Помоги проекту - поделись книгой:
Сухая жилистая рука остановила:
– Царица просила, чтобы никто не знал о содержании письма.
– Ты знаешь?
Жрец спокойно выдержал взгляд:
– Нет, не знаю.
Царская печать действительно была цела, но что там?..
Нефертити вскрыла письмо уже на борту своего корабля в одиночестве. Странное оно производило впечатление: написано словно детской, не слишком умелой рукой. Вдруг Неф поняла, что царица писала сама, не доверяя даже писцу, а ее пальцы не приучены к кисточке и папирусу.
Но то, что Нефертити прочитала, повергло ее даже не в шок, а в панику! Сначала перехватило дыхание, потом кровь бросилась в голову, а сердце панически затрепетало. Тийе признавалась Нефертити, что та… ее дочь! Ее и фараона Аменхотепа!
Нефертити раз за разом пробегала неровные строчки значков глазами и пыталась вникнуть в их смысл. Она дочь Аменхотепа и Тийе?! Значит, сестра Эхнатона?! Почему-то не сразу пришла мысль о своем праве на трон.
Тийе писала, что доказательства можно увидеть у Эйе, тот знает все.
Оглушенная этим известием Нефертити долго сидела, бездумно глядя перед собой. Стало вдруг понятно многое – и то, что похожа на самого Аменхотепа, и что ни Эйе, ни Тиу никогда не говорили о ее родителях, и внимание пер-аа к маленькой девочке тогда в тронном зале… Но как случилось, что она, дочь фараона и царицы, воспитывалась в семье Эйе?! Тийе писала, что сам Эйе все объяснит.
И вдруг Нефертити поняла, что ничего не станет спрашивать у приемного отца! Эйе и Тиу воспитали ее, как родную дочь, уделяли даже больше внимания, чем собственной Мутноджемет. Они и есть ее родители, и ей не нужно других! Интересно, а Мутноджемет знает? Наверное, нет, сестрица не смогла бы удержаться и проболталась.
И все равно сознание, что теперь она знает тайну своего происхождения, и оно не ниже, чем у Эхнатона, придавало сил и уверенности. Прежде всего в победе над Кийе! Этой ли хеттке тягаться с дочерью фараона Аменхотепа и царицы Тийе?! Вот теперь Нефертити наверняка знала, что будет делать! И делать с женской хитростью и осторожностью.
Из Фив возвращалась совсем другая царица…
На Ахетатон опустился душный вечер. Смолкли птицы, стихли людские голоса. Дорожки дворцового сада освещало множество разноцветных полупрозрачных алебастровых светильников, образуя круги на траве, на кустах, на кронах деревьев. От этого и сам сад казался разноцветным. Человек, который никогда не бывал здесь днем, вряд ли догадался бы, что вот это голубое пятно в действительности сикомора, а то нежно-розовое – акация…
Откуда-то со стороны доносились звуки вечеринки – это царица Кийе что-то праздновала. Она не сочла нужным соблюдать семьдесят дней времени плача по царице-матери Тийе, и никто не возразил…
Эхнатон сидел, бессильно опустив руки на подлокотники кресла и уставившись невидящим взглядом в темноту ночи, раскрашенную фонариками, мрачный, опустошенный… Таким одиноким он не чувствовал себя никогда. Даже находясь в детстве вдали от Фив, знал, что в Малькатте его ждет мать, получал от нее послания.
Теперь матери больше не было. Может, Нефертити права и ему следовало съездить на погребение Тийе? Но как фараон мог нарушить собственную клятву не покидать пределы Ахетатона?!
Почему после визита в Ахетатон мать больше не писала ему лично, только официально и по делу? А Неф писала? Кажется, да. Он усмехнулся: женщина с женщиной всегда найдут общий язык, тем более Тийе всегда любила молодую царицу.
Мысли перекинулись на опальную супругу. Смогла бы Нефертити править так, как правила Тийе? Где ей! Неф ласковая, нежная, заботливая мать и жена, купавшаяся в любви и обожании и щедро дарившая их сама, но не больше. В детстве она мечтала стать похожей на царицу-фараона Хатшепсут, а кем стала? Матерью шести дочерей, даже не сумев родить ему сына!
Всколыхнулась обида на Нефертити. Стало казаться, что она его бросила, предала. Прекрасно понимал, что не прав, предал именно он, выгнал, кричал, чтобы убиралась прочь, назвал Кийе соправителем. От этого понимания становилось еще тошней, оправдываясь, человек всегда пытается найти вину у другого. Эхнатон искал ее у Нефертити и не находил.
Зато постепенно приходило сознание, что разрушил что-то очень важное, может, самое важное в своей жизни. Фараон прогнал Нефертити, но вместе с женой из его жизни ушла любовь. Страсть к Кийе не в счет, это другое, да и та прошла, оставив грязный осадок. Эхнатон уже не звал красотку на свое ложе, с трудом терпел рядом на троне, но ей и не нужен больной, полуслепой муж. Кийе получила царскую корону, пусть пока не синюю, была названа соправителем и теперь упивалась поклонением и лестью, слышавшейся со всех сторон.
Эхнатон от лести страдал. Все, что он так ненавидел в Малькатте и чему, казалось, никогда не бывать в Ахетатоне, вдруг расцвело пышным цветом! Придворные на все лады превозносили красоту новой царицы, рассыпались в заверениях в своей преданности. Разве о таком он мечтал, создавая этот город, приближая к себе людей вовсе не богатых, щедро одаривая и возвышая за действительные заслуги? Ожидал только одного – признания его небесного отца Атона.
Временами брала досада: при чем здесь Кийе? Какое она имеет отношение к Атону, строительству самого Ахетатона, к его мечтам и чаяниям? Они все придумали с Нефертити! Но Неф не было рядом, и от этого становилось совсем тоскливо и одиноко…
Фараон все чаще задумывался, почему не получалось так, как хотелось. Сначала было так красиво: они с Нефертити и дочерьми переехали в Ахетатон, мечтая, что в городе и во всей жизни будет царить только любовь. Но что-то шло не так, и вот через шесть лет он оказался в одиночестве, без своей любимой Неф, да и дочери тоже сторонятся…
Уезжая из Фив, Эхнатон мечтал освободиться от множества условностей, бремени бесконечных церемоний, хотел превратиться просто в отца и мужа для своей семьи, хотел свободы для себя… Но ничего подобного не получилось.
Свободы нет, каждый его шаг по-прежнему сопровождает такое множество условностей, что временами это напоминает все те же Фивы. Первые годы фараон выезжал на прогулку, сам держа в руках поводья, а в колеснице рядом с ним стояла ненаглядная Нефертити и маленькая Меритатон. Он часто награждал отличившихся на службе придворных, лично кидая им золотые украшения из окна явлений, это могли видеть и некоторые горожане тоже. Он лично проводил утренние церемонии Встречи Атона в Храме, а Нефертити вечерние Проводы в своем.
Но шло время, и постепенно это надоело, как детям надоедает однообразная игра. Надоело каждый день одинаково размахивать кадилом, произнося один и тот же гимн небесному отцу Атону. Тогда он назначил главным жрецом Мериру, перепоручив ему большую часть обязанностей.
Потом добавилось раздражение от рождения дочерей. Нет, он очень любил всех своих малышек, был рад каждой, но так хотелось сына…
Эхнатон вдруг задумался, что изменилось бы, роди Нефертити сына. Нахлынула волна мечтательности… Он сам воспитывал бы малыша, обучал его всему: сначала ходить, как когда-то учил Анхесенпаатон, потом писать и читать, потом держать лук и охотиться, править колесницей… Сын – не дочь, девочкам надоедало распевать гимн Атону каждый день, они крутились, отвлекались, фальшивили. Куда интересней петь простые песенки и танцевать или играть на лютне. Даже в храме им больше нравилось звенеть систром, чем петь гимн.
Нет, сын наверняка бы воспринял веру всей душой, был верным помощником и продолжателем его дела.
Но сына не было, как, в общем-то, не было и никого другого. Он хотел свободы для себя и получил ее. Он свободен и… никому не нужен! Даже Кийе, которая, получив положение царицы и соправителя, больше не сгорает от страсти на ложе, вернее, всячески избегает на нем оказываться. И Нефертити не нужен, уехала вон в Фивы и пропала.
Фараон принялся вспоминать обиды, растравляя сам себя, как делают дети, когда им одиноко и плохо. Немного погодя ему казалось, что более несчастного и брошенного человека в мире не существует. Полуслепой, уставший от жизни, безо всякой надежды на будущее, Эхнатон тоскливо следил за тем, как гаснут светильники в саду, словно сокращая его собственную жизнь.
И вдруг Эхнатона охватила настоящая паника! Семьдесят дней времени плача по умершей Тийе прошли, а Неф все не возвращалась! Или она вернулась и не приходит во дворец? Нет, кто-нибудь из детей уже появился бы. Хотя кто? Две старшие, Меритатон и Анхесенпаатон, дома, маленькие сами никуда не пойдут, даже Тутанхатон его сторонится.
Фараон чуть поднял руку, прекрасно зная, что верный раб всегда наготове. Так и есть, неслышно возник рядом.
– Царица Нефертити еще не вернулась из Фив?
– Нет, Ваше величество.
– Передай в малый дворец, чтобы сразу пришла, как приедет. Хочу расспросить о погребении царицы-матери и делах в Фивах.
Оправдывался не перед рабом – что на него обращать внимание, говорил скорее для себя. Да, конечно, Нефертити обязана прийти и рассказать о делах в Фивах! От этой мысли стало спокойней. В глубине души Эхнатон понимал, что, как только Нефертити появится, он постарается помириться с женой. Что при этом будет с Кийе, не думалось, фараон старался избегать мыслей с острыми углами, надеясь, что все как-то само собой разрешится…
Но опальная царица не торопилась возвращаться, и Эхнатон переходил от уныния к раздражению или снова впадал в панику.
Нефертити возвращалась в Ахетатон вовсе не ради выгнавшего ее мужа. Об Эхнатоне как о муже думалось меньше всего. Она многое увидела со стороны, что-то додумала и поняла сама и теперь решила действовать так, как считала нужным, даже если это вопреки широким и пустым замыслам супруга. Но чтобы действовать, нужно было заполучить власть, а пока на пути стояла Кийе. Потому мысли Нефертити были не об Эхнатоне, а об удачливой сопернице, вернее, о том, как ее убрать!
Тийе права: противостоять женщине могла только женщина. Раньше было соперничество жен, где Нефертити старалась не давить на мужа и быть порядочной, теперь в борьбу вступала царица, умом несравнимая с соперницей, которая не собиралась жалеть Кийе! В Фивах Нефертити словно постарела и помолодела на несколько лет одновременно. Она переняла мудрость и хитрость Тийе, но почувствовала себя снова молодой из-за любви Семнехкаре. Такую Нефертити не знал никто.
Носилки Главной царицы Нефертити легко поднялись на плечи рослых, мускулистых рабов. Их движения были плавными, а шаг ритмичным. Как же иначе, если рабы несли Божественную!
Нефертити не стала задергивать занавеси, пусть жители Ахетатона видят, что Главная царица по-прежнему стройна и красива, время над ней не властно. Действительно, Нефертити сопровождали толпы любопытных, царицу давно не видели и теперь приветствовали с радостью. Падая ниц, люди выкрикивали пожелания долголетия ее красоте.
Вопреки ожиданиям, царица направилась не в свой дворец или к супругу, а к визирю Туту, ведавшему отношениями с соседними странами.
Туту едва успел опуститься перед Нефертити на колени, столь стремительно та вошла. Бедолага бормотал слова приветствия, гадая, чем вызван неожиданный визит. За содержание малого дворца отвечал не он, к ее виноградникам или управлению земель царедворец никакого отношения тоже не имел, дел за пределами Кемет у царицы не было…
Нефертити не стала слушать его льстивые уверения в преданности, остановила словоизлияния царедворца:
– Встань! Вели принести сюда всю переписку, которую ты вел за последний год!
Брови чиновника чуть приподнялись, выражая удивление, а глаза забегали, он размышлял. Конечно, Нефертити царица, Главная царица, но и только. Она даже не соправитель пер-аа, и Туту не мог для себя решить, стоит ли выполнять столь странное требование. Заметив его сомнения, Нефертити повысила голос:
– Всю переписку, Туту! – И вдруг тихо добавила: – Жить хочешь?
Туту глянул в ее бирюзовые глаза и вдруг понял, что если и правда хочет жить, то будет не просто выполнять любые повеления царицы, но и предугадывать их. Быстро кивнул.
Всего на мгновение в глазах Нефертити мелькнула насмешка, но они тут же стали жесткими, хотя голос при этом был ласков:
– Ты ведь не по своей воле, а по повелению царицы Кийе скрывал от пер-аа письма правителей Тунипа и Симиру? Ты не желал зла Кемет? А потому показывал эти послания царице Кийе, как соправителю… И не твоя вина, что сама царица скрыла их от пер-аа?
Туту, глядя в пронзительные бирюзовые глаза, кивал, обливаясь холодным потом. Ей все известно, откуда-то ей все известно!.. И такая осведомленность Нефертити грозила сановнику смертью. Но думать об этом времени не было, вернее, Нефертити его просто не дала. Откинувшись на спинку кресла, в котором сидела, она усмехнулась:
– Ты сам принесешь письма, или мне позвать Рибадди? Или ты все это скрывал и получал взятки от Азиру?! И заслужил быть погребенным заживо или скормленным крокодилам?
– Нет! Нет! Нет! – Царедворец целовал пол у ног Нефертити, не рискуя хотя бы коснуться ее сандалий, и исступленно выкрикивал отрицание своей вины.
– Тогда расскажи все честно пер-аа. Единственный милостив, он все поймет. Тем более ты выполнял злую волю его соправителя, не подозревая об измене…
– Злую, злую! – с готовностью согласился Туту. Чтобы спасти свою шкуру, он готов был собственноручно скормить крокодилам Кийе!
– Хорошо, пока я не буду звать Риббади. Распорядись принести письма, я хочу их видеть. Все письма, Туту.
Сунувшись за дверь, чтобы отдать приказание, Туту увидел рослых воинов личной охраны царицы, все же Нефертити родилась и выросла в Малькатте и прекрасно понимала, что покои дворца Ахетатона ничуть не безопасней. Но Туту не собирался ничего предпринимать против царицы. Его никогда не подводило внутреннее чутье, а сейчас оно подсказывало, что закончилось время не только Кийе, но и, страшно подумать, самого пер-аа! И отныне страной будет править вот эта красивая, чуть надменная женщина с пронзительным взглядом сине-зеленых глаз. Нефертити могла не волноваться, чиновник ничего не собирался скрывать, письма принесли все.
Нефертити развернула одно из них.
Правитель Тунипа с горечью взывал к Эхнатону:
«Мой повелитель, Тунип, твой слуга, говорит и изрекает: кто мог прежде опустошить Тунип, не боясь опустошения от Великого Тутмоса? Боги и владыки моего господина пребывают в Тунипе. Пусть мой повелитель спросит своих старейшин, если это не так.
И вот теперь мы не принадлежим более нашему повелителю, царю Египта. Если его воины и колесницы придут слишком поздно, царь Египта будет оплакивать то, что содеял Азиру… А ныне Тунип рыдает, и слезы его текут потоком, и у нас больше нет надежды. Ибо мы пишем нашему повелителю фараону, владыке Египта, но в ответ не получаем ничего, ни единого слова…»
Пробегая глазами мольбы о помощи, присланные правителем Тунипа, Нефертити против своей воли с досадой кусала губы. Но сейчас она винила не только Эхнатона, но и себя. Фараон занимался самовозвеличиванием, в то время как к границам все ближе подбирались враги, а где была она сама? Рожала дочерей, а потом устраивала вечеринки в своем дворце? Почему-то Нефертити вообще не думалось о Кийе, словно та перестала существовать. Если нужно, ее уже сегодня могут отравить.
Но как быть дальше?
Царица сидела в раздумье, устремив взгляд поверх папируса, а чиновник в ужасе пытался понять, чем вызвана эта задумчивость и что еще нужно сделать, чтобы убедить царицу в своей лояльности.
Туту чуть кашлянул, Нефертити вздрогнула. Рано думать о будущем, сначала нужно убрать с дороги толстуху.
– Я жду тебя у пер-аа, следуй за мной!
Словно в забывчивости она прихватила тот самый свиток с собой. Чиновник не посмел напомнить, чтоб оставила. Царица хитра, теперь уже одно это письмо способно обеспечить его смерть, значит, он никуда не денется и, чтобы спасти себя, принесет все остальные.
– Да, да, царица, конечно, я поспешу.
Она могла бы просто перейти по мосту, чтобы оказаться в личных покоях фараона, но отправилась по улицам, пусть все видят, что царица следует к своему супругу. Была еще одна причина идти в обход – проходить по балкону, с которого когда-то вместе с Эхнатоном одаривала угодных царедворцев, совсем не хотелось. Зато появление Нефертити в личном дворце заметили тоже все. Помешать ей никто не решился, все же звание Главной царицы за ней сохранялось.
Нефертити прекрасно знала распорядок дня своего супруга и понимала, где его можно найти в такой час. Эхнатон теперь редко проводил большие приемы, но посидеть на троне по-прежнему любил, а потому царица направилась в тронный зал. К чему заводить такой в личном дворце?
Фараон действительно был там, где надеялась найти его Нефертити. Он удивился и заметно обрадовался приходу любимой жены, которую не видел несколько месяцев со дня ее отъезда в Фивы. Эхнатона окружали ближайшие советники, в том числе и Кийе, сидевшая чуть в стороне на своем троне. Такой порядок Эхнатон завел после того, как красотка сильно располнела. Конечно, ее задевала необходимость сидеть в сторонке, но она решила пока потерпеть, кроме того, грела мысль, что для Нефертити в этом зале трона вообще не предусмотрено!
И вдруг та появилась невесть откуда!
Нефертити вошла в зал своей легкой походкой, величественная и прекрасная, гордо неся красивую, увенчанную синей короной головку. Корона очень шла царице, подчеркивая изумительную линию шеи. Массивные серьги, покачивавшиеся в ушах при движении и разбрасывавшие вокруг солнечные зайчики от своих драгоценных камней, отвлекали внимание от несколько великоватых ушей красавицы. А насыщенный синий цвет короны придавал такой же оттенок ее изумительным глазам.
Как всегда красивая, как всегда лучше всех, но перед фараоном и царедворцами стояла совсем другая Нефертити. И это было понятно с первого взгляда. Ее красота словно стала жестче.
Никому невдомек, что теперь Нефертити знала тайну своего рождения и многое из того, о чем не подозревала и на что предпочитала закрывать глаза, живя с мужем в чудо-городе. Постоянные беременности тоже не слишком располагали к серьезным занятиям делами, и необходимости в этом не было. Мутноджемет права: в лучшем случае Нефертити показывалась рядом с мужем на торжественных мероприятиях, а последние два года и вовсе почти не покидала свои покои. Царева жена, хотя ее упоминали или изображали едва ли не чаще самого фараона. Неудивительно, создавать изображения красивой царицы куда приятней, чем ее уродливого мужа.
Но сейчас Нефертити мало интересовали собственные изображения и удивление присутствовавших в зале. Ей нужно успеть выполнить задуманное, пока соперница не пришла в себя.
Эхнатон уже начал приподниматься, чтобы самому подойти к жене и обнять ее – прошло время, и он осознал, насколько соскучился по стройному телу Нефертити, ее маленькой, упругой, несмотря на годы и шестерых дочерей, груди, ее рукам, волосам, глазам, ее чарующему голосу… Какая Кийе может сравниться с этим чудом?! Как жаль, что он обидел Неф, столько времени потеряно!.. Быть может, она простит его и родит еще одного ребенка, даже если это будет седьмая дочь!
Но Нефертити не дала фараону ни подняться, ни что-то сказать. Приветствовав его, царица вдруг спросила:
– Будет ли мне позволено говорить о деле государственной важности?
Тон не допускал возражений, попробовал бы не позволить! Эхнатон, настроенный на примирение с любимой супругой, чуть растерялся:
– Государственной?..
– Да! – Нефертити понимала, что не должна дать фараону увильнуть в сторону, иначе эффект неожиданности пропадет. Краем глаза она заметила, что Кийе приподнимается со своего кресла, видно, собираясь уйти, и сделала останавливающий жест, не поворачивая в ее сторону головы: – Это касается прежде всего царицы Кийе, твоего соправителя, поэтому пусть останется.
Эхнатон послушно повторил жест Нефертити, он уже попал под власть этих глаз и этого голоса. Если царица желает сначала что-то сказать в присутствии Кийе, пусть говорит. Чем скорее скажет, тем скорее они останутся наедине. Фараон так истосковался по Неф!..
Кийе с досадой опустилась на сиденье. Сейчас царицы разительно отличались друг от дружки. Нефертити стояла тонкая, стройная, с гордо вскинутой изумительной красоты головкой на длинной лебединой шее. А Кийе сидела расплывшаяся, бесформенная, с толстыми щеками, потная от жары…
Нефертити сделала знак, и к ней приблизился Туту, услужливо вложив в руку какие-то свитки.
– Ваше величество, у меня в руках письма ваших подданных правителей Тунипа и Симиру, в которых они много месяцев просили у вас помощи, предрекая, что, если ее не будет, города окажутся в руках ваших врагов.
Эхнатон нахмурился: какое дело Нефертити до Тунипа и Симиру? Он хотел слышать из уст жены совсем другое. Но Нефертити говорила слишком напористо, чтобы ее можно было остановить простым жестом, и начинать новую ссору тоже не хотелось. Пришлось слушать.
– Так и произошло. Это все потому, что письма не попали к тебе, пер-аа. – Нефертити перешла на «ты» и сделала небольшой шаг, приближаясь к фараону. – Туту вынужден был отдавать их ей! – Указующий перст красивой руки ткнул в сторону Кийе. Та замерла, пытаясь сообразить, в чем дело, а Нефертити продолжила, повышая голос: – Царица Кийе не просто скрывала от тебя истинное положение дел, она связана с твоими врагами! Воспользовавшись тем, что ты сделал ее соправителем, царица поступала в угоду хеттам! В результате, – Нефертити вынуждена была почти кричать, потому что опомнившаяся Кийе завизжала, как поросенок, над которым занесли нож, – в результате пограничные города захвачены хеттами!
Нефертити преувеличивала, города были захвачены не хеттами, а проклятым Азиру, который ловко лавировал между правителем хеттов Суппилулиуме и Эхнатоном, готовый в любой момент предать любого из них. Но сил и намерения прижать Азиру у Эхнатона не было, потому тот уже склонялся к хеттам. Фараону сейчас это было не важно.
Бледное лицо Эхнатона пошло красными пятнами, больших врагов для Кемет, чем хетты, просто не было, они сродни ненавистным гиксосам, под гнетом которых страна страдала столько лет! Фараон приподнялся со своего места, и тут ему на глаза попался Туту.
– Ты… Это правда?!
Перепуганный сановник уткнулся лицом в пол, мысленно прощаясь с жизнью, но его заслонила собой Нефертити. Подавая свитки фараону, она чуть попеняла:
– Стоит ли обвинять Туту, ведь он не прятал писем, а передавал их царице Кийе. Не его вина, что царица действовала в интересах твоих врагов, Единственный.
– Убью! – взревел Эхнатон.
Поделиться книгой: