ты — самая дьявольская чертовка, какую я только встречал.
— А ты — самый пустой, неисправимый распутник из всех мужчин, которых я имела несчастье встречать.
— С чего ты взяла, что я именно такой? — удивился он.
— Мы можем начать с того, что ты был слишком пьян, чтобы появиться на собственной свадьбе.
— Это Гримм тебе сказал? Гримм ни за что бы не сказал тебе такое!
— Чума на мужскую солидарность. — Эдриен закатила глаза. — Все, что он собирался сказать мне — это то, что ты присматриваешь за восстанием. Полагаю, ты присматривал за восстанием в собственном животе. Служанка, которая отвела меня в эту комнату, до этого имела достаточно времени, чтобы рассказать мне кое-что. Все говорила и говорила, о том, как ты с тремя бочками вина и тремя женщинами провел неделю перед нашей свадьбой, пытаясь … ну, ты понимаешь, — Эдриен произнесла неразборчивое слово… — наружу твои мозги.
—
— Ты знаешь.
Эдриен закатила глаза.
— Боюсь, нет. Итак, что это за слово?
Эдриен внимательно посмотрела на него. Он дразнит ее? Его глаза светятся обманом? Эта полуулыбка, искривившая его прекрасный рот, могла бы абсолютно точно растопить простыню, в которую она вцепилась, не говоря уже о ее собственной воле.