– Поясните.
– Охотник умеет управлять своими возможностями и не вызывать подозрений до момента, когда нужно начинать действовать. А Смотритель, о котором вы вспомнили… У него есть одно значительное преимущество перед многими людьми, если не перед всеми.
– Было.
Невинная поправка прозвучала именно с той долей равнодушия, которая заставила Керра вздрогнуть и хрипло переспросить:
– Было?
– Он впустил в себя демона, – объяснил юноша, с явным удовольствием наблюдая за застигнутым врасплох собеседником.
– Он… этого не может… ни один демон не смог бы…
– Вы плохо слушаете. Впрочем, могу понять: волнение и все такое. Я сказал «он впустил в себя демона», а не «его захватил демон». Улавливаете разницу?
Вот это новость!
Последнее, что знал золотозвенник, была просьба о помощи, отправленная Иттаном. И никаких подробностей, кому и какая именно помощь понадобилась. А потом в исполнении озлобленной женщины прозвучал приказ об аресте. Конечно, судя по ярости бритоголовой Андары, на другом краю Дарствия должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, но чтобы настолько…
Зато теперь понятно, о чем просил охотник. Только все это очень плохо.
Неужели он не смог справиться сам? Верится с трудом. Как бы ни поступил Смотритель, чем бы ни было продиктовано его странное решение, против Иттана ему было не выстоять. Ни при каких условиях. И тем более если уж принятие демона было осознанным…
Их обоих ждала только скорая смерть.
– Вижу, известие вас расстроило? Не волнуйтесь, все уже кончено. По крайней мере, в отношении ваших посланников.
Конечно, кончено. Один попросту мертв, а второй…
Неужели с ним тоже что-то случилось?!
– По свидетельству Андары Присс со-Логарен разделение человека и демона прошло успешно. Правда, не совсем так, как предполагала сия достойная женщина. Вернее, совсем не так. Вам что-нибудь известно об исследованиях Цепи одушевления по вопросу управления демонами?
Керр кивнул, проглатывая очередной десяток заковыристых ругательств.
– И что вы о них думаете?
Вопрос снова был задан тоном, выражающим неподдельную заинтересованность, как будто юноша собирался принять какое-то важное решение, а потому нуждался в большом количестве мнений. Причем очень разных.
– Они могут помочь в войне с демонами, – выдавил золотозвенник сквозь зубы.
– Слишком осторожное заявление. Вас чем-то беспокоят эти новинки?
– Да.
Подтвердив вслух выстраданное предположение, Керр умолк. Впрочем, ненадолго. Всего лишь до следующего, еще более заинтересованного:
– Итак?
Пожалуй, его впервые так подробно расспрашивали о вещах, не допущенных к повсеместному упоминанию. Конечно, в мимолетных беседах то одно, то другое Звено невзначай намекало о далеко продвинувшихся исследованиях синих мантий, словно ожидая реакции, но Керр не торопился показывать свое истинное отношение к деяниям Андары. Даже сейчас. Даже если бы ему пообещали, что следующий ответ решит, жить золотозвеннику или умереть.
Даже выстраданный и ненавистный ответ:
– То, что создает Цепь одушевления, сравняет наши силы.
Человек, присевший на подлокотник кресла, правильно понял настроение собеседника, потому что спросил теперь уже напрямую:
– Что же в этом плохого?
– Оно сотрет грань между человеком и демоном. – Золотозвенник никогда не говорил о своих опасениях при свидетелях и не доверял бумаге, поэтому произнесенные слова даже ему самому вдруг показались нелепыми, но он все равно упрямо повторил: – Сотрет грань.
Юноша потер согнутым указательным пальцем щеку:
– А может быть, таков и должен быть конец пути? Слияние, полное и безоговорочное. Люди, наделенные почти божественной силой… Разве не замечательное будущее?
Он размышлял отстраненно, уже почти безо всякого интереса, скорее обреченно, будто перекресток сотни дорог превратился в тупик, по которому можно пройти еще несколько шагов, но потом только и останется, что разбить голову о стену. А еще он делал дурные выводы, возможно, именно потому, что многого не знал, и Керр многозначительно напомнил:
– Демонов не хватит на всех.
– А если хватит? – задумчиво предположил юноша. – Представьте, что их окажется ровно столько же, сколько людей. И каждый получит по своему собственному послушному исполнителю желаний. Чем не счастье?
О такой возможности Керр никогда не думал. По одной простой причине, понятной любому человеку, но именно поэтому часто остающейся в тени высокоумных рассуждений.
– А что потом? Будут рождаться новые люди. Непременно будут. Как поступать им?
– Ждать своей очереди.
– Терпение присуще не всем из нас. Вряд ли сын согласится подождать, пока отец умрет своей смертью и передаст фамильного демона по наследству. Так ведь и вся жизнь может пройти… Мимо.
Юноша прищурился, но его глаза каким-то необъяснимым образом все равно продолжали сверкать, пожалуй, даже ярче, чем прежде, когда в них отражались огоньки свечей.
– А вы терпеливы?
– Не знаю, – честно ответил золотозвенник. – Мне еще не предоставляли такого выбора. Предоставят – пойму.
– Что поймете?
– Какой я на самом деле.
– А есть варианты? – В голосе собеседника снова прорезался интерес.
– Надеюсь однажды оказаться человеком. Когда это понадобится.
– Человек… – Юноша встал и почему-то повернулся к Керру спиной, но и не подумал закончить беседу. – Что вы слышите в этом слове?
– Ничего особенного.
– Но оно чем-то важно для вас?
Никакого обвинения. Никакого наказания. Уже довольно долгое время было понятно, что наступивший день вовсе не Судный, только золотозвенник отчетливо чувствовал: настоящей казнью станет именно прекращение этого мучительного разговора. Совсем скоро. И если он не успеет услышать…
Нет, он должен успеть совсем другое. Успеть сказать.
– Каждый, кто живет в этом мире, – человек. У демонов тоже есть свой мир. По крайней мере, должен быть, иначе бы они никогда не помогали бы друг другу. И не воевали бы между собой. Но их мир не здесь. Он где-то… в другом месте. Там, куда нет хода людям. А если мы вынуждены жить только здесь и сейчас, значит…
– Значит?
Он все еще не оборачивался, но узкая спина, казалось, натянулась струной в ожидании ответа.
– Значит, последнее слово в любом споре остается за человеком. И только за ним.
– Кажется, это называется верой? – предположил юноша с непонятной нерешительностью в голосе.
– Да. Я верю. В людей.
Сказанное было правдой только наполовину. А может, меньше чем на треть. Но в конце концов, даже если он мог верить всего двоим в целом свете, она пока еще оставалась с ним, вера. Безграничная. И необъяснимая настолько, насколько ей обычно полагается быть лишенной разумных оснований.
Темноволосая голова качнулась, то ли кивая, то ли смертельно устав находиться на шее. А потом прозвучало скучное:
– Вас ждут дела.
Керр растерянно приподнял брови, забывая, что его гримасу все равно не увидит тот, кому она предназначалась. И конечно, не сдвинулся с места.
– У вас ведь много дел? Так идите к ним. Они ждут, – повторил юноша.
– Одна минута ничего не решит, – упрямо возразил золотозвенник.
– Думаете? – Он все-таки обернулся и снова сверкнул взглядом. – О чем мы еще не поговорили?
– Что случилось в Катрале?
– То, чего вы и добивались. Ваши посланники обнаружили беглянку. Правда, их усилиями до нее стало добраться еще сложнее, чем прежде, но это и к лучшему.
– К лучшему?
– Вы, конечно, знаете, что она одержима демоном. Только вряд ли догадываетесь, в чем состояло желание этой женщины много-много лет назад.
Намек был неприкрытый, и все же не слишком ясный, чтобы быстро добраться до разгадки собственными силами, поэтому золотозвенник спросил прямо:
– В чем?
– Она хотела жить вечно, – улыбнулся юноша. – Надеюсь, теперь вы можете представить себе всю… ценность этой одержимой.
О да, Керр представлял. Сотни лет жизни означали сотни лет… знаний. Обо всем. О тех же демонах, к примеру.
– И вы говорите, что теперь до нее не добраться?
– Что, заманчивая цель? – подмигнули золотозвеннику. – Пусть таковой и остается. Вам она не нужна.
– Но если кто-то еще узнает о…
– Вы же верите в людей, верно? Так дайте им возможность сказать свое слово.
– Каждому? – удивляясь собственной дерзости, уточнил Керр.
– Почему бы и нет? – пожал плечами юноша. – А демоны скажут свое. Как сумеют.
– В одном и том же споре?
– Все, идите уже, идите! – Он взмахнул руками, словно прогоняя золотозвенника прочь. – Никто не умер, если хотите знать. Этого достаточно?
Керр поклонился, чувствуя, что почему-то просто обязан это сделать, и отправился обратно. Туда, где его возвращения ждал длинноносый и весьма нетерпеливый молодой человек. Наверное, ждал. В это, по крайней мере, очень хотелось верить. А даже если и нет…
Все свершилось так, как и было задумано. Но, как и всякое прошлое, оконченный разговор теперь не имел ни малейшего значения перед переминающимся с ноги на ногу будущим, которое вот-вот должно было получить приглашение войти в жизнь золотозвенника. В так и не прервавшуюся, но совершенно новую жизнь.
Белое солнце в зените выгоревшего неба. Белые стены домов под бурой черепицей, растрескавшейся от монотонной бесконечной смены дневной лихорадки на ночной озноб и обратно. Лица, обтянутые кожей так плотно, что кажется: щелкнешь по ней пальцами – зазвенит. Впрочем, не жара в этом виновата. Разве только та, что скрывается в сердцах, мечтавших об отмщении и дождавшихся исполнения своей мечты.
– Властью, врученной мне…
Ее голос взмывает над площадью как птица, чтобы мгновением позже опуститься, накрыв всех присутствующих незримыми крыльями. Сильный, звенящий, как колокол, полный умиротворенной уверенности в правильном настоящем и праведном будущем.
Благороднейшая из благородных, блистательная Эвина Фьерде расцвела за прошедшие дни, как розовый куст. С чего вдруг? Она счастлива, вот и все объяснение. Счастлива тем, что обрела потерянное божество. Немногие мужчины смогли бы сейчас набраться смелости обратить на себя внимание некоронованной повелительницы Катралы, и всего лишь единицы дошли бы в своей дерзости до того, чтобы предложить женщине, вознесенной над толпой, спуститься вниз, на ложе, успешно уравнивающее всех в праве, дарованном нам от рождения.
Да, лишь немногие избранные. А я, вместо того чтобы завидовать или гордиться, смотрел на ту, что однажды по собственной воле разделила со мной ночь, и никак не мог понять, получил ли один из нас тогда хоть немного удовольствия.
Если бы пришлось вспоминать, легко назвал бы все места остановки своих пальцев во время путешествия по оливково-золотой коже. От первого до последнего. Припомнил бы все стоны, то ли тревожившие, то ли волновавшие мой слух. По минутам перечислил бы наши движения. Но даже самый искусный пыточный мастер не вырвал бы из меня признания о веренице чувств, наверняка неоднократно проносящихся по той спальне над нами и внутри нас.
Она достаточно красива и вполне умела, чтобы доставлять удовольствие. С виду. А кроме вида, у меня больше нет ничего общего с женщиной, стоящей на возвышении над помостом, где вскоре должно свершиться первое главное событие в жизни обновленного города: приговор и его исполнение.
Собственно, меня и привело на площадь перед кумирней только это.
Казнь. Смерть. Единственный доступный способ испытать сильные чувства. Ведь, в конце концов, подсудимый покушался на мою жизнь? Несомненно. Он враг, и я что-то должен почувствовать, когда его настигнет возмездие.
Надеюсь, что почувствую.
– Всем вам известны прегрешения стоящего здесь человека. И что же может послужить ему достойной карой?
Такие игры хороши, когда у судии есть возможность действовать по собственному усмотрению. Или когда осужденный преступник рассчитывает на снисхождение. А бывший верховный бальга, впрочем не лишенный пока своего багряного знака отличия и примелькавшегося всем горожанам черного как ночь одеяния, ничего не боялся и ничего не ждал.
Это было хорошо видно и по его лицу, уже запредельно равнодушному, и по расслабленным плечам. Наверное, если бы удалось заглянуть за спину Иакину Кавалено, я бы увидел и совершенно спокойно разжатые пальцы. Желал ли он умереть сегодня? Вряд ли. Но просить о помиловании или отсрочке казни не стал бы. Чтобы не давать повода для торжества своей давней противнице. Хотя… Ей больше не были нужны никакие поводы.
Обретение Катралой нового ийани прошло без меня, и слава Божу. Думаю, мне трудно было бы смотреть на коронацию или что еще здесь полагалось творить при восшествии демона на престол. Потому что мучительно было бы понимать: все те несколько дней, смешавшие воедино жизнь, смерть, любовь и ненависть, прошли зря. И шрамы, оставшиеся на телах и душах всех участников странного спектакля, были получены без толку.
Зачем меня притащили в этот пышущий страстями город на окраине Дарствия? Зачем вынудили вступать в сражения, то одно, то другое? Чтобы найти демона-беглеца, а потом благоговейно возвести его на престол?