Помоги проекту - поделись книгой:
— Если будете выходить на улицу, советую взять напрокат куртку-ветровку. Сами понимаете, в других местах Малайзии она и вовсе не понадобится, а здесь, по нашим меркам, — морозы, опускающиеся до плюс 16 градусов по Цельсию.
Нам не привыкать, решили мы, хотя мурашки так и преследовали нас даже в кондиционированных залах и коридорах внутри отеля.
Европейцев, кроме нас, мы встретили в лифте. Их было двое — долговязые белобрысые парни с телеаппаратурой. Одетые, как и мы, они слегка ежились.
— Вы откуда? — спросил один.
— Из России, — ответствовали мы. — А вы?
— Из Норвегии.
А другой добавил:
—Ну наконец-то мы с вами узнали, что такое мороз, — и выразительно щелкнул себя по горлу.
А вокруг шли в разные стороны сотни китайцев в свитерах и куртках. Здешняя прохлада их, несомненно, радовала.
Убранство гостиницы ошеломляло помпезностью. Черные мраморные колонны, украшенные золотыми ободками с цветочными узорами, подпирали своей нарочитой прочностью куполообразный свод, вне сомнений являвший собой подсвеченный ультрамариновыми лампами образ неба с красным солнцем посередине. Под ним расправили крылья благовестные белые журавли. Они так устыди в вышине над двумя скрещенными гигантскими бивнями мамонта. Невдалеке присоседился греческий белокаменный заборчик с пузатыми колонками, знакомый нам по отечественным паркам культуры и отдыха, только вместо гипсовой девушки с веслом в высокогорном дворце стояла сильно уменьшенная в размерах гипсовая Статуя Свободы. Все это перемежалось разного рода ресторанами, кафе, барами и салонами моднейшей одежды.
Но не прохлада и не роскошный сервис — главное в империи Гентинга. Туда приезжают играть — обтянутые алым и бильярдно-зеленым бархатом столы казино, ряды слот-машин, выкачивающих из карманов денежки у любителей быстрой удачи, никогда не пустуют. Надо сказать, что у трудолюбивых и деловых китайцев есть одна, можно сказать, национальная слабость: любовь к азартным играм. Даже мелкий лавочник, трудящийся без выходных, завершив за полночь подсчет выручки, не ляжет спать, не сыграв партию-другую в карты или маджонг. С соседом или хотя бы с женой. А сюда приезжают только богатые люди. Отдохнуть раз в год. И уж поиграть! Причем приезжают целыми семьями — пока главы семейств испытывают судьбу и в азарте просиживают за игрой, мамы с детьми прекрасно проводят время. Развлечения найдутся для любого возраста.
Бродя по сверкающим огнями лабиринтам, мы окунулись в зыбкую реальность царства компьютерных игр. В бесконечных залах сладко купались, как в растаявшем шоколаде, подростки и детвора. Ерзая в космических креслах за пультами, юные гости высокогорья не отрывали раскосых глаз от широченных экранов. На них, над фантастическими городами-небоскребами, разворачивались натуральные на вид и звук воздушные сражения космолетов с лазерными пушками. Бросай монету — и рядом можно поучаствовать в гонках автомобилей, пострелять в известных плохих дядей из голливудских кинолент. Тот же, кому не нравится электроника, пойдет в тир с пневматическим оружием.
...За окном номера — густое молоко, монотонно бьют капли. Но ведь, наверное, эта прохлада входит в понятие счастья для людей, живущих в тропиках? Прохлада, роскошь, игры — Замок счастья для богатого китайца из жаркой страны...
Утром, после завтрака, появился служащий отеля, низенький тамил, представившийся как Гоби, и радостно отметив, что, кажется, небо проясняется, любезно предложил экскурсию под открытым небом по миниатюрному диснейленду. Прямо в отеле мы сели в гондолу канатного фуникулера и, слегка покачиваясь, поплыли над чистой воды озером, обвитым железной дорогой и монорельсом для поездов из будущего. Клочки облаков местами забивались в уголки парка, гонимые дуновениями воздуха из вращающихся каруселей и вагончиков «американских горок» (называем так для удобства понимания нашего читателя, ибо они известны более в мире как «русские»; так же они назывались и в Гентинге).
