Открытый сезон

— Первый раз попал ей в почки. Скосил немного вправо, но в следующий раз этого не повторится.

— А разве вам не разрешается только одна?

— Да, так они говорят. — Он подмигнул ей. — Пошли. — Он повернулся и двинулся назад, вниз в лощину.

— А как же лань?

— А что такое с ней?

— Разве вы не берете ее назад с собой?

Он взглядом смерил расстояние до мертвого животного.

— Мы добудем другую, поближе к дому. Меньше тащить.

Внезапно откуда-то издалека раздался звук выстрела. От него раскатилось гулкое эхо.

— Это Арт, — сказал Кен. Почти в ту же секунду послышался еще один выстрел, за ним третий. — Развлекается, — засмеялся он. — Скорее всего по птицам. Он их ненавидит.

— Птиц?

— Не знаю почему. Я думаю, он просто опасается, что когда-нибудь одна влетит ему прямо в лицо.

Они пустились в обратный путь по спутанному дну лощины, потом взобрались на один из ее склонов, пересекли плоскую часть леса и спустились в другую лощину. — Озеро слева от нас, — сказал Кен.

Ей было непонятно, как он мог это знать.

Они подошли к маленькому пруду, и на этот раз им попался бобер. Кен подстрелил одного и тут же рядом второго так быстро, что у него даже не было времени убежать от звука выстрела, которым был убит первый. Оба свалились в воду и озерко сомкнулось, над ними. По воде, постепенно затихая, стали расходиться круги.

Ружье Грэга тоже подало голос. Он был гораздо ближе, чем Арт, разряд значительно громче, а эхо короче. До него было примерно-полмили и во что бы он там не стрелял, он не промахивался. Второго выстрела не бывало и в ближайшие десять минут его не было слышно.

Кен подстрелил еще одну лань. Самку. Он пожал плечами:

— Глупо не убивать женские особи. То есть, ты убиваешь нескольких самцов и оставшиеся не могут справиться со всей выпавшей на них работой. Так что нашим оленям не грозит перенаселение и голодная смерть. Но почему бы тогда не пострелять и другой пол, если их слишком много? — Он чарующе улыбнулся ей. — Что уж такого святого в женском поле, если куча мужчин должна умереть, чтобы ей было чем питаться?

Снова донеслось эхо ружья Арта.

Они устроили ленч на опушке, у невысокой гряды, сухие бисквиты, баночку консервов, несколько маринованных огурчиков и пиво. Позади на многие мили раскинулся лес, огромный и безлюдный, пронизанный тут и там серебром озер и медленных рек.

— Это мы, вон там, — сказал Кен и указал на мерцающее место, выглядевшее размером с монету. Ну, не совсем, конечно. Это только край озера. Хижина стоит ближе к центру. Ее закрывает холм.

Нэнси мысленно представила ее и тут впервые за много часов вспомнила о Мартине. Вспомнила цепь и металлическое кольцо, и что оно означает, и кто на самом деле Кен. Она уже почти забыла все это.

Она ела молча, вдруг почувствовав озноб. Ветер нежно вился вокруг них, тормоша сухие листья. Она услышала голос Кена, доносившийся словно издалека:

— Ничто не сравнится с охотой, — говорил он, — это так естественно для мужчины. Вот, что сегодня не в порядке с половиной мира. Мужчина — это охотящееся, убивающее животное и у него почти никогда не бывает возможности выразить себя. Да, конечно, разве что изредка всадить кому-нибудь нож в спину, сидя в собственной комнате, но ни одного хорошего доброго убийства, ничего настоящего.

Она медленно повернулась к нему, чтобы посмотреть, но он как будто прочел ее мысли:

— Я знаю, ты хочешь спросить, а как же война? Ну, черт, большинство так и не попадают на войну. А из тех, кто попадает, не всем удается пострелять по-настоящему и вдобавок-половина из них так вбивают себе в голову, что это нехорошо, что даже не получают от этого удовольствия. Их не подготовили к этому в молодости, понимаешь, что я имею в виду? Возьми, к примеру, древних спартанцев, греков — их приучали убивать с того самого момента, как они только начинали переставлять ноги. А когда они на самом деле насаживали кого-нибудь на острие своего копья, это казалось им самой естественной вещью в мире. Они совершенно не тратили время на то, чтобы чувствовать себя виноватыми.

Он прервался и показал в сторону от опушки:

— Смотри!

На следующем большом подъеме стояло мертвое дерево, лишенное веток, с ободранной корой и почти белое по сравнению с лесной зеленью. На вершине, вырисовываясь на фоне неба, сидел сокол, коричневый, по сравнению с темнеющей голубизной, так как небо уже темнело.

Кен пригнулся, шепча:

— А вот сейчас ты увидишь настоящий выстрел. Что хочешь поставить? — Он прикинул расстояние и установил прицел на своем ружье. — Даю до него триста метров, без ветра. Он пропустил предплечье через холщовую лямку ружья, крепко прижал приклад к плечу и щеке.

Какой-то ужас обуял Нэнси, еще худший, чем при убийстве первой лани. Сокол был едва различим. Зачем его убивать? Какой в этом смысл? И сокол, скорее всего, ничего не подозревает о них. Это птица. Птица не ведает, что на нее могут напасть с расстояния в сотни ярдов другие обитатели земли. О смерти на земле птицы знают только тогда, когда сами находятся на земле. Она является, в образе лисы, волка или рыси, внезапно выпрыгивающих в тот момент, когда они сами терзают свою добычу. Или в образе орла, свисте его крыльев и жестком прикосновении его когтей, когда он ныряет за свежепойманным мясом.

Но только не ружье за триста ярдов. И маленький конический кусок стали, летящий с такой скоростью, что не услышишь, откуда его принесет.

— Нет! — сказала она. — Пожалуйста, не надо!

Кен медленно нажал на курок.

Она потянулась к нему, но было уже поздно. Выстрел грянул. Долю секунды сокол оставался прямым и неподвижным. Затем, как в замедленном фильме, перья медленно отделились от его шеи, оставив ее обнаженной и без головы.

Тело ушло куда-то в себя, когти расцепились, и он шлепнулся, как мокрая тряпка.

Так продолжалось весь полдень. Все, что появилось в поле зрения, убивалось. А Арт с Грэгом стреляли еще чаще, судя по звукам. Эхо их выстрелов не умолкало.

Сначала Нэнси мутило от всего этого. Но, в конце концов, она перестала переживать за мертвых животных. Когда они пошли к краю озера для встречи с Грэгом, она уже не ощущала ничего, кроме молчаливой мужской силы Кена. Он двигался рядом с ней какой-то подавляющий и физически примагничивающий. Она чувствовала себя так, словно знала его всю жизнь, всегда шла за ним следом. Его тело и лицо, его запах и голос были полностью знакомы. Мартин был далекой личностью в прошлой, другой ее жизни.

Грэг засмеялся, когда они встретились. Руки его были красные от крови и одежда вся в пятнах. Он ткнул пальцем позади себя в лес.

— Последнюю я прихватил всего лишь пятьдесят ярдов отсюда. Лиса. Я оставил около нее несколько шкурок.

Кен улыбнулся и сказал:

— Мы подождем.

Грэг ушел. Они слышали, как он удалялся, продираясь сквозь заросли. Кен поджег две сигареты и передал одну Нэнси. Сигарета была влажная от его губ. Это показалось ей совершенно естественным, обычная интимность, обычная между друзьями.

Не успела она выкурить и половину сигареты, как вернулся Грэг. На плече висела тяжелая груда окровавленных шкур. Они погрузили все это в лодку и тронулись в путь, как раз в тот момент, когда солнце скрылось за горизонтом. Оно немного померцало иссеченными тучами, потом потухло.

Нэнси наблюдала, как медленно, но верно хижина приближалась. И по мере приближения ее чувство защитной отрешенности стало теряться. Где только что была она, Кен, лес, стрельба, теперь был еще и Грэг, а вскоре появится еще Мартин, и Арт, и новые ужасы.

Арт помахал им с порога хижины.

— Ну и здорово! Как у вас? — Рот его растянулся в улыбке от уха до уха. Он весь сиял от целого дня, проведенного на чистом воздухе.

— Шикарно, — сказал Кен.

— Я завалил дикую кошку. Смотрите. — Арт поднял ее желтоватый, беспомощно вытянувшийся мешок с темным пятном запекшейся крови на отстреленной наполовину морде. Вдобавок он добыл ястреба, шесть бобров, пару небольших птиц. — Черт знает, как они называются. — Двух оленей, несколько белок, пару ворон, трех енотов и главное — койота. — Застал ублюдка, когда ои принюхивался к оленю, которого я прикончил. Будет теперь знать.

Потом улыбка сошла, и он добавил:

— Да и еще. Погодите, сейчас услышите про нашего Малыша. — Он имел в виду Мартина и повел их всех смотреть.

Где-то в середине дня, Мартин поставил стул на кухонный стол и открыл люк в потолке, который вел к бакам с водой. В окружавшей их свалке он нашел поломанное лезвие пилы-ножовки, брошенное годы назад, когда они проводили водопровод. Он спустился и накинулся на цепь, поломав второй раз лезвие, разорвав и порезав себе руки, упорно продолжал работу.

И он почти перепилил ее, Арт подоспел как раз вовремя.

— Теперь придется паять, — сказал он. — Я не мог одновременно паять и держать его на мушке.

Они стояли у входа в кухню, где сгорбившись и с выражением полного поражения на лице, сидел Мартин. Его глаза встретили взгляд Нэнси, и она увидела в них отчаяние.

— Я его еще не наказывал, сказал Арт.

— Забудь об этом, — сказал Кен, — он уже получил свое, когда ты ему помешал. Точно Мартин? — он засмеялся и посмотрел Мартину на руки. — Ему требуется помощь, а не то он все вокруг зальет кровью. — Нэнси, аптечка в ванной.

Она пошла и взяла ее. Пока она перевязывала руки Мартина, Грэг притащил портативный сварочный аппарат. Кен откупорил бутылку бурбона и к тому времени, когда Грэг заварил звено в цепи, бутылка была уже наполовину пуста. Кен сидел за кухонным столом рядом с Нэнси, рука его легко лежала на ее плече. Смотреть на Мартина она уже не могла. У нее было чувство, что если она сделает это, то смутное ощущение безопасности, которое она чувствовала через Кена, немедленно исчезнет, и она ощутит себя частью Мартина, а вселявшее спокойствие воспоминание о проведенной охоте исчезнет. Она снова примет свое обличье похищенной и связанной с Мартином женщины.

Потом Грэг отцепил Мартина и послал его таскать дрова, а Кен, подвыпив и расслабившись, решил преподать Нэнси уроки кулинарии, пока Арт читал, сидя у огня. Его предложение подарило ей новый проблеск надежды и ей удалось улыбнуться.

— Это, конечно, не что-то особенное. Просто мясной соус, который я узнал во Франции. — Он осмотрел пять громадных замороженных кусков мяса, которые он этим утром вытащил из сухого льда в холодильнике. — О'кей. Отлично. — Он плеснул выпивку себе и Нэнси и продолжал: — Я был в Каннах и остановился на ночь по пути в Париж чуть севернее Дижона, в деревеньке под названием Витто. Там есть маленький ресторан-гостиница. Главный повар показал мне.

Он взял большую сковороду и заставил Нэнси работать, объясняя, как приготовить соус на вине. Голос и весь настрой его были такие теплые, интимные. На это потребовалось время, и они стояли у плиты вплотную друг к другу. Кен докончил свое питье и открыв другую бутылку подлил немного ей, но когда стакан заполнился на два пальца, она отпихнула бутылку прочь, мотая головой. Жар от последней порции уже медленно растекался по ее членам. Она не хотела слишком напиваться. Она желала знать, что она делает.

Потом он полуобнял ее и вдруг наклонил свое лицо к ее лицу. У нее тут же поднялось настроение. Все-таки она в безопасности. Ее признали. Она принадлежала к ним. Она открыла свой рот его губам, сначала нежно пробуя сладкую влажную твердость его языка своим, потом более страстно. Только на какое-то мгновение она подумала о своих разбитых губах и что именно он причинил ей боль.

Он засмеялся и похлопал ее по ягодицам через тяжелые охотничьи штаны.

— В джинсах ты мне больше нравишься, — сказал он.

И взял рукой одну из ее грудей, словно взвешивая ее и стал ощупывать ее оканчивающиеся очертания сквозь тяжелую шерстяную охотничью рубашку. Она не противилась. Казалось вполне естественным для него сделать это.

Значит вот так — подумала она — все-таки секс. Но не насилие. Секс такой, каким он должен быть, с теплотой, чувством, контактом. Но для чего Мартин? Был ли он тоже для секса? И для кого? Арта? Для всех них? Сейчас в наше время никогда нельзя точно сказать ни о ком.

Но тут мимолетно нахлынул прежний ужас, отрезвляя. Вовсе ни к чему похищать мужчину и женщину для секса. Есть множество девушек да и мужчин тоже, которые готовы сделать все, что только способен вообразить человеческий ум и даже не попросить денег за это. Сделать это просто потому, что именно этого они желают сами.

А кольцо и цепь? Был ли действительно в ней кто-то в прошлом году? Что за девушка? Где она теперь? Что за мужчина? Или эти бурые пятна означают что-то совсем другое, не кровь и она все это придумала? Или все-таки кровь? И это потому, что те не приняли условия игры?

Смутно слышала она, как Кен рассказывал ей про соус, помешивая его, голос его вселял уверенность, словно ничего не произошло.

Чувство безопасности нахлынуло снова. Она поступила правильно, подыгрывая им. И что бы они не хотели, она все-таки поступила правильно. Это был единственный путь. Сегодня она заставит его пожелать того, чтобы никогда больше не иметь ни одной женщины, кроме нее. И Грэг тоже, если придется. Настроение ее снова поднялось, Она свободна: она сделает это. Внезапно ее уже не беспокоило, напьется она или нет. Потеря контроля не казалась больше опасной. Она допила свой бурбон, а когда Кен плеснул ей еще, она уже не отталкивала бутылку, а улыбнулась ему, прежде чем выпить, поцеловала его снова, сама, крепко прижав, свое стройное тело к нему.

Глава 13

Весь день он следил за каждым их движением по всему лесу, звук выстрела у каждого ружья особый, один более взрывной и глубокий, другой резкий и высокий. Арт курсировал по всей длине озера с севера на юг, стреляя из легкого 30 калибрового ружья, потом повернул прямо в глубь суши и к западу мили на две и палил из своего Ремингтона 35. В полдень он еще раз отправился к северу и к полудню описал почти совершенный прямоугольник, возвратившись назад с востока, и, подойдя к озеру у его северной части, берегом вернулся к отправной точке. Самый жестокий огонь он открыл там, где были болота. Время от времени поднимались облака перелетных птиц, их крики различимы даже на расстоянии.

Кен, как он знал, пересек озеро с Грэгом и девушкой и двинулся сначала на северо-восток, потом на восток и, наконец, к юго-западу в обратную сторону, замкнув, таким образом, свой дневной треугольник и попав к точке встречи с Грэгом. Один раз ему даже удалось рассмотреть Кена, когда тот поднялся на гряду похожий на муравьиное пятнышко, за которым следовало другое. Таким образом он узнал, что Кен взял девушку с собой. А зная Кена, Грэга и Арта, он также знал, что Арту, она скорее, всего ни к чему, и что Кен и Грэг, скорее всего, разыграли, кто возьмет ее с собой.

Охотничьи привычки Грэга совершенно отличались от других. Передвижения его были беспорядочными. Он, очевидно, двигался зигзагами по лесу без всякой мысли, куда глаза глядят. Что ж, такой был характер у Грэга. Хотя он двигался быстро, его выстрелы слышались, по крайней мере, в трех милях, а местность была довольно тяжелой. Грэг был человек грубой силы и мощи и держал себя в превосходной форме.

Со своего наблюдательного пункта на скалистом утесе над старой лесопилкой, немного позднее, он видел Кена, Грэга и девушку, возвращавшихся на закате, изучал их с близкого расстояния с помощью двенадцатикратного бинокля и одни раз через телескопический прицел Люполд своей двустволки Холланд и Холланд. Он разглядывал их незамеченный и они не имели о нем ни малейшего представления. Так же точно он разглядывал узника-мужчину, через кухонное окно хижины, когда тот взбирался на чердак и спускался, чтобы пропилить себе путь к свободе. Да, это было очень плохо для него. В основе своей он был кроликом, у которого не было ни смекалки, ни воли, необходимых для собственного спасения, не говоря уже о спасении девушки. Теперь, после неудачи, его двух, скорее всего, совсем подорван.

Девушка, казалось, была совсем другой. Она появилась, как ягненок, а теперь начинала проявлять признаки поведения львицы. Так, часто случалось с людьми. Несчастье приносит мужество, смекалку, стойкость и неумолимую целеустремленность. Она отправилась с ними на охоту, провела целый день и, возвращаясь в резиновой лодке, находила силы смеяться. Она пытала счастья там, где удача мужчине изменила. Знала ли она, что ее ожидает? Наверное. Она выглядела достаточно обеспокоенной, достаточно подозрительной, чтобы стать, разумной. Сегодня ночью в эту вот минуту она, скорее всего, ублажает их в постели. Их больной, свихнутый, почти гомосексуальный ритуал.

Не так давно был момент, когда в поле его зрения через оптический прицел попала пара ног в брюках, находившихся в гостиной на полу и обрамленных темным окном кухни и дверным проемом. Они торчали откуда-то возле обеденного стола, потом с ними смешались ноги девушки и потом еще одного мужчины, скорее всего, Грэга. Наконец ноги Арта показали, что тот стоит и наблюдает за тем, как остальные пытаются как-то рассортироваться. Пока, наконец, три тела не вкатились в поле зрения, переплетенные вместе и щекочущие друг друга, как дети, безудержно хохоча. Когда они попытались подняться, девушка упала. Она была, очевидно, совершенно пьяна.

Он переборол поднимающееся физическое отвращение, глубоко вздохнул и распрямил свой затекший, подпертый локтями торс. Потом слегка пошевелил ногами, чтобы облегчить закостенелость в бедрах, не сдвигая рук, которые являлись двумя из трех точек опоры для его Холланд и Холланд с низко посаженным оптическим прицелом. Третья точка, откидная подпорка для ствола, была вставлена в расщелину между скалами, из которых было построено его убежище. Он лежал на самой верхушке утеса.

Вот свет в гостиной хижины, мигнув внезапно исчез, и перед ним осталось только слабое мерцание умирающего огня.

Он терпеливо ждал. Опасности больше не было. Только выучка заставляла его делать это, дисциплина, которой он подчинял себя эти годы. Шанс, что они подозревают о его присутствии, был один из миллиона. Но один выстрел из миллиона мог прикончить так же легко, как один из пяти.

С тиканьем проходили минуты, земля становилась холоднее и враждебнее. Поднялся ветер и звезды казались ледяными точками, насмехались. Движение в хижине прекратилось. Ни одна тень не отделялась от передней двери или заднего крыльца.

Он медленно откатился от своей позиции. Боль от восстанавливающегося кровообращения была резкой. Он сел, растирая свои лодыжки, бедра, помогая движению крови. Потом он пошарил в рюкзаке, ища свой полевой рацион, твердый бисквит, сухое мясо, кубики овощной массы и фляжку. Дотронувшись до них, он остановился. Нет, здесь лучше не есть, Только там, где наверняка можно уничтожить все следы. Он тщательно разравнял землю, счищая с нее отпечатки ног, опытной рукой привел в порядок в темноте листья, сухую траву, глинистые сланцы, которые он сдвинул или раздавил. Он высвободил свое ружье, сложил подпорку, открепил прицел, аккуратно завернул его в нейлоновый мешочек и сунул в рюкзак. Теперь он ему не понадобится ближайшие двенадцать часов, а то и больше. Бинокль последовал за прицелом. С ружьем в руке он поднялся и начал тихо спускаться по заднему склону утеса и болотистым лесам на северном берегу острова.

Он двигался очень медленно, припоминая отметки, сделанные мысленно днем раньше: валун, покрытый мхом, мохнатые сухие корни дерева, вырванные какой-то летней грозой, деревце с голым стволом, низкий куст, переполненный вереском.

Наконец, он выбрался по относительно оголенному склону утеса в лес. Он подождал, прислушиваясь. Не было ни звука, если не считать сверчка. Сплошная стена тяжелых бревен в сотню ярдов толщиной, за ней старая лесопилка, с чем-то вроде опушки вокруг нее и, наконец, еще одна лента кустарника все это лежало между ним и хижиной.

Он вынул фонарик-карандаш из внутреннего кармана охотничьей куртки и включил его, направляя мертвый белый лучик перед собой низко по земле, чтобы не допустить никакого отблеска на верхних ветках. Тропинка была проделана этим утром. Вот была согнута ветка и зацеплена за другую, в нескольких футах далее были подложены камни. Тропинка была такой неприметной и натуральной, что только специалист, тренированный в джунглях, мог ее обнаружить. Он продвигался, убирая камни, высвобождая ветки. Через пять минут луч фонарика отразился от спокойных вод. Он достиг северного берега, моментально отключил фонарик, осторожно пошарил в кустах. Пальцы его прикоснулись к чему-то твердому, металлическому и полому в то же время. Это был борт от каноэ. Он сделал два точно выверенных шага к корме, пригнулся и снова пошарил. Его рука вошла в низкий тоннель в кустах. Он опустил с плеч рюкзак, протолкнул его в тоннель, потом осторожно последовал за мим, стараясь держать свое ружье подальше от твердой земли. На это потребовалось время и терпение, но наградой было то, что через пять минут он уже вытянулся во всю длину под своим замаскированным каноэ, подложив под голову рюкзак. Он вытащил свой полевой рацион и флягу и впервые с самого заката насладился едой и питьем.

«Здорово придумал», — подумал он. Каноэ не позволит ночному морозу пропитать сыростью и заморозить его одежду. Вдобавок оно прикрывало собой любой случайный отблеск, который он мог произвести. Он свернул обертку от своего рациона и сунул ее в рюкзак, потом вынул оттуда маленький металлический контейнер, в котором находилось пять сигарет и газовая зажигалка. Зажигалка щелкнула и ярко вспыхнула прямо перед его глазами. Он затянулся сигаретой без фильтра — купил специально, так как фильтр разлагается и уничтожается не так быстро. И позднее его могут подобрать, прочесывая местность в поисках улик. С другой стороны, обычная папиросная бумага и недокуренный табак раздавливались и либо разносились на все четыре стороны с первым зимним ветром или же разрушались в считанные дни зимним снегом.

Зажигалка вслед за портсигаром отправилась в рюкзак. Он курил в тишине, лежа на спине и прокручивая в уме завтрашний день. Составление планов — задача сложная, нельзя совершенно точно вычислить поведение других людей. Но вполне можно иметь общие наметки и можно прикинуть места укрытия на случаи, если кто-то не впишется в вашу схему и случайно набредет на вас.

Довольно скоро сигарета закончилась, и он затушил ее о землю возле себя. С утра он от нее избавится. Потом он приблизил к лицу светящийся циферблат наручных часов с будильником и установил стрелку будильника на шесть. Будет еще темно. Семь тридцать — самое раннее, когда в хижине может кто-то проснуться. Это даст ему достаточно времени, чтобы перекусить, выбраться из-под каноэ и привести в порядок любые нарушения, которые он мог нанести маскирующим кустам, проползая через них, а потом добраться до своего дневного наблюдательного пункта.

Сегодня последний раз, когда он может вытянуться и по-настоящему выспаться. Назавтра он переместит свою базу, свое укрытие, в качестве необходимой предохранительной меры, так как-очень скоро его начнут отчаянно искать и во-вторых, чтобы облегчить себе передвижение во всех направлениях. С завтрашнего дня, разве что ему очень уж повезет, он может не иметь возможности спать более семи-десяти часов.

Он поднял воротник куртки, перевернулся на бок и, вслушиваясь в тихий плеск озера о прибрежные валуны прямо у его ног, вскоре провалился в глубокий и спокойный сон.

Глава 14

Нэнси постепенно пробуждалась от холода, ослепляющей головной боли и тупой тошноты от слишком большого количества, выпитого. Находясь еще в полусознании, она пыталась согреться о длинную голую спину Грэга, но этого оказалось недостаточно. Одеяло сползло с него и с нее на пол. Чтобы заполучить его обратно, ей пришлось бы перелезть через Грэга, а для этого ей было слишком плохо. Арт и Кен распростерлись на других кроватях в мертвом сне.

Потом страх окончательно разбудил ее. Спасительная темнота ночи улетучилась и с ней вместе слепая уверенность и поглощающая истерия, которой она позволила себе свободно поддаться. Осталось только чувство беззащитности, жуткого отвращения и вины при воспоминании о полученном удовольствии. Хуже всего прочего было постепенно нарастающее в глубине ее грызущее сознание того, что, позволив им все до конца, она осталась совершенно безоружной, лишилась той женской таинственности, которой могла бы их завлекать

Ибо она позволила им совершенно все. Она вступала в интимные и запретные акты любви с Кеном и с Грэгом, никто из троих не обращал никакого внимания на Арта, который наблюдал с отвисшим ртом и горящими глазами. Потом она позволила каждому воспользоваться своей очередью, одновременно продолжая свое занятие с другим. Это было только начало. Ненасытные, они вновь накинулись на нее, вместе. И она, к тому времени уже такая же ненасытная, охотно отвечала их глубокому отработанному ритму. Их рты выкрикивали ей пакости и ругательства, и она радостно отвечала им тем же, и тут присоединился Арт, и, в конце концов, она желала его даже больше, чем Кена и Грэга.

«Бедняжка Мартин, — подумала она, — он слышал все». А позже Арт специально пошел и развалился перед ним в кресле, гротескно голый и высокомерный. Его пьяная заплетающаяся речь, когда он, хихикая, во всех деталях пересказывал все, что она делала. А потом он стал возиться с брюками Мартина.

Она поплелась на кухню за выпивкой и задержалась в дверях с бутылкой бурбона в руках и горящим от бурбона ртом, полупьяная, прислушиваясь зачарованно к Арту, чувствуя новый прилив. Мартин видел ее в свете камина, обнаженную и попытался отвернуться к стене. Но Арт держал его крепко, шатаясь, поглаживая и хихикая. Она вернулась к Кену и Грэгу, найдя их бодрствующими и поджидающими ее.

Живот ее крутило: она старательно переборола позывы, освободилась от Грэга и сползла с кровати. Она даже представить не могла, что тело может так ныть. Истерзанная, разбитая и беспомощно трясущаяся, она стояла посреди комнаты. Потом отыскала брюки и рубашку, которые одевала днем и толстые охотничьи носки, которые Кен дал ей взамен тапок. Она собрала все это и пошла в ванную одеваться. Когда она вышла, Мартин уже не спал. Слышалось слабое позвякивание его цепи. Он сидел на краю скамьи, глаза отекшие и выражавшие недоверие ее появлению и тому, что с ним произошло. Тело его застыло в сгорбленной изможденной дуге, предплечья на коленях, бессильно обвисшие кисти.

Он был абсолютно чужим. И все-таки это был еще Мартин. В голове её промелькнуло воспоминание — он встречает ее в аэропорту и смущается от ее поцелуя. Когда? Это был он?

Он ничего не говорил. Она прошла мимо него, тихо отодвинула задвижку на двери и вышла из хижины.