Понимаем ли мы Евангелие?

В.Н. Тростников

Понимаем ли мы Евангелие?

Опыт осмысления Вечных Истин в свете современного знания

1. Размышления о седьмом апреля

"Днесь спасения нашего главизна и еже от века таинства явление", поется в тропаре на Благовещение. Как все-таки выразителен церковно-славянский язык! Чтобы передать смысл этой фразы нашей бюрократически формализованной речью, надо сказать вдвое длиннее: "Сегодня во исполнение Божьего Замысла совершается таинственное событие, которым открывается дело спасения человеческого рода". Одно сравнение этих двух предложений показывает, как мало понимают те, кто призывает перевести богослужение на русский язык, чтобы "не утаивать от народа слово Божье". Если бы они поменьше теоретизировали и почаще ходили в церковь, им бы стало ясно, что слово Божие как раз в церковнославянской речи находит свое адекватное выражение, так как красота формы соответствует при этом глубине содержания, а емкость лексики, идущая от идеального языка богословия, на котором разговаривали греки Кирилл и Мефодий, обеспечивает необыкновенную лаконичность…

Но вернемся к тому языку, который нам дан сегодня. Итак, таинственное, необъяснимое событие, чудо. А поскольку оно идет первым в цепи таких же необъяснимых событий, ведущих к нашему искуплению Богочеловеком, то это чудо из чудес. Это и воплощение невместимого Бога в крошечную зародышевую клетку, и безмужнее зачатие. Куда уж больше! Можно ли придумать что-либо еще, где естественные законы отменялись бы в таком же масштабе?

Но давайте поглядим внимательнее. Не ограничиваясь восклицанием "Дивны дела Твои, Господи!", попробуем подойти к феномену Благовещения "научно".

Конечно, тут сразу напрашиваются два возражения. Во-первых, не будет ли это кощунством? Подобает ли благочестивому человеку разглядывать таинство в электронный микроскоп? Во-вторых, нет ли в самой постановке проблемы внутреннего противоречия? Церковь учит, что Благовещение непостижимо, и мы, кажется, с этим согласны, по тем не менее хотим его постигнуть. Где же логика?

Не отведя эти возражения, нельзя было бы двигаться дальше. Но они оба легко отводятся.

Первое из них есть побочный результат антирелигиозной пропаганды недавнего прошлого. Она неизменно изображала христианство обскурантизмом, враждебной интеллекту слепой верой, и это как-то засело в нашем сознании. Но если бы оно действительно отвергало интеллектуальную деятельность в Богопознании, то было бы невозможным существование христианского богословия. А оно не просто существует, но и является самой стройной и самой универсальной из всех философских систем, представляет собой подлинную "полноту истины", куда входит и истина как рассудочное познание. Все святые отцы высоко ценили человеческий разум, отмечая, что именно его наличие отличает нас от животных, и призывая постоянно им пользоваться. Нашей церковью причислена к лику святых великомученица Варвара, которая, глядя на окружающий мир из окна башни, "вычислила" Бога дедуктивным методом, и это вменяется ей в достоинство. Рассуждение и логика являются для настоящего христианина столь же естественным, как дыхание, и применяются учителями веры к осмыслению всех евангельских событий, в том числе, конечно, и Благовещения. Есть, например, слово на эту тему константинопольского патриарха Прокла, в котором блестяще вскрыта диалектика таинства. Так что мы лишь скромно продолжим освященную веками традицию. Второе же возражение к нашему намерению вообще не относится, ибо мы собираемся не познавать непознаваемое, а только нащупать его границы со стороны познаваемого. Наша задача состоит в том, чтобы определить, до какого места разум может вести нас в восприятии Благовещения, чтобы потом сдать его с рук на руки религиозной интуиции. Иными словами, мы попытаемся определить здесь объем чуда. Действительно ли он так уникально велик?

Есть причины, по которым эта проблема важна и интересна. Это не праздное любопытство, а то самое богословие, которым занимались десятки поколений христианских ученых и которое наше поколение обязано продвигать дальше. Может быть, именно сейчас пришло время поставить вопрос о разработке количественных подходов к чудесному, к отысканию хотя бы самого грубого критерия в этой области. Ведь искусство измерять все естественное ныне достигло высочайшего уровня, так что, если мы принципиально не можем измерить само чудо, мы можем достаточно точно измерить остальное и произвести операцию вычитания.

Но для чего это нужно? Из опыта науки хорошо известно, что главная ценность количественных методов состоит в придании достоверности качественным суждениям. Только измерения дают возможность физикам или астрономам превратить гипотезу в теорию, подозрение — в уверенность, догадку — в факт. Но почему бы этому не быть справедливым и по отношению к богословию? А и области богословия можно высказать важную гипотезу, которую очень хотелось бы проверить. Похоже, объем чуда, совершаемого Богом в каких-то целях, всегда минимален, так что Его домостроительство, называемое по-гречески "экономией", и вправду предельно экономично в смысле расходования сверхъестественной силы.

На чем основывается это предположение? Прежде всего на евангельских текстах. То, что эта сила, оставаясь для нас непостижимой, для Самого Бога измерима и действительно "расходуется", показывает следующее место. "В то же время Иисус, почувствовав Сам в Себе, что вышла из Него сила, обратился в народе и сказал: кто прикоснулся к Моей одежде?" (Mp. 5, 30). Услышав этот вопрос, коснувшаяся сзади ризы Христа и получившая исцеление женщина сильно испугалась, будто украла что-то вещественное. Видимо, вопрос Христа был строгим по своей интонации, может быть, даже грозным. Ему очень не понравилось, что Его благодатная энергия разбазаривается неизвестно кем, и неизвестно для каких целей. Но Христос есть истинный Бог, единосущный Отцу и Святому Духу, следовательно, желание контролировать эту энергию присуще всей Троице и составляет Ее божественную стратегию. Вероятно, бережное отношение к этой силе — один из принципов управления миропорядком. А вот другое любопытное место Евангелия: исцеление слепорожденного. Как Иисус исцелил его? "Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и сказал ему: пойди умойся в купальне Силоам, что значит "посланный". Он пошел и умылся, и пришел зрячим" (Ин. 9,6). Зачем Иисусу понадобились такие сложности — Он же мог просто сказать "виждь", и увидел бы! Но в этом случае объем чуда был бы намного более значительным. Иисус предпочел свести его почти к нулю: к наделению некоего материального субстрата свойствами лекарства, а все остальное предоставил действию обычной врачебной процедуры. Он сделал всего лишь то, что почти способен сделать хороший врач.

Гипотезу о минимизации чудес подкрепляют и теоретические аргументы. Это есть принцип наименьшего нарушения Богом естественного хода событий, означающий, что Бог старается максимально подчиниться Им же Самим установленным законам тварного мира при вторжении в этот мир. Такая внутренняя дисциплина вполне соответствует нашему представлению о Боге как о совершенном существе (Мф. 5,48). Даже земной царь, если он достаточно умен, всегда будет уважать собственные указы и постановления, подавая этим пример своим подданным, и только крайняя необходимость может побудить его отменить их для себя в таком-то месте и в такой-то момент. Если он, например, распорядился, чтобы в воинскую часть никого не пропускали без пароля, то, подойдя к караульному, обязательно сам произнесет пароль, а не будет кричать: как ты смеешь меня задерживать, я твой царь! Тем более должен так вести себя гораздо более умный Небесный Царь. И действительно, в течение всей Своей земной жизни Иисус, как лицо двойной природы — божественной и человеческой, — жил одновременно в двух мирах. Как человек, он смиренно подчинялся людским установлениям, законам в юридическом смысле этого слова, традициям и обычаям. Он пошел креститься водой у Иоанна, хотя Ему это совершенно не было нужно (Мф. 3, 14). Он пожертвовал деньги на храм, принадлежащий Его Отцу, то есть Ему Самому (Мф. 17, 27). Он покорился арестовывающим Его первосвященникам, хотя мог бы обратить их в камни или испепелить (Мф. 26, 53). Как Бог, Он с серьезностью Творца относился к законам природы, то есть к установлениям Пресвятой Троицы, куда входит и Сам. И если Он и сотворил на глазах людей множество чудес (Ин. 21, 25), прибегая к локальной и временной отмене этих законов, то это делалось не просто так, а ради создания у людей психологической готовности к принятию христианства. Это было важнейшим этапом создания спасающей Церкви, осуществлением дела Божественного домостроительства, а значит, в конечном счете, продолжением и завершением сотворения мира.

Насколько же велик был выход за пределы естественного в "главизне нашего спасения!?

"Эмбриогенез начинается с сингамии". Эта фраза, взятая из учебника биологии, на обычный язык переводится так: "Развитие зародыша начинается с оплодотворения". Что может быть тривиальнее этой сентенции? Разве только "Волга впадает в Каспийское море". Но если вдуматься в нее, она может удивить и стать толчком к плодотворным размышлениям. Если мы хотим что-то понять, нам прежде всего надо учиться удивляться простым вещам. Такое удивление было главным двигателем науки. Ньютон удивился тому, что яблоко падает на землю, и так родилась теория тяготения. Эйнштейн удивился тому, что масса пропорциональна весу, и так возникла общая теория относительности. Я приглашаю вас удивиться и тому, что эмбриогенез начинается со слияния двух половых клеток, называемых гаметами, в оплодотворенную клетку, называемую зиготой. Удивительно здесь то, что гаметы, находившиеся до этого в организме в течение многих лет неизменными, после этого сразу взрываются активностью. С места в карьер зигота начинает делиться — сперва пополам, потом на четыре клетки, потом на восемь, а вскоре начинается неописуемая по сложности и тонкости дифференцировка клеток и тканей и возникновение органов. Все выглядит так, будто после оплодотворения происходит пробуждение от спячки, будто включается какой-то мощный механизм созидания, строящий по определенному плану организм данного вида.