— «Земля, забытая временем», — вот куда мы идем. Это на волшебной горе, — объявил Гоби, кивая в сторону скелета динозавра, который вытягивался из-под облачной шапки заросшего папоротником холма.
Деревянная табличка подтверждала, что мы находимся именно в том месте, о котором упомянул Гоби, и приглашала подняться по ступеням, уходившим прямо в зубастую пасть гигантского черепа ископаемой рептилии.
Пересев под навес широкой лодки, мы заскользили сквозь легкую дымку по глади воды вокруг «Горы чудес». Несколько минут пути — и за поворотом механический слон выдал из хобота фонтан брызг, после чего лодка двинулась в неожиданно открывшуюся пещеру. Глаза еще не привыкли к мраку, как вдруг раздался раскатистый грохот, и где-то в глубине пещеры обозначился извергавший красную лаву вулкан. Бархатный голос диктора, записанный на пленку, начал просветительскую речь о том, что творилось на нашей земле сотни миллионов лет назад. Сквозь заросли пальм и гигантских папоротников по очереди появлялись ревущие динозавры, будто сошедшие с экранов спилберговских фильмов. В отличие же от «Парка юрского периода», к счастью, ископаемые ящеры — лишь чучела, начиненные механическими деталями и электроникой. Но выглядели они весьма натурально.
— В нашем парке дети не только отдыхают и развлекаются, но и получают знания, — пояснил Гоби. — Вот мы и сопровождаем происходящее в пещере голосом диктора на том языке, какой понятнее гостям. Для вас — по-английски. Но чаще — на гуандунском диалекте китайского.
...В полдень мы собирались уезжать. Небо очистилось, и в приятной прохладе шли из гостиницы плотно одетые гости. Но не успели мы доехать до первого поворота вниз, как внезапный туман вновь скрыл от нас Замок счастья.
Очевидно, он входит в программу обслуживания...
Теплоход, что отчалил от пинангского берега в 6.15 утра, в сущности, был речным трамвайчиком. В нем было очень холодно. Удаляясь от берега, он легко катился по поверхности океана. Пассажирам предлагали прохладительные безалкогольные напитки. Пристроенные под потолком мониторы показывали какой-то американский видеофильм, в котором что-то случилось с подводной лодкой и она безнадежно тонула. Кстати, по фильму, она была советской.
Стоило нам проплыть минут пятнадцать пути от острова Пинанг, как кораблик стало легонько подбрасывать, а за окнами резко потемнело.
По стеклам стали бить почти горизонтальные струи дождя. Расположившись сперва на носу судна, мы поняли, что теперь лучше перебраться к корме, где качка не должна столь ощущаться. Держась за поручни и спинки почти авиационных сидений, мы кое-как доковыляли до задних рядов, предусмотрительно выбросив недопитые банки газировки в урну. Плюхнувшись на сиденье, посмотрели на часы: предстояло плыть еще около двух часов.
Тем временем шторм разошелся, и несущийся ему навстречу «трамвайчик» выписывал чудовищные гиперболы на волнах, порой полностью погружаясь носом в пучину вод. Некоторым пассажирам, среди которых преобладали иранские туристы (исламская Малайзия для них — туристический рай, пока — очень скоро — они не увидят свинину в китайских харчевнях, из которых состоит любая улица в стране), стало просто плохо. Быстро были израсходованы все гигиенические пакеты, люди лежали плашмя на разложенных сиденьях — благо было много свободных мест, и молча ждали. По счастью, оба члена нашей экспедиции реагируют на качку упорным желанием поесть. Но качало не так еще сильно, чтобы разгулялся аппетит, было просто противно. Все попытки поддаться укачиванию и заснуть не возымели успеха.
Наконец качка начала стихать, и долгие два часа канули в прошлое. Снова, как ни в чем не бывало, выглянуло невинное солнце, одарившее изумрудную морскую гладь мириадами золотистых блесток. На дивной поверхности, ослепляющей после шторма глаза, покоились густо поросшие зеленой растительностью острова, некоторые совсем крошечные. И явно необитаемые. Подточенные водой скальные основания создавали впечатление, что острова как бы плывут по морю. На самом деле двигался лишь наш теплоход, пробираясь к бухте недалеко от города Куах — административного центра на главном острове архипелага Лангкави.
Нас встретил плотный низкорослый малаец из местного турбюро по имени Язид. Фамилии у него вообще не было, а отчество звучало бин-Закария.
...Странные люди, все-таки, эти иностранцы! Одну из наших фамилий, в силу ее односложности, они еще произносили, зато вторую — даже не пытались, априорно полагая труднопроизносимой.
— Можно звать вас мистер Иван (Айвэн), сэр?
Ну ладно, когда это делали наш материковый провожатый, тоже с не сахарным именем Висвана-тан, или чиновник из министерства мистер Раззали... Но когда то же попросил бин-Закария, что, в общем-то, в восточно-славянском варианте как раз и есть Захарченко, мы сначала опешили, а потом сами спросили:
— Можно мы будем вас называть мистер Захарыч?
Шофер охотно согласился, и даже произнес довольно правильно, и записал, чтобы представляться русским, если кто-нибудь из них попадет на Лангкави...
Его машина-малютка катила по узким, но совершенно безупречным асфальтированным дорожкам мимо типично малайзийских пейзажей. Простор залитых водой рисовых плантаций, пальмовые заросли, в которых прятались от солнца стоящие на прочных сваях деревенские домики из темного «железного» дерева. Жующие траву буйволы с огромными, закругленными друг к другу, рогами. То и дело вымазываясь в серой жидкой грязи, они спасались от перегрева и укусов надоедливых москитов и слепней. Иногда машина двигалась совсем близко к белым песчным пляжам, ласкаемым лазурными волнами, катилась мимо рыбацких сел, бунгало и сногсшибательных отелей.
— С островами Лангкави связано множество легенд, — говорил по дороге Захарыч. Легенды, очевидно входили в его обязанности, ибо, когда он их рассказывал, его далекий от совершенства английский заметно улучшался, — Каждый уголок имеет свою собственную. Высоко в горах на Лангкави жил некогда огромный питон, который охранял земли султаната Кедах (теперь штат современной Малайзии) и нападал только на ненавистных сиамцев. Взамен каждый кедахский султан при восшествии на престол приносил в жертву змею одну из своих дочерей. Однажды питон вытянулся на всю свою длину и перекрыл путь замыслившему агрессию сиамскому флоту. Но случилось так, что один султан пожалел дочь и нарушил традицию.
Змей рассвирепел и без разбору начал пожирать всех людей на Лангкави. И всех бы сожрал, если бы не появился некий святой, который взялся спасти жителей острова. Он принялся молиться, но не отбил еще пятого поклона, как питон проглотил его. И тут змей стал неистово биться о землю и извиваться, уполз высоко в горы, и больше его никто никогда не видел. Спустя какое-то время люди будто бы действительно нашли в джунглях скелет гигантской змеи. Многие старики, говорят, его видели.
Городок — а точнее, местечко — Куах оказался длинной полоской в основном торговых и харчевенных кварталов, протянувшейся вдоль побережья острова. Да вообще-то весь остров — единое поселение: кроме населенного китайцами Куаха, на нем несколько малайских селений-кампонгов, соединенных превосходной кольцевой дорогой. Но на острове есть и участок девственного леса-римбы, гигантский аквариум и крокодилья ферма. И, конечно, стройка, стройка по всему острову. Изобилие строящихся отелей, беспошлинная торговля, с самыми дешевыми ценами в Малайзии, манят на Лангкави толпы туристов со всего света. Европейцы предпочитают селиться в бунгало — легких комфортабельных домиках по всему побережью. В развлечениях они особенно не нуждаются, а отдых здесь не дорог и приятен.
Процветание к архипелагу пришло только в 80-х годах. Объяснение этому малайзийцы находят в так называемом проклятии Масури. Захарыч подвез нас к белоснежной гробнице из чистого мрамора. Только перед этим, оглядев нас, посоветовал обернуть бедра гостиничными махровыми простынями, чтобы ноги были закрыты чуть ниже колен. «Саронг — малайская мужская юбка, — пояснил он. — Тут похоронена Масури — легендарная героиня острова.»
Примерно лет двести назад на Лангкави жила Масури — девушка необычайной красоты. По любви она вышла замуж за брата правителя острова. Однако вскоре их ждала разлука: супруг ушел воевать — понятно, с сиамцами. В его отсутствие Масури из жалости приютила в своем доме бедного поэта, очень целомудренного человека. Завистливая жена правителя острова, замыслив недоброе, распустила слух о неверности Масури. Он дошел до супруга Масури, и тот, сгоряча, приказал ее публично казнить. Когда палач вонзил в сердце Масури крис — извилистый кинжал, из смертельной раны хлынула кровь, белая, как молоко. И все собравшиеся поняли, что жертва невинна. Умирая, оклеветанная прокляла Лангкави на семь поколений. Для острова действительно пришла долгая полоса несчастий. Одни сиамцы сколько раз его захватывали! Проклятие Масури длилось до тех пор, пока не был рожден ее потомок седьмого колена.
К счастью, с сиамцами малайзийцы уже не воюют (хотя сиамцы мусульман сильно недолюбливают). Наш Захарыч спокойно показывал рукой вдаль, где, казалось, совсем рядом, на морском горизонте, проглядывался гористый берег сиамской земли — Таиланда.
Белый песок Лангкави ласкали волны, раскачивая дюжину привязанных к берегу рыбацких лодок. Мы заехали в малайский кампонг — рыбачье селение. Ряд серых дощатых хижин на сваях. Темнокожие детишки ныряли с мостков в воду. Их мамаши, сидя под пальмами, спокойно беседовали перед домами. Кстати, малайские островитянки без исламско-монашеских платков, принятых на материке, выглядели куда красивее и держали себя раскованно.
На песке, у самой воды, мы заметили неподвижную черную ленточку с поперечными белыми полосками. Подойдя ближе, мы разглядели ядовитую морскую змею, выброшенную на берег. Кажется, она была дохлой. Один из нас поддел ее деревянной рогатиной и стал рассматривать на весу: рот ее был усеян зубами, явно не внушавшими доверия. Второй наводил на резкость фотоаппарат. Вдруг полосатая лента зашевелилась и шмякнулась на мокрый песок. Подбежали ребятишки, умело выстроились полукругом и, звонко голося, стали ее прогонять. При этом они что-то кричали нам. Змея была слишком близко от наших ног, но трусливо удирать на глазах жителей кампонга тоже казалось неудобным. Змея же не очень торопилась в воду...
Тут мы заметили, что из-за гор быстро надвинулась хмурая мгла туч, и уже зная, как переменчива погода в этих местах, ринулись что было сил к машине. Ребятишки перестали галдеть — вроде бы и с облегчением. Скакали мы считанные секунды, но только впрыгнули в автомобиль и захлопнули дверь — за окнами уже были видны лишь ближайшие пальмы, колыхавшиеся из стороны в сторону, как тростинки под неистовыми струями дождя и порывами ветра.
Мы рассказали ожидавшему в машине Захарычу о найденной змее. Тот с тревогой спросил:
— Вы что, ее убили?
— Нет, — говорим, — отпустили. Захарыч — тоже с облегчением —
вздохнул. А нам вспомнились наставления Висванатана о том, что многие малайцы, хоть и мусульмане, поклоняются змеям, и не дай Бог при них змею убить! Наполненный преданиями остров Лангкави выглядел наиболее малайским по сравнению со всеми местами, где мы побывали прежде.
Побывали мы и в римбе. Все-та такая концентрация достопримечательностей на столь малом пространстве имеет свои удобства! Римба, как известно, тропический лес в Малайзии и Индонезии.
Римба была настоящей, о чем свидетельствовала надпись на опушке у начала лесной (хорошо мощенной) тропы: «RIMBA, Tropikal Forest». Ниже администрация острова просила соблюдать основные правила поведения, дабы не нарушать девственную чистоту римбы. Стояли бачки для мусора, и прыгали в ветвях обезьяны. Еле влажная полоса поперек тропинки показывала, что только что прополз удав. Кричали птицы, и воздух был пряным и душистым. Низвергался дивной красоты высокий водопад и от него тек широкий ручей.
— Очень холодный, — сказал шофер. — Мы любим здесь бывать с детьми.
Мы опустили в воду ноги. Вода была такая, о которой у нас в июле говорят: «Как парное молоко».
Вечером в Куахе освещены две перпендикулярные центральные улицы: магазины, лавки, харчевни — один к одному такие же, как в Куала-Лумпуре, Пинанге или Малакке, И так же любезны местечковые китайцы. Вот только английский язык у них пока хромает.
Несмотря на моросящий дождь, по улицам гуляет много народу. Больше же всего людей — у телефонов-автоматов компании «Телеком», и все они звонят в какие-то другие города и страны.
Наверное, «Телеком» им еще в новинку, и они не успели им как следует насладиться.
Ведь, в конце концов, невезение на Лангкави только-только кончилось...
Малайзия
Иван Захарченко, Лев Минц, наши спец. корр. фото авторов
Земля людей: Долина газелей
Ирину я увидел не сразу. Выйдя из здания аэровокзала в Асуане, я остановился, обводя глазами площадь. Знакомой хрупкой фигурки поблизости не было. Я взглянул в сторону автостоянки и увидел Ирину, стоящую под навесом. Она махала мне рукой. Рядом, как и положено, стоял верный спутник ее жизни — Ахмед.
— Пропуск готов, можем сразу ехать в заповедник, — сказала Ирина.
Мы погрузились в джип и отправились в путь — сначала на восток, по гребню высотной Асуанской плотины, мимо гигантского каменного лотоса — Монумента египетско-советской дружбы, а затем свернули на юг, в сторону границы с Суданом.
Три десятилетия назад ленинградская студентка Ирина Спрингель познакомилась с египетским аспирантом Ахмедом Билялем. С тех пор они неразлучны. Брега Невы сменили, вскоре после свадьбы, на берега Нила. Сначала работали в университете города Асьют в Среднем Египте, а затем перебрались на самый юг страны — в Асуан. Ахмед возглавил кафедру химии, потом стал деканом факультета естественных наук местного университета. Ботаник Ирина взялась за докторскую диссертацию.
После строительства в 60-е годы высотной Асуанской плотины Северная Нубия оказалась затопленной водохранилищем. Под воду ушли не только деревеньки и поля нубийцев, но и вся долина Нила с ее уникальной природой — целых пятьсот квадратных километров. Сохранился лишь маленький кусочек — на островах ниже плотины. Свою диссертацию Ирина как раз и посвятила нубийской флоре, А когда обследовала острова, пришла к твердому мнению: их надо сохранить для потомков. Так возле Асуана появился первый заповедник. Затем настала очередь более крупного проекта.
С юго-востока Египта, от границы с Суданом, тянется на северо-запад, к Нилу, Вади Алляки — узкая горная долина. Когда-то в школе меня учили, что вади — это русло высохшей реки. Поколесив, как следует, по Ближнему Востоку, я понял, что это не совсем так. Да, вади — это русло, но не реки, а селевого потока, образуемого стекающей с гор дождевой водой. Причем в некоторых местах, например на Синае, дожди идут обычно дважды в год — весной и осенью. На юге Египта их не бывает годами. И все-таки Алляки — типичный вади, главный водосброс этих мест. На карте он выглядит, как раскидистое дерево. В главную долину-ствол впадают долины-ветви потоньше, а в них, в свою очередь, — совсем тоненькие. Невысокие базальтовые и гранитные холмы, припорошенные песком, как кекс — сахарной пудрой, воду удержать не в состоянии. Вот и стекает она во время дождя в долины, образуя временами бурный поток.
Ирина и Ахмед начали ездить в Вади Алляки в середине 80-х годов. Нетронутый покой этих мест очаровал их. Даже египтянину попасть в долину не так-то просто. Ему, как и мне, надо получить сначала разрешение от пограничников. Граница между Египтом и Суданом существует лишь на бумаге, на местности она не маркирована. Пограничные посты стоят на единственном шоссе, совсем близко подходящем ныне к Вади Алляки, да на традиционных караванных путях. Причем в последние годы, когда из-за прихода к власти в Судане исламистов отношения между двумя государствами осложнились, пограничники проверяют документы особенно придирчиво.
В 1989 году по инициативе Ирины и Ахмеда Вади Алляки стала заповедником. Два года спустя там была построена биостанция. А еще через два года заповедник получил статус биосферного и был включен во всемирную систему биосферных заповедников ЮНЕСКО.
Смысл их в том, чтобы сохранить в неприкосновенности в различных климатических зонах такие уголки, где до сих пор гармонично сосуществуют человек и природа.
Мои асуанские друзья — а с Ириной и Ахмедом я знаком уже целое десятилетие внешне очень разные люди. Ирина миниатюрна, Ахмед же — мужчина крупный. Ирина искрится энергией, Ахмед — нетороплив. Если перефразировать известное высказывание Остапа Бендера, то в этой паре идеи — Ирины, а бензин — Ахмеда. Действительно, научной частью программы больше занимается Ирина, а административной — Ахмед. Ему это проще не только по темпераменту. Пробивать что-либо в Египте через местную бюрократию, ведущую свою историю со времен фараонов, египтянину тоже нелегко, но, конечно же, куда легче, чем русской.
Словом, внешне супруги разные, — как лед и пламень. Но на мир смотрят одинаково. Оба — ученые высокого класса, оба — энтузиасты, не считающиеся со временем для осуществления полезной и благородной задачи — сохранения природы.
Километров через тридцать от Асуана — первый пограничный пост. Ирина, сидящая за рулем, останавливает машину возле перегородивших дорогу бочек. Ахмед достает пропуска. Один из пограничников внимательно рассматривает их. Другой тем временем нас развлекает. На одной из бочек — крупный скорпион. Солдат прижимает его деревянной рогатиной, а пленник норовит достать обидчика своим раздвоенным ядовитым хвостом. Признаться, скорпиона я увидел впервые, хотя до этого десятки раз ездил по пустыне. Забегая вперед — скажу, что в тот же вечер столкнулся с этой тварью еще раз. После ужина мы сидели на веранде кухни на биостанции. Внезапно Ирина сказана: — Володя, отодвиньтесь, пожалуйста, от стола.
Я повиновался, не понимая еще, в чем дело. Ирина решительно шагнула ко мне, смотря при этом на каменный пол. Я тоже посмотрел и увидел небольшого скорпиона. Движение ноги — и от него осталось мокрое место.
180 километров по асфальту до границы заповедника мы преодолели примерно за два часа. Дальше пошел проселок — да какой! Что там ралли Париж — Дакар! Машину то подбрасывало на крупных камнях, то тащило в сторону по глубокому песку. Ирина лихо крутила баранку. Наконец дорога выскочила в Вади Алляки и стала поровнее. Вскоре мы подъехали к кучке убогих жилищ. Завидев знакомую машину, вышли люди.
На территории заповедника живут около двухсот человек из двух племен — абабда и бишари. Племена эти относятся к африканской семье народов беджа, говорят на своем языке, но и арабский понимают. Живут они оседло, небольшими семьями, глубоко в пустыне, возле колодцев. Главное их занятие — разведение скота, преимущественно коз.
Другой источник дохода — сбор лекарственных растений. Есть и третий: взимание платы с караванов за пользование колодцами. Из Судана в Египет на специальный рынок в местечке Дарау, севернее Асуана, за год перегоняют через Вади Алляки до ста тысяч верблюдов. Как ни выносливы эти животные, а совсем без воды жить все-таки не могут.
Абабда, поселившиеся сравнительно недавно возле биостанции, пришли из верховьев долины. По мере наполнения Асуанского водохранилища вода поднималась все выше по Вади Алляки и сейчас находится в 80 километрах от прежнего русла Нила. В мокрых низинах, возле биостанции, и даже в самой воде, разрослись кусты тамариска — хороший корм для скота. Вот и решили несколько семей спуститься по долине вниз, к воде.
Абабда и бишари до сих пор практически полностью изолированы от внешнего мира. Из-за удаленности долины и пограничного режима чужаки здесь крайне редки. Пограничники, сотрудники заповедника да погонщики верблюдов из Судана — вот и все, с кем время от времени общаются племена, Торговлей скотом и лекарственными растениями в Асуане занимаются специальные люди. Подавляющее же большинство обитателей Вади Алляки никогда в жизни не покидали долину. Поэтому когда я вскинул фотоаппарат, дети и женщины в ярких цветастых платьях бросились от нас наутек. Я только и заметил, что все они босы, а у некоторых женщин в носу костяные кольца.
Мужчины же не отходили. Ирину и Ахмеда они знают не первый год. Заповедник подкармливает их, то предлагая работу на биостанции, то семена лекарственных растений. Чтобы сберечь дикорастущие редкие растения, которые могут пестовать местные жители, Ирина устроила возле поселений маленькие плантации — в полсотки, не больше.
Одеты мужчины были в длинные белые рубахи, те же, что носят на Арабском Востоке от Атлантического океана до Персидского залива. На головах намотаны, скрученные в жгут, длинные куски белой ткани. На поясе — кривые кинжалы в кожаных ножнах, с ручками из черного дерева, раздваивающимися, как хвост скорпиона. Цвет кожи здешних людей — шоколадный, как у нубийцев из долины Нила. Но вот нубийской стати в них невидно.
Заметив, что отцы не отходят от машины, вернулась стайка детей, остановилась поодаль. Ирина приманила их — сначала конфетами, а потом апельсинами и яблоками; последние в Египте распространены так же, как в России, но совершенно неизвестны в пустыне. Вот тут-то я и сделал несколько фотоснимков, а заодно и разглядел получше детишек. У девочек-подростков — черные, с рыжиной, волосы расчесаны на пробор и туго заплетены в десятки тоненьких косичек. Детишки эти не знают, что такое школа, ни разу в жизни не смотрели телевизор и не разговаривали по телефону. В отличие от синайских бедуинов, у абабда и бишари нет ни автомашин-пикапов для вывоза скота, ни радиоприемников. Единственный атрибут современной цивилизации, который я заметил, — пластмассовые канистры. И все это в четырех часах пути от 16-миллионного Каира: час на самолете и три — на машине! А самое интересное: ни абабда, ни бишари до сих пор, как следует, не изучены этнографами.
Биостанций в заповеднике две. Новая расположена в километре от поселения абабда. Увы, пользоваться ею сейчас невозможно. Ирина с Ахмедом показали мне белую кухню с верандой справа и здание для будущего музея слева, а вот сама биостанция, в центре, лежит в руинах. Построили ее из необожженного кирпича, но не успели справить новоселье, как вода в озере поднялась, размыла глину, и, стоящее ниже соседних, здание рухнуло. Надо строить новое, из камня, а пока сотрудники заповедника переместились на старую биостанцию, расположенную неподалеку, — в легкое деревянное здание.
Возле обеих станций разбиты небольшие плантации. Учитывая традиционные занятия местных жителей, их можно научить выращивать лекарственные растения для продажи. На корм скоту тоже можно выращивать некоторые культуры. Однако сначала Ирине пришлось учиться самой, узнавая, какие растения и от каких болезней испокон веку используют абабда и бишари. Дело это оказалось не из простых: к пришельцам отнеслись с недоверием, секреты свои раскрывать не хотели. Но добрые дела супругов постепенно растопили лед.
Ирина с любовью показывает мне зеленые грядки. Это растение называется «хальфа-бара», из него производят проксимол — препарат для лечения почек. А вот это — «хангаль». В народной медицине его используют при простудах и бронхитах.
На новой ферме, в 12 километрах от биостанции, посадили целую рощу так называемых пустынных фиников. По мнению Ирины, это чрезвычайно перспективное для данного района дерево. Оно хорошо растет в пустыне, плоды питательны и помогают от диабета, из семян можно отжимать масло, листья — отменный корм для скота, а древесина пригодна для любых поделок. Когда мы приехали на ферму, рабочие переставляли забор: ферма расширяется. Она станет раза в два больше. Забор охраняет посадки от домашнего скота.
Вечером мы сидели на веранде биостанции. Вдруг Ирина как вскочит, как закричит:
— Пошли прочь!
Пока мы увлеченно беседовали, в открытые ворота бочком пролезли два осла и начали уплетать за обе щеки какие-то редкие растения. Услышав крик, ослы прижали уши и быстро ретировались с территории биостанции.
На новой ферме начали недавно выращивать кусты каркаде — «красного чая», широко известного в последнее время и у нас под именем «суданская роза». Из его цветов получается очень вкусный и полезный напиток. По словам Ахмеда, горячий каркаде растворяет холестерин и способствует очищению сосудов и снижению кровяного давления.
От новой фермы мы поехали вверх по Вади Алляки посмотреть один из самых больших в этих местах золотых приисков. Со времен фараонов эта долина была едва ли не основным районом добычи золота. Покойный ныне академик Борис Пиотровский, директор Эрмитажа, даже свою книгу об этих местах назвал «Вади Алляки — путь к золотым рудникам Нубии». Пиотровский возглавлял советскую археологическую экспедицию, работавшую в нижней части долины, подлежавшей затоплению, в начале 60-х годов. По словам Ирины, на территории заповедника обнаружено семь крупных приисков и около трехсот мелких.
Прииск, известный как Умм Гарайят, находится примерно в 30 километрах от биостанции. Он был заброшен в начале 30-х годов. Старатели жили в простых домах в долине, а инженеры — на каменном холме, в домах поприличнее. Навечно застыла старая английская дробилка. В глубоченном колодце все еще есть вода. Склоны соседних гор изрыты шахтами. Чуть в стороне от поселка есть даже европейское кладбище, пять могил которого увенчаны каменными крестами. На одной из могил я прочитал: «Уолтер Роулэнд, скончался 8 июня 1905 года в возрасте 28 лет». Я вспомнил: англичане считают, что из десяти, отправившихся в колонии за богатством, богател один. Девять оставались в земле.
История золотодобычи в Египте любопытна. В древности золота добывалось очень много. Массивные золотые изделия времен фараонов находятся ныне в десятках музеев мира. Один золотой саркофаг Тутанхамона весит 133 килограмма, не говоря уже о маске и украшениях! А ведь скончавшийся в юности фараон ничем не успел отличиться при жизни. Слава к нему пришла лишь в наше время, после открытия его гробницы в 1922 году.
Самородное золото содержится в этих краях в кварцевых жилах. Технология его добычи в древности была такова. С помощью каменных инструментов, изготовленных из более твердых, чем кварц, пород, в жилах выдалбливали небольшие углубления. Затем туда забивали деревянные клинья. Их обильно поливали водой — до тех пор пока расширившееся дерево не разрывало породу.
Использовали и другой метод. Возле жил разводили костры, а затем поливали раскаленный кварц водой — и он лопался. Куски золотоносного кварца растирали в порошок ручными мельницами, потом просеивали. Золотой песок отправляли в долину Нила. Там его переплавляли, отделяя при этом примеси меди и серебра.
Технология добычи золота не менялась долгие века, и уже в начале нашей эры в Египте не осталось места, где можно было бы добывать драгоценный металл таким примитивным способом. Золотые прииски возродились лишь в конце прошлого века, с появлением новых технологий. Правда, ненадолго. Уже к 60-м годам добыча золота вновь была прекращена. Вскоре, однако, некоторые прииски, возможно, опять оживут. Технологии быстро развиваются, и то, что было невозможно или невыгодно каких-то полвека назад, возможно, станет выгодным сейчас.
Поделиться книгой: