По следам

— Благодарю вас! Собственно говоря, я еще не могу принимать поздравления, так как этот вопрос далеко еще не решен.

— Почему? Разве есть препятствия?

— Да, и самое важное препятствие в самой невесте: она не хочет выходить за меня замуж.

При этом наивном признании спутник фон Бэлова плотно сжал губы, как бы с трудом сдерживая смех, но ограничился тем, что серьезно произнес:

— Это просто невероятно!

— Не правда ли? — доверчиво спросил фон Бэлов. — И ведь я положу к ее ногам все, чего может пожелать девичье сердце. Вальтерсберг — чудное имение, с замком, парком и лесами; моей жене ни в чем не будет отказа; я готов даже проводить с ней зиму в резиденции, если она не хочет расставаться с теми, к кому привыкла.

— Так ваша избранница живет в резиденции? Вероятно она — придворная дама?

Фон Бэлов на минуту стал в тупик, услышав такое предположение, высказанное уверенным тоном, но быстро оправился и храбро ответил:

— Нет, артистка!

Теперь пришла очередь удивиться его спутнику; он даже остановился.

— Артистка? Уж не из придворного ли театра?

— Совершенно верно. Вы вероятно знаете ее, так как по-видимому хорошо знакомы с нашей резиденцией. Это — мадемуазель Валеска Блюм, кумир публики, первоклассный талант и ко всему этому — очаровательная девушка, одним словом — ангел!

Спутник фон Бэлова с внезапно омрачившимся лицом крепко сжал губы; его глаза гневно засверкали, и он сжал кулаки, точно собираясь спустить вниз по крутому спуску восторженного поклонника красивой артистки; но взгляд на добродушное лицо говорившего заставил его опомниться. Он только пожал плечами и молча пошел дальше.

Фон Бэлов ничего не заметил и продолжал говорить, чувствуя потребность высказаться и не обращая внимания на то, что его слова были обращены к совершенно чужому человеку.

— Вас это удивляет, не правда ли? Да, мне от родных тоже приходится слышать, что брак будет неравным, если барон фон Бэлов женится на актрисе мещанского происхождения; но я на это не обращаю никакого внимания. Репутация Валески Блюм безупречна; она хорошего происхождения (ее отец был преподавателем в гимназии в резиденции); живет она со старой родственницей и держит себя так, что самые злые сплетники ни в чем не могут упрекнуть ее. Что бы там ни было, я женюсь на ней.

— Но ведь она, кажется, не хочет вас, — вставил его спутник, справившийся со своей минутной вспышкой и смотревший теперь на дело с комической точки зрения.

— Да, она уже два раза отказала мне и теперь стремглав уехала в Зеефельд, вероятно из боязни, что я и в третий раз явлюсь с тем же, а я тут как тут! Ее тетка, старая мадемуазель Блюм, выдала мне секрет, и я тотчас выехал вслед за ними.

— Какая замечательная настойчивость!

Не заметив звучавшей в этих словах иронии, владелец майората принял их за чистую монету и даже почувствовал себя польщенным.

— Это — правда, я очень настойчив, — самодовольно ответил он. — Это — одно из моих главных качеств; поэтому я и не забочусь нисколько о неудовольствии родных, хотя они и грозят мне своей немилостью. Во всяком случае при дворе косо посмотрят на такой брак.

— Разумеется, — с горечью сказал незнакомец. — При нашем дворе в таких случаях указывают на родословные, как на нерушимый закон; но наше сердце — революционер, уничтожающий иногда и родословные, и традиции, чтобы с торжеством отстоять свое право.

— Совершенно согласен с вами! — воскликнул фон Бэлов. — Как вы это прекрасно выразили! Вообще вы мне нравитесь. Собственно говоря, кто вы такой? Вероятно живописец?

— Я? Нет! Почему вы так думаете?

— Потому что вы помешались на поэзии леса. Я нахожу ее в действительности очень неудобной, но против изображения ее на картине ничего не имею.

— Вы ошиблись, — с легкой усмешкой проговорил незнакомец. — Я вовсе не художник; до сих пор я был в военной службе, а теперь думаю заняться сельским хозяйством.

Фон Бэлов невольно обратил внимание на последние слова. «Сельское хозяйство» заинтересовало его, и он стал приглядываться к своему спутнику. Молодой человек имел представительную, даже аристократическую наружность, однако путешествовал пешком; но это не мешало Куно фон Бэлову почувствовать к нему расположение. Ему понравилась мужественная, серьезная наружность; кроме того незнакомец так участливо отнесся к нему, так дружески предложил показать ему дорогу, еще не зная даже, что ему выпала честь провожать самого владельца Вальтерсбергского майората.

— Сельским хозяйством? — повторил он. — И у вас вероятно нет еще никакого места, так как вы недавно оставили военную службу. Есть у вас какие-нибудь систематические сведения?

— По крайней мере надеюсь, что есть.

— В таком случае приезжайте ко мне в Вальтерсберг. Осенью освободится место помощника управляющего, очень хорошее место: триста гульденов жалованья, полное содержание и награда к Рождеству. Какого вы мнения об этом?

По губам незнакомца скользнула подозрительная улыбка, как будто он боролся с неудержимым смехом.

— Вы очень добры, — произнес он, — только я боюсь…

— Ну, если у вас недостаточно знаний, вы можете учиться! — перебил фон Бэлов, чувствуя себя обязанным придти на помощь застенчивому молодому человеку. — Мой управляющий — очень дельный человек; у него вы пройдете хорошую школу. Он немного грубоват; от тонких замшевых перчаток, какие вы носите, он скоро вас отучит, — они у нас не в моде. Вероятно он станет возражать против моего выбора, так как я беру вас без аттестата, без рекомендаций, но вы мне нравитесь, и это главное… Какую штуку однако выкинула опять ваша проклятая «поэзия»! Неужели мы должны здесь спуститься?

Эти слова относились к дорожке, круто спускавшейся в замечательно живописную лощину. Не имея привычки ходить по горам, фон Бэлов в нерешительности остановился, но его спутник постарался ободрит его.

— Это — последнее препятствие, которое вам надо преодолеть; спустившись вниз, мы прямо попадем на проезжую дорогу. Обопритесь вот так на мое плечо, и дело пойдет на лад.

— Да, так будет хорошо! — сказал владелец майората, очень довольный, что его новый служащий оказался в высшей степени полезным и услужливым человеком. — По-видимому вы хорошо свыклись с горами. Вероятно вы — здешний уроженец?

— Я родился в Розенбурге, близ резиденции.

— Ах, в герцогском увеселительном замке! Значить, вы — сын кастеллана или кого-нибудь в этом роде?

Тот, к кому относился этот вопрос, сделал легкое движение головой, которое могло означать и «да», и «нет»; фон Бэлов принял его за утвердительный ответ и дружески потрепал молодого человека по плечу.

— Мне это приятно; я очень дорожу тем, чтобы мои люди принадлежали к приличным семьям; в вас это сразу заметно.

— Вы можете быть вполне спокойны, моя семья вполне прилична, — с улыбкой ответил молодой человек. — Но вот наконец и проезжая дорога! Теперь вы не можете заблудиться; дорога ведет прямо в Зеефельд, куда вы дойдете в полчаса, а я пойду лесом.

— Пойдемте вместе по большой дороге, — проговорил фон Бэлов, которому хотелось еще поболтать. — Ведь вам также надо в Зеефельд, а кроме того вы могли бы взять от меня мой плед, — в эту жару так тяжело нести его!

С этими словами он снял с плеча свой плед и намеревался без дальних разговоров передать его своему будущему служащему, но тот сделал быстрый шаг назад и, выпрямившись во весь рост, окинул молодого барона каким-то странным взглядом.

— К сожалению, господин фон Бэлов, я принужден спешить и должен предпочесть кратчайшую дорогу. До свиданья в Зеефельде!

Он слегка приподнял шляпу и, сделав приветливый, но в высшей степени величественный жест рукой, как будто отпускал барона с аудиенции, зашагал обратно к лесу и вскоре исчез между деревьями.

Куно фон Бэлов с растерянным видом остался стоять посреди залитой солнцем дороги, с злополучным пледом в руках. Сообразив наконец, что произошло, он покачал головой и произнес вполголоса:

— Жаль, что я нанял его к себе!.. в нем мало почтительности!

Продолжая покачивать головой, он пошел вдоль по дороге и, обливаясь потом, благополучно достиг наконец Зеефельда.

* * *

Зебальд со своим помощником все еще находились в садике гостиницы, имевшем то преимущество, что из него открывался свободный вид на все окрестности. Они даже обедали в саду, чтобы иметь возможность оставаться на своем наблюдательном посту, не внушая никому подозрения, между тем как число подозрительных фактов все увеличивалось. Незнакомец, приехавший вслед за дамами, еще не возвращался из пастората, а так как туда нельзя было проникнуть, то и оставалось только «энергично наблюдать».

Куно фон Бэлов также сделался предметом этих «наблюдений», когда усталый, вспотевший и в отвратительном настроении, он предстал пред хозяином гостиницы. На этот раз Зебальд решил сам проследить за новоприезжим. Как будто нечаянно столкнувшись с ним в калитке, он с изысканной вежливостью принялся извиняться, сказав, что крайне сожалеет, что нечаянно толкнул уважаемого господина, что совершенно не имел такого намерения и приносит тысячу извинений.

Такая вежливость была очень приятна Куно фон Бэлову, только что пред тем оскорбленному недостатком почтительности; он охотно принял извинения, а это повело к разговору. Он начался с общих замечаний о красоте озера и окрестностей; затем собеседники перешли к вопросам о том, откуда и куда кто едет, и молодой барон тотчас поведал о всех своих злоключениях, ругая кучера, который обещал немедленно доставить в Зеефельд сундучок путешественника, а между тем его до сих пор не было и в помине. В конце концов фон Бэлов осведомился, не останавливались ли здесь две дамы в открытой коляске с массой дорожных вещей.

Зебальд насторожился. Этот человек был безусловно подозрителен: он ведь тоже кого-то отыскивал в этом уединенном местечке; но Зебальд был слишком хорошо вышколен, чтобы выдать чем-нибудь свое торжество по поводу такого важного открытия; напротив он с величайшей учтивостью дал требуемые сведения.

— Две дамы? Одна постарше, другая помоложе? Совершенно верно! Час тому назад они проехали здесь, и я видел, как они остановились у пастората, где, без сомнения, находятся еще и теперь. Вы вероятно познакомились с ними в дороге и желаете навестить их?

— Конечно я хочу отыскать их! — воскликнул фон Бэлов. — Но сперва я должен привести в порядок свой туалет… Боже мой, ведь сундук-то мой не здесь! Я даже не могу переодеться, а в этом костюме невозможно явиться к ним!

Лесная «поэзия» действительно сыграла скверную шутку с элегантным дорожным костюмом барона. Светлые брюки носили явные следы сырой и местами болотистой почвы, с которой владелец майората несколько раз спотыкаясь приходил в невольное соприкосновение; колючие кустарники, сквозь которые ему приходилось продираться, также не пощадили его сюртука, сделав большую дыру на правом рукаве. Только теперь сознал он всю глубину своего несчастья и ужаснулся.

— Мой сундук! Где мой сундук? — с отчаянием повторял он. — Проклятый кучер наверно не смотрел за ним; его, может быть, украли, а у меня здесь ничего нет, кроме испорченных брюк и разорванного рукава! Где хозяин? Я хочу послать кого-нибудь за сундуком, он мне необходим!

Зебальд старался успокоить его, объясняя, что кучер не мог не опоздать, так как ему надо было еще починить сломанный экипаж, но фон Бэлов не хотел ничего слышать. Его выводила из себя мысль, что весь его гардероб пропал и он не может переодеться. Позвав хозяина, он потребовал человека, которого мог бы послать за сундуком, и комнату, где можно было бы немного привести в порядок костюм.

К счастью и то, и другое оказались налицо. Хозяин, радуясь неожиданному посетителю, быстро побежал вверх по лестнице, чтобы привести в порядок последнюю из свободных комнат; фон Бэлов последовал за ним, не обращая больше внимания на Зебальда, который горел нетерпением продолжать разговор. Снизу было слышно, как владелец майората принялся рассказывать хозяину с начала всю историю своего падения, со всеми подробностями. Тогда Зебальд вернулся в сад, где его помощник делал вид, будто убирает со стола.

— Галлер, он у меня в руках! — заявил начальник торжественным шепотом.

— Опять подозрительный? — спросил Галлер, скромно державшийся в отдалении, но слышавший весь их разговор.

— Вернее сказать — самый подозрительный! Это без сомнения — тот самый сообщник, которого все ожидают и о прибытии которого так настойчиво осведомляются. Слышите, он также собирается в пасторат!

— Но он хочет сперва принарядиться, а для заговора в этом нет никакой надобности. Господин Зебальд, этот молодой человек совершенно не опасен: он без умолка болтает о сломанной коляске, о новом помощнике управляющего, о какой-то проклятой лесной поэзии, так что ничего нельзя понять; но никакого вреда от него не будет, для этого он слишком глуп.

Зебальд только пожал плечами, как всегда делал, когда помощник позволял себе не соглашаться с ним.

— Давно уже стараюсь я, Галлер, подготовить вас к высшей должности, а вы все дальше азов не двигаетесь; у вас нет ни малейшей способности соображать и делать выводы. Разве вы не видите, что так намеренно подчеркиваемая глупость — только маска? Уверяю вас, этот молодой человек, умеющий так прекрасно играть комедию, очень опасен, гораздо опаснее того, который хотел надуть нас своим штатским платьем, тогда как каждое его слово, каждое движение выдает в нем солдата. Впрочем опаснее всех эта Валеска Блюм, к которой они оба стремятся и которая по-видимому собирает в пасторате целый конгресс заговорщиков.

— Но ведь это — дама! — возразил Галлер, — и совсем молодая!

— Именно такие всего опаснее; вспомните Россию! Какую роль играют там женщины в заговорах! В их руках — все! Но довольно об этом; теперь нам необходимо предпринять рекогносцировку вокруг пастората, чего бы это ни стоило. Мне надо послать донесение его превосходительству, и я желал бы сообщить ему какой-нибудь осязательный результат. Итак, мы отправляемся в ту сторону на прогулку; берите с собой книгу и складной стул; может быть, нам удастся еще что либо заметить.

Через пять минуть Зебальд, с огромным зонтиком в руках, с биноклем на перекинутом через плечо ремне, направлялся к озеру с таким мирным видом, как будто действительно намеревался любоваться красотою ландшафта. За ним, с книгой и складным стулом, следовал Галлер; казалось, оба искали только подходящего места, чтобы присесть отдохнуть.

Маленький домик пастора, со своими зелеными ставнями и светлыми окошечками, смотрел так приветливо, что казалось совершенно невозможным допустить, чтобы в нем мог найти приют мрачный, кровавый заговор. С передней стороны к нему нельзя было безопасно подойти, так как неприятельская рекогносцировка тотчас была бы замечена; но с противоположной стороны дом примыкал к кладбищу, на которое можно было проникнуть, не возбуждая подозрений.

Зебальд с товарищем так и сделал; они принялись с большим интересом рассматривать могилы, читая все надписи, и все ближе подходили к той части каменной ограды, которая прилегала к дому пастора и была закрыта кустами бузины. Как раз над ними находилось открытое окно, сквозь которое можно было видеть маленькую, просто убранную комнатку, предназначенную по-видимому для приезжих, так как на маленьком столике стоял изящный ручной чемодан.

В комнате никого не было, но ключ в замке неожиданно щелкнул, и дверь отворилась. Зебальд, сделав знак товарищу, вместе с ним неслышно скользнул под бузиновый куст. Хотя им ничего не было видно, но они могли слышать все, что говорилось в комнате. Очевидно вошедшие убедились, что на кладбище никого нет, так как начали спокойно разговаривать около самого окна, оставив его открытым, и спрятавшиеся под бузиной могли отчетливо слышать каждое слово.

— Это совершенно бесполезно, Варнштедт, — произнес кто-то приятным, звучным голосом. — Все, что вы мне теперь говорите, я давно обдумал и решился не медлить более; все мирные средства исчерпаны, и нам остается только действовать насилием, если мы вообще намерены достигнуть цели.

— Но неужели нет другого выхода? — ответил другой голос, по которому подслушивавшие тотчас узнали неизвестного господина, остановившегося в гостинице; но теперь он говорил не так резко и отрывисто, а даже с оттенком почтительности. — Откровенно признаюсь, я испугался, когда получил ваше письмо, вызывавшее меня сюда, и узнал его содержание. Я все еще надеялся, что временная — хотя бы и притворная — покорность, спокойное выжидание…

— Выжидание? — с внезапной горячностью перебил первый. — Мы, кажется, довольно долго ждали, так долго, что нельзя больше терять ни одного дня. Герцог так спешит переговорами с королевским двором, что нам не остается иного выбора, и мы должны предупредить его, чего бы это ни стоило. Хотят довести меня до крайности, вот и увидят всю прелесть этой крайности!

— Но такая насильственная мера может повести к совершенно непредвиденным последствиям! — возразил его собеседник. — Еще раз прошу, обдумайте это, ва…

— Тише! Оставьте титулы и имена в покое! — перебил первый, понизив голос. — Не забывайте, что мы здесь инкогнито. Я нисколько не обманываю себя относительно последствий, но решился нести их. При дворе будет взрыв, причем взлетит на воздух, то, что казалось несокрушимым, как скала. Но — все равно! — дело идет о священнейшем праве человека, и это я буду открыто защищать пред целым светом, хотя и принужден сначала завоевать его тайно. Неужели вы откажете мне в своей помощи, Варнштедт?

— Нет, конечно нет! — тотчас последовал решительный ответ. — Я только счел своим долгом предупредить, высказав свои соображения. Но если ваше решение неизменно, я готов служить чем могу.

— Несмотря на опасность? Ведь вы можете пострадать за это.

— Несмотря ни на какую опасность!

— Благодарю вас, Варнштедт! Я знал, что могу рассчитывать на вас; вы — единственный человек, кому я безусловно верю. Боюсь, что о моем намерении догадываются; я чувствую, что за мной следят, и не могу положиться ни на кого из окружающих. Измена может в последнюю минуту испортить весь наш план; надо одним ударом положить конец всем этим ухищрениям.

— Догадываются о вашем намерении? — с тревогой спросил Варнштедт. — В таком случае ваш внезапный отъезд конечно не прошел незамеченным.

— Весьма вероятно, но в данную минуту никто не знает, где я, а, когда это станет известно, будет уже поздно. Я выехал вчера вечером, не взяв с собой никого; вышел на маленькой промежуточной станции и нанял почтовых лошадей, но отпустил их на предпоследней станции и сделал остальную часть пути пешком. Со своей стороны, Валеска также приняла меры предосторожности, и мне кажется просто невозможным, чтобы уже напали на наш след, если только моя оживленная переписка последних дней с зеефельдским пастором не возбудила подозрений.

— А его преподобие действительно согласен? Признаюсь, я в этом сомневался.

— Согласен! Мой старый учитель и друг не отказал мне в своей помощи. Мне стоило большого труда убедить его; у него оказалось еще больше возражений, чем у вас, но в конце концов он сдался. Значит, мы встретимся сегодня вечером, в назначенный час.

— В деревенской церкви?

— Нет, в маленькой часовне, вот на том холме. Она лежит уединенно, и мы можем незаметно пройти в нее из пасторского сада. Следует избегать всего, что может обратить на себя внимание в деревне; вот почему мы и выбрали вечерний час. Итак, будьте аккуратны; дамы также будут готовы ровно в семь часов.

После короткого прощанья один из разговаривавших по-видимому удалился, а другой оставался в комнате еще несколько минут — слышно было, как он ходил взад и вперед; потом дверь снова отворилась, замок щелкнул, и наступила полная тишина.

Переждав несколько минут, Зебальд с товарищем, под прикрытием кустов бузины, отправились в обратный путь и, достигнув озера, повернули в деревню. Бросив взгляд на залитую солнцем улицу, на которой не было ни души, Зебальд обратился к своему помощнику:

— Теперь, Галлер, главный преступник у нас в руках!

На кладбище у Галлера все время была внутренняя дрожь от страха, как бы не выдать своего присутствия каким-нибудь неосторожным движением; теперь, несмотря на солнечный зной, его всего трясло, как в лихорадке.

— Да, господин Зебальд, теперь мы захватим и его, и всю эту кровожадную шайку! Но ведь то, что мы слышали, просто ужасно!

Зебальд только пожал плечами.

— Я готовился к самому худшему, но действительность конечно превзошла все мои ожидания. Ведь это — не простое покушение на государственную измену, а вполне организованный заговор! Насилие над княжеским домом… не отступают ни пред какими крайностями… берут на себя непредвиденные последствия…

— И при герцогском дворе будет взрыв, и все должно взлететь на воздух! — с ужасом вставил Галлер. — Если б только знать, где спрятан у них динамит!

— Конечно в пасторате! Надо будет поскорее сделать обыск. Теперь уже нет никакого сомнения, что и пастор с ними заодно. Сначала я думал, что он — только невольное, слепое орудие в их руках и что его следует щадить; теперь же оказывается, что они совсем завлекли его в свои сети, и это всего ужаснее. Священник, которого звание обязывает защищать Господни алтари и троны светских властителей, — сообщник динамитчиков! До чего мы дойдем? В нашем несчастном отечестве происходят вещи куда хуже, чем в России!

Мрачно кивнув головой, Галлер оглянулся на пасторский дом, хранивший в своих недрах столько ужасов.

— Ах, если б только нам удалось увидеть в лицо начальника шайки! Жаль, что там, в кустах, нам нельзя было пошевельнуться! Но его голос я сразу узнаю. Что за кровожадное чудовище! Тот, другой-то, изо всех сил старался отговорить его, но он и слышать ничего не хотел. Он как раз выступит с динамитом и взорвет все на воздух!

— Разумеется! И при этом какой ужасный фанатизм! Вы слышали, как он собирался защищать священнейшие права? Итак, сегодня вечером состоится тайная встреча заговорщиков.

— И где же? В церкви!

— Это безопаснее, так как в часовню почти никто не ходит. Вы слышали, что и «дамы» также будут присутствовать там.

— И это называется «дамы»! — яростно проворчал Галлер. — Кровожадная сволочь! И притом Валеска Блюм так хороша, так хороша…