Поскольку этот план должен включать в себя описание миллиардов будущих клеток, их взаимного расположения, их взаимных связей, число которых будет иметь порядок уже миллиарда в квадрате, а сверх того и точный хронометраж их появления на своем месте, он не может поместиться в самой зиготе и должен находиться где-то вне ее. Это признают скрепя сердце даже эмбриологи-материалисты. Но тогда лучше говорить не о включении механизма, а о подключении оплодотворенной клетки к какому-то внешнему источнику информации, снабжающему ее необходимыми инструкциями на протяжении всего развития. Эмбриогенез точнее всего описывается словами царя Соломона: "Премудрость построила себе дом" (Пр. 9, 1). Что же такое эта премудрость? Так как она невещественна и при сформировании под ее управлением тела животного соединяется с ним и одушевляет его, то она есть душа этого животного. Впервые она соединяется с его телом именно в тот момент, когда из двух гамет образуется зигота: оплодотворенная клетка уже является одушевленной, иначе она не начала бы жить и расти. Конечно, "вся душа" вначале в нее не вмешается, однако, пребывая в основном вне ее, она уже начинает распоряжаться зародышем и хлопотать о расширении и обустройстве своего будущего жилища, которое намеревается сделать своей резиденцией. Короче, душа входит и плоть уже на стадии одноклеточного эмбриона, и с этого момента можно говорить о живом существе, об индивидууме, а в случае высших животных и человека — и о личности.

Акты воплощения душ в зародыши происходят на земле и в воде уже в течение сотен миллионов лет и в количестве не менее миллиона в секунду; так что, если это и чудо, то "обыкновенное чудо", а значит, не чудо в том смысле, который нас с вами сейчас интересует. Но прежде чем переходить к необыкновенному чуду Благовещения, надо затронуть еще один принципиальный вопрос: откуда берется воплощающаяся в зиготу душа?

По этому поводу высказывались две точки зрения. Согласно первой, души изначально существуют в невидимой области бытия и, выстраиваясь в очередь, ждут своего шанса воплотиться. В крайней форме эта теория отражена в индуистской религии переселения душ. Она не может быть принята по той причине, что в ней индивидуальное оторвано от родового: сегодня некто является человеком, а завтра он же может сделаться свиньей. Это противоречит неоспоримому факту двухприродности всякого живого существа: любая личность есть не только "Я", но и "Мы". Более тонким было учение великого христианского ученого третьего века Оригена о предсуществовании человеческих душ. Однако на Пятом Вселенском Соборе 553 года оно было отвергнуто как заблуждение. С этим нужно согласиться, и не только потому, что определения Церкви всегда вернее мнений отдельных богословов, но и по логике. Достаточно спросить себя о количестве заготовленных душ, чтобы утверждение Оригена представилось надуманным. В идеальном варианте число предвечных душ должно в точности равняться числу всех оплодотворенных в ходе истории яйцеклеток, а это значило бы, что половая активность бесчисленного количества животных заранее предопределена и в мире отсутствует свобода. Если же предположить, что души были наделаны Богом с запасом, то это было бы с Его стороны слишком жестоко: души, которым не хватит зигот, обречены на страдание, так как их стремление к активности останется нереализованным,

Не проще ли предположить, что между материальной и идеальной компонентами появляющегося во вселенной нового существа должна быть симметрия: как зигота возникает в самый момент оплодотворения, а до этого ее не существует, так и воплощающаяся в ней душа возникает в этот же момент, а не раньше. Это отвечает тому принципу "экономии", о котором мы говорили выше. Содержать в Своем Царствии мириады душ, которые, может быть, будут затребованы, а может, нет — это не стиль мудрого Бога, все решения Которого отличаются высокой эффективностью и особым изяществом. Скажем, в иммунной системе организма антитела не запасаются заблаговременно, а начинают синтезироваться в момент появления в них необходимости. Заранее заготовлены лишь программы их синтеза, записанные в кодах ДНК. Как только разведывательные клетки обнаруживают антиген, РНК начинает снимать с этих программ копии и включает в действие рибосомы, собирающие из нужных аминокислот соответствующие белки.

Этот пример можно рассматривать и как подсказку. По аналогии с хорошо изученным наукой механизмом строительства конкретного белка можно догадаться, как устроен механизм строительства организма в целом, механизм эмбрионогенеза. Деятельности рибосом, находящихся только в цитоплазме, соответствует функционирование всей совокупности материальных структур организма. Деятельности РНК, которой доступно как ядро, так и цитоплазма, благодаря чему она доставляет коды белков от ДНК к рибосомам, соответствует деятельность индивидуальной души, способной находиться и "здесь", и "там" и поэтому тоже выполняющей посреднические функции. Что же в таком случае надо уподобить молекуле ДНК, не выходящей за пределы клеточного ядра? Очевидно, тот самый "план вида", существование которого ощущают все эмбриологи, не решаясь признать его абсолютной реальностью, как еще две с половиной тысячи лет назад это сделал Платон. Они не способны к такому признанию потому, что эйдос вида целиком находится "там", а никакого "там" для науки не существует. Поэтому она обречена не понимать сути эмбриогенеза, как был бы обречен не понимать сути синтеза белков исследователь, обладающий странным дефектом зрения: не видящий клеточного ядра. Для всех же тех, кто не страдает профессиональной болезнью зрения ученых, приведенная аналогия многое ставит на места. Да, никакого сонма заготовленных для воплощения душ у Бога нет, а есть по одному невещественному образцу для каждого биологического вида, в том числе и для человека. А когда происходит слияние двух гамет и образуется зигота, с этого образца снимается копия, обладающая способностью входить "сюда" и соединяться с зиготой, становясь ее душой и начиная направлять ее развитие по невидимому плану, к которому продолжает иметь доступ. Это предусмотрено самим миропорядком и, однажды будучи установлено Богом, уже не требует Его специального вмешательства. Как только происходит оплодотворение, так сразу же в мире появляется новая личность. Таков космический закон воплощения.

Теперь о безмужнем зачатии. У низших животных оно распространено достаточно широко и называется партеногенезом. В этом случае сливаются две гаметы одного хозяина. Это бывает у дафний, коловраток, тлей, пчел, а в некоторых случаях и у птиц. Но более развитым видам партеногенез не свойственен. Почему? Либо потому, что у высших животных имеется какой-то экранирующий механизм, не дающий слиться двум гаметам одного организма, либо потому, что при слиянии таких гамет им не придается душа, то есть имеется экранирующий механизм, препятствующий одушевлению такой "кровосмесительной" зиготы, вследствие чего она остается мертвой и не развивается. Материал, полученный в ходе экспериментов по искусственному оплодотворению, позволяет думать, что верно не первое, а второе объяснение.

После этого экскурса в биологию вернемся к нашему основному вопросу.

В слиянии двух собственных гамет Девы Марии чуда еще не было — такое слияние в принципе может произойти у всякой женщины. Необычным было то, что образовавшаяся клетка стала развиваться. Но это объясняется тем, что с ней соединилась способная руководить ее развитием духовная монада, так что тут нет ничего удивительного. Этой монадой было Второй Лицо Троицы, Бог Слово. Он пожелал Самим Собой заменить душу зиготы и исполнил Свое желание. Сильно ли пришлось Ему при этом нарушить законы природы? Не пришлось совсем. Дом, который Он начал Себе строить, ни у кого не был Им отнят, он все равно остался бы пустующим. Обычная человеческая душа не могла вселиться в нем, так как партеногенеза на уровне человека не происходит. Он занял горницу, которая была никому не нужна, на которую никто не претендовал. Как это поучительно! Даже ради спасения человеческого рода Бог не захотел изменить судьбу одной-единственной души, которая автоматически устремилась бы к зиготе, чтобы в нее воплотиться, если бы это было обычное двухродительское зачатие. В этом случае Ему пришлось бы либо убить эту душу, либо, дав ей воплотиться, затем обожить ее, подняв до Своего уровня. Первое предположение неприемлемо, так как Бог никого не убивает. Второе тоже неприемлемо, ибо это чистейшее арианство. Таким образом, мы приходим к поразительному выводу: безмужнее рождество, которое богословы прошлого считали величайшим из чудес в свете современной биологии предстает единственно возможным способом Боговоплощения. Оставаясь тем Богом, каким Его знает Православие, Спаситель иначе просто и не мог родиться.

Итак, нарушения естественных законов мы пока не обнаружили. Может быть, тогда Благовещение вообще не было чудом. Нет, элемент чудесного в нем все же имелся, хотя и совсем ничтожный. Дело в том, что все гаметы женского организма содержат икс-хромосому, а при слиянии двух таких гамет получается зародыш женского пола. А Иисус был мужчина. Значит, при воплощении в зиготу Бог изменил несколько химических связей в одной из гамет, переписав код "икс" на код "игрек". Это была переделка в тысячи раз более "ювелирная", чем работа любого искуснейшего ювелира: вмешательство в имеющиеся структуры было осуществлено почти на атомной уровне.

Таков был объем величайшего чуда, ставшего началом попрания смерти и дарования нам вечной жизни. Оказывается, самым чудесным изо всего тут была малость этого объема. В этой невообразимой малости проявилась бесконечная Божья премудрость, которой слава во веки веков.

2. Когда оставалось уже совсем немного времени…

Период, когда Иисус уже родился и жил на земле, но еще не приступал к Своей проповеди и был никому не известен, кроме тех, кто жил по соседству и видел в Нем просто "сына плотника", представляется каким-то загадочным, вроде "темных веков" средневековой истории. Только в тридцать лет произошло "Явление Христа народу", и с этого момента Его жизнь известна чуть ли не по дням, а как Он жил до тридцати, мы почти ничего не знаем. Как Он ел, как пил, наказывали ли Его родители, проявлял ли Он способности в учебе и где и у кого учился, насколько успешно осваивал плотницкое мастерство? Обо всем этом нам очень хотелось бы узнать подробно, ибо назревали связанные с Ним важные исторические события, а смысл всякого события становится яснее, если вглядываешься в его предысторию.

Но, как это ни парадоксально, наше обостренное любопытство к этому периоду и досада, что мы не можем его удовлетворить, возникают из-за того, что мы недооцениваем значение произошедшего потом. Приход в материальный мир принявшего на Себя человеческую плоть Бога-Сына был событием историческим, но не в политическом или культурном смысле. К сожалению, мы часто забываем об этом и начинаем смотреть на это событие как на появление на земле замечательного учителя, преподавшего людям высоконравственные заповеди, то есть низводим онтологию до уровня психологии. Это огромная ошибка. Даже если мы признаем при этом божественную природу Иисуса, мы все равно впадаем в ересь — пусть не арианскую, но близкую к ней, которую можно назвать "ренановской ересью". Ее насаждали французский писатель Ренан я его последователи, в том числе наш священник Александр Мень. Они подходят к Христу как к историческому деятелю, этот аспект поглощает у них все остальное. Это значит, что они пытаются вписать Христа в уже готовую историю, тогда как нужно делать нечто противоположное — разматывать из Него историю как нитку из клубка, причем как в будущее, так и в прошлое. Ни о каком "естественном" историческом процессе, протекающем по своим собственным законам и в какой-то момент включившем в себя Христа, не может быть и речи: без Него вся история была бы другая.

Ренанизм возник и распространился в католической среде, но это не значит, что католическая Церковь с ним согласна. Она относится к Христу гораздо серьезнее, и ей даже кажется, что серьезней Православной Церкви. Космичность акта вочеловечевания Бога подчеркивается ею в догмате о непорочном зачатии Девы Марии, которого мы не принимаем. Он состоит в утверждении, что в момент слияния половых клеток Иоакима и Анны в зародышевую клетку будущей Марии вторглось божественное вмешательство, н с этой клетки был снят первородный грех, так что Мария с самого зачатия была не ветхозаветной женщиной, которая якобы не могла бы родить Бога, а уже "новой тварью". Но непризнание нашей Церковью этого догмата свидетельствует на самом деле о том, что мы смотрим на вещи еще серьезнее. Православие считает, что Богородица предуготовлялась к своей миссии многими поколениями ее предков, очищавшихся Святым Духом и достигавших, несмотря на свою "ветхозаветность", высокой праведности. Не одним щелчком создал Господь Свой избранный сосуд, а кропотливой работой, напоминающей работу селекционеров. Взяв черенок от псалмопевца Давида, Он веками выращивал тот род и ту семью, которая оказалась достойной дать плоть Его единородному Сыну и воспитать Его. Но это составляло лишь часть всесторонней подготовки, которая требовалась для великого события.

Его величие определяется тем, что это была переделка мироустройства, осуществление второго запасного варианта Шестого Дня Творения — создания Богом человека по Своему образу и подобию. Первый вариант не удался, и это поставило под угрозу смысл предыдущих пяти Дней, ибо человек был замыслен как венец Творения. Адам и Ева, которые должны были соединить в себе всю доступную телесному существу святость, не устояли перед искушением и пали. И вот тогда Бог стал действовать по другому плану: ввел их потомство в русло времени, чтобы собирать необходимый для Небесного Царства объем святости из разных поколений, как пчела собирает нектар со сменяющих друг друга цветов в течение всего лета. Но диавол, соблазнивший прародителей, продолжал держать людской род в плену, ухватившись за ставший его наследственным признаком первородный грех. Для снятия этого генетического изъяна и сошел к нам Бог-Сын.

Непосредственно актом снятия была мученическая смерть Христа, Его тридневное Воскресение и ниспослание на апостолов Святого Духа, в результате которого возникла спасающая Церковь. Но если бы не было подготовки, это не дало бы должного эффекта. Подготовку можно подразделить на ангельскую, пророческую и Иисусову. Под последней надо понимать трехлетний период общественной активности Иисуса, который называют "служением", — от чуда в Кане Галилейской до Его ареста первосвященниками. Об этом периоде мы говорить здесь не будем и ограничимся обсуждением того, что было до канского чуда.

Конечно, вся подготовка — великая тайна, ядром которой является Тайна Боговоплощения. Халкидонское определение гласит, что у Христа две природы. Он совершенный Бог и совершенный человек. Но это нельзя понимать так, что Он "наполовину Бог, наполовину человек", такое понимание как раз и ведет к ренановской ереси. В двадцатые годы на московском рынке один торговец выкрикивал: "Продаю котлеты, конина пополам с рябчиками!" Некто купил котлету и говорит: "Сознайся, ведь непополам!" — "Конечно, пополам, отвечает продавец, — один конь, один рябчик". Так н здесь. Если бы в Христе Божественное начало смешивалось с человеческим, то, в силу того, что первое бесконечно превосходит второе, получился бы просто Бог и никакого человека, то есть Халкидонский догмат не выполнялся бы. Христос есть не соединение, а параллельное наличие двух природ или двух состояний единой Личности. Его человеческое состояние было отделено от Божественного, поэтому не поглощало его.

Лучше всего это можно пояснить с помощью аналогии. Вспомним, что и у нас бывает так, что мы делаемся как бы двухприродными: когда мы видим сон и в то же время знаем, что это сон, а не реальность. У некоторых людей это параллельное бодрствующее сознание присутствует лишь в редких сновидениях, у других — почти во всех. При этом происходит нечто странное: в сновидении мы разговариваем с давно умершими людьми, мгновенно переносимся из одного места в другое, летаем под облаками, свободно перемещаемся в прошлое и будущее, и это нас совершенно не удивляет, хотя мы отчетливо сознаем, что этого не может быть. Бодрствующее Я почему-то не мешает спящему Я жить по законам, господствующим в мире снов, но что самое удивительное — это не два разных Я, а одно, никакого раздвоения личности тут не происходит. Как это получается, объяснить невозможно, но это есть несомненный факт, известный каждому из нас по собственному опыту.

Народная мудрость, выраженная в фольклоре, считает, что в сновидениях наша душа, покинув тело, устремляется в горний мир и пребывает вместе с ангелами у Божьих чертогов. Если это тик, значит в описанном случае мы наряду со своей обычной земной природой обретаем еще и какую-то высшую природу, и обе они существуют в нас, независимо друг от друга, представляя собой как бы две параллельные плоскости нашей экзистенции. Так вот, в случае Боговоплощения произошло нечто противоположное: Христос, помимо Божественной Своей природы, обрел еще и человеческую, и каждая из них оставалась автономной, следовательно, нисколько не нарушенной и не искаженной. Поэтому и сказано: "совершенный Бог и совершенный человек". Вочеловечение было для Бога-Сына неким сновидением, зеркальным тем нашим сновидениям, в которых мы видим себя на небесах. Зеркальность состоит в том, что для нас основная реальность — земля, а дополнительная — небо, а у Него было наоборот. Но принцип раздельности соблюдается и там и там. В том "сне", в котором Богу "приснилось", что Он — человек, Он не мог совершать того, что может совершить Бог. Он не был в нем всесильным и всемогущим, перестал быть им, хотя ни на секунду не забывал, что Он — Бог. Основное Его сознание не могло отключиться у Него на время вочеловечения, как наше бодрствующее сознание отключается в большинстве наших снов, ибо это — Божественное сознание, существующее вне времени. И вот невероятная вещь: ни одно из Своих бесчисленных чудес, совершенных в земной жизни, Иисус не сотворил Сам: все их сотворил по Его молитве Бог-Отец. Возьмем, например, величайшее из Его чудес — воскрешение четырехдневного Лазаря. "Итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня… (Указав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон" (Ин. 11,41–43). А вот потрясшее народ чудо с хлебами и рыбами. "И велел народу возлечь на траву и, взяв пять хлебов и две рыбы, воззрел на небо, благословил и, переломив, дал хлебы ученикам, и ученики — народу" (Мф. 14, 19). Опять "воззрел на небо", то есть помолился Отцу — на этот раз про Себя. И так везде. Согласно принципу неслиянности двух природ, который всегда подчеркивается нашим богословием, в Своей земной деятельности Иисус был только человеком. Если хотите, это был "Серафим Саровский в квадрате", поскольку был совсем без греха, а значит не "очень святой", как преподобный Серафим, а "абсолютно святой" и, соответственно, в большей степени чудотворец. Но Он был в то же время "Серафим Саровский наоборот", ибо батюшка Серафим стал "очень святым" человеком в результате восхождения, и этот уровень был для него блаженством, в то время как Христос стал "абсолютно святым" человеком в результате нисхождения, и пребывание на уровне человека доставляло Ему страдание. Сновиденческую жизнь во плоти, где Он был так ограничен в Своих возможностях, Он воспринимал как неестественную для Себя, как "кенозис" — бесконечное умаление. Он очень любил Своих учеников, но всегда понимал, что они Ему не ровня, никакого панибратства между ними быть не могло. "Где буду Я, туда вы не можете прийти", — говорил Он им не однажды (Ин. 7, 33). От этих слов веет бесподобным аристократизмом, Он проявлялся в Иисусе во всем: перечитайте Евангелие, и вы будете чувствовать его на каждой странице. Но особенно впечатляющее его проявление заключается в том, что нет ни одной Его фразы, ни малейшего намека, ни даже мимолетной интонации, показывающих, что у Него возникло чувство Своего недостоинства, что Он в чем-то осуждал Себя, каялся, был Собой недоволен. Парадоксально, но факт: в основателе христианства полностью отсутствовала основная христианская добродетель, главный признак святости: считать себя последним из людей. В первой же фразе Нагорной проповеди Он сказал: "Блаженны нищие духом" (Мф. 5,3), но в Нем Самом нищеты духа не было и в помине. Поэтому, когда говорят "надо подражать Христу", это как-то не очень понятно. Как можно подражать Тому, Кто всегда говорил как власть имущий (Мф. 7, 29)? Правда, Он сказал однажды: "научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем" (Мф. 11, 29), но научиться — это не значит подражать. Подражание есть механическое повторение поступков другого, а "научиться" — значит проникнуться теми же чувствами и тем же волевым настроем, которые обусловили эти поступки. Проникнувшись ими, ты можешь совершать совсем другие поступки, но они будут такими же по своему духу. Смирение сердца состояло у Христа в том, что Он, будучи Богом, стал человеком. Сделать то же самое мы никак не можем, но мы можем и должны сделать то, что будет в том же духе: представляя собой нечто, стать как бы ничем. Это в наших силах, и это делали все христианские подвижники — истинные ученики Христовы.

Став человеком во втором плане Своего бытия, Христос не перестал быть Богом в первом, главном его плане и не переставал знать об этом. В этом причина Его потрясающего аристократизма, недоступного никаким земным царям. Недаром Церковь называет Его "Царь царей". Этого совершенно не чувствуют еретики ренановского направления вплоть до Льва Толстого, Михаила Булгакова и Александра Меня, поэтому изображают Христа то "хорошим человеком", то "глубоким философом", то "гениальным проповедником". Они не понимают главного: с самого Своего рождения Он был не нам чета, вокруг Него менялось пространство и время, через Него проходила ось Вселенной, стоять рядом с Ним было страшно, ибо земля, на которую Он ступал, становилась святой.

…Богу снился сон, который Он добровольно согласился увидеть, хотя знал, что у него будет страшный конец. Ему приснилось, что Он стал немощным человеком, связанным по рукам и ногам странной материальной оболочкой, называемой плотью. Но Его бодрствующее сознание продолжало работать, и это было сознание Властелина Мира. И хотя Он "возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости" (Лк. 2, 40), ни на каком этапе Своего возрастания не чувствовал Он Своей неполноценности и недостаточности Своих знаний. Развивался лишь Его "сон", но Личность Его не могла развиваться, ибо всегда была совершенной. В отрочестве Она была точно такой же, как и в зрелости. Потеряв двенадцатилетнего Иисуса на празднике Пасхи в Иерусалиме и найдя через три дня в храме, родители стали упрекать Его, что Он заставил их так переволноваться. Он же ответил им: "Зачем вам было искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?" (Лк. 2, 49). Через двадцать один год Он скажет ученикам то же самое: "Все, что имеет Отец, есть Мое" (Ин. 16, 15). Так что действительно никакой эволюции на уровне личности у Иисуса не было, а было возмужание того телесного существа, которым Он стал в своем долгом "сне", и это возмужание готовило Его к той части подготовки возобновления Шестого Дня Творения, которую мы назвали "Иисусовой подготовкой". Это существо мужало точно так же, как мужают все мальчики, становясь отроками, а потом юношами, поэтому углубляться в описание этого процесса евангелисты не сочли нужным. Это не упущение с их стороны, а проявление мудрости, до которой и нам следует подняться. Осознание космического статуса Богочеловека упраздняет любопытство в отношении бытовых подробностей Его плотского существования.

Гораздо интереснее поговорить об ангельской и пророческой подготовке, которая в то время, когда Иисус вот-вот должен был явиться к человечеству, вошла в свою решающую стадию. Впрочем, вклады в эту подготовку ангелов и пророков трудно отграничить друг от друга, ибо многие пророки вразумлялись ангелами. Эта переплетенность нашла свое отражение в иконографии: с давних времен на некоторых иконах Иоанна Крестителя изображают с крыльями, хотя их у него не было. Этим подчеркивается благовестническая суть его служения, обычно присущая служению ангелов. Основными пророками того периода, призванными "приготовить путь Господу и сделать прямыми стези Ему" (Лк. 3,4), были Симеон Богоприимец, Анна Пророчица и, конечно, Иоанн Предтеча. Они готовили народ ко встрече со Христом, а их самих готовили ангелы. Архангел Гавриил явился священнику Захарии и сообщил ему, что у него родится сын, который возрадует многих, ибо он будет велик перед Господом. Этот же архангел принес Марии благую весть о предстоящем рождении от нее Сына Божия. Наконец, ангел Господень предстал во сне перед Иосифом и сказал ему: "Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в ней есть от Духа Святого; родит же Сына и наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их" (Мф. 1, 20–21).

Но выпрямляли стези грядущего Спасителя не только эти прославленные в веках лица. В этой работе участвовало множество анонимных тружеников, тоже вдохновляемых Святым Духом и ангелами. В Евангелии содержится бесспорное свидетельство того, что пророческо-ангельская подготовка имела гораздо более масштабный характер, чем принято думать. Как сообщает евангелист Матфей (Мф. 2, 1-12), первыми людьми, которые пришли поклониться только что родившемуся Иисусу, были не иудеи, а "волхвы с востока". Это очень важная информация, требующая пересмотреть распространенный взгляд на Богоявление. Согласно этому взгляду, Сын Божий сошел на землю для того, чтобы спасти лишь избранный народ, как спасал его, скажем, пророк Илия, а до остальных Ему не было дела. И только когда евреи не приняли Его и предали смерти, апостолам пришлось понести Его учение в другие страны. Это обосновывается фразой, которую Иисус обратил к просившей исцелить ее дочь хананеянке: "нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам" (Мф. 157, 26). Но достаточно вчитаться в текст внимательнее, чтобы стало ясно: этими словами, произнесенными так, чтобы все их слышали, Иисус спровоцировал женщину на то, чтобы она продемонстрировала перед иудеями свою горячую веру, о которой Сам Он, конечно, знал, и тем самым как бы упрекнуть их: смотрите, даже чужие признают Меня Богом, а вы все еще сомневаетесь! Да и вообще, разве не нелепо предположить, что Он стал Спасителем для всех народов просто по случайности: думал спасти только евреев, но дело обернулось непредвиденным образом, и программа спасения сама собой распространилась на иноплеменников. Разумеется, Иисус с самого начала знал, что "свои" Его отвергнут и распнут, но именно в принятии крестной смерти и состоял главный секрет спасения. Икона Воскресения выражает это наглядным образом: воскресший Иисус вызволяет из ада Адама и Еву, которые не были евреями, ибо еврейский народ начался с Авраама. О всемирности миссии Иисуса знал не только Он Сам, но и Его креститель и предтеча Иоанн, в чем не оставляет сомнения следующее евангельское место: "Иоанн приходившему креститься от него народу говорил: порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойные плоды покаяния и не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам, ибо Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму". И далее самое важное: "Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь" (Лк. 3, 7–9).

Но о великой миссии Христа возникли и слухи и предчувствия, которыми в то время буквально земля полнилась. Напряженное ожидание Спасителя было разлито на рубеже новой эры по всей огромной территории к востоку от Палестины, и поэтому вполне закономерно, что Евангельские волхвы пришли именно оттуда. Хотя их называют "волхвами", это были чистой воды христианские пророки, точно такие же, как Иоанн Предтеча, как и он, руководимые Святым Духом. Это ясно из того, что они принесли в дар грудному младенцу золото, ладан и смирну (по-нашему, миро) — вещества, имевшие большую рыночную ценность, которые можно продать в любой стране. Задумывались ли вы, зачем они сделали это? Если еще не догадались, попробуйте ответить на другой вопрос: на что жили Иосиф с Марией и Младенцем в Египте, куда им пришлось бежать ночью, взяв только самое необходимое, если они и дома-то в Назарете были небогатыми? Конечно, на "дары волхвов". Так кем же, как, не Святым Духом, было им подсказано принести именно такие дары?

Современный татский поэт и фольклорист Иван Кукулло собрал огромный топонимический материал, доказывающий, что Восток действительно весь был в ожидании Мессии: это запечатлелось в названиях сел и городов. Сирия, Антиохия, Каппадокия, Ликия, Египет, Эфиопия, Великая Армения, Грузия, Кахетия и другие тамошние земли были порохом, в который нужно было только бросить искру, и когда эта искра была туда брошена, они дали Богу благоухающие плоды великой святости.

Ждали не только люди. В захолустном городке захолустной провинции Римской империи рос Мальчик, ничем не отличавшийся от Своих сверстников, но призванный решить судьбу Вселенной, и Вселенная с триллионами своих галактик замерла в ожидании. На космических часах до этого решения оставались доли секунды.

3. Испытание избранных

С описанным в трех Евангелиях эпизодом посылки Иисусом двенадцати и затем семидесяти учеников на проповедь не все обстоит так просто, как может показаться с первого взгляда.

Впрочем, так обстоит дело почти с любым евангельским фрагментом: в нем мы находим первый, поверхностный, план, затем второй, более глубокий, а часто ощущаем еще и третий, который воспринимается нашим ограниченным сознанием, как таинственный намек.

Простым этот эпизод выглядит, в сущности, только в одном месте: "И ходил Иисус по всем городам и селениям, уча в синагогах их, проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях. Видя толпы народа, Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря. Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало: и так молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою.

И призвав двенадцать учеников Своих, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь" (Мф. 9, 35;10, 1).

Тут действительно все ясно. Однако чуть дальше Матфей приводит слова Иисуса, которые уничтожают эту ясность и заставляют крепко задуматься: "На путь к язычникам не ходите, и в города самарянские не входите; а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева" (Мф. 10, 5).

Озадачивает здесь тот же самый момент, который приводит в удивление и смущение всех, впервые читающих Евангелие, в рассказе о хананеянке. Вот он:

"И вот женщина хананеянка (по версии Марка, язычница-сирофиникянка), выйдя из тех мест, кричала Ему: помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется… Он же сказал в ответ: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева. А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи, помоги мне. Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему" (Мф. 15, 22–28).

И там, и там Христос явно проявляет еврейский национализм, даже шовинизм. Он заботится только о спасении израильтян, а до других людей ему нет никакого дела. Но может ли это быть? Ведь Иисус Христос есть Бог, Второе Лицо Пресвятой Троицы, Тот, о Ком в символе веры сказано: "Им же вся быша, т. е. такой же Творец всего, как и единосущный Ему Бог-Отец. Как же Он мог быть безразличным к основной массе человечества, которое является Его собственным творением? Конечно же, не мог, да и не был безразличным, как свидетельствуют о том многочисленные другие места Евангелия. Некоторые из них говорят даже о большем: что Христос явился как раз не к иудеям, богоотступничество которых прозревал, а ради остальных народов. Об этом пророчески предвещал еще Иоанн Креститель: "сотворите же достойным плод покаяния и не думайте говорить в себе: "отец у нас Авраам", ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь" (Мф. 3,7-10).

Из этого пророчества видно, что отнятие избранности у генетических потомков Авраама, то есть у евреев, было тогда уже решенным делом, секира была приготовлена. Иисус косвенно и Сам говорил об этом, указывая, что молодое вино не вливают в ветхие мехи (Мк. 2,22). Под молодым вином имеется в виду Новый Завет, а под ветхими мехами — закосневшее в начетничестве иудейское священство. Иисус также учил по-новому понимать слово "ближний", разъясняя его значение в притче о добром самарянине, позаботившемся об избитом и ограбленном иудее, мимо которого равнодушно проехали два его соотечественника. Именно этот человек, проявивший к иудею любовь, и есть его ближний, хотя он иноплеменник. В другом месте эта же идея выражена еще резче: "Кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь" (Мф. 12, 50). Этой формулой Христос как бы отменяет биологическое родство перед лицом духовного, а значит, отменяет и графу "национальность", ибо национальность есть родство некоторому общему предку вроде Авраама.

Разумеется, Сын Божий принял на Себя человеческую плоть и ходил среди нас не из-за одних лишь евреев, а чтобы спасти всех тех, кто захочет спастись и проявит волю к спасению, к какому бы роду они не принадлежали. Более того, Он знал, что похваляющийся своим происхождением от Авраама еврейский народ за малым исключением не откликнется на Его проповедь, а потом будет кричать "распни Его, распни!". Об этом Он говорил Своим ученикам задолго до Голгофы (Мк. 8,31). Было Ему известно и то, что после Его возвращения к Отцу Его учение начнет распространяться главным образом среди других народов — ведь так оно потом и произошло, а будущее открыто Богу так же отчетливо, как и прошедшее. Зачем же Он наказывал двенадцати и семидесяти не ходить к язычникам и отозвался о них, как о "псах"?

Как ни покажется это парадоксально. Он сделал это для того, чтобы дело христианизации народов мира, ради которого Он пришел в мир, все-таки осуществилось, несмотря на выпадение из него евреев, которые намечались для выполнения очень важной функции. Чтобы логика стала тут понятной, надо уяснить, в чем состояла эта функция. Это очень существенный момент и в то же время наименее понимаемый. Это вопрос о богоизбранности евреев, по поводу которого в умах царит такая неразбериха, какой нет, наверное, ни в одном другом богословском вопросе.

Сейчас вы убедитесь в этом сами. Ответьте: в чем состоит первая заповедь из тех десяти, что Моисей получил на Синае? Подумайте хорошенько, не торопитесь с формулировкой. Вспомнили? Давайте сравним ваш ответ с тем, который дает подавляющее болыпинство опрошенных. "Да не будет у вас других богов, кроме Меня" — вот в чем, по их мнению состоит первая заповедь, они так ее запомнили. Другого ответа мне не приходилось слышать даже от специалистов по Ветхому Завету. А на самом деле она звучит так: "Я Господь Бог твой, Который вывел тебя из земли египетской из дома рабства; да не будет у тебя других богов" (Исх. 20, 2–3). Тут все повернуто совсем по-другому! Напоминание об избавлении от рабства чрезвычайно важно, оно есть ключ к пониманию всего остального, но как раз его-то и пропускают мимо ушей.

В чем же его смысл? Этим вступлением Господь подчеркивает, что Он оказал еврейскому племени великое благодеяние, о котором этому племени надо постоянно помнить. Это не мелочный попрек, не запоздалое сожаление о добром поступке — на божественном уровне таких вещей быть не может, — а разговор об авансе, который нужно отработать, ибо долг платежом красен. Когда евреи прозябали в плену, они ничем не отличались от других народов, кроме самого факта своего пленения; не были лучше, умнее, благочестивее их, но в отличие от них им было очень плохо, они попали в беду. Это был не внутренний, а внешний признак, но Богу было угодно использовать его в Своем Домостроительстве. Население Римской Империи и прилегающих к ней стран в тот исторический момент созрело для принятия идеи единого Бога, Творца и Вседержителя, которая, в свою очередь, подготовляла будущее усвоение полноты истины, имевшей прийти к людям с христианством. Но чтобы идея давала всходы, необходим ее сеятель, и таким сеятелем должен быть какой-то конкретный народ, который первым усвоил ее и адаптировал к своему коллективному сознанию. Для усвоения и для проповеди усвоенного нужен энтузиазм, желание послужить Богу словом и дедом, а это проявляется не само собой, а лишь в силу каких-то обстоятельств. Одним из таких обстоятельств может стать благодарность Богу за оказанную Им милость, желание за нее чем-то отплатить. И Господь сделал для евреев то, за что нужно благодарить и искать случая отплачивать — избавил их от рабства. Это было непросто, понадобились чудеса и знамения — десять "египетских казней", вразумлявших фараона, отлив в Красном море, пропустивший беглецов, прилив, потопивший преследователей, выпадение небесной манны голодающему народу и другие. Божья помощь еврейскому племени была настолько явной и настолько обильной, что нельзя было не видеть, что это — избранный народ. Как же надо понимать это избранничество? В том, и только в том смысле, что на этот народ была возложена миссионерская работа, которую он обязан был выполнить, возвращая тем самым свой долг.

Представьте себе, что в некоторой общине, состоящей из людей, разных по своим природным качествам, возникла нужда в священнике, и когда один из членов общины упал в яму, Бог чудесным образом вытащил его оттуда и заключил после этого с ним договор: за это ты станешь священником. Я тебе помог, теперь ты помоги Мне просвещать других. Точно то же и здесь, аналогия тут полная. Договор, определяющий отработку оказанной в кредит услуги, был заключен со всей торжественностью, записан на скрижали и хранился в специально сооруженной скинии. Поскольку после земной жизни Христа, Его крестной смерти, славного Воскресения и сошествия в день Пятидесятницы Святого Духа, знаменующего появление Православной Церкви, взаимные обязательства Бога и человека несколько изменились, этот договор стал называться "Ветхим Заветом", т. е. "старым договором", и ввиду его огромного значения вся первая часть Библии, где имеется его изложение, стала называться его именем. Он начинается уже известными нам словами об избавлении евреев от рабства, подробно устанавливает, как спасенный народ должен себя вести, а после этого формулирует пункт об избранничестве: "Если будешь слушать гласа Моего, и будешь исполнять все, что Я скажу тебе, и сохранишь завет Мой, то вы будете у Меня народом избранным из всех племен, ибо вся земля Моя; вы будете у меня царственным священством" (Исх. 23, 22). В Этой фразе избранность трактуется в сильном смысле — как элитарность и аристократизм, — но эта трактовка дается в рамках условного высказывания, начинающегося со слова "если". Теперь мы знаем, что еврейский народ не выполнил оговоренного здесь условия, и так как этим упразднилось "если", упразднилось и "то", — он не стал народом-элитой и народом-аристократом. Его избранность исторически ограничилась лишь призванностыо к исполнению особой миссии, но не перешла в царственность, увенчивающую ее исполнение. Это произошло потому, что предварительную, условную избранность он посчитал окончательной и безусловной, обязанности перепутал с правами, временную ссуду принял за законную награду. Если говорить кратко, это было падение, и оно перечеркнуло все хорошее и полезное, что евреи, несомненно, сделали для религиозного просвещения соседей. Ведь если священник отслужит литургию не полностью, выпустив из нее по своему усмотрению некоторые части, то пусть это выпущенное составит лишь одну десятую, его все равно предадут анафеме и извергнут из сана. Пусть избранный народ недоделал не так уж и много, но из-за этого Господу все равно пришлось менять первоначальный план Домостроительства. Может быть, евреям лучше было бы вообще не начинать свою миссию, чем не довести ее до конца — в этом случае коррективы были бы внесены раньше, а значит, были бы менее болезненными…

А когда все зашло так далеко, избежать боли не удалось: на этой стадии нарыв должен был уже прорваться. Слишком долго и сами евреи, и многие неевреи были убеждены, что свет миру может исходить только от Авраамова семени, слишком многие великие пророки вещали об этом. Надо учесть, что из поколения в поколение евреи воспитывались в ощущении своей исключительности и в убеждении, что грядущий Мессия явится только для того, чтобы окончательно узаконить эту исключительность и возвеличить их род выше, чем царь Соломон, — и тогда станет ясно: Иисус никак не мог публично заявить, что пришел не к одним евреям, а ко всему человечеству. Это было бы воспринято, как глупая шутка или наглый вызов, и уничтожило бы всякое доверие ко всему, что Он потом ни говорил бы. После таких слов Его или сразу убили бы, и эта преждевременная жертва была бы напрасной, либо просто перестали бы Его слушать. Переориентировать программу нашего спасения на запасной вариант, где евреи были уже не нужны, можно было лишь постепенно, дождавшись момента, когда обнаружится, что идеология своей исключительности заводит иудеев в тупик и что люди, принадлежащие к другим нациям, вполне способны познать истинного Бога без посреднической помощи избранного народа. Чтобы поразивший евреев грех гордыни стал очевидным, гордыня должна была дойти у них до абсурда, до презрения к другим людям, как к скоту с человеческим обликом, и Иисус как бы нарочно разжигал ее в них, ускоряя этим развитие болезни. В драматургии это называется катарсисом, а в медицине — разрешением кризиса путем его обострения. Когда сумасшедший уверяет окружающих, что он — индийский раджа, опытный психиатр не разубеждает его в этом, а говорит: конечно, вы раджа, поэтому садитесь на слона и отправляйтесь охотиться на тигров. Это поддакивание сразу обескураживает больного, так как слона-то у него все-таки нет, и в его воспаленном мозгу может шевельнуться насчет раджи сомнение. Именно так вел Себя Иисус с утратившими способность к здравой самооценке иудеями — ведь Он вполне мог смотреть на них как на Своих пациентов. — Вы считаете остальных людей псами? Вы правы, они на самом деле псы. Например, эта хананеянка. Пристала как банный лист: вылечи да вылечи мою дочь. Как Я поставил ее на место, вы сами слышали. Но вот ее ответ нас всех удивил, это тоже правда. Даже у евреев редко найдешь такую веру, какую проявила эта чужестранка. Вот вам и язычники.

С этой же целью — показать глубину нравственного падения евреев — Иисус подчеркивал, что явился в качестве их Мессии, что Он пришел к своим (Ин. 1, 11). Если бы иудеи убили чужака, в этом не было бы ничего особенного, но распять Того, Кто предречен в их же священных книгах, — это уже тот самый катарсис, после которого весь порядок вещи начинает идти по-другому. Как раз поэтому, посылая учеников на проповедь, Он заповедовал им навещать только "своих". Их миссионерская деятельность получила широкую известность, обсуждалась в народе, и Иисус не должен был дать иудеям ни малейшей легитимной зацепки для Его осуждения как еретика, не оставить им никакого шанса на оправдание после Голгофы — их преступление должно было выглядеть так, чем оно было: чистым богоубийством, ставящим все на свои места. Таким оно и осталось в истории.

Но это была лишь часть дела. Послав апостолов на проповедь и повелев им входить только в дома евреев, Иисус преследовал и более важную цель. Ему было необходимо не только довести до логического конца вопрос о прежних избранниках, но и успеть подготовить новых избранников. Ими и стали апостолы, которым предстояло великое сеяние и великая жатва. "И поставил из них двенадцать, чтобы с Ним были" (Мк. 3, 13). И снова, как и в первом избранничестве, личные заслуги не играли тут никакой роли, и все решала неподотчетная людям Божья воля. "Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод" (Ин. 15, 16), — сказал им Иисус, и в этой фразе прозвучало то же самое напоминание об авансе, какое звучало в других словах, обращенных к другим людям: "Я Господь Бог твой, Который вывел тебя из земли египетской, из дома рабства". Это напоминание тоже обязывало трудиться. Но труд апостолов был в то время еще далеко впереди, это не была та местная проповедь, о которой идет у нас речь. Она была не сказкой, а присказкой, не службой, а службишкой. Просвещать "погибших овец дома израилева" Христу было, по существу, не нужно, так как Он знал о безнадежности этого предприятия. Но Ему было очень нужно, чтобы в его безнадежности убедились на своем опыте апостолы, поскольку с этого должна была начаться их коренная психологическая перестройка, результатом которой станет их вселенская проповедь. Потому Он и сказал им: "посылаю вас как агнцев среди волков" (Лк. 10, 3) и подробно объяснил, что им следует сделать, если их не будут принимать. И даже намекнул, что сама по себе проповедь в среде иудеев особого значения не имеет. Этот намек содержится в словах: "однако ж тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах" (Лк. 10, 20).

Возвращаясь мыслью к тому времени, когда совсем еще наивные и необстрелянные ученики Иисусовы вышли на свою первую пробную проповедь в доме иудеев, и мы повторим: радуйтесь! Всем вам, кроме Иоанна Богослова, предстоит мученическая смерть, но радуйтесь, ибо на вас будет основана Святая Церковь и ваши глаголы пойдут во все концы мира, чтобы в нем установился новый порядок вещей.

4. "Встал Иисус на месте ровнем…"

Даже если ты стоишь в храме не в молитвенном настроении и служба оставляет тебя равнодушным, а мысли так и норовят убежать к мирским делаем, эти торжественные слова мгновенно возвращают тебя к тому возвышенному предмету, который является содержанием богослужения и ради которого ты и пришел в церковь. Они настораживают тебя, как раскат дальнего грома, возвещающий, что время беспечности кончилось и надо стать собранным и серьезным.

Это — Евангелие от Луки. А Матфей говорит иначе: "Он взошел на гору". Так как же все-таки это происходило? С горы обращал Иисус к ученикам Свои слова или с плоской равнины? Кто прав — Лука или Матфей?

Если говорить о материальном аспекте происходящего, прав Лука. Этот аспект он передает лучше других евангелистов, поэтому его и называют бытописателем. Да и по логике нет резона залезать в данном случае на гору: народ, стоящий внизу, ничего не услышит. Но тогда получается, что и само название этого обращения — "Нагорная проповедь" — ошибочно, и точнее было бы назвать его как-то иначе, например, "Долинная проповедь".

Нег, Матфей не ошибается, просто он берет другой аспект, и этот аспект важнее.

У Христа два естества — божественное и человеческое и то свершение, которое мы называем Нагорной проповедью, включало в себя активность обоих. Апостол Лука описывает в основном активность человеческого естества, он рассказывает нам, как Бог-Слово, соединенный с человеческим телом и ставший Богочеловеком, в определенный момент времени и в определенном месте пространства отверз уста и стал говорить собравшимся вокруг него конкретным людям то-то и то-то. Этот момент времени выпал на тридцатые годы новой эры, а место находилось на севере Палестины, в Галилее, и оно было ровным. Матфей же доносит до нас смысл и содержание активности божественного естества, и хотя он тоже фиксирует некоторые моменты, привязанные к пространству и времени, его повествование есть по преимуществу отзвук космического, а еще вернее, космообразующего акта, осуществленного соединенным с Богом-Отцом и Святым Духом в Пресвятую Троицу Богом-Сыном, продолжившим этим начатое Отцом сотворение мира. И разумеется, этот акт совершался там, где пребывает Троица и где нет ни пространства, ни времени. Но почему же тогда "Он взошел на гору' — разве там есть горы?. Нам станет это понятно после того, как мы уясним суть Нагорной проповеди как продолжение миросозидания.

Начнем с самого начала: с вопроса о том, зачем Бог сотворил материальную Вселенную. Но вправе ли мы подступить к Творцу с таким "зачем" — ведь Он никому не подотчетен, и пути Его неисповедимы. Конечно, полный смысл творения человеческое разумение вместить не может, но предполагать наличие в нем какого-то смысла мы имеем основания, ибо в ином случае оно было бы бессмысленным, а это несовместимо с нашим понятием о Боге как о совершенном существе. И этот постигаемый нами и животворящий нас при нашем его постижении смысл выражается богословским термином "Домостроительство". Он взят из Библии, из Соломоновых притчей, где сказано: "Премудрость построила Себе дом" (Пр. 9, 1). Что надо понимать здесь под "Премудростью? Чтобы ответить на этот вопрос, Ветхого завета уже недостаточно: содержащаяся в нем истина облечена в завуалированную, прикровенную форму и раскрывается явно лишь в Новом Завете. Это — общее правило, которое прямо относится и к нашему случаю. Продолжим чтение Ветхого Завета: "Премудрость заколола жертву, растворила вино Свое и приготовила у Себя трапезу; послала слуг Своих провозгласить с возвышенностей городских: кто неразумен, обратись сюда" (Пр. 9, 4). А теперь сопоставим это с евангельским текстом: "Царство Небесное подобно человеку-царю, который сделал брачный пир для сына своего и послал рабов своих звать званых на брачный пир; и не хотели идти. Опять послал других рабов, сказав: скажите званым: вот я приготовил обед мой, тельцы мои и то, что откормлено, заколото, и все готово; приходите на брачный пир" (Мф. 22,4). Ясно, что речь идет об одном и том же, но евангелист произносит те слова, которые рано было произнести Соломону и которые сразу ставят все на места: "Царство Небесное". Раскрыт им и второй важнейший момент: Премудрость, которая в притчах выступала одним лицом, в Евангелии расщепляется на два лица — царя и его сына. В прикровенном варианте Она строила дом Себе, в евангельском откровении в рамках той же Премудрости Отец строит дом Сыну. И это расщепление очень важно. Не будь Сына, Отец не возводил бы никаких палат, ибо они нужны для сыновнего пира. Так притча, приведенная Матфеем, дает нам ключ к расшифровке ветхозаветной фразы: "Премудрость построила Себе дом". Слово "построила" относится к Богу-Отцу, к Первому Лицу Троицы, а слово "Себе" относится к Богу-Сыну, Второму Лицу Троицы. И что самое замечательное, умолчав об этих существенных, вещах, которые тогда преждевременно было обсуждать, Соломон все же не сделал логической ошибки в своей фразе: ведь Отец и Сын — одно, поэтому то, что Отец строит дом Сыну, не противоречит высказыванию: "Премудрость строит Себе". Ведь Премудрость- это Троица, взятая как единое.

Такое толкование библейского термина "Премудрость" настолько очевидно, оно с такой неизбежностью вытекает из сличения параллельных мест Священного Писания, что только диву даешься, как могли в начале нашего столетия вестись на эту тему жаркие споры и как могла привлечь серьезное внимание софическая ересь — учение о том, что Премудрость есть не то "вечная женственность", не то Дева Мария. Таких трактовок не допускает не только элементарная экзегетика, но и элементарная логика. "Пре-мудрость" — это "предельная мудрость", выше которой нет, а такой высочайшей мудростью может выступать исключительно соединенная мудрость всех трех Лиц Троицы, и ничто меньшее. А уж приписывать ее смертному, хотя и святому, существу, каким была Богородица, и абсурдно, и кощунственно.

Для кого же готовится пиршество в построенных Отцом палатах, кто в них усядется? Разумеется, те, кто угоден Сыну — они же приглашаются туда для Него, они должны стать Его друзьями. А кто Ему угоден, может решать только Он Сам — это уже вопрос не Троицы в целом, а Ее Второго Лица, как единства двух естеств. Но прежде, чем приглашать их к Сыну, нужно, во-первых, иметь их самих, а во-вторых, иметь, куда их приглашать. Чтобы появились Христовы угодники, нужно было сотворить видимый мир, населенный людьми из плоти, которые, побеждая плоть, могли бы совершать духовное восхождение к святости. Чтобы было, куда их приглашать, нужно было сотворить невидимый мир, в котором можно разместить Сыновнее Царство. И о том, и о другом заранее позаботился Бог-Отец, названный поэтому в Символе веры "Творцом видимых и невидимых". О сотворении невидимого, или ангельского, мира Священное Писание умалчивает, так что туг мы стоим перед тайной, которая раскроется для нашей души лишь после того, как она расстанется с телом. Зато процесс создания "видимых", т. е. материальной Вселенной, хорошо отражен в Библии. Его первый этап описан в Книге Бытия, где он подразделяется на шесть последовательных стадий, именуемых "днями". Данные современной науки неожиданно подтвердили библейскую схему, еще недавно казавшуюся образованному человеку фантастической, и наполнили ее конкретным содержание. Принимая во внимание это уточнение, сегодня можно в самом общем виде изложить Шестоднев так.

Первый день. Создание "физического вакуума" пространства и времени с их взаимосвязанной метрикой, а также "законов природы", относящихся к материи, которой пока еще нет ("Земля была безвидной и пустой". Под "землей" здесь имеется в виду не планета Земля, которая появится позже и будет названа "сушей", а материальная Вселенная.) Вакуум начинает стремительно расширяться (количественные характеристики этого расширения дает "инфляционная модель" современной научной космогонии), и через мгновение в него вводится смесь вещества с антивеществом с чуть заметным перевесом в пользу вещества. Войдя в соприкосновение, равные доли вещества и антивещества аннигилируют, превращаясь в фотоны, а остаток вещества остается темной материей ("И отделил Бог свет от тьмы"). Замечательно, что астрономия не так давно обнаружила так называемое "реликтовое излучение", которое удалось идентифицировать с "первородными фотонами", носящимися в космическом пространстве с самого момента "Большого взрыва", т. с. более десяти миллиардов лет.

Второй день. Переход через миллион лет после Большого взрыва гелиево-водородной плазмы в соответствующую смесь газов. Если бы во Вселенной присутствовал тогда наблюдатель, он увидел бы ее изменившейся. Плазма была непрозрачной, так что небо было черным, газ же прозрачен, так что взору открылся бы небесный свод ("И создал Бог твердь. И назвал Бог твердь небом").

Третий день. Создание через семь миллиардов лет на планете Земля, где сформировались для этого температурные и влажностные условия, живых организмов. Они были одноклеточными, не нуждающимися в кислороде (анаэробами) и предельно простыми, но уже имели в себе весь аппарат синтеза белков на рибосомах под управлением нуклеиновых кислот ("И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя по роду и подобию ее"). Они образовали популяцию однородного типа, без иерархии, но по общей массе такую же огромную, как нынешняя (закон постоянства биомассы, сформулированный Вернадским и недавно подтвержденный геохимиками). Этот пер вы и биоценоз постепенно начал изменять химический состав атмосферы.

Четвертый день. Уменьшение в земной атмосфере количества водяных паров до того уровня, когда, обложенное таким же густым туманом, как сейчас на Венере, наше небо стало прозрачным и ночами на нем стали видны луна и звезды и днем — солнце ("И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной").

Пятый день. Создание после достаточной наработки анаэробами кислорода второго биоценоза_ уже пирамидального типа, с многоклеточными организмами, связанными друг с другом взаимной зависимостью, и с динозаврами на вершине ("И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею по тверди небесной").

Шестой день. Создание третьего биоценоза, или второй пирамиды видов с человеком на вершине ("И сказал Бог: да произведет земля скотов, гадов и зверей… Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями"). Сотворением Адама и Евы первый этап Домостроительства был завершен.

Дальнейшие его этапы получились как бы незапланированными — их не было бы, если бы не грехопадение первых людей. Эти двое были замыслены как венец творения, как те самые званые, которых Сын усадит рядом с Собой за пиршественный стол. Они должны были стать совершенными, как совершенен Отец их небесный и соединить в себе все виды святости (в этом и состоит подобие Богу). Но поскольку совершенное существо не может не быть свободным, наши предки были наделены свободой и, к сожалению, дурно ею распорядились. Этот дурной выбор никак не мог быть предотвращен Богом, так что в данном случае Он создал камень, который Сам не мог поднять. Разумеется, Бог знал о возможности того, что наделенное Им свободой существо может обратить свою волю против Него, но это был неизбежный "Божественный риск". И случилось худшее: прародители возмечтали стать не гостями, а хозяевами пира, поддались соблазну "стать как боги" и, переступив запрет, отрезали себе путь в Царство Небесное.

Однако Бог поругаем не бывает. Как говорят в народе, Он "камень не поднимет, а землю опустит" — все равно достигнет Своего, пусть не теми средствами. Потерпев неудачу с Адамом и Евой, Он поставил на их место последовательность сменяющих друг друга поколений, наполнивших собою поток исторического времени. Теперь задача была поставлена по-другому: исправлять и совершенствовать испорченное первородным грехом человечество, подготавливая его к принятию истины и восстановлению Божьего подобия, и когда это осуществится, набирать полноту святости из разбросанных во времени и пространстве ее элементов. Друзьями Сына должны были теперь стать не два совершенных человека, а целый сонм святых разных эпох и разных стран, в совокупности эквивалентный этим несостоявшимся двум. Сотворение истории было вторым этапом Домостроительства. В богословии высказывается мнение, что, когда будет набрано нужное количество святых, история кончится — "небо свернется, как свиток", и время исчезнет.

Третий этап обозначили данные Богом избранному народу Десять заповедей. Он был подготовлен к их принятию многими чудесами, с помощью которых избавился от египетского рабства. Избранничество же его состояло в том, что он должен был стать как бы народом-священником, через которого остальные племена познали бы истинного Бога. Эта идея и определила содержание "Синайского законодательства": первые четыре заповеди, напоминая евреям о том, что они обязаны своим освобождением Божьей милости, учат, как нужно относиться к Богу и Творцу своему, чтобы выполнять миссию религиозного просветительства. Вначале эта миссия хорошо осознавалась избранным народом, но потом он повторил то, что сделали Адам и Ева — забыл о Боге и стал поклоняться идолам. И тут Богу снова пришлось "опускать землю" — отыскивать еще одно средство продолжить Домостроительство. На этот раз таким средством был приход на землю в человеческой плоти Второго Лица Троицы с целью заключить новый договор с людьми. Договор по-славянски "завет", поэтому он вошел в наш язык под именем "Нового завета", в отличие от "Ветхого завета", т. е. от "старого договора" (моисеевского). Сам тот факт, что две части Священного Писания озаглавлены по этим договорам, подчёркивает их громадную историческую и антропологическую важность.

Условия первого договора были возглашены на Синайской горе, условия второго — на галилейской равнине, но поскольку это были события одного порядка, то в глазах евангелиста Матфея, более чуткого к ноуменальной стороне вещей, чем к феноменальной, эта равнина тоже превратилась в гору. Так мы получаем ответ на наш вопрос: почему обращение Иисуса к народу называется "Нагорной проповедью", хотя оно имело место на плоскости. Эта проповедь потому "Нагорная", что земля, с которой она прозвучала, имела смысловое значение Синайской горы.

С Нагорной проповеди начался четвертый этап Домостроительства, связанный с земной жизнью Христа. Вся предварительная работа была проделана Отцом: небесные палаты для пира готовы, земные люди настолько подготовлены и просвещены, что при желании смогут не только понять, но и выполнить условия допуска на торжество. Теперь слово предоставляется Сыну, Который и должен сформулировать эти условия.

Однако при всем родстве Десяти заповедей и Нагорной проповеди, на которое постоянно указывали Сам Иисус (например: "Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить"), между ними имеется и различие. На Синае Бог-Отец дал закон в юридическом понимании этого термина — свод правил поведения, обращенный к конкретному народу, который этот кодекс был обязан выполнять. В Галилее Бог-Сын обнародовал закон в том значении этого слова, какое мы имеем в виду, когда говорим о "законах природы". Нагорная проповедь есть не вполне проповедь, так как ее главная часть, Заповеди блаженства, вообще не есть заповеди. Они состоят из девяти утверждений, имеющих одну и ту же форму: "Блаженны такие-то, потому что то-то". Это "то-то" во всех утверждениях фактически одинаково: "Они войдут в Царство Небесное". В семи случаях именно это и сказано, а в двух говорится о том, как там будет хорошо. Но тут нет никакого призыва, никакой агитации. Иисус не заставляет слушателей стать "такими-то", не уговаривает их, ничего не "проповедует", а просто констатирует наличие определенной причино-следственной связи между духовным обликом человека, выработанным им в земной жизни, и его посмертной судьбой. Короче, он описывает самый важный для людей аспект мироустройства, который есть, по сути, закон такого же типа, как "закон Ома" или "правило буравчика". Христос как бы говорит собравшимся: "Я не оказываю на вас никакого давления, вы не обязаны быть "такими-то", последнее слово остается за вами, но я предупреждаю вас о последствиях выбора, чтобы вы потом не ссылались на незнание". И в этом смысле Нагорная проповедь ближе не к Синайскому откровению, а к другому эпизоду творения — к тому моменту, когда материи по Вселенной еще не было, но физический вакуум был уже создан, и в него были вложены законы поведения будущей материи. Среди них имелся, например, такой закон: "Если в магнитное поле влетит заряженная частица, она будет двигаться по окружности, а если незаряженная, то по прямой". Вскоре и поля, и частицы появились реально, и все так и стало происходить. То же и с Нагорной проповедью. Небесное Царство уже создано, но оно еще пусто. Первый его насельник, благоразумный разбойник, появится в нем лишь через три года, а законы, относящиеся к этому "вакууму", уже установлены Богом-Сыном, и в "Заповедях блаженства" они доносятся до наших ушей. Не удивительно, что мы воспринимаем их как падающие откуда-то сверху, из космоса — это и вправду космические законы. В чем же их существо? Кто эти блаженные "такие-то"? Их признаки можно разделить на три группы. Первая группа: нищие духом, плачущие и кроткие. "Нищие духом" — это не "малодушные", слово "нищие" здесь понимается не как "бедные", а как "попрошайки", как те, кто стоят с протянутой рукой. "Плачущие" — это те, кто чувствуют себя обделенными судьбой или обиженными людьми, но не бунтуют, не отвечают ударом на удар, а избывают свою боль в тихих рыданиях. Таковы же и "кроткие". Значит, блаженные этой группы могут быть объединены одним общим признаком — смирение.

Вторая группа: стремящиеся к правде, милостивые к ближним и чистые сердцем. "Милостивые" — это те, кто прощают, не обращают внимание на нанесенный им ущерб, проявляют снисхождение к слабостям человеческим. Такими бывают люди, занятые мыслями не о земном, а о небесном. Но в этом случае не только мысли, но и сердца их будут возвышенными, то есть чистыми. Так что все три признака этой группы тоже сводятся к одному, который можно выразить словами Литургии: "Горе имеим сердца".

Третья группа — миротворцы, изгнанные за правду и оклеветанные за нее же… Это — Божьи работники, не прерывающие своего тяжкого труда даже в том случае, когда их гонят и преследуют.

Подводя же итог, можно сказать, что "блаженными", то есть теми, перед кем откроются двери пиршественных палат Сына, являются люда, которые осознают, что сами по себе они ничто и без помощи свыше пропадут, а поэтому стараются думать только о Боге, почитая все другое за сор, и завоевывают Его расположение и Его милость угодными Ему делами.

Вот как это просто. Как Шестоднев. Имеющий уши да слышит.

Перепугавшись в свое время гностицизма, некоторые богословы стали говорить: "Нас не интересует, как устроены Небеса, нас интересует, как на них попасть". Странная логика! Не зная, как они устроены, на них и не попадешь. Сам Бог объясняет нам их устройство в Нагорной проповеди, а Он ничего не делает напрасно. В отличие от частицы, человек сам решает, зарядиться ему или остаться нейтральным, а значит, и сам задает свою траекторию. И Бог открывает нам тайну о том, Какая из них ведет вверх, а какая — вниз.

5. Чудеса Иисуса

Говорить о сущности чудес очень трудно. Наше греховное естество противится этому, не зная, во что это выльется, и опасаясь подвоха. Мы охотно употребляем слово, например, узнав о крупном поражений сильной футбольной команды от слабой, восклицаем: ну и чудеса! — но обсуждать эту тему серьезно и ответственно мы не склонны.

Впрочем, нет: бывает ситуация, когда мы начинаем относиться к чудесам очень даже серьезно " когда нам плохо. С каким горячим чувством мы шепчем в эти минуты: "Господи, только чудо может меня спасти, так сотвори же это чудо!" Но поскольку после этого чаще всего ничего не происходит, мы постепенно возвращаемся к своему обычному состоянию маловерия и скепсиса.

И все-таки надо заставить себя подумать над этим предметом. Ведь все чудеса так или иначе творятся для нас, и именно для того, чтобы нам не стало плохо.

Что такое чудо?

Сразу ясно, что резкой границы между чудесным и обыкновенным мы провести не в состоянии. Скажем, у каждого из нас была в жизни неожиданная встреча именно с тем человеком, который в данный момент был более всего необходим. До этого мы годами его не видели, потом он тоже куда-то исчез, а в "день икс" падал будто с неба и либо сообщал нам какие-то ключевые сведения, либо выводил на нужных людей, либо давал единственно верный совет. Что это — случайность или чудо?

Можно привести много и других примеров событий, которые одни назовут чудом, а другие совпадением, но не о них же нам судачить. Коли уж мы решили проанализовать категорию чуда со всей строгостью, нам следует вести речь только о том, что признается чудом всеми людьми, только о явных чудесах.

Что же должно произойти, чтобы все единодушно согласились: да, это несомненное чудо? Ответ прост: должно произойти то, чего не должно происходить, что противоречит нашим твердым и многократно проверенным представлениям о поведении материальных предметов.

Если я вложу в пишущую машинку два листа белой бумаги, проложенных копиркой, и напечатаю слово "природа", а на втором экземпляре отпечатается слово "прерода", это будет, конечно, стопроцентное чудо, которое приведет меня в ужас. Ведь согласно всему тому, что мы знаем о вещах, такого никак не должно быть. Это даже более великое чудо, чем тот улов святого Петра, когда его сети стали рваться от обилия рыбы. Тут все-таки можно предположить, что по каким-то реальным причинам к лодке вдруг подошел косяк, а вот если литера ударяет по копирке в одних, точках, а краска отпечатывается в других, то рационального объяснения этому нет. Дело не в масштабе события, а в нашей абсолютной уверенности, что оно противоречит естественному порядку и идет против природы.

Так что о настоящем чуде надо говорить как о нарушении законов природы. Но здесь необходимо сделать добавление: эти законы должны быть нам доподлинно известны. Мало ли всяких домыслов называли "законами"? У марксистов был "закон" роста производительности труда при социализме, но тот факт, что она после победы социализма в любой стране падала раз в десять, не является, конечно, чудом. О каких же законах мы можем сказать, что они не вызывают сомнения? Думается, тут надо исключить не только социологию, но и биологию. Недавно в Польше родился котенок с крыльями — чудо это или мутация? Английский энтомолог обнаружил на бабочках начертания всех букв латинского алфавита — чудо это или неизвестный вид мимикрии? Нет, в этой области нам так мало известно, что ее не надо трогать. По-настоящему авторитетные для нас законы — только законы физики. С учетом этого обстоятельства и нужно уточнить наше определение. Чудо — это явление, противоречащее основным физическим законам.

Происходят ли чудеса?

Этот вопрос эквивалентен такому: случаются ли события, несовместимые с фундаментальными законами физики? Задав его таким образом, мы сразу получаем положительный ответ: да, случаются.

Один из самых фундаментальных законов физики — закон сохранения материи. Раньше его трактовали как закон сохранения массы (Лавуазье), теперь понимают как закон сохранения количества массы и энергии (Эйнштейн). В абсолютности этого закона не сомневается ни один ученый. И как раз он-то и нарушается у всех на глазах в известном с древних времен явлении "мироточения" икон. Оно состоит в том, что из некоторых икон, большей частью богородичных, в течение какого-то времени истекает благовонная жидкость, называемая в церкви "миро". Подобная же жидкость нередко истекает и из других священных предметов — например, мощей святых угодников, — но об этом можно не говорить, ибо достаточно всего одного опровергающего факта. За такой факт, можно принять существование мироточивой "Иверской Монреальской" иконы, явленной еще в 1982 году как бы специально для этого нашего разговора. Она принадлежит частному лицу, православному испанцу, живущему в Канаде, Иосифу Муньосу-Кортесу, и выделяет ароматную жидкость почти непрерывно уже почти пятнадцать лет. Прикидка показывает, что общая масса выделенного ею вещества превысила центнер. О какой-либо подстроенности тут и заикаться нечего: икона мироточит в любом месте, ее видели десятки тысяч людей, каждый может взять ее в руки и убедиться, что в ней нет никаких трубочек, миро давали на анализ химикам, и они не идентифицировали его ни с одним известным парфюмерной промышленности соединением, истечение миро много раз заснято на фото- и кинопленку. Так что это действительно можно считать фактом, и этот факт вопиюще противоречит закону сохранения материи, попирает его самым непочтительным образом. Миро течет, а масса доски не убывает, и притока энергии, которая могла бы перейти в новую массу, тоже нет, ибо ее должен подводить к доске какой-то материальный носитель.

Итак, уже одна Монреальская икона раз и навсегда отметает утверждение, что чудес не существует.

Возможны ли научные исследования чудес?