Сказки

— Ах, как прелестно! — восклицал Пьер. — Ах! Какая чудесная жизнь! Как приятно парить в воздухе, пить росу, питаться медом и ароматами. Я больше не человек. И даже не бабочка! Я божество!

— Однако, мэтр Пьер, кое-что вам забывать не следовало бы, — проговорила старая гусыня. — Конечно, ваше существование приятно! Но имейте в виду: оно будет недолгим, потому что бабочки, насколько мне известно, относятся к племени эфемеров, то есть существ быстроисчезающих. Так что у вас всего один день жизни. Сутки… не больше. Разумеется, счастье не измеряется в единицах времени, и можно двадцать четыре часа прожить счастливее, нежели восемьдесят лет.

— Черт возьми! — всполошился Пьер. — Хорошо, что вы мне об этом напомнили. Я тоже где-то что-то об этом читал! Ах, я простофиля! Если бы у меня были кулаки, я надавал бы себе тумаков за такую глупость! Стоило так мучиться, чтобы сразу умереть?! Как бы теперь не опоздать с возвращением в человеческий облик!

— Не теряйте ни минуты, мой дорогой мэтр Пьер! — воскликнула гусыня. — Скорее пожелайте стать самим собой! Торопитесь! Мне кажется, вы уже начали слабеть!

Страх парализовал Пьера, и он упал в траву.

— Хочу стать человеком! Хочу стать самим собой! — простонал он.

Но, как мы уже отмечали, дорогие дети, с некоторых пор превращения протекали все медленнее и медленнее. К тому же проходили они теперь далеко не безболезненно, и во время обратного превращения Пьеру пришлось претерпеть невыносимые мучения. Но, как бы то ни было, желание Пьера вновь стать человеком было произнесено вовремя, хотя и в самый наипоследний момент. Прошел не один час, прежде чем Пьер освободился от личины бабочки. И только с последними лучами солнца, сопровождаемый гусыней, он смог войти в собственный дом.

Пьер был совершенно разбит. Он лег в постель и тут же заснул.

Проснувшись на следующее утро, он вспомнил, что осталось всего одно яйцо, и стал размышлять, как бы поудачнее его использовать.

В этом, последнем, яйце была вся судьба нашего героя.

И потому он уселся на скамью у двери дома и задумался.

Старая гусыня украдкой за ним наблюдала.

Вдруг Пьер вздрогнул.

— О чем задумались, мэтр Пьер? — окликнула она его.

— Думаю над тем, что пожелать… Осталось всего одно яйцо.

— Да уж… пожалуйста, не ошибитесь на этот раз! Я вижу, вы собираетесь разбить яйцо, но совершенно не представляете себе, что с вами станет… Впрочем, можете его не трогать… но в таком случае никогда не узнаете, что в нем было! Удача или нет?.. Что до меня, то, ради Бога, не спрашивайте меня ни о чем! Я не хочу влиять на ваше решение.

— И все-таки, скажите, госпожа гусыня, если и это превращение мне не понравится — смогу ли я вновь стать человеком?

— Несомненно! Но кто знает, сколько времени для этого понадобится?

Пьер махнул рукой:

— Была не была! Рискнем… До сих пор все мои пожелания заканчивались неудачей. Может, на этот раз повезет? Впрочем, мне больше любопытно, чем страшно. Если я не разобью этого яйца, то всю оставшуюся жизнь буду себя упрекать за то, что, возможно, упустил свое счастье… Вот оно! В руке!.. Пан или пропал!

Пьер размахнулся и разбил яйцо о стену.

В тот же миг он почувствовал, как тысячи перьев пронзили его кожу. Он сполз со скамьи и оказался стоящим на двух коротких лапах, а между глазами у него вырос длинный желтый клюв, позволявший смотреть только в бок.

Пьер воскликнул:

— Кем же я стал?

— Гусыней! Гусыней! — закричала его подружка, да так и покатилась со смеху.

От негодования кровь вскипела у Пьера.

— Что это значит, госпожа гусыня? Мне кажется — да простит меня Создатель! — вы смеетесь надо мной!

— Ох! — отвечала гусыня, с трудом переводя дыхание. — Вы стали не просто гусыней, а гусыней такой странной, что на вас просто невозможно смотреть без смеха. Вы как-то смешно кривитесь и у вас невероятно скрипучий голос; вдобавок вы страшно косите обоими глазами! Прошу меня извинить за смех, мэтр Пьер, но уверяю вас, что если бы вы могли себя видеть, вы бы тоже рассмеялись!

Виляя хвостом, расстроенный Пьер ушел в курятник и вышел оттуда мрачный и изнеможенный, лишь после того, как превратился в человека.

Этот урок оказался особенно горьким. Всю ночь наш герой не сомкнул глаз, а наутро, бросив серп на плечо, пошел в поле, оставленное ему родителями.

— Здравствуйте, мэтр Пьер! — приветствовала его гусыня, копавшаяся у дверей. — Куда это вы направляетесь с утра пораньше?

— Вы что? Ослепли? — довольно грубо оборвал ее Пьер. — Иду работать.

— Отцы-святители! — ехидно проговорила птица. — Похоже, чудесам не будет конца…

На что Пьер отвечал, приосанясь:

— Безмозглая птица! Ступай к себе подобным! В птичник! Что до меня, то я достаточно поумнел, чтобы понять, наконец, как был я глуп, пренебрегая достоянием, дарованным мне Провидением, и, по сути, терял время даром в поисках, из которых ничего, кроме разочарований и неприятностей, не получил, потому что мне все хотелось быть не тем, кем я есть на самом деле. Но самой большой моей глупостью было просить совета у какой-то гусыни, которая добилась только того, что я стал гусыней… Однако вот что я вам скажу, моя милая. Я решительно не желаю более мечтать о невозможном. Я бесповоротно решил следовать примеру своих трудолюбивых родителей. Идя по их стопам, я получу в будущем все необходимое для жизни в этом мире.

Окончив речь, наш герой направился в поле, где, как и положено молодому трудолюбивому фермеру, занялся крестьянским трудом. А став взрослым мужчиной, Пьер старался избегать плохих компаний и глупых советчиков. Яйца же разбивал только те, что съедал за завтраком. Так-то, дорогие дети.

СИРЕНОЧКА

I

Случалось ли вам видеть море, дорогие дети? Если да — то вы, конечно, заметили, что чем оно глубже, тем синее вода. Однако синева моря зависит еще и от цвета неба. Ведь море — всего лишь зеркало, положенное Господом на землю, чтобы в нем могло отражаться небо.

И еще: чем ближе к экватору, то есть к самому широкому месту земного шара, тем синее небо, а значит, и море.

Надо заметить, море в этих краях очень глубокое. В некоторых местах пока даже не нашли дна, хотя опускали туда самые длинные веревки: более тысячи метров! Если собрать в вашем городе или селе двенадцать или пятнадцать колоколен и поставить их друг на друга — получится как раз такая высота.

В морских и океанских глубинах живет, как говорится, морское население.

Кроме рыб, каждый день подаваемых к столу ваших родителей и которых вы хорошо знаете — я имею в виду мерлана, тунца, ската, сельдь, сардину — это население состоит еще из огромного количества животных, совершенно вам незнакомых: начиная от огромных кальмаров, чью точную форму и длину установить пока не удалось, и кончая абсолютно неощутимыми медузами, которых миллиардами съедают киты, растирая своими усами, являющимися ни чем иным, как их зубами, служащими для изготовления корсетов ваших матушек.

Не думайте, дорогие дети, что на дне морской пучины лежит лишь тот мокрый песок, который открывает откатывающийся прибой на пляжах Дьеппа или Трувиля. Если вы так считаете, то сильно ошибаетесь. Поднимающиеся до самой поверхности моря растения свидетельствуют о том, что эти бездны полны гигантской растительностью. По сравнению с ней допотопные папоротники длиной в восемьдесят или сто футов, встречаемые в каменоломнях Монмартра — всего лишь жалкие травинки.

И как гнутся и раскачиваются от порывов ветра воспетые поэтами пальмы африканских пустынь — точно так же сгибаются, следуя каждому движению моря, эти водоросли. И как порхают среди ветвей земных деревьев, сверкая в лучах солнца разноцветным оперением, птицы наших лесов, так же скользят меж стеблей и листьев морских деревьев рыбы, блестя золотом и серебром в прозрачной лазури водной толщи.

Посреди самого большого океана, называемого Тихим, между островами Чатем и полуостровом Бенка, то есть на прямо противоположной от нас точке земного шара, находится дворец морского царя. Стены замка сложены из красных, черных и розовых кораллов, крыша покрыта не глиняной черепицей, а красивыми черными, синими и зелеными ракушками, похожими на те, что вы можете увидеть на часах, что продают торговцы диковинными предметами в Гавре и Марселе.

Когда случилось то, о чем я собираюсь рассказать, в этом дворце жил царь, который уже давно был вдовцом. Его бывшая жена доставила ему столько неприятностей, что он решил больше никогда не жениться.

Домом морского царя управляла его мать, женщина превосходная во всех отношениях, но очень тщеславная. На подоле своего платья она носила целых двенадцать жемчужин! А ведь до нее знатные дамы подводного царства и даже сама покойница-царица могли нашивать их не больше шести!

Однако у матери-царицы было и ценное качество, которое признавали даже враги морского царя — она беззаветно любила своих внучек-царевен.

Все шесть морских царевен были очаровательны, я бы даже сказал — восхитительны. Но самой красивой из них была, по общему мнению, младшая. Кожа у нее была тонкая и прозрачная, как лепесток розы. Глаза были синими, как небесная лазурь… Но она, как и пятеро ее сестер, была сиреной; а это значит — вместо ног у нее был рыбий хвост.

Дни напролет царевны резвились в огромных дворцовых залах, украшенных необыкновенными цветами. Они открывали янтарные окна, и тогда рыбы подплывали к ним. Так ласточки подлетают к нашим окнам, едва не касаясь их крылом; только наши касатки пугливы, а рыбы смело подплывали к царевнам и даже ели из их рук.

Перед дворцом был разбит сад. Стволы у росших там деревьев были коралловыми, а листья изумрудными. Росли на них рубиновые гранаты и золотые апельсины.

Дорожки аллей были посыпаны синим песком, подобным сапфировой пыли.

Вообще все в этом морском мире имело лазурный оттенок, как будто небо находилось и под ногами, и над головой.

В тихую погоду было очень хорошо видно солнце. Оно походило на огромный фиолетовый цветок, из чаши которого истекали волны света.

В саду у каждой царевны имелся свой собственный уголок, поступать с которым она могла по собственному усмотрению.

Одна из них придала своему садику форму кита, другая — вид омара. А самая юная царевна сделала свой садик круглым, как солнце, и цветы посадила такие же фиолетовые, как оно.

Маленькая царевна отличалась от сестер уравновешенностью и рассудительностью. Те любили украшать себя драгоценностями, попадавшими на дно в трюмах затонувших кораблей. Она же из всех земных диковин оставила себе лишь красивую мраморную статую, изображавшую юношу.

Это была замечательная древнегреческая скульптура, которую губернатор Мельбурна отправил в Лондон, чтобы украсить свой дворец. Маленькая царевна спросила как-то свою бабушку: «Что это за странное двуногое существо?» — «Человек, — объяснила та. — Такими существами населена вся земля».

Изваяние человека маленькая принцесса установила на скале, возвышавшейся посреди сада, а рядом посадила плакучую розовую иву, создававшую своими грациозными ветвями удивительную фиолетовую тень. Но ответ бабушки показался царевне неполным. И она стала каждый день просить ее рассказывать все, что той было известно о кораблях, городах, людях и животных земли, которую Сиреночке так хотелось увидеть. Самым прекрасным и поразительным для нее было то, что земные цветы имели запах, тогда как цветы морские не пахли вовсе. Еще ее удивляло то, что леса и сады на земле были полны птиц, распевающих на разные голоса, в отличие от вечно молчащих рыб.

— Внученька, — говорила в утешение Сиреночке старая царица, — когда тебе и твоим сестрам исполнится по пятнадцати лет, вам разрешат подниматься на поверхность, чтобы ночью, при свете луны, посмотреть на корабли.

— А как же, бабушка, города и леса, о которых Вы рассказываете?

— Вы их увидите со дна порта или из какой-нибудь расщелины, которые есть на островах. Но — заклинаю! — никогда к ним не приближайтесь! Как только ступите на землю людей, тут же потеряете всю свою силу и с вами произойдет несчастье!..

На следующий год одной из царевен исполнялось пятнадцать лет и она действительно получила право подняться на поверхность моря. Самой младшей же оставалось ждать еще целых пять лет, поскольку все сестры были погодками. И тогда царевны договорились рассказывать друг другу обо всем, что удастся увидеть, потому что старшая царица всегда чего-то не договаривала и даже, как подозревали сестры, многое от них скрывала.

Стоя у окна, маленькая царевна следила за неслышно проплывавшими мимо блестящими рыбками. Сквозь густую лазурь морской воды она смотрела на луну и звезды, которые казались ей очень крупными, зато более бледными, чем они видны нам. Когда сверху проплывало темное облако, Сиреночка знала, что это был, если не кит, то корабль, чей экипаж, конечно же, не догадывался о том, что на дне моря стояла юная царевна и протягивала к ним свои белые ручки.

В один прекрасный день старшей принцессе исполнилось пятнадцать лет и ей разрешили подняться на поверхность океана.

Возвратясь домой, она рассказала сестрам ужасно много любопытного. Но интереснее всего, по ее словам, было сидеть на песчаной скале и любоваться большим городом на берегу залива, освещенным луной и сверкавшим мириадами огней, и слушать грохот повозок, звон колоколов, крики людей и другие голоса земли.

Маленькая царевна не упустила из рассказа ни слова. И когда на следующую ночь она сквозь синие волны любовалась луной, ей казалось, что она тоже видит огромный город, слышит стук колес, колокольный перезвон, выкрики и прочий земной шум.

На следующий год пятнадцать исполнилось второй сестре, и подошла ее очередь подняться на поверхность моря и поплавать, где захочется. Она оказалась на гребне волны в тот самый миг, когда солнце начало исчезать за горизонтом. Это зрелище показалось ей самым восхитительным в мире.

— Небо было золотым и пурпурным, — рассказывала она, — а облака!.. Не хватает слов, чтобы описать игру их красок!..

Прошел год. Настала пора третьей сестры. Она смело покинула море и поплыла вверх по реке, протекавшей среди покрытых виноградниками холмов изумительной красоты. Сквозь великолепные леса виднелись замки и крепости. Царевна так близко подплыла к берегу, что даже расслышала пение птиц.

В одном небольшом заливе морская дева наткнулась на множество детей и мужчин. Совершенно голые, они барахтались в воде. Ей тоже захотелось поплавать с ними, но как только люди увидели ее косы, украшенные кораллами, жемчугом и водорослями, а ниже пояса — чешуйчатый хвост, то сразу же разбежались.

— Я поплыла за ними к берегу, — жаловалась принцесса, — но какой-то черный зверь, покрытый шерстью, бросился на меня и так загавкал, что я испугалась и уплыла обратно…

Однако забыть великолепные леса, веселые холмы, крепости и замки она не могла… и особенно — купавшихся в реке детишек, у которых совсем не было хвоста.

Четвертая сестра не стала заплывать так далеко. То ли она не очень любила приключения, то ли просто ее желания были скромнее. Сидя на одинокой скале, она смотрела на проплывавшие корабли, издали похожие на чаек. Небо ей показалось похожим на огромный стеклянный колокол. Вместо компании весело кричавших детей она увидела стаю китов, пускавших фонтаны воды. Все это произвело на нее неизгладимое впечатление.

Подошла очередь пятой сестры. Ее день рождения пришелся на зиму и ей удалось увидеть то, чего не видели другие. Море было зеленым, как гигантский изумруд. Повсюду плавали колоссальные льдины и даже ледяные скалы, похожие на алмазные колокольни. Усевшись на один из этих плавающих островов, она наблюдала за бурей, ломавшей огромные льдины, как слюду. Корабли качались на волнах, как невесомые пробки, и даже самые величественные из них должны были спустить паруса перед лицом грозной стихии.

Когда пятнадцать лет исполнилось старшей из сестер, и она первая сплавала на поверхность моря, все бросились к ней с расспросами и, сгорая от любопытства, слушали ее рассказы. Теперь, когда уже пять царевен достигли пятнадцатилетнего возраста и получили право делать все, что заблагорассудится, интерес к земным делам у них поостыл, и все они утверждали, что на дне моря красивее всего.

Что на это можно сказать, дорогие дети? Только то, что дома всегда лучше…

Часто по ночам пятеро старших сестер брались за руки, и вереницей поднимались наверх. Если на море был шторм, а мимо проплывал гонимый бурей корабль, царевны принимались петь своими нежными голосами, призывая моряков спуститься на дно, где их ждут всевозможные чудеса.

Матросы слушали долетавшее сквозь туман и дождь мелодичное пение, но, едва завидев белые руки, лебединые шеи и блестевшие, словно золото, хвосты морских царевен, чем попало затыкали уши и принимались кричать:

— Сирены! Сирены! Прочь отсюда! Скорее! Скорее!

И уплывали настолько быстро, насколько позволяли волны и ветер.

Всякий раз, когда старшие сестры направлялись к поверхности моря, маленькая принцесса оставалась в коралловом дворце с янтарными окнами одна. С завистью она смотрела им вслед и чуть не плакала. Но у детей моря нет слез, и потому страдают они сильнее нас.

— Ох, — вздыхала она, — если бы мне было пятнадцать лет, я бы с радостью променяла наше сырое царство на верхний мир, на землю и живущих там людей.

Наконец, исполнилось пятнадцать лет и ей.

— А! Вот и ты стала девушкой! — воскликнула старая царица. — Иди-ка сюда! Дай я тебя наряжу, как твоих сестер, когда они отправлялись наверх.

И она украсила голову царевны венком из лилий, каждый цветок которых представлял собой разрезанную надвое жемчужину. Затем бабушка прикрепила к хвосту Сиреночки восемь больших устриц, чтобы все в море знали о ее высоком происхождении.

Принцесса жаловалась, что булавки больно колются, на что старая царица отвечала:

— Чтобы быть красивой, надо страдать.

Маленькая царевна с радостью сняла бы с себя все эти украшения и заменила бы тяжелую корону несколькими пурпурными цветками, так шедшими ей. Но в морском царстве слова бабушки были законом.

— В добрый путь! — сказала она внучке.

И та, легкая, как пузырек воздуха, устремилась наверх.

II

Когда светлая головка юной сирены показалась над поверхностью воды, море было гладким, словно зеркало; солнце только что скрылось за горизонтом, на западе горела пурпурная заря, а небосвод и облака сверкали золотыми и розовыми красками. Море было пустынно, и лишь одинокая яхта легко скользила по волнам, гордо подняв паруса.

Над краем лазурного неба поднималась подобная пламенеющему васильку Венера. Стоял штиль, и на прекрасном лике моря не было ни морщинки.

Ничто не нарушало тишины грандиозного пространства; только на яхте звучали пение и музыка. Когда наступила ночь, корабль вспыхнул разноцветными огнями, и над ним затрепетали пестрые флаги.

Маленькая сирена подплыла к яхте и заглянула внутрь. В каюте сидели благородные дамы и господа, облаченные в великолепные наряды. Но красивей всех был юный принц. У него были большие черные глаза и волосы, ниспадающие на плечи. В тот день ему исполнилось шестнадцать лет, и свой день рождения он праздновал на яхте. Матросы, которым выдали по двойной порции рома, плясали на палубе. Когда юный принц поднялся к ним, раздалось сто крат повторенное «Ура!», и «римские свечи» взметнули в небо свои искрящиеся хвосты.

Испугавшись, морская царевна спряталась было под воду, но тут же вынырнула. При виде фейерверка ей показалось, что звезды упали с неба и стали плавать вокруг нее. Еще никогда ей не доводилось видеть ничего подобного. В чистом прозрачном море отражались разноцветные солнца. И корабль, оказавшийся в центре ослепительного света, был виден, как днем.

Очаровательный принц подавал всем руку. Музыканты наполняли ночь гармонией звуков.

Время шло, а Сиреночка все не могла оторвать взора от юного принца и его яхты. Наконец, в два часа ночи фонари погасли, а ракеты перестали взлетать.