Помоги проекту - поделись книгой:
Христианство в эту страну гор и тенистых ущелий принес апостол Павел в первом веке нашего тысячелетия, а первым епископом стал Василий Великий — именно здесь после долгих странствований по Египту и Палестине он обрел покой и умиротворение. Первые христиане стали строить подземные города для защиты от набегов сарацинов — так в те далекие времена называли мусульман. Эти многоярусные лабиринты прекрасно сохранились до сих пор. Некоторое время Каппадокия принадлежала византийцам, затем ее всерьез и надолго захватили турки-сельджуки. Они много строили — в Турции сохранилось великое множество их крепостей, мечетей и медресе — духовных училищ. Воздвигали они и мощные, похожие на крепости «дворцы для путников» — караван-сараи.
Султан-Хан — так называется караван-сарай на самой границе Каппадокии. Он хорошо защищал от превратностей кочевой жизни. В этом придорожном «дворне» (именно так переводится «сарай») купцы могли не только переждать непогоду или убийственную жару, но и пополнить запасы и отдохнуть. К услугам странников были баня-хамам, конюшни, мечеть и врач.
Я пытаюсь представить себе, как все это выглядело много веков, когда здесь кипела караванная жизнь и смешивались все языки: в Султан-Хане останавливались не только купцы-мусульмане, но и торговцы из Италии, Франции, с Кипра, возможно, даже из России. Кто знает, не здесь ли ночевали «ходившие за три моря» тверские купцы? Что же касается различных взглядов на веру и пути достижения блаженства, то эти разговоры, по молчаливому уговору, оставляли за мощными воротами караван-сарая — во все времена торговлю и политику старались не смешивать.
— Бей-эфенди, чай? — из задумчивости меня выводит детский голос. Черноглазый мальчишка дружелюбно глазеет на меня и повторяет свой вопрос. Я рассеянно киваю головой, — Ага, чай, чай. — Мальчик куда-то исчезает.
Долгая дорога по жаре и обилие впечатлений делает свое дело — хочется заползти в прохладу бывшей конюшни и больше ни над чем не ломать голову, ничего не записывать, не запоминать, а тихо подремать под древними сводами — благо что за прошедшие века запах навоза окончательно выветрился.
— Чай, эфенди, — передо мной вновь возникает тот же мальчишка, но на этот раз с подносиком, на котором стоит грушевидный стаканчик.
Медленно — так, как это делают местные, потягиваю чай. Через несколько минут вдруг прихожу в себя, словно после долгого отдыха.
На прощание обхожу караван-сарай вдоль стен с внешней стороны — прямо под стеной вижу в тенечке отдыхают аксакалы. Рядом, для просушки на солнце сложены аккуратные брикеты кизяка. Сердце мое подсказывает: вот она — настоящая турецкая «глубинка», истинная жизнь турецких тружеников!
Все, что можно и нужно увидеть и Канпадокии, очень удачно вписывается в четырехугольник из поселений, названия которых не каждый сразу выговорит без ошибки — Невшехир — Аванос — Мустафапаши — Деринкую.
Расстояния между ними — не больше 20 километров, поэтому стоит поездить у подножий скал и у тебя сразу возникает эффект «трех сосен» — вроде бы уже здесь проезжали, а вроде бы и нет...
На закате мы попадаем в долину Голубей. Под действием солнца начинаются почти мистические превращения волнистых скал — в них появляются черные провалы и они словно незаметно растворяются в надвигающейся темноте.
Каппадокия никого не оставляет равнодушным: геолог начинает говорить о ее вулканическом прошлом, историк — о сменяющих друг друга волнах цивилизаций, художник — о мягком свете и нежности форм, фотограф — об игре света и тени. Но все они, должно быть, сойдутся в одном — эту сказочную страну, хорошо спрятанную от посторонних глаз еще в незапамятные времена, создали феи — одну из долин так и называют «долина фей», а в скалах-конусах не иначе как скрываются тролли.
В Турции к Каппадокии и ее жителям отношение особое, сродни к тому, что у нас было к Сванетии: все здесь самобытно и люди особые. Но Каппадокия еще славится и своими мастерами: виноделами, резчиками по камню. И еще, это город гончаров... Через Каппадокию протекает самая длинная река в Турции — Кызыл-Ырмак — Красная река. Еще задолго до рождения Христа на ее глинистых берегах возник город Венасса. Сегодня он называется Аванос. Гончарное искусство здесь было распространено еще во времена хеттов — их древнюю технику до сих пор еще используют ремесленники в Аваносе. Все дело в прекрасной глине: ее красный цвет и дал название реке.
В Аваносе стоит заглянуть к мастеру Галипу — его имя известно далеко за пределами Турции — в Париже у Галипа своя галерея керамики. Зимой к нему приезжают ученики со всего мира и живут в семьях в окрестных деревнях. Гончарным искусством в его семье занимаются по наследству.
— Я, правда, эту традицию вначале нарушил, — рассказывает мне Галип, не отрываясь от гончарного круга, — выучился на врача, пошел работать в больницу, но быстро понял, что это все-таки не мое дело — лечить людей. Лучше быть хорошим гончаром, чем обычным врачом...
За рассказами о себе и о гончарных секретах Галин незаметно слепил горшок и отставил его в сторону.
— Потом изделие выставляют на сушку на солнце на три дня, — объясняет мастер, — затем отправляют в обжиг. Температура не должна превышать 1000 градусов. В дрова мы добавляем солому, сушеный изюм и кое-что еще, но об этом я тебе не скажу — это мой секрет. — При этих словах Галип снял со стены одну из своих тарелок и щелкнул по ней пальцами. Тарелка загудела подобно маленькому колоколу.
— Но главное в нашем деле — глина. Такой глины, как у нас в Аваносе, нигде больше не сыщешь!
Кроме своих «гудящих» кувшинов и тарелок, добродушия и многочисленных учеников, Галип известен оригинальной коллекцией. Его магазин-мастерская, как и все постройки в Каппадокии, выдолблен в скале. Туннели увешаны прядями женских волос с адресом и телефоном — свой «автограф» оставили женщины со всех континентов. Если гостья отказывается добровольно отрезать прядь, то Галип как-нибудь ухитрится его оттяпать сам — ножницы у мастера всегда наготове. Раз в год он устраивает лотерею, и победительница за его счет приезжает на две недели и Каппадокию.
В IX веке, когда начались гонения на иконы и другие изображения человека, долина Гереме стала важным центром духовной жизни Малой Азии. Здесь появились первые подземные церкви. XI столетие считается «Золотым веком» в искусстве росписей в Гереме. Но с историей распространения христианства Гереме была связана гораздо раньше: еще в IV веке здесь появился подвижник и христианский просветитель Василий Великий. Он пришел в Каппадокию в поисках мира в душе и праведной жизни. Здесь он обрел ее. Василий Великий основал первые подземные монастыри, он же создал первые в мире уставы монастырской жизни. И вес это произошло в Каппадокии.
Стоит взобраться на скалу и окинуть взглядом тянущиеся на километры странные скалы-термитники. Трудно себе представить, что под ними скрывается еще одна страна — подземная Каппадокия. Города-катакомбы — это тоже прошлое «страны фей».
Подземный город Каймаклы начинается с решетки. На входе проверяют ваш билет, и вы можете начинать свое путешествие в преисподнюю, однако она, как выяснилось, прекрасно освещена и в ней вовсе не холодно и не сыро, как это бывает в пещерах, — причина тому — сложная система вентиляции столь же древняя, как и сам город.
В городе Каймаклы — девять подземных уровней. Но есть еще более «глубокие города». Тоннели, залы и галереи растекаются в толще породы на километры. Сколько столетий и сколько поколений проводили свою жизнь в этой «кротовой» работе? Не только ради собственной безопасности, но и ради будущих поколений.
От сохранения секрета подземелий зависела жизнь людей. В дни, когда приходила опасность, жители древней Каппадокии уходили под землю. Так неоднократно спасались христиане во время набегов арабов и даже монголов. В штольнях и переходах хранились запасы провизии, которых могло хватить надолго. На очень долго — на срок, пока терпение захватчика не закончится. Все города имели потайные выходы. Вход в город-крепость закрывался огромным жерновом. «Выкурить» беглецов из такого убежища было тоже невозможно — дым распространялся не дальше первого яруса. Вентиляция, многоярусность и потайные ходы делали такой город неприступным.
Греческий историк Ксенофонт описывал такой город еще в пятом веке до нашей эры. Он очень сетовал, что при всех своих талантах обитатели подземных городов не облагораживают вино водой и пьют его варварским способом — неразбавленным. В наши дни в подземном баре в Каймаклы предлагают только чай.
Те, кто побывал в Каппадокии, не устают рассказывать, что когда над ней сгущаются сумерки, а люди, утомленные долгим жарким днем и впечатлениями, погружаются в сон, из своих подземных убежищ, на макушке одной из скал появляются добрые феи. Но увидеть их могут лишь те, кто не утратил способности верить в сказки, а значит, в добро, которое поселилось в Каппадокии.
Василий Журавлев / фото автора
Via est vita: Отшельник из Овьедо
Несмотря на ночное время, на автовокзале города Сан-Хереро было оживленно. Собственно говоря, самого автовокзала не было — это был длинный участок улицы, заполненный людьми, где останавливались автобусы, следующие далее в различные города Доминиканской Республики, Поскольку расписание отсутствовало, прибытие каждого автобуса вызывало суматоху. Люди с тюками, коробками, таща за собой домашних животных, обступали его со всех сторон, выясняя, куда он следует и пытаясь проникнуть внутрь. Надсадно кричали стреноженные петухи, испуганно блеяли козы, громко бранились кондукторы, свешиваясь из передних дверей автобусов. Мы с Анатолием сидели на рюкзаках на тротуаре и не принимали участия в общей суете — наш автобус, следующий в городок Овьедо на самом юго-западе страны, был единственным на маршруте, и наши попутчики знали его «в лицо».
Путешествие по Доминиканской Республике приближалось к концу.
Позади остался Санто-Доминго, столица страны. В этот город мы попали вечером и тут же отправились на Малекон, то есть Набережную. Улица сильно походила на длинный рынок. Торговали всюду и всем. Каждый торговец восхвалял свой товар, машины гудели, пешеходы оживленно общались — короче, очень скоро мы свернули на боковую улочку. Стало тихо. Сидя прямо на мостовой, грелись на солнце голуби. Вокруг возвышались каменные дома колониального стиля, в которых некогда жила испанская аристократия. Сейчас они служили приютом для многочисленных семейств простых горожан. Бродя по закоулкам, мы вышли к развалинам старой крепости, обнесенным забором из колючей проволоки. Табличка на калитке гласила «Вход воспрещен. Идут раскопки», Сама калитка, впрочем, была открыта, да и внутри никого не было. Мы походили по древним каменным плитам, заложенным, возможно, еще во времена Христофора Колумба. Именно к острову Гаити причалили в 1492 году корабли Колумба, и именно здесь впервые высадились европейцы. Так что в Санто-Доминго вообще вес самое первое, если творить о следах испанцев, — и первая церковь, и первая крепость, и первый порт, и даже первый дом Колумба, где он прожил несколько лет и который сейчас, естественно, стал достопримечательностью...
Позади остались и долгая поездка по центральным крестьянским районам страны, куда мы попали в разгар уборки бичуэллы — черных бобов, традиционной пищи доминиканцев, и восхождение на пик Дуарте, высочайшую вершину острова Гаити. Собственно, с этого пика мы спустились вчера — и воспоминания были еще свежи. Спуск более всего напоминал рафтинг, а началось все с безобидного дождичка...
На вершине установлен бюст Хуана Пабло Дуарте. Мы постояли у памятника, отдав дань памяти доминиканскому патриоту XIX века, руководителю борьбы за независимость страны, и двинулись в обратный путь. Чтобы не встречаться с рейнджерами (эта гора находится на территории Национального парка и за время восхождения они дважды останавливали нас и требовали какие-то лицензии на посещение парка), мы решили спускаться по северному склону. Правда, на карте было отмечено, что тропинка не подходит для мулов из-за крутизны. Кстати, это излюбленный способ доминиканцев, да и приезжих туристов путешествовать по национальным паркам Доминики: навьючив мулов продовольствием, группа в сопровождении рейнджера совершает «восхождение», оглядывая красоты парка со спин выносливых животных. В общем, мулов, равно как и официального права на посещение парка, у нас не было — и мы, не раздумывая, ринулись вниз. К полудню пошел дождик, быстро превратившийся в тропический ливень, и скоро под нашими ногами весело побежали ручейки. Часа через два мы спускались уже в бурном горном потоке, а в нашей тропинке с ужасом признали его русло. Какое-то время продвигались, держась за выступающие корни деревьев, но когда вода стала катить камни, пришлось выбраться на «берег» тропинки, превратившейся в реку. Поздно вечером мы-таки вышли из парка и добрались до Сан-Хереро, где в баре познакомились с двумя немцами, которые занимались спуском туристических групп на каяках по местной речке. «В сезон дождей эти реки становятся очень быстрыми и бурными», — говорили они. Мы согласно кивали и думали о том, что, штурмуя гору, иной раз не грех запастись маленькой лодочкой — так, на всякий случай...
Между тем подошел наш автобус, и мы заняли места. Овьедо был последним пунктом, который мы хотели посетить в этой экспедиции — по сведениям, полученным в столице, в тех краях до сих пор существовал традиционный промысел омаров и лангустов и этим сюжетом мы хотели дополнить наш видеофильм, посвященный жизни Доминиканской Республики.
Овьедо встретил нас полуденным зноем. Жителей не было видно — вероятно, все попрятались в тень, под крыши маленьких одноэтажных белых домиков. Мы с поклажей сидели на автобусной остановке и поглядывали по сторонам в поисках «языка» — нужно было найти проводника, знающего расположение рыбацких деревень. И тут с нами приключилась почти детективная история...
На дороге возник крепкого телосложения угрюмый бритоголовый мулат с серьгой в ухе и направился к нам. За неимением лучшего собеседника, мы обратились к нему. Узнав, зачем мы здесь, он сказал, что у него есть друзья-рыбаки в одной укромной деревеньке, находящейся за лесом, и вызвался проводить нас туда. Мы договорились встретиться попозже, и он отправился готовиться к походу. Едва он исчез, к нам подбежала крайне взволнованная местная женщина и принялась убеждать нас не иметь с этим мулатом никакого дела. С ее слов выходило, что это известный во всем районе преступник по кличке Тигра и что он специально выследил нас, чтобы ограбить со своими дружками. Надо было принимать меры безопасности...
По совету женщины, мы отправились к народному комиссару Овьедо Маноло, который держал неподалеку небольшую продуктовую лавку. Маноло внимательно выслушал нас, спросил приметы мулата и подтвердил все, что мы уже знали: за лесом действительно находится изолированная рыбацкая деревушка, а по дороге туда нас скорее всего ограбит Тигра со своими сообщниками. Оказалось также, что старостой этой деревни был отец Маноло. Подумав и, видимо, войдя в наше положение, комиссар принял ответственное решение. Он сам вызвался провести нас в деревню и заодно навестить отца. Сборы были недолги. Маноло отправил сына в полицейский участок известить о появлении Тигры в городе, навьючит осла канистрами с пресной водой, принес из дома старинное гладкоствольное ружье на случай нападения грабителей — и мы тронулись в путь.
Первые несколько часов похода по узкой тропинке среди зарослей кактусов и искривленных ветром деревьев меня несколько нервировала мысль: будет ли засада? Постепенно, однако, напряжение спало, тем более что под ногами был известняк, изъеденный карстом, и приходилось все время соображать, куда поставить ногу, чтобы не провалиться в расщелину. Ночь, как всегда в тропиках, наступила внезапно и застала нас на полпути. И без того небыстрый темп нашего передвижения еще более замедлился. Только к полуночи мы, наконец, покинули труднопроходимый лес и вышли на берег Карибского моря. Впереди замелькали костры рыбацкой деревни, над нами раскинулось звездное небо, Тигра остался позади, отделенный от нас многокилометровой лесной зоной. Опасность миновала.
В деревне мы заночевали в домике отца Маноло — Фернандо. Весь вечер он рассказывая нам, что старостой уже давно быть не хочет, что прошло лет двадцать, как его выбрали на эту должность, и с тех пор регулярно переизбирают. Он сетовал, что в деревне до сих пор нет более достойного человека, чтобы лишить его этих административных хлопот. Ну а насколько искренни были его слова — неизвестно, по крайней мере, днем он и вида не подавал, что ему не нравится, как простые жители уважительно называют его «Хефе Фернандо», что похоже на традиционное обращение наших народов Севера: «Начальник», «Начальник Фернандо».
Утро началось с административных проблем. Едва мы стали устанавливать камеру, к нам подошел высокий человек с ружьем, представился рейнджером Мишелем и попроси, справку о том, что нам разрешены видеосъемки. Оказалось, деревня находится в пограничной зоне — через несколько километров начиналось государство Гаити. Мы показали ему удостоверение Русского Географического общества и объяснили, что с этой корочкой съемки разрешены в любой точке земного шара. Внимательно вглядываясь в незнакомые буквы, Мишель понимающе кивал. В итоге — то ли не будучи до конца убежденным, то ли от жажды общения, он велел нам переселиться к нему на «заставу», объяснив, что так ему будет легче осуществлять наблюдение за нами. Поскольку в домике Фернандо, помимо нас, жило еще около десяти человек, мы с радостью откликнулись на его предложение и въехали в новый дом. К слову сказать, это было единственное строение в деревне, сделанное из досок и хоть отдаленно похожее на дом. Остальные дома (числом около двадцати) были собраны из различных стройматериалов — от фанеры и выброшенных морем бревен до жестяных щитов и крупных ракушек. Также на «заставе» работала радиостанция, и был электрический светильник. Оба прибора работали от автомобильного аккумулятора, и использовал их Мишель довольно редко. Тем не менее мы сделали вывод о преимуществе государственного сектора над частным. Вероятно, считая его буржуем, жители деревушки почти не общались с охранником, и жизнь он вел одинокую. Короче говоря, переездом остались довольны все, и впоследствии мы даже подружились с нашим рейнджером.
В центре деревушки стоял магазин, и мы направились туда. На полках лежали коробки спичек, несколько пожухлых корней маниока и стояли бутылки с ромом. Скудный выбор дополняли яркие фирменные коробки с копченой салакой, ее продавали вразвес и довольно дорого, но покупателей не было. Мы поинтересовались у хозяина, почему выбор так скромен, и узнали, что давно не приходил катер. Оказывается, несколько раз в месяц в деревню приходит пограничный катер и закупает у рыбаков заготовленную рыбу, а заодно продает им бензин для моторок и поставляет в магазин предметы первой необходимости — сигареты, соль, сахар и т. п. Как в этот список попала копченая салака, осталось для нас загадкой.
Около одиннадцати утра рыбаки стали возвращаться с утреннего лова, и мы с Анатолием влились в толпу встречающих женщин и детей. Причаливающие лодки были заполнены разнообразной морской живностью, среди которой попадались и осьминоги. Над лодками кружили птицы — пеликаны и чайки, олуши и фрегаты и дрались за каждую рыбину, забракованную рыбаками и выброшенную за борт. На берегу улов переходил в руки домочадцев. Жены и дети чистили рыбу, солили ее и кидали в бочки — в таком виде она и хранилась до прихода катера. У каждой хижины стояло несколько таких бочонков.
Между тем никаких омаров и лангустов, ради которых мы предприняли это путешествие, видно не было. Ситуация настоятельно требовала выяснения. С просьбой просветить нас — ловят ли в этой деревне деликатесных ракообразных и, если ловят, то как, — мы обратились к «Хефе Фернандо», одному из старейших и уважаемых рыбаков. На основе его рассказов и наших собственных выходов в открытое море на рыбалку у нас сложилось четкое представление об этом промысле, коим я сейчас и поделюсь.
Для начала на суше рыбаки и члены их семейств плетут из полосок
пальмовых листьев гигантские сетки — ловушки и укрепляют их на каркасе. Получается своеобразная коробка с двумя входами, сужающимися внутрь. Эта ловушка действует примерно так же, как наша рачня, то есть для привлечения морских ракообразных внутрь кладут куски протухшей рыбы, У каждой семьи имеется целый арсенал этих коробок. Большую часть времени сети-ловушки находятся на дне морском в постоянной работе, а сверху их можно обнаружить по пенопластовым буйкам. Отправляясь на промысел, рыбаки первым делом опустошают эти «рачни», причем в среднем за ночь в каждую заползают по нескольку особей. Их складывают в лодки и везут на «базу» — большую ловушку-накопитель, установленную недалеко от берега. Там омары и лангусты живут до прихода катера, получая каждый вечер корм. Ведь покупателей, в основном работников ресторанов, интересует живой товар.
Покончив с этой, наиболее доходной частью рыбалки (к приходу катера на ракофермах у каждого рыбака живет по 100-150 животных, которых они продают по 1-2 доллара за штуку), мужчины направляются к обычным сетям. Именно из-за такого способа хранения добычи мы и не увидели раков и лангустов в рыбацких лодках на берегу. Интересно, что некоторые рыбаки и вовсе пренебрегают рыбой, как, например, Фернандо, у которого в море постоянно находилось около 30 ловушек. По закону, вылов омаров и лангустов ограничен, а в периоды размножения запрещен, однако, пользуясь удаленным положением своей деревушки, рыбаки ловят их регулярно, не считаясь ни с какими запретами. На наш вопрос, не поредеют ли ряды ракообразных, жители беззаботно отвечали «море большое, новые приползут». Единственное, в чем проявлялась их забота о своем хлебе насущном, было то, что животных менее двух ладоней в длину они отпускали на волю — подрасти.
У рыбаков мы прожили около десяти дней. Однажды в деревне появился странный человек. Он был одет в вылинявшую на солнце рубаху неопределенного цвета и штаны, сшитые из парусины много лет назад. Кожа его была настолько черной от солнца, что мы поначалу приняли его за африканца, но, приглядевшись, заметили, что черты лица у него — европейские. Рыбаки за глаза называли его «сумасшедшим, который живет в пещере». Оказалось, Родригес (так звали этого человека) — один из старожилов этих мест. Всю свою сознательную жизнь, более сорока лет, Родригес провел к пещере, на диком пляже, километрах в пятнадцати от деревни — сначала с семьей, а после смерти жены и отъезда детей в город — в одиночестве. Лет за двадцать одинокой жизни Родригес практически перестал общаться с миром, появляясь в деревне лишь несколько раз в год. Пока мы выясняли все это, старик, раздобыв у кого-то табаку, отправился в обратный путь.
Через несколько дней вместе с рейнджером Мишелем мы отправились к нему в гости. Шли то по берегу моря, то продирались среди уже знакомых кактусовых зарослей. Примерно на полпути на нас обрушились малюсенькие мушки, напоминающие нашу сибирскую мошку. Из-за этих мушек здесь и не селились люди. Родригес же обосновался в самом центре царства этих насекомых. Впрочем, как мы выяснили позже, они его совершенно не беспокоили, за долгие годы кожа привыкла к постоянным укусам. Когда мы приблизились к его пещере, старик сидел на корточках у огня и варил пальмовых крабов. Эти крабы живут в норах, лишь изредка выползая на свет и совершая быстрые перебежки. Угнаться за ними довольно трудно, тем более, что при этом краб держит наверху две раскрытые клешни, что делает охоту трудной и небезопасной. Родригес поделился некоторыми своими профессиональными секретами: он не ловит крабов на бегу, а подкарауливает в момент, когда они выползают из норы, и палкой оглушает их. За несколько часов довольно утомительной «охоты», большую часть которой он неподвижно сидит над норкой, ему удается добыть трех-четырех крабов, что несколько разнообразит его чисто рыбное меню.
Итак, старик варил пальмовых крабов. Пока Мишель объяснял ему, кто мы такие и зачем пожаловали в гости, мы осмотрели нехитрое жилище. Его «квартира», а точнее пещера, состояла из обширной прихожей, которую он использовал под кладовую, и маленькой пещерки-спальни, где для тепла были постелены шкуры. Весь его скарб — два котелка, запасы соли, фляги с бензином и рыболовная сетка. Поскольку запасов продуктов Родригес не делал, ему приходилось ежедневно добывать себе пропитание. Когда мы познакомились поближе, он пригласил нас с собой на берег, порыбачить.
Мы шли по пляжу, причем сам старик шел по воде и что-то постоянно высматривал в море. Иногда он быстро кидал сеть в направлении ему одному видимой добычи и каждый раз выбрасывал на песок по несколько мелких рыбешек. Собственно эта рыба и крабы и было все, что он ел год за годом. Во время этой прогулки Родригес показал еще одну пещеру большего размера и сказал, что здесь он жил, когда у него была семья... Никаких признаков сумасшествия мы с Анатолием у него не заметили, напротив, старик казался бодрым и жизнерадостным, а на наш вопрос, почему не идет жить в деревню, отвечал просто: «Не хочется».
Мы тепло попрощались с Робинзоном, ставшим таковым по собственной воле, а спустя короткое время и е рыбаками, которые тоже привыкли полагаться в жизни только на свои руки. И удачу.
Влад Кеткович / фото автора и Анатолия Хижняка
Доминиканская Республика
Читатель в пути: Полеты над дюнами
Солнце уже клонилось к закату, когда кавалькада белых джипов, свернув с автострады Дубай — Эль-Бурайми, остановилась у песчаных дюн. После невыносимо влажной духоты города ветерок пустыни казался прохладным. Дышалось здесь легко и свободно. Туристы с удовольствием высыпали из машин — побродить по медленно остывающему от дневного зноя песку и поразмять ноги после получасовой поездки из центра Дубая. Еще мгновение — и мы отправимся в путешествие по бездорожью дюн, желто-оранжевыми волнами уходящим к горизонту.
Но мгновение затягивалось... В назначенное время к нам не присоединился еще один джип с туристами. Что-то задержало его в пути. Наши водители — они же гиды дубайской турфирмы «Нетт-турс» — озабоченно переговариваются с опаздывающим экипажем по мобильному телефону.
А мы тем временем разбредаемся — послушать тишину пустыни, изредка нарушаемую едва уловимым шуршанием колес от проходящих но автостраде машин.
Ветер и песок — вот практически и все инструменты участвует еще и солнечный свет, придавая окружающему ландшафту какой-то неземной вид. Чем ближе к вечеру, чем длиннее тени, отбрасываемые большими и малыми дюнами, тем загадочнее становится этот мир...
Внезапно тишину взорвал звук автомобильного клаксона. Это появился опаздывающий джип — пора снова в путь. Теперь уже в глубь пустыни, где нет ни жилья, ни дорог. Сегодня мы — открыватели просторов Аравии.
Водители уже поубавили давление в скатах — операция, необходимая для придания машине большей проходимости и песках, — и наш джип первым ныряет с вершины бархана вниз, поднимая на крутом вираже песчаный фонтан. Натужно ревет мотор, давая волю всем своим лошадиным силам, и мы взлетаем на следующий песчаный гребень. Вираж, разворот — и вновь резкое падение вниз...
«Прогулка» все больше напоминает полет на легко-моторном самолете с пилотом-лихачом за штурвалом (Как же ему хочется показать свою удаль!..). Находясь внутри кабины, сразу и не сообразишь, под каким же углом мы падаем и опять взлетаем. И только обернувшись и увидев идущие за нами машины, понимаю всю крутость, маршрута в этом безумном авторалли. То, что происходит с машиной и ее пассажирами, временами напоминает испытание космонавтов на тренажере. Поражает легкость, с которой наш джип «тойота» преодолевает все препятствия. Вот где этот сверхмощный автомобиль может показать все, на что способен!
Впереди среди дюн возвышается песчаная гора. Кажется, к ней мы и направляемся... Честно говоря, эти немыслимые «полеты» над дюнами и между ними уже слегка утомили. То же состояние замечаю и у моих спутников — американских бизнесменов из Сиэтла. Все в кабине притихли, и лишь Амир — наш лихой водитель лет 35-ти — невозмутимо крутит баранку с тем же спокойным выражением лица, что и некоторое время назад, когда мы катили по автостраде.
Вот и подножие горы. Амир дает мотору полные обороты, и мы в считанные секунды возносимся на самую вершину, откуда пустыня видна на многие километры вокруг. Приехали вовремя: солнечный диск уже коснулся песчаного горизонта. Последние мгновения уходящего дня...
Что за краски разлились но небу! А какая игра спета и тени на окрестных дюнах!.. Все и вся замерли в этот предзакатный миг.
Когда мы подъехали к специально оборудованной в пустыне стоянке бедуинов, было уже совсем темно. В свете прожекторов, лениво переминаясь с ноги на ногу, нас поджидали оседланные верблюды. Пересесть с джипа на живой корабль пустыни и неспешно сделать круг в составе небольшого каравана — было весьма заманчиво.
Тем временем, за невысоким плетеным забором арабы готовили для гостей угощение: шашлык, зелень, фрукты, традиционные восточные сладости, кофе... Можно было даже покурить кальян. Трапеза сопровождалась национальной музыкой и. конечно же, танцами. Пышнотелая танцовщица, исполнявшая танец живота, так очаровала заезжих мужчин, что некоторые из них даже вышли в круг, пытаясь подражать ее движениям.
Рядом с коврами, на которых полусидели-полулежали гости, на цепи примостился сокол: страсть бедуинов к соколиной охоте известна. Здесь же лежала перчатка, которую мог надеть каждый желающий, чтобы затем попытаться уговорить сокола пересесть к нему на руку. Правда, уставшая от жары птица редко когда поддавалась на чужие уговоры и лишь вертела головой да поглядывала по сторонам зорким глазом.
Многих соблазнила экзотика иного рода: за весьма умеренную плату гостям предлагалось сделать рисунок, напоминающий татуировку. От желающих не было отбоя. Мужчины и женщины с энтузиазмом подставляли кто руку, кто ногу или бедро, терпеливо высиживая несколько минут, пока не закончится священнодействие местной художницы. А потом еще некоторое время ходили, задрав рукав рубашки или юбку, чтобы не смазать только что нанесенный рисунок и подольше сохранить намять об этой ночи в пустыне.
Юрий Мешков / фото В. Лебедева
Объединенные Арабские Эмираты
Загадки, гипотезы, открытия: Там, где жила Клеопатра
Моторная лодка, задрав нос, легко скользит по морской глади. Она все больше удаляется от александрийского яхт-клуба, расположенного возле средневекового форта Кайт-Бей. Путь наш лежит к тому месту в Восточной бухте, где покачивается на волнах яхта «Океанос». Ее арендовала у египтян экспедиция Европейского института морской археологии в Париже во главе с его директором Франком Годдио. С осени 1996 года водолазы экспедиции тщательно обследуют дно Восточной бухты.
Александрия основана самим Александром Македонским в 331 году до нашей эры. В течение семи веков она была столицей Египта, крупнейшим политическим и культурным центром Восточного Средиземноморья. В ее знаменитой библиотеке — сейчас она возрождается — работал математик и физик Архимед, отец геометрии Евклид, географ Страбон.
Казалось бы, город такой судьбы должен быть буквально напичкан историческими памятниками. Но увы, в Александрии их совсем немного, Римский амфитеатр, Помпеева колонна, расположенные в катакомбах некрополи Анфуши и Ком аш-Шугафа — вот и вес. Причем все эти памятники относятся уже к началу нашей эры, к тому времени, когда Египет превратился в провинцию Римской империи. А где же храмы и дворцы времен греческой династии Птолемеев, правившей страной до середины I века до н. э.? Где гробница Александра Македонского? До последнего времени никто на эти вопросы ответить не мог.
Поделиться книгой: