Помоги проекту - поделись книгой:
Лех опустил повинную голову
— Не убивайте, светлейший пан граф — только и смог выдавить из себя он
— Не убью. А ты опять грабить да разбойничать пойдешь?
— Истинный крест не буду! Истинный крест не буду, светлейший пан граф!
Если бы мог — Лех бы бухнулся на колени.
— Да ты не божись ты, не божись… — досадливо проговорил граф Ежи
Как же легко все таки люди становятся зверьми. Как дьявол вселяется, не иначе. Вот когда вывесили эти списки на ратуше[3] — кто что подумал? Что можно поживиться, и многие так подумали и пошли. С оружием, с факелами, с машинами. Листка бумаги подписанного неизвестно кем и вывешенного на ратуше — вполне хватило, чтобы люди превратились в зверей.
А что будет дальше — о том не подумали? А не подумали, как придется жить, когда будет разграблено все что можно разграбить? Не подумали о том, что тогда — начнут грабить и убивать друг друга, потому что закон — защищает всех, а беспредел — не защищает никого? И долго ли можно прожить грабежом? Когда кончится то, что можно грабить в Речи Посполитой — кто куда пойдет? В Австро-Венгрию? В Германию? Может быть — на Россию набегом, как в старые времена? И далеко ли так уйдете?
А никто не подумал, что беспредел — он всегда в две стороны работает? Что если они взяли машину, чтобы вывозить награбленное, и взяли факелы чтобы поджигать — то кто-то точно так же может взять в руки снайперскую винтовку, чтобы защитить свой дом? И колебаться не будет, потому что теперь — дозволено все и прав тот, кто первый успел выстрелить? Или думали, что беспредел — он вас не коснется?
Да нет, шановны паны! Тот, кто вступил на путь беспредела, тот кто начал жить по его законам — тот и сам должен быть готов в любую секунду стать жертвой беспредела! Вот так вот — и никак иначе.
— Ты мне скажи, пан Лех… Убивал ты кого-нибудь? — спросил граф
— Истинный крест нет!
— А не брешешь? В глаза мне смотри!
Лех и впрямь смотрел в глаза графа как побитая собака. Такие люди бывают — это просто дураки, живущие по принципу: все пошли — и я пошел. Все пошли грабить — и я пошел. Все пошли убивать — и я пошел. А потом получается еще, что они во всем и виноваты, потому что ума у них — на грош медный. Если в государстве порядок — то такие люди так и живут тихой законопослушной жизнью. А если нет…
— Не брешу! Истинный крест, никого не убивал, пан граф!
— А женщину? С женщиной вы что сделали? В глаза смотри!
— Какой женщиной, пан граф?
— Тут женщина была! В доме!
В глазах Леха просквозило удивление.
— Какая женщина?
— Молодая! Не прикидывайся!
— Та не было тут никого, пан граф. Дом то пустой был совсем, никого и не было. Ничего мы не делали ни с какой женщиной, вот вам истинный крест!
Граф Ежи прикинул — следов перестрелки он не видел. А оружие в доме было. Это могло быть и правдой.
— Сиди тихо. Не дергайся.
Ежи достал один из двух трофейных ножей, заодно подивившись его удобству, полоснул по тряпке, связывающей руки.
— Сколько вас было? Не считая тебя?
— Шестеро… нет, без меня пятеро, пан граф.
— Кто?
— Да местные все… Один только… из Варшавы.
— Вставай. Идешь впереди меня и ни звука. Если перестрелка начнется — падай и лежи ничком, пока все не кончится. И не пытайся сбежать. Как я стреляю — ты сам видел. А если не видел — то и не приведи Господь тебе это увидеть. Да… и оботрись чем-нибудь. Воняет от тебя… сил нет, хоть не дыши.
К дому они вышли, прикрываясь деревьями, можно было подойти почти что к самому дому, не вылезая под прицел. Заставив Леха отойти подальше и залечь, граф Ежи, прячась за деревом, долго смотрел на пространство между домом и мирно стоящей груженой Татрой, пытаясь уловить хоть малейший признак движения. Движения не было.
Граф перешел поближе к Леху
— Значит… видишь машину?
— Какую?
— Большую, ты совсем дурной?
— Да не…
— Вот бежишь сейчас до нее. Оружие не хватай, как добежишь — становись у борта с моей стороны. Если схватишь оружие или попытаешься скрыться — стреляю на поражение, понял? Если сделаешь все, как я сказал — слово чести, отпущу живым. И жди меня, все понял?
— Та понятно, пан граф.
— Тогда… три-два-один… пошел!
По сути граф Ежи сейчас пользовался своим пленником как живой приманкой — но ничего подлого в этом не было. Во-первых — это не он пришел грабить и поджигать — это к нему в дом пришли грабить и поджигать. Во вторых — если Лех сказал правду и их, считая его было только шестеро — значит, ему ничего не угрожает. Ну, а если он и на этот раз солгал — значит, получит то что заслужил.
Лех бежал неуклюже, как медведь, шумно, схватить оружие он даже и не пытался. Добежав до машины, он встал около нее и обернулся, словно ожидая приказа, что делать дальше.
Ничего. И никого. Не прогремел выстрел, не полетела граната.
Выждав немного, снова сменив винтовку на автомат вперед пошел и граф Ежи — осторожно, прижимаясь к стене. И в него никто не выстрелил. День клонился к закату, на лужайке, где обычно праздновали его день рождения, омерзительно воняло солярой и горелым мясом.
— Иди сюда! Иди в дом!
В вестибюле перестрелки не было, значит — почти наверняка Лех сказал правду. Бронислав скрылся, увел с собой слуг и Елену. И правильно сделал — против шестерых налетчиков они не смогли бы ничего противопоставить.
— Пошли обратно!
Вместе они подошли к большой, груженой машине.
— Ну, что? Я сам должен все это таскать? Складывай в вестибюле и аккуратно, ничего не сломай только!
Пока Лех, надрываясь и сопя, упорно таскал все разграбленное обратно в дом — граф Ежи собрал все оружие, какое только тут было. Он стал обладателем еще одного автомата, почти такого же как у него, только с деревянным прикладом, двух пистолетов, Орла и Кольта, американского — но под наш патрон, русского заказа, пистолета-пулемета, маленького и очень удобного, называющегося Скорпион с несколькими длинными магазинами и таким же прицелом как у него на автомате. У последнего была диковинная винтовка — североамериканская М25[4] с хорошим прицелом — но под патрон североамериканского же образца, непонятно откуда здесь взявшаяся. Заглянул он и в кабину Татры — но все оружие было на руках, там никакого оружия не было. Все то, что ему удалось найти — он оттащил на лужайку, подальше от дома и от Леха, трупы пока решил не трогать и к расстрелянной машине не подходить. Потом он просто сидел, прикрываясь машиной, и смотрел, как Лех таскает вещи обратно в дом.
— Готово… пан граф — наконец объявил он, тяжело отдыхиваясь.
— Это хорошо. Машина — чья?
Лех показал пальцем на одного из застреленных.
— Вот этого.
— А ключи?
— У него же.
— Забирай.
Незадачливый грабитель перевернул труп, порылся в карманах, достал ключи, протянул их графу Ежи
— Зачем они мне? Машина теперь твоя. Бери машину и сматывайся, пока я не передумал. И помни, какое обещание ты мне дал — не грабить и не убивать. Если нарушишь — рано или поздно ляжешь как эти. Беги к русской границе, поверь моему слову — там безопаснее всего теперь.
Когда Татра, фыркая мотором, выехала с поместья и скрылась за деревьями, граф Ежи посмотрел по сторонам, потом на трупы. Воняло уже нещадно, но лучше их оставить тут так как есть. Если кто еще захочет чем поживиться — то пусть знает, чем это может кончиться… да и зверью лесному тоже надо чем-то питаться. Лисы за пару ночей до костей обглодают, а хоронить этих у него не было ни сил, ни времени.
Потом он решил посмотреть, что с той машиной, которую он остановил точными снайперскими выстрелами. Держа пистолет наготове, он приблизился и…
Третья пуля попала грабителю точно в шею в районе третьего позвонка сбоку, перебив артерию и повредив позвоночник. Кровью было залито все — руль, приборная панель, сидение, ветровое стекло. На полу, на коврике была целая лужа крови, потому что погибший водитель машины навалился на руль и кровь вся стекла вниз.
Граф Ежи вытащил покойника из машины, стараясь не запачкаться… и отметил, что это похоже и есть тот покойник, про которого Лех говорил, что тот из Варшавы. Об этом говорила его реакция… прикрывшись дымом он сумел выйти с линии огня, завести машину и рвануть… если бы винтовка не низила — скорее всего, ушел бы, потому что пригибался как можно плотнее к рулю, а из-за брезента его не было видно, и стрелять приходилось наугад. Об этом говорило и то, что он был в форме без знаков различия и на нем был разгрузочный жилет. Их и в тюрьме разгромленной раздавали — но все же. Об этом говорило и наличие рации — единственной на шестерых. Об этом, наконец, говорило и его оружие — тот же самый Скорпион, на вид новенький почти — но на этом был и прицел, комбинация фонаря и лазера и глушитель. Самый настоящий, не самодельная банка, а заводской глушитель…
Обыскав карманы, граф нашел документы — паспорт на имя некоего Скидельского и удостоверение на то же имя. Удостоверение свидетельствовало, что пан Скидельский служит в безпеке[5] Армии Людовой. Оно то и было самым любопытным — самое настоящее удостоверение, мало того что заламинированное и явно отпечатанное в типографии — так еще и с QUERTY-кодом, с помощью которого можно через лазерный сканер прочитать всю нужную информацию. Такое нельзя сделать ни за день и ни за два, это должно было быть подготовлено заранее, и сама Армия Людова и такие вот удостоверения.
Документы граф Ежи сунул в карман, паспорт и удостоверение, снял с покойника жилет и забрал оружие — такое оружие ему еще пригодится. Потом отрезал от рубашки покойника чистый кусок и попытался хоть немного навести порядок в машине, в результате этого сам перемазался так, что стал похож на вернувшегося с ночной охоты вампира. Полный крови коврик пришлось просто выкинуть, труп он оттащил с дороги.
Потом он попытался завести машину — и машина завелась "с полтычка", по двигателю он специально не бил. Уже собравшиеся мухи буквально обезумели, лезли в нос, в глаза — но он все же отвел машину туда, куда приметил, замаскировав ее за беседкой. На всякий случай, пусть там будет — с дороги не видно, если специально не искать и… мало ли. Закрыв машину и забрав трофеи, он пошел обратно к дому, чувствуя, как чужая кровь стягивает кожу на руках и на лице.
Оружие он все снес домой и проверил, в каком оно состоянии — пришлось чистить и приводить в порядок, бандиты уходом за оружием себя не утруждали. Все это он проделал в кухне, там же он вымыл руки от крови и грязи — сразу стало жить приятнее. Скорпион он решил взять себе основным оружием, потому что с него можно стрелять с одной руки, второй ведя машину, и на него есть глушитель, что тоже немаловажно. Их у него было два, тот что был у пана Скидельского был почти новый — девяносто девятый год выпуска. На него он переставил коллиматор и получил почти идеальное оружие для ближнего боя: легкое, скорострельное, бесшумное.
Потом он прошелся по дому. Все вывернуто вверх дном — искали ценности. Ни в одной из комнат — ни крови, ни следов от пуль. Ни единой вещи Елены. Значит, Лех сказал правду, как они пришли — Елены тут уже не было.
Зашел в комнату Бронислава — тут не искали, понимали, что это комната слуги, тут ценностей быть не может. Наскоро обыскал сам — ничего, ни записки с указанием, где они есть, ничего. Сунув на всякий случай пистолет под матрац, он вернулся на кухню.
Оружие он распределил по всему дому. Автомат с деревянным прикладом — спрятал на крыше, в тайнике, который был известен только ему. Из него можно будет — если так припрет — вести огонь через слуховые окна, это автомат, далеко достает. Скорпион с одним запасным магазином — второй, который ему не был нужен — оставил в одной из комнат. Еще в одной комнате в ящике старинного комода оставил пистолет. А заодно — закрыл и запер все окна и двери, какие ему попадались открытыми.
Североамериканскую автоматическую винтовку он завернул в сорванное с кровати покрывало, вынес из дома и спрятал в лесу, как раз на той самой платформе, с которой вел огонь, прикрыл куском клеенки с кухонного стола, придавил края клеенки, чтобы ветром не сорвало, а потом еще и присыпал листьями и ветками. Пусть будет тут, на всякий случай. Пройдя еще немного дальше, в известном ему дупле он спрятал также обернутый в ткань и клеенку еще один автомат с боезапасом.
Если придется сюда возвращаться — он будет знать, где что лежит. И пусть его кто попробует взять… в этом лесу.
Потом он вернулся в дом, нашел кусок фанеры и карандаш и написал плакат, который повесил на входной двери. На плакате этом он написал по-польски и по-русски то, что обычно пишут на ограждении особо охраняемых объектов.
В сочетании с трупами — должно произвести впечатление.
Время клонилось к закату, солнце садилось за деревья, заливая их верхушки оранжево-красным светом — а у графа Ежи только выдалась минутка, чтобы поужинать. Холодильник, слава Иезусу работал, и кое-что там оставалось. Примитивная еда, хозяева здесь почти не бывали — но другой и не надо было. Сыр только зачерствел… ну да ладно. Не до жиру, как говорится.
За едой ему пришла в голову мысль, которую он немедленно реализовал. На куске оберточной бумаги от сыра он написал карандашом "Я жив и здоров, был здесь", поставил число и отнес это в комнату Бронислава. Подписался не именем, а странным знаком, похожим на крест — он его изобрел в детстве и подписывался так. Кому надо — тот поймет.
В доме он решил не ночевать — мало ли. Лучше в лесу… там спокойнее. Прихватив с собой все оружие, какое он решил взять с собой он вылез через окно кухни и аккуратно прикрыл его.
Перед тем, как залечь спать на еще одном старом и удобном дереве — он включил рацию, поставил звук на минимум, погонял по частотам. То что там было — лучше было не слушать.
С этой мыслью граф Ежи заснул.
04 июля 2002 года
Рим, Итальянское королевство
Аэропорт Фьюмиччино
Все-то время, пока наш Боинг пересекал меридианы, приближаясь к Вечному городу, я спал. Спал, чтобы не думать — думать было бессмысленно, было слишком мало исходной информации. Из того что у меня было, невозможно было понять что это. Для чего ко мне
Что касается посла Пикеринга, то он сильно нервничал, хотя и старался этого не показывать. Выпил две бутылочки — маленьких, авиационных — калифорнийского Шардонне — это только на моих глазах, пока я не заснул. На рейсах североамериканских авиакомпаний вместо нормального вина подавали калифорнийскую кислятину, которую ни один уважающий себя джентльмен пить не станет — но посол не обратил на это внимания. Может, привык.
Проснулся, когда самолет делал круг над аэропортом, находившимся чуть в стороне от Рима. Под крылом тянулись какие-то безликие производственные зоны. Зевнув, я отвернулся от иллюминатора.
— Боюсь летать… — простодушно признался посол
— Бывает… — неопределенно ответил я — когда нам выходить?
— Последними. Когда выйдут все. Нам подгонят машину.
Колеса лайнера коснулись полосы, жестко — именно так учили совершать посадку североамериканских летчиков. Даже тряхнуло…
Все это — и Боинг авиакомпании Пан Американ со специальным скрытым отсеком в хвосте, который, тем не менее, имел иллюминаторы, и этот перелет — меня не сильно радовали. Но делать было нечего — приходилось играть теми картами, которые лежали на столе. Пусть их расклад был не лучшим.
На переборке, отделявшей отсек от основного пассажирского салона, зеленым огнем светофора замигала специальная лампа. Пора.
— Пора! — подтвердил и Пикеринг
Поделиться книгой: