Помоги проекту - поделись книгой:
– Мануэль! Увеличивай скорость! Насколько можешь!
– Да, команданте…
Вертолет садился на дорогу, поднимая лопастями целую тучу пыли – вот в этом просчитались и пилот, и командир огневой группы на борту. Пыль – как завеса, через нее ни хрена не видно. Правда, и противнику плохо видно вертолет – но это частности.
– Десять секунд!
Вертолет, покачиваясь, шел вниз, шасси почти коснулось земли.
– Сэр, они… – предупредительно крикнул кто-то.
Несмотря на пыль, Рожелио прицелился точно – серое копье гранаты скользнуло над дорогой и лопнуло, воткнувшись в моторный отсек вертолета.
Морских пехотинцев, уже готовящихся десантироваться, тряхнуло, подбросило, вертолет был на высоте футов пять над землей, не больше. Сержант Барри Оливер, уже приготовившийся прыгать, находился у самой двери, его жигануло осколками и бросило в открытый проем десантного отсека. Вцепившись в винтовку как истинный снайпер – снайпер всегда бережет сначала свое оружие, только потом самого себя, – он плюхнулся на землю, падение его оглушило, в облаке пыли он видел опасность, совсем рядом от его ног в дорожную пыль хрястнулся вертолет, что-то горело. В облаке пыли он увидел, как в четырех футах от его лица хлещут по воздуху огромные лопасти, каждая из которых могла одним ударом разорвать его пополам – и он начал перекатываться, по-прежнему прижимая к себе свое оружие, и после нескольких перекатов куда-то свалился. Видно ни хрена не было, по вертолету уже стреляли, и что-то горело.
– Стой! Тормози и боком! Огонь!
Сам командир группы поднял свой автомат и ударил по вертолету, даже не по вертолету, по тени в пыли через лобовое стекло «Рама», мгновенно покрывшееся дырами и белыми трещинами, он бил непрерывной очередью, потому что сейчас гораздо важнее количество пуль в секунду, а не точность. Еще один боевик додумался совсем до безумного – он ударил из пулемета М60 по цели, просунув ствол между сиденьями и паля в тесном, закрытом пространстве фургона длинной очередью через лобовое стекло. Что-то вскрикнул Мануэль, а потом этот звук пропал, в голове ничего не было, кроме обезумевшего отбойного молотка, вскрывающего череп, чтобы добраться, наконец, до мозга. Машина шла юзом, неуправляемая – но шла все тише и тише, Мануэль бросил руль, он давил на тормоз, закрывал оба уха руками, и что-то дико орал, дышать было нечем из-за пороховых газов. Наконец, машина остановилась, эль-команданте Салинас, оглохший, с обожженным пламенем пулемета лицом, на ощупь открыл дверь и попытался вывалиться наружу, в пыль, куда угодно, только подальше от этого озверевшего, сошедшего с ума молотка. Ручка двери легко поддалась, он вывалился наружу, его автомат висел на груди с пустым магазином. Держась за верх дверцы, не понимая, где он и что он, он попытался сделать шаг, но в этот момент дверь вэна ударила его с силой идущего на полном ходу тепловоза, и свет в глазах бывшего полицейского мексиканской федеральной полиции померк в ослепительно яркой вспышке. Как старый телевизор выключаешь – изображение моментально превращается в яркую точку в середине экрана. Потом гаснет и она.
Сержант, понимая, что времени у него несколько секунд, не больше, выставил тяжеленную винтовку на сошки, зажал приклад и, особо не целясь, открыл огонь, примерно прикидывая, где может быть машина. Он стрелял так, как никогда не стрелял из этой винтовки. Раз за разом он посылал пули калибра 0,50 дюйма в смутный силуэт машины, в лобовое стекло, в распахнувшуюся дверь, в мерцающие в салоне машины вспышки – в пыли они отлично были видны как вспышки фонаря, примерно прикидывая, чтобы прошить этими большими, тяжелыми и быстрыми пулями салон машины насквозь, чтобы никого не осталось в живых. От вертолета длинной очередью ударил пулемет, он знал пулемет Кавальо, потому что именно он всегда прикрывал его. Это значило, что в вертолете остались выжившие…
– А-ха!!! – заорал сержант, хватая ртом наполненный пылью, пороховыми газами и острым запахом бензина воздух…
Он не знал и не хотел знать тех, кто его спасал, он вообще не хотел ничего знать, он просто хотел больше не бояться. Он, Альфредо Бентес, был вовсе не злым человеком, просто он родился в Сьюдад-Хуаресе. Знаете, что такое Сьюдад-Хуарес? Это город на самой границе, большой, сильно разросшийся – за последние пятьдесят лет в несколько раз – и уродливый. Этот город всегда жил за счет своего северного соседа, но никогда эта зависимость не была столь сильной, как в последнее время. Когда-то давно, когда здесь занимались контрабандой виски, а не кокаина, Сьюдад-Хуарес был небольшим, нищим, грязным городком приграничья. Во время сухого закона он жил тем, что парням с соседнего берега для того, чтобы выпить, нужно было просто перебраться на другой берег реки. Тогда, в те благословенные времена, когда пограничники и таможенники ездили на лошадях и могли быть вооружены только пистолетом-пулеметом Томпсона, на реке Рио-Гранде была куча лодок, и американские парни переправлялись на другой берег по ночам, чтобы хватить пару стаканчиков прямо на том берегу, загрузить несколько ящиков виски для себя и на продажу – и тронуться в обратный путь. А в остальном это был маленький городишко, сюда приезжали фермеры с округи, которые выращивали скот на продажу, свой и ворованный в Техасе, здесь были пекарни, шили одежду, перегоняли машины с той стороны границы, были еще какие-то промыслы. Но все это и близко не было похоже на огромные микеладорес (макиладорес), которые здесь возвели янки.
История микеладорес начинается в шестидесятых, когда американцы начали выводить производство за границу, но еще не открыли Китай. Вот тут-то и начали появляться в соседней стране огромные бетонные коробки заводов, разоряющие собственную мелкую промышленность и выпивающие все соки из местных. За двадцать лет пейзаж мексиканского севера изменился до неузнаваемости, но это была еще не катастрофа. Катастрофа наступила потом, через поколение.
Альфредо Бентес вырос в районе, где жили рабочие с одной из микеладорес, грязном, кишащем крысами и насквозь преступном. Надо было объединяться, потому что рядом были еще более страшные барриос. Барриос – это были трущобы, там жили те, кто нигде не работал и занимался преступным промыслом. Это была последняя ступенька в ад, а их район был ступенькой предпоследней. Те, кто жил в барриос, ненавидели их – ненавидели за то, что их матери и отцы имели хоть какую-то, но постоянную работу и на их столе был свой кусок хлеба постоянно, хоть жили и небогато, но все же жили. Почему-то жители барриос ненавидели их намного сильнее, чем они ненавидели богатых, у которых тоже был в городе собственный район, огороженный стеной, с колючей проволокой и вооруженными автоматами охранниками. Видимо, дело было в том, что богатые представлялись этакими неземными, не местными существами, которые живут на какой-то другой, огороженной забором с колючей проволокой планете. А вот их район никто не огородил колючей проволокой, да и полицейские здесь появлялись только тогда, когда надо было задержать кого-то или устроить засаду на наркоторговцев – район через дорогу перешел и делай что хочешь.
И переходили. И делали. Почти каждый день.
В девять лет старший брат привел Альфредо в банду – это была не только банда, но и что-то вроде отрядов самообороны тех, кто стоит на предпоследней ступеньке социальной лестницы, от тех, кто стоит на последней. Принимать его – то есть избивать до полусмерти – его не стали, просто предупредили, что за предательство – смерть. Сначала он был просто наблюдателем – сидел на крыше и смотрел, не пытаются ли люди из барриос пересечь разделительную черту, между кварталами которой была дорога. И у той и у другой стороны было оружие – пистолеты, ружья, даже автоматы, но шли они в ход редко. Были и охотничьи ружья с оптикой, наблюдателей можно было снять, но, по негласному уговору, этого не делали, до определенного возраста не убивали, если только случайно. Потом Альфредо приобрел первый пистолет и стал солдатом на разборках. В пятнадцать лет он совершил первое убийство – это было поздно, он знал пацана, который начал убивать в двенадцать, и к четырнадцати – возрасту уголовной ответственности – на нем было больше тридцати трупов. В пятнадцать его убили.
Зетас в те времена уже были, они были и до этого, но за Сьюдад-Хуарес, как за один из приграничных городов, шла долгая и тяжелая война, с кровью, с расстрелянными машинами, с отрезанными руками, ногами, головами, членами. Удивительно – но в отличие от американцев, которые, смотря на все это, воспринимали мексиканскую организованную преступность как сборище исчадий ада – мексиканцы относились к ней совсем по-другому. Для них что Зетас, что картель Хуарес, что другие – все были просто силой, иногда злой, иногда жестокой – но понятной силой. Их считали своими, они не были отторгнуты от общества. Просто в жизни были некоторые правила, которые следовало выполнять, и если ты их не выполняешь – бах! И все. Это в лучшем случае – бах. Эти правила были для всех – для толкачей, для пилотов самолетов, для менял долларов, для профессиональных убийц. Если ты их не выполняешь – тебя убьют. Если ты их выполняешь – тебя все равно убьют, потому что мало кто долго живет в этом бизнесе. Это был бизнес, просто бизнес, в котором тебя рано или поздно убьют. Чтобы было понятнее… скажем, человек в среднем живет от шестидесяти до семидесяти лет. Если он умирает в шестьдесят пять – люди погорюют, но все равно подсознательно будут воспринимать это нормально, потому что мы все когда-нибудь умрем. Так и тут. Только тут мало кто доживал до сорока лет.
Конечно, Альфредо был и в Raza, черт, каждый нормальный пацан из их квартала был в Raza. Для того чтобы понять почему – надо видеть и знать, как гринго, проклятые белые парни, относятся к мексиканцам. Мексиканская женщина для них – это либо поломойка в их доме, либо грязная шлюха, готовая отдаться за несколько песет. Мексиканский мужчина – это дешевая рабочая сила, спик, мокроспинник, которого можно нанять на самую грязную работу, не платить за него налогов, а потом пинком прогнать вон, не расплатившись. Или преступник, которого надо поджарить на электрическом стуле.
Этот проклятый визит в Техас – черт, это был просто деловой визит, они этого не хотели. Они не хотели стрелять, они не хотели убивать брата того парня, который устроил бойню – они просто хотели выполнить задание, которое дали им старшие, и сделать Техасу ручкой. Они взяли пистолеты просто потому, что в Техасе сейчас много лихих людей, в том числе исполнителей картеля Синалоа, и невооруженным нельзя находиться нигде и ни при каких обстоятельствах. Он знал нескольких парней… два года назад они веселились на дискотеке, и к нему подкатилась телка. Они потанцевали вместе сальсу и пошли к ней, а парни остались. Потом выяснилось, что это не телка, а трансвестит, Альфредо не любил таких вещей – съездил
Чертов ублюдок Кот, в какое дело он их втравил.
Альфредо боялся. Нет, не полицейских, полицейские – это известное зло. Как никого другого он боялся того ублюдка с автоматом Калашникова. Господи, он же совершенно чокнутый! Хуже, чем любой пистолеро из Синалоа. Никогда Альфредо не видел таких глаз, как у этого парня, когда они перешли границу, тот псих за рулем, а он связанный и в багажнике – парень сдался. Точно псих, законченный.
Полицейские и агенты ФБР относились к нему без должного уважения – но это еще можно было терпеть. Один из депьюти здорово двинул его, но шериф прикрикнул на него, и депьюти прекратил. Единственное давление, которое на него оказывалось – полицейские повесили перед решеткой камеры, где он содержался, плакат с изображением электрического стула и надписью «Слабопрожаренный или с хрустящей корочкой?». Его молча кормили, молча охраняли – и вообще все делали молча.
Когда за ним пришли – он испытал дикое чувство восторга, такое – какое не испытывал никогда в жизни. В бедняцких кварталах вообще все держится на взаимопомощи – один за всех и все за одного, и не помочь своему просто невозможно, если ты не поможешь своему – тебя будет презирать потом весь квартал, ты станешь изгоем, чужим, лишним, за тебя никто не вступится, и рано или поздно тебя убьют. Помощь всегда имела свои пределы. Например, еще в восьмидесятых годах, если копы являлись в их квартал, хватали кого-то и волокли в тюрьму – все это воспринималось с типичным бедняцким смирением, точно так же, как воспринимается гроза с градом или смерть новорожденного, которому некому помочь. Потом границы расширились – и в новом тысячелетии, когда полицейские приезжали в квартал, начинался уличный бой, порой с применением гранатометов.
Но никто и никогда не смел посягнуть на гринго. Никто и никогда не приезжал из Мексики, чтобы убивать гринго у них дома. Старались не устраивать разборки в США, и даже те из боевиков, которые были не мексиканцами, а детьми мексиканских эмигрантов из США, пользовались в бандах большим уважением, даже начиная рядовыми пистолерос. Один умный человек[15] назвал это «синдром дворняжек», это когда человек чувствует себя перед гринго дворняжками, когда он чувствует, что он хуже, слабее гринго, что гринго, если захотят – могут решать его судьбу и вообще могут делать с ним все, что сочтут нужным. Гринго для многих были живым правосудием, никто и не думал противостоять им, и сообщения о казнях мексиканцев в Техасе все воспринимали с тем же самым смирением – нельзя было посягать на гринго. Точно так же бы восприняли и сообщение о его казни – но, видимо, правила игры опять изменились, и гринго уже не были полубогами. Они были обычными людьми, которые самым обычным образом умирали от пуль.
И все тут.
Так получилось, что когда за ним пришли – его никто не охранял. В камерах было три человека, все трое мексиканцы, с одним из них Альфредо перемолвился парой слов и узнал, что тот попал сюда за угоны, а вот второй отказался разговаривать наотрез. Человек в полицейской форме и с автоматом спустился вниз, Альфредо отпрянул от решетки, думая, что пришла его смерть – но этот человек сказал: «Привет!» и начертил пальцем в воздухе букву Z – зетас! Потом он достал пистолет, дважды выстрелил по замку – и Альфредо обрел свободу.
Вверху, в самом полицейском участке пахло порохом, гарью, на спине лежал коп и смешно открывал и закрывал наполненный кровью рот. К тому же он был мексиканцем – мексиканец, который стал копом, уже не совсем мексиканец. Альфредо от злости пнул его, а тот, кто спускался вниз его освобождать – выстрелил в полицейского и убил его. Тут был еще какой-то сеньор в костюме и белой рубашке, Альфредо почему-то его испугался, испугался его пристального, недоброго взгляда. Они было пошли к выходу – и тут на улице стали палить так, что Альфредо испугался – а потом ворвался какой-то тип с автоматом и заорал, что надо сваливать…
Видимо, святой Лоренцо[16] сегодня был на их стороне. Он вместе с этим сеньором в белой рубашке ехал во второй машине, когда началась стрельба, а потом первая машина что-то снесла и остановилась. Сеньор в белой рубашке выходил, потом у первой машины было два выстрела – и те, кто ехал в головной машине, перешли в их машину, отчего ехать стало тесно. Потом они поехали дальше, даже мигалку включили.
Потом они на какой-то стоянке пересели в большой белый микроавтобус с глухими боковинами кузова, так что из окон ничего не было видно. Хоть вэн и был очень большой, все равно было тесно, тем более что сидеть было не на чем. Так они ехали еще какое-то время, Альфредо уже привык к мысли о том, что он спасен, что он вернется к себе в родной город, в Мексику… возможно, там придется какое-то время прятаться, скрываться, но все равно он будет жив и на свободе. А может быть, он даже станет известным человеком, тем, кому довелось побывать в лапах у гринго и все равно обрести свободу. Да… наверное, так и будет.
Потом он понял, что в звуки, окружающие его – шум мотора, свист ветра, трущегося о боковины кузова, негромкие разговоры его спасителей – вклинился еще один звук, настойчивый, ритмичный, похожий на звук, какой издают барабаны у хорошего ударника. Он не сразу понял, что это такое, но боевики тревожно зашевелились, а потом один крикнул – вертолет! – и Альфредо понял, что у него опять проблемы…
У каждого человека есть предел, точно так же, как есть предел прочности, например, у металла. Если взять железный лом и пытаться его согнуть, то до какого-то определенного предела он остается таким, каким он был – прямым и прочным. Но если это усилие превзойдет этот порог хотя бы на один ньютон – лом согнется, повинуясь силе, станет мягким для приложенной силы, и его потом уже не разогнуть.
Альфредо, пацан из бедняцкого квартала, был довольно сильным человеком – другие в барриос не выживали. Он, не задумываясь, выхватил пистолет и открыл огонь, когда счел это необходимым для спасения собственной жизни. Он посадил в бочку пацана, несколькими годами младше его, и сжег заживо, потому что так приказал ему старший и потому что он сам считал это правильным и допустимым. Он не сломался, когда его допрашивали, и ничего не сказал. Но вот сейчас, когда до свободы, до жизни было всего ничего – и перед ним вдруг явно замаячила угроза все разом потерять – вот сейчас он сломался. Пошел вразнос.
Один из тех, кто его спасал, встал в полный рост с гранатометом на плече в открытом люке, выстрелил – и исходящее серым дымом копье метнулось вперед, туда, где было только большое облако пыли. Кто-то открыл дверь, начал стрелять, и Альфредо увидел, как его отбросило пулей, и что-то ударило по кузову как молотком. Он ничего не видел, он не знал, что происходит – он знал только то, что сидит в тесном и темном кузове фургона, как селедка в банке, ничего не может сделать… и если он не выберется отсюда, то непременно погибнет.
– Выпустите!
Альфредо Бентес вскочил на ноги и, пихаясь ногами, руками, стал пробираться вперед – к двери, к свету, к разбитым вдребезги окнам. Кто-то отпихнулся от него, как от назойливой мухи, по машине снова ударило молотком, а потом пошло что-то вроде града и кто-то закричал, закричал обреченно и жутко, призывая свою mamasito. Он уже почти пробился к боковой двери, когда по машине стукнуло молотком в очередной раз, а потом его ударило по голове. Ударило так, что из глаз посыпались искры, он замер, пытаясь прийти в себя, но искры не гасли, они становились все ярче и больше, как звезды в ночном небе. Когда-то давно он любил выбираться на крышу их нехитрого жилища и, лежа на нагретом за день куске кровельной жести, смотреть на звезды.
А звезды становились все больше и больше. И вот уже в жизни Альфредо Бендеса не осталось больше ничего, кроме этих ослепительно-ярких, живых, нестерпимо бьющих своим светом в глаза звезд…
Запасной магазин никак не поддавался, он был большим и широким, а винтовка тяжелой, и чтобы втолкнуть его в приемник – надо было иметь изрядное хладнокровие и во всяком случае не дрожащие руки. Первому сержанту наконец-то удалось это сделать, магазин встал на свое место, рука передернула затвор, досылая первый патрон в патронник – и в оседающей пыли Оливер снова открыл огонь по машине, поддерживая бьющие в том же направлении пулемет и пару автоматов. Если эти парни столь опасны, что у них есть гранатомет и с его помощью они сбили вертолет, значит, и церемониться с ними нечего.
Он сам не заметил, как выбил все десять – и только когда он нажал на спуск и ничего не произошло, он понял, что этот магазин тоже пуст.
Оставив винтовку в пыли, он достал «Кольт», оглянулся назад. Двое парней – кажется, Брюстер и Карахан, выбрались из вертолета и прикрывали его, направляя автоматы на изрешеченный фургон. От самого фургона исходил почти незаметный дымок, но сержант видел такое не раз и знал, насколько это опасно. Внутри что-то горит – и взорваться машина может в любой момент…
– Олли, ты цел? – окрикнул его Брюстер.
– Да, сэр! А вы?
– Я тоже! Не хочешь проверить, что там с этими ублюдками?
– Нет, сэр!
– Тогда отступай к нам! Прикроешь вертолет, пока мы эвакуируем раненых!
– Да, сэр!
В этот момент фургон взорвался. Это выглядело совсем не как в кино – просто сильный хлопок – и ярко-желтое пламя охватило кузов снизу, одновременно со всех сторон. Вообще-то нужно было принять меры к тушению и спасению выживших. Но ни сержанту, ни кому другому делать этого не хотелось.
Тот же день
Сан-Диего
Южный пригород города Сан-Диего. Здание бывшей текстильной фабрики. Теперь тут ничего не работало, и в соседних зданиях тоже больше не работали, потому что в США теперь вообще многие не работали, а жили на пособие и со своего криминального ремесла. Когда-то давно Сан-Диего был известен прежде всего тем, что это была одна из главных баз седьмого флота США, оперирующего в Тихом океане, сейчас же командиры кораблей не отпускали матросов в увольнительные без личного оружия. Находящийся на самой границе США Сан-Диего стал городом с подавляющим большинством мексиканского населения, городом, через который в США рекой текли наркотики, а в обратную сторону – угнанные машины, запчасти с угнанных машин, оружие и боеприпасы. Этот город был известен и тем, что являлся единственным крупным городом Калифорнии, в котором не было ни одной негритянской банды, он единственный полностью контролировался мексиканскими бандами. За Лос-Анджелес и Сан-Франциско уже несколько лет шла война между негритянскими бандами Bloods и Krips, в которых состояло несколько десятков тысяч боевиков, в значительной части исповедующих агрессивный ислам и человеконенавистнический культ «вуду», и латиноамериканскими бандами – М13, сальвадорской Мара Лаватруча, Дабл Эм, мексиканской мафией – последняя была известна тем, что «крышевала» в местах лишения свободы членов итальянской Cosa Nostra (!!!), не давала их в обиду членам других группировок. В прошлом году в боях с полицией и с другими бандами в Лос-Анджелесе погибли более восьми тысяч человек, а с ноября в Лос-Анджелесе было введено чрезвычайное положение, улицы некоторых районов патрулировались частями Национальной гвардии. В Сан-Диего было относительно спокойно, но это только потому, что город контролировался этнически однородными бандами, имевшими собственный механизм разрешения спорных ситуаций – по негласной договоренности, вооруженные разборки проходили на территории Мексики, благо она была совсем рядом. В городе, несмотря на официально провозглашаемую толерантность, почти не было темнокожих – после нескольких демонстративно жестоких убийств чернокожие покинули город.
В этом промышленном здании было все то же самое, что и в других – все стены были разрисованы «наскальной живописью», демонстрирующей в основном батальные сцены и прославляющей подвиги занимающей здание банды – люди с М4 и автоматами Калашникова, горящие машины, мертвые полицейские. В самом здании давно не было электричества – но оно никому и не было нужно, притащили несколько бочек и соорудили что-то вроде костров, они же и для освещения сгодятся. Меньшую часть здания занимала мебель, в основном кровати и диваны, стащенные со всей округи, на них бандиты отдыхали и слушали музыку. Если негры слушали рэп, то мексиканцы – наркобаллады, это такая мелодичная, исполняемая под гитару музыка, повествующая о героизме бойцов невидимого, но уже пролегшего не через одну страну фронта, что-то вроде тюремного шансона в России. На этих же диванах пользовали девчонок – хуанит, в банде были и девчонки, но в отличие от распространенного мнения проституцией они занимались не для банды, а по своему желанию, собственностью банды не считались и вольны были сами выбирать, с кем спать, если этот кто-то был членом банды. Выбора у них не было только на вступительном испытании, которое заключалось в сеансе группового секса с десятком партнеров по очереди, партнерами были главари банды и наиболее отличившиеся в последних налетах рядовые soldato. Для парней особого испытания при вступлении в банду не было, нужны были как минимум две рекомендации от действующих членов банды или одна, если близкий родственник уже состоит в банде, и решение главаря, но своим новоиспеченный солдат становился только тогда, когда совершал первое убийство.
Тут же был краденый телевизор, работающий от дизель-генератора, и несколько китайских магнитофонов, изрыгающих упомянутые наркобаллады. Здесь же был металлический шкаф с ключами, которые были только у главарей – здесь хранилась часть оружейного запаса банды, в основном обрезы помповых ружей, китайские и румынские «калашниковы», М4 самых разных видов. У многих банд уже были пулеметы, а у некоторых и гранатометы РПГ-7 и М-72. Банды никогда не хранили запас оружия в одном месте, он постоянно пополнялся и распределялся по местам хранения, у редкой банды на одного бандита приходилось меньше чем два ствола. Часть из стволов была в личной собственности членов банды, но большая часть принадлежала банде в целом. Зетас и некоторые другие организации наркотеррористического подполья в последние годы целенаправленно снабжали мексиканские банды оружием, закупаемым оптом и централизованно, в основном через министерства обороны Сальвадора и Эквадора, часть колумбийского INDUMIL, производящего все виды винтовок Galil, в том числе и новейшие ACE – откровенно работала налево. Численность автоматических стволов, нелегально осевших на руках в южных штатах, боялись даже считать, но она была никак не меньше пяти миллионов единиц.
За загородкой, сделанной вручную членами самой банды, находилось что-то вроде гаража, одновременно это был и склад оружия, там же зачастую бывали и наркотики, но сейчас там ничего не было. Сейчас в этом ангаре стоял внедорожник «Порш Кайенн», который угнали вчера в Лос-Анджелесе и уже успели перебить номера, но в Мексику отправить не успели, черный «Шевроле Субербан» – его угнали в Техасе белым и перекрасили, потому что в Мексике предпочитали именно черные «Субербаны», и «Додж Рэм» последней модели со сдвоенной кабиной, уведенный прямо со стоянки дилера. Это были угнанные машины, тут же стояла часть из транспорта, принадлежащего банде, «Шевроле Сильверадо» с двойной кабиной и два тяжелых вэна, один из них полноприводный, а второй – с рекламой фирмы, устанавливающей кондиционеры на борту. Тут же хранилось оружие, которое должны были переправить завтра в Мексику с оказией – пятьсот М4 первых серий, дешевых, пущенных налево со складов национальной гвардии, и десять винтовок Барретт М82А3 гражданской версии, которые в Мексике очень ценились, потому что пробивали насквозь самые тяжелые бронежилеты и могли остановить легкобронированный «Хаммер». Все это хранилось, как и положено, в кофрах и кейсах, потому что за сохранность переправляемого оружия банда отвечала перед Зетас.
Главаря банды пока не было, и за старшего сейчас был некий Луис Гомес двадцати четырех лет от роду, гражданин США и уроженец штата Калифорния, нигде и никогда не работавший, живущий на пособие. В банду его привел брат, погибший в бою с неграми на северной окраине Лос-Анджелеса, а вот сам Луис был удачливее – участвовал в трех больших набегах и остался цел и невредим. Правда, заслуга в этом была не его, а некоего Хулио Вальдеса, двадцати девяти лет, нынешнего главаря банды, который пришел в нее всего два года назад и за год стал ее главарем, убив в поединке предыдущего. В отличие от него, дважды судимого, Хулио Вальдес не только не был судим, но и служил в армии. Вызвавшись добровольцем, он служил в Афганистане, а потом еще два года – частным контрактором, сначала статик-гардом, а потом и прайвит-гардом[17]. Уволен по итогам инцидента, связанного с расстрелом группы афганцев – ублюдок из Аль-Джазиры[18] каким-то образом ухитрился это снять, увидели бы – убили бы и его, но не увидели, и руководству частного охранного агентства пришлось принимать меры. Как обычно – спихнули на «эксцесс исполнителей», да еще и ограбили при увольнении, не выплатив причитающегося. Вот и появился в родной Калифорнии озлобленный на всех и вся профессионал, если и не профессионал, то полупрофессионал точно, прошедший ад партизанской войны на Востоке и не имеющий перспектив на гражданке. Его, конечно же,
Сейчас Вальдес куда-то смотался, видимо, встречаться со старшими. Члены банды никогда не видели этих старших, хотя подозревали, кто это, а оставленный за старшего Гомес пил мексиканское пиво с коноплей, развалясь на диване, вполуха слушал телевизор – а его ruka[19] по имени Присцилла, мексиканка, несмотря на немексиканское имя, делала все, чтобы ее парню было хорошо. Собственно говоря, перечисленный набор удовольствий делал Луиса Гомеса абсолютно счастливым человеком, не желающим ничего другого для счастья. В кармане у него было больше тысячи долларов наличными – остатки от премии за вчерашнее после того, как раздал долги, в руке была бутылка пива. Серхио Вега, расстрелянный на дороге в десятом году, пел что-то про удачливых парней, к которым Гомес с полным правом мог относить себя самого, а его Присцилла так старалась ублажить его, что в течение двух следующих минут должен был непременно последовать конкретный результат. Его не интересовало ничего в этом мире из того, что было у него здесь и сейчас, его не интересовало то, что две недели назад Fucking Russians перебили больше ста американских военнослужащих, пытавшихся освободить заложников. Что в Восток и в Европу сейчас прибывали тяжелые транспорты с частями, в том числе и четвертой «цифровой» дивизии из Техаса, а седьмая легкая, одна из наиболее подготовленных в сухопутных войсках США, оказалась настолько раздерганной по разным горячим точкам, что в Форт Орде, где она была расквартирована, личного состава боевого штата не набиралось и на полк, причем большей частью это были новобранцы, негры и мексиканцы. Все это знали старшие, не Вальдес – а старшие над Вальдесом, имевшие свои планы на эту часть света и решившие, что сейчас самое время действовать. Он просто сидел, пил пиво, слушал одновременно Вегу и бухтящий о какой-то муре телевизор и вот-вот должен был кончить.
Кончить не удалось, хотя он был на самой грани – гулко хлопнула калитка во входной двери, послышался голос Хулио… как не вовремя. Отпихнув с колен Присциллу, Луис Гомес встал с дивана, чуть пошатываясь, застегнул ширинку – в отличие от негров, носящих штаны «обо…лся и иду», мексиканцы предпочитали обтягивающий крой – и вообще попытался привести себя в порядок. Перед «делом» Хулио запрещал даже пить пиво, не говоря уж о том, чтобы ширяться, сейчас, отправляясь куда-то, он ничего не говорил… но черт знает этого Хулио, псих психом… то нормальный esa[20], а то вдруг съезжает с катушек, причем непонятно с чего и без всякого перехода. У Карло сеструха трахается с морпехом, вернувшимся оттуда, и рассказывает, что у него совсем крыша поехала от контузии… видимо, тут то же самое. Но босс Хулио классный, что есть, то есть.
– Все сюда подошли! Резко! И башку не забыли! – начал Хулио с наезда.
Все потащились к стене, там было некоторое количество свободного места, и там обычно проходили собрания банды.
– Значит, слушаем сюда внимательно. Кто знает парня по имени Альфредо Бентес?
Луис этого парня не знал и сейчас судорожно пытался вспомнить. Альфредо… так, кажется, звали одного толкача на границе, нечистого на руку… но его же грохнули… расстреляли прямо на улице … тр-р-р-р… и готово.
– Это тот парень из Техаса… – наконец выдал кто-то.
– Вот именно! А знаете, что на самом деле произошло? На город, где он сидел у шерифа, напали морские пехотинцы и замочили его! Они прилетели на вертолетах и замочили его! Нашего парня замочили чертовы морские пехотинцы, и среди них был тот самый ублюдок, который устроил бойню в Сьюдад-Хуаресе.
Все это было ложью. Ложь вообще бывает разная – милая, обычно используемая женщинами, корыстная… эта же была страшной. Чудовищной. Но именно в такую ложь легко было поверить.
– Чертовы гринго! – крикнул кто-то.
– Дело не в гринго, идиот! Дело в нас! Это мы ничего не делаем, когда гринго убивают нас! Скажите, кто из вас убил хоть одного полицейского?
– Ну, я… – сказал кто-то.
– Еще?
…
– А кто из вас убил хоть одного проклятого морского пехотинца?!
Тут и вовсе гробовое молчание. Никому как-то не приходило в голову убивать морских пехотинцев. Они не были сотрудниками правоохранительных органов, не арестовывали их… кроме того, среди них было немало мексиканцев, таких же, как они сами.
– Тогда кто из вас может назвать себя мужчиной?!
Для мексиканца не было оскорбления страшнее. Machismo, мачизм – одно из ключевых понятий латиноамериканца-мужчины.
– Что ты предлагаешь, хефе?
– Я предлагаю стать, наконец, мужчинами! Наши братья сидят в тюрьмах, их посадили туда те же люди, которые отняли нашу землю, землю нашей расы! Кто знает, сколько наших братьев ждет исполнения смертного приговора в тюрьмах только этого штата?! Сто сорок! Сто сорок, Дева Мария, да кто мы такие, если мы не освободим братьев?! Кто мы такие, если мы только треплемся о свободе, о расе, пьем текилу – и ничего не делаем?! Идите за мной!
На улице стояла машина Хулио – классный новенький «Форд Ф150» в дорогой модификации «Харлей-Дэвидсон», сверкающий и притягивающий взгляд. Обычно кузов у этой машины Хулио закрывал пластиковой крышкой, но сегодня пластиковой крышки не было, а вместо этого был наскоро прихваченный брезент. Эль-хефе достал нож, писанул раз, другой – и взору собравшихся предстали мешки и ящики. Хулио вспорол ножом один мешок – темная сталь и дерево, угловатое, плотно сложенное в мешки армейское оружие. Автоматы. Оружие, предназначенное не для того, чтобы любоваться или гордиться им, – это было оружие, сочетающее в себе дешевизну, примитивность и предельную эффективность, оружие, созданное для того, чтобы отнимать человеческие жизни, быстро и много.
– Вот – наша свобода!
Пару часов спустя по одной из второстепенных дорог штата ехал небольшой фургончик «Форд Эконолайн», которому было как минимум пятнадцать лет. Альфредо был за рулем, а Луис и Хорхе в кузове. Кроме Луиса и Хорхе в кузове были две канистры с бензином и две большие сумки с оружием. Часть оружия и раньше принадлежала банде, часть – только что выдал всем Хулио. Выдал он и патроны – оружия и патронов он откуда-то привез целую машину.
Еще в начале нулевых годов «деловые» люди Юга, то есть бандиты, обходились довольно примитивным набором стволов. Помповые ружья и их обрезы самого разного вида, очень ценились «Итака-37», но попадалось всякое, вплоть до антикварного «Винчестера-97». Дешевые пистолеты-пулеметы – от «Томпсона» еще времен сухого закона до разного старья типа «Смит-Вессон 76», «Порт-Саид» и разных моделей «Инграма». Иногда – карабины СКС, которых в штатах было море, и «Рюгер Мини-14», любимое оружие белых законопослушных фермеров-южан, адептов второй поправки к Конституции. Армейского оружия типа М4, АКМ во всех его видах, МР-5 – почти не было, потому что его сложно было достать. Ну и пистолеты – основным оружием гангстерских разборок были «Глок» и «Кольт».
Но сейчас, особенно после вооруженного мятежа в Мексике, все изменилось. Так, в этой машине на троих было четыре автоматических ствола. Два им дал только что Хулио – «Бушмастер М4» с передней рукояткой и венгерский АМД, который не был похож на «калашникова», но тоже являлся реинкарнацией АК. Еще два ствола у них были до этого – русский СКС, переделанный в США на стрельбу автоматическим огнем и принимающий магазины от АК, и китайский МАК-90, легендарное оружие маньяков-убийц[21]. Кроме того, у них был полицейский дробовик «Ремингтон-870» со складным прикладом, пистолет-пулемет «Карл Густав», он же легендарный «Шведский К», и пять пистолетов и револьверов на троих. Ко всему этому имелись запасные магазины, а к автоматам – более тысячи патронов. Луис и Хорхе сейчас ругаясь, набивали запасные магазины патронами, пока Альфредо вел машину. Короче говоря – это была банда, причем банда опасная, вышедшая на тропу войны, имеющая твердую цель и намеревающаяся проложить к ней путь градом свинца. Они были бандитами и раньше – но вот сегодня, после речи Хулио и машины оружия, которую он роздал, – что-то изменилось. Ни один из них не мог выразить словами, что именно изменилось, но каждый это понимал и готов был действовать по-новому.
Машина резко вильнула, Хорхе ударился головой о борт и выругался. Патрон, который он пытался засунуть в магазин, вырвался из его пальцев и куда-то покатился…
– Черт, ты что делаешь, долбаный придурок! Совсем мозги пропыжал?!
– Ништяк… ха-ха… – Альфредо было смешно все это, – только что я чуть не столкнул в канаву тачку с тремя телками.
– Три телки… – сказал Луис, – и нас тоже трое.
– Заткнись, придурок. Черт… как же больно…
– Скоро все эти телки нашими будут!
Где-то позади катящегося на грани допустимой скорости фургончика взвыла полицейская сирена, небольшой внедорожник резко развернулся и устремился в погоню за нарушителем правил. На крыше внедорожника переливалась синим огнем сирена.
– Черт, копы! Копы!!!
– Не бзди! Это – наша земля!
Все знали правила. Одно дело – воевать с негритянскими бандами, копы, среди которых до сих пор было немало белых – особо не опечалятся, когда две банды постреляются, избавив их и суд штата от лишней кропотливой работы. Но совершенно другое – пострелять копов. А то, за что непременно последует самая жестокая кара, – сознательно напасть на копов. Копы были просто самой большой и самой крутой бандой в окрестностях. И самой дебильной – у них было оружие, но вместо того чтобы с его помощью зарабатывать деньги, они защищали какой-то полумифический закон, давая работу адвокатам, прокурорам, судьям и прочей богатой мрази. Но правила были неизменны – нападение на своих не прощается, копы держались друг за друга и убийцу копов, тем более – сознательного убийцу копов просто не стали бы брать живьем. В этом копы ничем не отличались от обычной банды, и все бандиты знали эти правила и уважали их.
Но, может быть – пришло время отринуть все правила?!
– Что? Ты что, парень, свихнулся?! Копы!
– Дай автомат!
Луис взял венгерский автомат – уродливую, угловатую железяку, предназначенную только для того, чтобы быстро отнимать жизни – и присоединил магазин. В темноте фургона лязгнул передернутый затвор.
– Много магазинов готовы?
– Восемь. Ты чо задумал, парень, нам же…
Поделиться книгой: