ГРЯЗНЫЕ ИГРЫ

Сильно пахло лекарствами. К этому тошнотворному духу присоединялись и прочие отвратные запахи: пота, портянок, еще хрен разберет чего. Даже от сестрички с ласковыми прохладными руками несло, как от парализованной старухи.

Каверин выпростал руки из-под серой больничной простыни с квадратным фиолетовым штампом в углу и застонал.

Он вспомнил, что только что болевшей правой руки у него просто нет — вместо нее осталась лишь туго затянутая многими слоями бинтов культя. И он снова застонал от боли и бессилия...

Когда его — казалось, это было в какой-то прошлой жизни — подняли на броню бронетранспортера десантники, он надолго впал в забытье. Федералы доставили едва живого Каверина в полевой госпиталь возле Ханкалы. Там его, как могли, заштопали и забинтовали наподобие мумии. Остатки правой кисти пришлось ампутировать. Иначе — гангрена! С ней шутки плохи.

Бросая в эмалированный таз то, что еще недавно было живой каверинской рукой, немолодой подполковник-хирург выругался:

— Твою мать, сегодня за день уже третьего инвалидом на всю жизнь делаю!..

Володя две неделю пролежал практически без сознания. Его все никак не отправляли на Большую землю. Сначала потому, что он был нетранспортабельным, а после им почему-то стали очень интересоваться особисты. Никто не знал, кто он такой, откуда и как сюда попал. Он был здесь совсем чужим.

И лишь когда в его просыпающееся сознание начали врываться сцены еженощной и ежедневной мести, Каверин пошел на поправку. Лишь много позже он поймет, что своему спасению, возвращению к жизни он обязан ему, самому своему ненавистному врагу.

Только великая ненависть и всепроникающая жажда мести вернули его в ;>тот мир. Он должен был жить, чтобы отомстить. Эта ненависть была сродни великой любви, той, что до гроба!

VI

Виктор Петрович Зорин формально занимал не столь уж высокую чиновничью должность. Однако место в кремлевской иерархии определялось вовсе не этим. Существовала масса внешних признаков, которые, собственно, и давали знать посвященным, кто есть кто. Кто есть ху, как выражался последний генсек страны Советов.

Например, не величина дачи, а ее местоположение относительно дачи президента и других первых лиц — было одним из таких факторов.

Так вот, дача Виктора Петровича находилась не в плебейской по кремлевским меркам Жуковке, а в Ильинском. Чуть ли не через забор от дачи премьера. Только вот премьеры менялись, а Зорин оставался. Тем-то и привлекательны не слишком заметные должности.

И все же главным знаком избранности было наличие или отсутствие кабинета в самом Кремле. И не где-нибудь просто в Кремле, а именно в здании Сената. Там, где «сидели» все генеральные секретари, а теперь и первый президент России.

У Виктора Петровича кабинет в Кремле был. Аккурат в известном здании, на втором этаже. Окна выходили прямехонько на Мавзолей, которого, впрочем, видно не было — Кремлевская стена загораживала.

Кабинет Зорина — стеночка в стеночку — соседствовал с бывшим кабинетом Лаврентия Павловича Берия, сталинского верного наркома, всесильного начальника НКВД и заместителя в правительстве самого Иосифа Виссарионовича. Позже бериевский кабинет долгие годы занимал председатель Совета министров СССР Косыгин. После Косыгина там сидели зампредсовмины. Но как-то никто из них не оставил о себе памяти.

Последняя яркая страница бывшего кабинета Берии была связана с генералом Руцким, который в бытность свою вице-президентом начал большой подкоп под президента. Отсюда же, из того самого соседнего кабинета он и вынес вскоре свои «одиннадцать чемоданов компромата», которые почему-то так никто и не увидел.

После Руцкого «нехороший кабинет» уже никогда надолго не обретал хозяина и вообще пользовался дурной славой. Всех, кто имел неосторожность в него вселиться, очень быстро снимали. И обычно с публичным скандалом. А после публичных скандалов наверх путь был закрыт навсегда.

В отличие от соседнего суперпросторного помещения величиной с хоккейную площадку, с роскошной комнатой для отдыха и большой приемной, кабинетик Виктора Петровича представлял собой обычную комнату площадью всего лишь в тридцать или около того квадратных метров. Видимо, в прежние времена, здесь сидели референты или переводчики.

Среди этих стен, отделанных, как и весь остальной Кремль, темными Дубовыми панелями, довольно экзотично смотрелась современная офисная мебель. Подобрана она была даже с некоторым изыском.

Стол был не привычно прямоугольным, а овально-неправильной формы. К столу прилагалось высоченное и мягчайшее кожаное кресло, в котором иногда так сладко спалось после сытного кремлевского обеда.

Вдоль стены стояла пара книжных шкафов с папками и многочисленными справочниками. Угол, в пределах достижимости от кресла, занимал сейф, поблескивающий хромированными деталями. На столе, кроме компьютера и старинного письменного прибора из уральского малахита, обычно ничего не было. Виктор Петрович, как и его любимый поэт Пастернак, предпочитал идеально убранные столы. Только за таким рабочим местом он и мог творить.

Но в отличие от Пастернака творил Виктор Петрович Зорин не стихотворения и поэмы, а всякого рода исходящие бумаги, которые, украшенные «монаршьей» подписью, становились вехами в истории страны. А ведь некоторые из этих бумаг для кого-то очень и очень дорого стоили! В том смысле, что за них готовы были платить любые деньги. Или бабки. Или тугрики. Или зеленые. Или капусту. Или, в конце концов, просто бабло. Главное — много.

Так что этот кабинетик был по всем параметрам главным. А все прочие, по статусу положенные чиновничьи прибамбасы были у Зорина в Белом доме. И приемная с тремя секретаршами, и стол для заседаний длиною в полкилометра, и комната отдыха с диванами, ванной и даже походной кроватью за ширмой. Но, и Зорин любил это подчеркинать, там, в Белом доме, была рутинная работа, а здесь — настоящее творчество.

— Вот тут, Петр, я и провожу самое плодотворное время своей жизни, — объяснял Зорин своему новому помощнику Петру Исаеву, по уникальному стечению обстоятельств полному тезке знаменитого чапаевского ординарца. Того самого Петьки из анекдотов.

—        А что, призрак Лаврентия Павловича не сильно беспокоит? — попробовал пошутить Исаев.

—        Бывает, — серьезно отозвался Зорин. — Особенно хорошо на стуки отзывается. Рефлекс, не иначе.

—        Видели?

—        К счастью, пока не доводилось. Говорят, он является здесь тому, чей час пробил, — по голосу Зорина невозможно было определить, шутит тот или говорит серьезно.

—        Это в каком смысле? — удивился Исаев и вздрогнул.

Как раз начали бить кремлевские куранты.

—        Это, Петя, ты не по радио слышишь. Это само время к нам в окна стучится. — Зорин по-прежнему был серьезен, но в глазах его плясали озорные огоньки.

Исаев кивнул. Он чувствовал, что с Виктором Петровичем в роли начальника они сработаются.

А знакомы они были с самого детства. Естественно, с Петиного детства. Зорин учился вместе с Петиным папашей в Академии общественных наук при ЦК КПСС. А благодарен теперь Виктору Петровичу Петя был по гроб жизни, из такого дерьма тот его вытащил...

Как и почти все детишки его круга, Петька закончил хорошую французскую школу в центре Москвы. Дорога его прямиком лежала в Институт международных отношений. Тепленькое местечко в советском посольстве в Париже ему вполне светило. Но случилось страшное. И, в общем-то, непоправимое. Как раз ко времени его выпуска началась горбачевская борьба с привилегиями. И вместо теплого Петя Исаев получил жаркое местечко.

Последний министр иностранных дел СССР Шеварднадзе отдал распоряжение детей дипломатов распределять в самые что ни на есть затрапезные посольства. Так Петя очутился в Конго, в нашем посольстве в Браззавиле. И можно сказать, что ему повезло. Многие его однокурсники вообще загремели в такие места, откуда и живым-то можно не вернуться. А Конго все-таки было и не только по африканским меркам местом вполне цивильным.

Сначала Петьке в Африке жутко не нравилось. Дикая жарища, бездельники-негры, надоевшие донельзя фрукты и еще более надоевшие насекомые. Особенно туго было ночью. Приходилось спать под москитной сеткой, всякий раз утром вздрагивая от вида неба в мелкую клеточку. Мало того — после каждой ночи что-то у него опухало. То колено, то плечо, а то и задница.

Дело в том, что во время здорового юношеского сна с лихими эротическими сновидениями, Петька ворочался, как буйвол, то и дело прикасаясь телом к сетке. Именно в такие моменты касания безжалостные африканские насекомые яростно жалили его потное бедное тело. Караулили, сволочи. А после улетали, громко жужжа от радости, что напились сладкой молодой крови — дефицитной — белого человека!

Пока Петька научился спать аккуратненько и тихо, как гусеница, он потерял крови не иначе как на пару-тройку литров. А днем — и в посольстве и дома — он все время расчесывал эти укусы... Впрочем, все новички здесь чесались.

Но через некоторое время Петьке в Конго понравилось. Кайф он здесь поймал. Работы было мало, денег много. По конголезским меркам он был богачом. Приятное, что и говорить, ощущение.

Но главное — ему стали нравиться местные женщины. Он вообще любил женщин, а когда пригляделся к африканкам, стал находить среди них очень даже хорошеньких. Эротические сны обернулись сладостной явьо. И никакие москиты не могли отравить эту сказку.

У него не было постоянной любовницы — это в посольстве не поощрялось. Зато уж на ночку-другую всегда можно было снять девчонку в баре «Сан», где подобным же образом отоваривались собратья из других посольств. Времена наступили либеральные, и на такие закидоны уже начальство смотрело сквозь пальцы. Хотя Петька на всякий пожарный случай особо не афишировал любовные свои похождения. Именно из любви к негритяночкам он и влип в не-приятную историю...

С Луизой он познакомился не в баре, а на утренней пробежке. По утрам, пока еще не стало слишком жарко, он бегал в Центральном парке трусцой. От инфаркта, как смеялись старшие товарищи по посольству, пугая Петьку историей о том, что американский автор книги про такой вот бег умер на очередной утренней пробежке. От инфаркта, естественно...

Луиза, двухметровая глянцево-коричневая красотка с перетянутыми красной ленточкой волосами бежала, как младая кобылица! Ее обтянутые ярко-синими трусами ягодицы так и ходили ходуном. Туда-сюда, туда-сюда. Умереть — не встать. Он еле догнал черную гренадер-шу, прельстившись не иначе как гребаной красной ленточкой. Мужик, он ведь, как в народе говорят, на красное летит.

Поболтали по-английски, так предложила Луиза. На финише он пригласил ее вечером в «Сан», куда ж еще? И, собственно, ничего не произошло, о чем стоило бы вспоминать. Ну, приобнял, ну, за грудь ущипнул. Подумаешь, делов-то!

«Делов» хватило аккурат на международный скандал. Негритянка оказалась штатовской, блин, афроамериканкой, переводчицей из американского посольства. Подстава, какая подстава!

Продвинутая афроамериканка подаст на Петьку в суд за сексуальные домогательства. Так бесславно закончилась-его дипломатическая карьера. Никакого суда, конечно, не было — российская сторона не допустила, но любвеобильный Исаев в двадцать четыре часа оказался на родине. Безработный и несчастный. Он так и не успел напоследок заглянуть в родимый «Сан».

И вот тут-то в самый раз и сработали старые добрые родительские связи. Виктор Петрович Зорин при новой власти стал очень большим человеком. Встретившись пару раз с Петей и поговорив о том о сем, он и предложил ему место своего помощника:

— Поработаем, посмотрим, на что ты на самом деле годишься. Сейчас, Петя, такие времена, что карьеры делаются стремительно. Правда, и рушатся они порой так же. Но, — и Зорин приятельски подмигнул Пете, тут у тебя есть личный опыт. Раз обжегся — осторожнее будешь по бабам промышлять. Учись, пока я жив, набирайся опыта, глядишь, еще моим начальником станешь. Ладно, ладно, шучу, — Виктор Петрович примиряюще поднял руки, останавливая готовые сорваться возражения. — Но вот одно заруби себе на носу точно. Я по роду своей работы встречаюсь с самыми разными людьми. Что бы тебе о них не говорили люди со стороны — верить ты должен только мне! Все, что я делаю, я делаю ради нашей страны, ради высших интересов государства. Поэтому меня здесь и ценят. Понял? — Ответа на сей сакраментальный вопрос Виктор Петрович и не ждал, но Петя подобострастно закивал...

В Кремль Виктор Петрович привел Петю, что называется, на экскурсию. Чтобы тот понял и почувствовал, где сегодня история страны делается. Здесь, в гулких стенах высокий кудрявый Петя, похожий на жизнерадостного эрделя, смотрелся чужаком. Ну да ничего, пообтешется.

Из кабинета они вышли в широкий, но казавшийся узким из-за неимоверной длины, коридор-туннель со сводчатым потолком. Из конца в конец туннеля струилась красная ковровая дорожка.

— Эти коридоры всех помнят. Всех вместе и каждого по одиночке. Здесь сами стены впитали столько истории, что нам с тобой и не снилось. Вот сюда, сюда заходи, — Зорин с усилием открыл тяжелую дубовую дверь и пропустил своего подопечного вперед.

Петя машинально отметил, что на двери был обозначен обычный символ мужского туалета — большая старомодная, буква «М». Не метро же это в самом деле? Хотя Петя и не удивился бы, окажись вдруг под этим зданием тайная ветка метро или вся в мраморе и скульптурах станция с гордым названием «Кремлевская».

Но все-таки вожди, пока не ставшие памятниками, тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо — это был туалет. 11о выяснилось это чуть позже. Сначала они попали в огромную курительную комнату. Глубокие удобные кресла стояли вдоль стены. Перед ними — мраморные столы с мраморными же пепельни-11ами. Но не это главное. Вдоль еще двух стен располагались телефонные кабинки, точь-в-точь как на обычном переговорном пункте. Только на части кабинок значилось «АТС-1», а на другой — «АТС-2».

—        Понимаешь, Петя, что сие означает?

—        Спецсвязь? — догадался Петя. И подумал: «Н-да, укромное выбрали местечко. Интересно, а телефонисточка здесь же сидит? Пикантно было бы, однако».

—        Правильно понимаешь, — улыбнулся Зорин.

Он видел, что здание и его секреты производят на Петю должное впечатление. Мощь, величие и избранность, — вот три кита, на которых зиждется власть. И он продолжал лекцию-экскурсию:

—        Здесь тоже соблюдалась своя иерархия. «АТС-1» — для многих, сюда вхожих. А вот «АТС-2» для гораздо более избранных.

Выйдя из огромного переговорного туалета, они прошли влево по коридору и зашли... опять в туалет.

«Он что, маньяк, что ли?» — успел подумать Петя.

Но Виктор Петрович подвел его к единственному здесь окну, выходившему в треугольный внутренний дворик и Петя понял, зачем его сюда привели. Внизу, во дворе стоял огромный ЗИЛ с президентским штандартом на капоте.

—        Вот именно через этот внутренний подъезд и приезжает в Кремль его хозяин, — Виктор Петрович многозначительно указал пальцем наверх. Жест этот не был чисто символическим, ведь именно там, на третьем этаже и находилась так называемая «президентская зона». — Видишь, машина на месте, значит и Сам здесь.

—        А на этот третий этаж пускают? — Петя хотел пошутить про идеальную снайперскую позицию, но не рискнул. Хрен его знает — может, здесь слушают даже в сортире. А может, особенно в сортире. Не зря же тут прямо целый телефонный узел чуть ли не возле унитазов устроили.

—        Тебя — нет. Меня — по делу, а не ради праздного любопытства. Может, и ты когда-нибудь сподобишься, — предположил без всякой, впрочем, уверенности Зорин.

«Ну, спасибо, милостивец!» — саркастически усмехнулся в душе неблагодарный Петя.

Экскурсия затягивалась. Экскурсанта тянуло ко сну, но он мужественно боролся со скукой, старательно тараща глаза и многозначительно кивая в ответ на слова начальника.

По красной дорожке мимо множества высоких дверей они дошли до парадной сенатской лестницы. Из огромных окон лестничной площадки открывался потрясающий вид на Соборную площадь и колокольню Ивана Великого.

—        А ремонтик-то давно не делали, — заметил Петя, обратив внимание Виктора Петровича не на эти поразительные открыточные красоты, а на облупившуюся белую краску в межоконных пространствах.

—        Ничего, погоди. Скоро здесь такой ремонт устроят, что Ватикан завидовать будет. Это, конечно, все уйдет. Так что смотри, запоминай. Может, в последний раз все в таком виде наблюдаешь, — в голосе Зорина проскочили ностальгические нотки. — Ну да ладно, пойдем что-нибудь перекусим.

«Наконец-то!» возрадовался Петя.

Его не слишком молодой, но зато начавший расти вширь организм очень нуждался в пище. Почти так же сильно, как в бабах-с...

Виктор Петрович толкнул ничем не примечательную дверь со стандартным номером. И они оказались в буфете, мало отличающемся от прочих кремлевских кабинетов — все те же мореного дуба панели на стенах, тяжеловесные столы и кресла. Под стать им была и официантка — массивная и немолодая. Хотя и улыбчивая. В меру.

Цены зато были вполне символическими. Даже не слишком сейчас богатенькому Пете кормежка показалась практически дармовой.

—        Много не набирай. У нас сегодня ужин на природе, точнее, на реке. Любишь на теплоходах кататься? Придется, даже если у тебя морская болезнь, — безапелляционным тоном заявил Зорин.

—        Елизавета Петровна, — обратился он к официантке, — соблаговолите организовать нам по пятьдесят «Кремлевского». И пару бутербродов с икоркой.

—        Будет сделано, — неожиданно низким голосом ответила буфетчица и широко улыбнулась.

Зубы у нее были, как у молоденькой. Не иначе тоже к Кремлевке прикреплена. Не иначе...

Небольшой кораблик с гордым названием «Дмитрий Донской» был пришвартован к причалу недалеко от Киевского вокзала. И хотя издалека он напоминал обычный прогулочный речной трамвайчик из тех, что курсируют туда-сюда по Москве-реке, при ближайшем рассмотрении «Дмитрий Донской», от них сильно отличался.

Во-первых, он был новенький, как говорится, с иголочки, в данном случае чуть ли не со стапеля. Во-вторых, все медные и прочие металлические детали на нем сверкали раза в два ярче, чем на обычных суденышках.

Ну а главным отличием было то, что у трапа Сашу с Пчелой встречал сам Виктор Петрович Зорин, ассистировал ему бравый усатый капитан в белоснежной форменной рубашке с погонами, а вдоль борта выстроились шеренгой четыре девицы, одетые в подобие морской формы. Все они, девицы то есть, или каждая в отдельности вполне могли бы украсить обложку модного журнала.

—        Приветствую вас на борту нашего лайнера! — с этими словами Виктор Петрович Зорин, радушно улыбаясь, пожал по очереди руки Саше и Пчелё.

«Дмитрий Донской» принадлежал одной из крупных московских корпораций, и Виктор Петрович время от времени «одалживал» кораблик для проведения разного рода встреч и переговоров. Он знал, что ужин на воде, в лучах заходящего солнца, весьма способствует достижению консенсуса.

Похоже, больше никого не ждали. Едва ребята ступили на борт, корабль сразу отдал швартовы.

Улыбчивые девушки одна за другой скрылись в глубине закрытого салона. Виктор Петрович предложил пока подняться на верхнюю палубу.

—        Вдарим для начала по аперитивчику, — предложил он, потирая ладони, — сие весьма способствует хорошему аппетиту. — Соответствующим жестом он пригласил гостей следовать за собой. Пчела в ответ облизнулся то ли в предвкушении трапезы, то ли в предвкушении девушек, и сказал:

—        Да мы вроде на аппетиты не жалуемся, — он засмущался: действительно, получилось довольно двусмысленно.

—        Мне бы ваши годы, — улыбнулся Зорин и сокрушенно развел руками: мол, быстры, как волны, дни нашей жизни...

«Да уж, пришло время пить боржом!», — не без ехидства подумал Пчела. Кму-то казалось, по младости лет, что сам он будет жить вечно.

По дороге на палубу к ним присоединился парень, наверное, чуть старше Саши и Пчелы. Он был удивительно похож на недавно подстриженного жизнерадостного эрдельтерьера, несмотря на отсутствие бороды и пышных бровей.

Сходство с веселым песиком проявлялось скорее в выражении мордочки, то есть, конечно, лица, а также в весело посверкивающих глазах. И вообще во внешнем облике. Казалось, спусти его с поводка, тотчас радостно удерет за кошкой или за лакомым куском на ближайшую помойку. Было такое впечатление, что человек-эрдель ни секунды не стоял бы просто на месте, если бы присутствие строгого хозяина не сдерживало его бьющей через край энергии.

—        Кстати, познакомьтесь, — Зорин выдвинул молодого человека вперед.

—        Петр Исаев, — представился эрдель.

—        Моя правая рука, — уточнил Зорин.

—        Александр Белов, — улыбнулся Саша в ответ, пожал эрделю лапу и после небольшой паузы добавил: — вулканолог.

Петя с простодушным изумлением уставился на Сашу, задержав взгляд на толстой золотой цепи, сверкавшей у того на шее. Что-то здесь не срастается! Он растерянно оглянулся на шефа.

—        Александр Николаевич имеет в виду, что на вулкане, как и на штыках, очень неудобно сидеть, а деятельность отечественного бизнесмена именно к этому и сводится... — пояснил интеллигентный Зорин.

—        Виктор Пчелкин, банкир, — с несвойственной ему скромностью представился Витя, когда очередь дошла и до него.

Молодые люди пожали друг другу руки. Петя все еще пребывал в недоумении: что общего могло быть у вулканолога с золотой цепью на крепкой шее и зеленого пацана несерьезного вида, который, тем не менее, претендовал на высокое звание банкира? На этот раз его Зорин не пришел ему на помощь, а занялся гостями.