Нефертити и фараон. Красавица и чудовище

– Никакой надежды… Все такое дряблое, точно это не молодая женщина, а много рожавшая. И жир проваливается ямками…

Лекарь вздохнул:

– Вряд ли это понравится пер-аа…

Казалось, он поймал нужный момент, переметнулся от прежней царицы к этой, старался быть полезным, холил и лелеял беременную супругу пер-аа. Правда, уже тогда он все чаще задумывался над ее все больше проявлявшейся излишней полнотой, но надеялся, что после рождения ребенка все пройдет, да и царица, родившая долгожданного наследника, могла себе позволить быть какой угодно, даже толстой.

Но все пошло не так, родилась очередная царевна, тело молодой царицы потеряло всякую привлекательность, и фараон больше ею не интересовался вовсе. Век царицы Кийе оказался слишком недолгим, если она не сможет срочно привести себя в порядок, то вообще вернется в гарем. И то в лучшем случае.

Лекарь попросил разрешения войти. Кийе, уже слегка одетая, согласилась.

Плюхнувшись на пол и подползая, лекарь успел заметить, что и ноги царицы тоже весьма прибавили в объеме.

– Я не буду принимать холодную ванну! – не давая ему произнести положенные слова приветствия и поклонения, заявила Кийе. Жестом остановила возражения и продолжила: – Я не буду больше голодать! Ты придумаешь средства, которые сгоняют лишнее тело без таких жестоких пыток! А если не придумаешь, то будешь выпорот при всех. Это для начала. А потом я прикажу истязать тебя другим в назидание. Иди!

Не дожидаясь, пока лекарь выползет из спальни, Кийе вдруг приказала:

– Принесите нормальный завтрак, и побольше, я сегодня голодна!

Слуги сочувствующе смотрели на лекаря, его ждала неминуемая гибель. Кушающая вволю царица растолстеет окончательно, какие тут могут помочь средства? Но во дворце каждый за себя, потому долго не жалели бедолагу-лекаря, бросились выполнять распоряжение царицы Кийе.

* * *

Пока Кийе рожала и немного приходила в себя, в Фивах умерла царица-мать Тийе.

Нефертити отправилась в Большой дворец. То-Мери, как всегда, при ней, напряженная, готовая к любым неприятностям. Сама царица, напротив, спокойна и величава.

Она ни взглядом, ни словом не попеняла фараону на свое положение, была приветлива и холодна.

– Надеюсь, пер-аа позволит мне с детьми съездить на погребение царицы?

У Эхнатона с утра отвратительное настроение, сильно болел правый бок, во время приступа в предыдущий день он прикусил язык, до сих пор кровило, во рту мерзкий привкус крови и еще чего-то… Фараон понимал, что хотя бы Нефертити стоит съездить на погребение царицы-матери, если уж он сам не может, но почему-то уперся:

– Только с младшими.

Нефертити спорить не стала, все равно Анхесенпаатон не поедет, а Меритатон неважно себя чувствует.

Поблагодарив, Нефертити поспешила удалиться. Общаться с мужем оказалось не слишком приятно. Под его глазами повисли огромные мешки, уродовавшие и без того не слишком красивые черты, кожа землистого цвета, видно, редко бывает в саду, уголки губ опустились вниз окончательно… И без того большой живот стал очень заметным, словно это не Кийе, а он выносил дочь, зад раздался, а кисти рук похудели, и пальцы окончательно стали похожи на паучьи лапки.

Но Нефертити больше ужаснуло другое: глаза пер-аа, которые она так любила, были совсем безжизненными, не поймешь, чего в них больше – привычного презрения или боли. Неужели ему так плохо из-за рождения очередной дочери?! Или болезнь все сильнее дает себя знать? Было еще что-то, чего она не могла уловить и что сильно беспокоило.

Нефертити шла по Большому дворцу привычными переходами и пыталась понять это неуловимое. Эхнатон ни словом не обмолвился о ней самой, не поинтересовался, как живет жена с дочерьми, словно выбросил из своей жизни окончательно. И вдруг ее словно обожгло понимание: Эхнатон почти не переводил взгляд! Он и обычно-то не слишком вращал глазами, а теперь они словно застыли. Почему?

Резко остановившись, Нефертити обернулась к Эйе, спешившему сзади. Царедворец приблизился к царице по ее знаку.

– Пер-аа стал плохо видеть?

– Да.

– Давно?

– В последние месяцы…

– Его… травят?

– Нет, царица, это болезнь.

– Он… он ослепнет совсем?!

Эйе только наклонил голову, кивая. Нефертити обуял ужас. Слепой фараон станет игрушкой в руках кого угодно, а наследника или соправителя у него нет! Вдруг пришло понимание, что именно об этом писала царица-мать в последнем к ней письме. Тийе сообщала, что нашла и соправителя, и наследника для своего сына. Тогда Нефертити удивилась: к чему кого-то искать, если Эхнатон еще молод и у него должен родиться сын?

Царица поняла, что все вопросы решатся только в Фивах, а потому решила отправиться туда раньше похорон и немного пожить на воле. Этому были очень рады То-Мери и малышки, возможность уехать куда-то пришлась им по душе.

А тогда, выйдя из тронного зала, Нефертити вдруг внимательно посмотрела на рослого раба-нубийца, стоявшего на страже покоя своего господина. Почему она никогда не обращала внимания на этих огромных воинов личной охраны фараона? Белое схенти, подвязанное поясом с позолотой, позолоченное же ожерелье, бронзовые щитки на суставах, бело-красный щит и черная, обильно умащенная кожа, блестящая в свете факелов, смотрелись вполне эффектно.

Охранник замер, не понимая, чего это царица уставилась на него. Этот воин служил недавно, уже после переезда Нефертити в малый дворец, потому относился к ней с некоторым пренебрежением, но все же перед ним стояла правительница, притом очень и очень красивая. А Нефертити неожиданно для себя… подмигнула воину и поспешила дальше, оставив того переваривать увиденное. Разноцветные ленты, прикрепленные к высокой синей короне, развевались от быстрого шага царицы.

* * *

Корабль осторожно повернул в канал, ведущий к пристани Малькатты. Нефертити не была в Фивах восемь лет и теперь с волнением смотрела на появившиеся вдали высокие стены храмов и дворцов. Вот она, Малькатта, где Неф родилась и выросла. Закрыв глаза, царица живо представила себе Храм Миллионов лет, их собственный дом, где так часто изводила своими расспросами Тиу, выбеленные стены здания, где они учились писать… Интересно, жив ли Несеб и чем занимается? А старая сикомора в саду, под которой играли в детстве?

Царицу встречала Мутноджемет. Она уже в очередной раз родила и в очередной раз похоронила своего малыша. Конечно, на лице тени от пережитого, но женщина старалась не подавать вида, как ей тяжело.

– Неф, ты поселишься во дворце или у нас в старом доме?

Нефертити глазами показала на свиту, сопровождавшую ее в Фивы. Трое девочек, с каждой из которых кормилица и еще рабыня, кроме того, То-Мери, ее собственные рабыни, три придворные дамы со своими служанками, два писца, все же Нефертити пока Главная царица, и еще масса вроде чем-то занятых людей… Мутноджемет кивнула:

– Я так и подумала. Твои покои в Малькатте готовы, для детей все тоже готово, а о дамах позаботятся их слуги. В свой дом мы сходим одни.

В Фивах Нефертити сразу почувствовала напряженность в отношениях с придворными умершей царицы и сначала не могла понять, в чем дело. Потом осознала: ее воспринимали как супругу фараона, лишившего Фивы былого могущества, что не могло не сказаться. Правда, придворные быстро вспомнили, что супруга-то опальная, это смягчило напряжение. Но Нефертити совсем не хотела, чтобы ее жалели как брошенную и забытую, сама себя она такой не считала! И сочувствие ей не нужно!

Вообще-то Нефертити отдыхала душой, постаравшись выбросить из головы все неприятности, постигшие ее в Ахетатоне. Убедившись, что дети устроены, царица приняла ванну, оделась и кивнула То-Мери:

– Со мной только ты и небольшая охрана.

То-Мери никогда не бывала в Фивах, она стала служить Нефертити, когда та переехала в Ахетатон, а потому не могла помочь царице в поисках того или иного места. Но Нефертити помощь и не понадобилась, все же десять лет не пятьдесят, а Фивы изменились мало, разве что во многих местах, даже во дворце, было видно запустение.

Но Нефертити вернулась в детство, в то счастливое время, из которого каждый норовит поскорее вырасти, а потом об этом страшно жалеет. Любой взрослый завидует детским заботам, но в то время любая мелочь кажется столь весомой, что ложится невыносимым гнетом. Вырастая, человек вспоминает эти мелочи с улыбкой, кажется, что лучшего времени у него и не было.

А уж если, как у Нефертити, детство и юность окрашены радостью первой и сильной любви…

Нефертити уверенно отправилась во дворец. Широкий вход вел в самый большой зал. С внутренним трепетом царица шагнула под его своды. Вот ее любимые рыбки на полу, а вон уточка, что до сих пор учит плавать свой выводок. И охотники в камышах… и птицы на потолке… Нефертити вспомнила, как их с Бакетамон застал в этом зале фараон. Тогда она почему-то не испугалась, стояла и смотрела, борясь с желанием подойти и просто взять пер-аа за руку! И он даже не хмурился, тоже смотрел задумчиво. Неужели догадывался, что она когда-нибудь станет женой его сына?

Нефертити пригляделась, изменения все же нашлись. Охотника, приготовившегося стрелять в уточку или ее малышей, кто-то явно пытался соскоблить со стены, фигура с луком и стрелами в руках была основательно поцарапана. Нефертити даже восхитилась: нашелся смельчак, который сделал то, о чем мечтала сама маленькая Неф! Это сильно подняло царице настроение, словно вдруг обнаружила, что за нее отомстили.

А вон там была комната самой Бакетамон… В комнате царевны Нефертити долго стояла, размышляя. Подружка умерла, оставив сына Тутанхатона. Тийе дала слово воспитать мальчика и честно это обещание выполняла. Слабенький малыш подрос и стал вполне крепким мальчиком. Куда он денется теперь? Наверное, заберет Мутноджемет, все же она была царице-матери ближе всех в последнее время. Но, глядя на малыша, Нефертити почувствовала, как защемило сердце – ну почему он не ее сын?! Появилась мысль: а не взять ли Тутанхатона с собой? Может, этот мальчик сгладит их с пер-аа разлад? А если у Кийе тоже родится сын, ведь она еще молода? Ну и что, Тутанхатон будет жить с самой Нефертити!

Вздохнув, царица отправилась дальше.

А на этот трон она впервые села как Владычица Обеих Земель рядом с Эхнатоном… Нет, он тогда еще был Аменхотепом. Нефертити помнила, как сердце зашлось от страха что-то сделать не так, но муж легко коснулся ее руки, прошептав: «Ничего не бойся, я рядом». И это было счастьем, она была женой любимого человека, тоже любившего ее.

Как все изменилось! Тогда казалось, что дворец в Малькатте действительно будет стоять миллион лет и сами Фивы будут столицей столько же. Незыблемыми казались устои, нетленным – прах фараонов, вечной – вера и красота жизни. Но Аменхотеп стал Эхнатоном, столица переместилась в Ахетатон, а теперь вот Нефертити больше не нужна мужу, и любит ли она его, тоже непонятно… Ничто не вечно в этом мире. Разве только само солнце – Атон, в этом Эхнатон прав. Солнечный диск сиял над Кемет и тысячу, и две тысячи лет назад точно так же, как сияет сейчас.

Блуждающей по опустевшим дворцовым покоям ее нашла Мутноджемет.

– Пойдем лучше в наш старый дом. Там многое сохранилось.

До конца дня они ходили по комнатам их небольшого дворца, сидели под старой сикоморой, вспоминали, спорили, смеялись…

– Мутноджемет, а ведь мы были счастливы, когда жили здесь! Это просто потому, что детство, или что-то изменилось?

– Изменились мы сами. Были беззаботными девочками, для которых главное – не проспать на занятия, а стали взрослыми женщинами. Я иногда думаю, что у Тиу хватало таких же, как у нас нынешних, забот, в чем-то их было даже больше. Но она никогда не жаловалась.

– Я тоже не жалуюсь.

– Да уж, забот у тебя куда больше, чем у Тиу, а жалоб не услышишь. – Осторожно оглянувшись, Мутноджемет вдруг поинтересовалась: – Неф, как ты думаешь, Ахетатон – это надолго?

Нефертити даже изумилась:

– А как же? Построен огромный город, как он может быть ненадолго?

Мутноджемет вздохнула:

– У пер-аа нет наследника. Что будет, если… И блеск Фив уже померк. Ты не хочешь остаться жить здесь?

Нефертити совсем растерялась от такого вопроса. Она никогда не думала, что может жить отдельно от мужа.

Вечером Нефертити долго не могла заснуть, то вспоминая счастливые детство и юность, то размышляя над предложением Мутноджемет остаться в Фивах. А что, если и правда? Эхнатон явно не будет против. Пусть себе правит в Ахетатоне вместе с этой Кийе.

Чем больше размышляла, тем больше ей нравилась эта мысль. Если еще и Мутноджемет останется в Фивах, то они быстро наладят здесь жизнь, привлекут новых скульпторов, архитекторов, приведут в порядок все, что постепенно запустело. Она многое сделает, как в Ахетатоне… В Фивах будет второй двор, сюда стечется много народа… Нефертити уже мысленно видела расчищенные пруды, восстановленные пристани, насаженные сады.

Где возьмет деньги, вопрос не задавала, у нее свои земли и деревни, виноградники и даже рудники, кроме того, помогут жрецы, в их интересах снова привлечь в Фивы богатых жителей.

Засыпая, она думала о том, что жизнь налаживается.

Возможно, Нефертити и осталась бы в Фивах, но случилось несколько событий, заставивших вернуться обратно.

Не нужно было даже оглядываться, чтобы понять, кто это спешит в ее покои. Конечно, Мутноджемет, только у сестрицы такой шаг – одновременно быстрый и твердый. Раньше с Мутноджемет повсюду были две карлицы, те бедняги едва поспевали за своей госпожой.

– Ты послушай, что за распоряжение пришло от твоего драгоценного муженька! Он совсем свихнулся?!

– Ой-ой, – ужаснулась Нефертити, если кто-то передаст Эхнатону о словах Мутно, то даже я не спасу сестричку. – Ты не могла бы говорить чуть тише. Не стоит ругать пер-аа в полный голос.

– Почитай! – Мутноджемет бросила на колени Нефертити распечатанный свиток.

Краем глаза царица заметила, что вскрыта царская печать. Подняла глаза:

– Кому это прислано?

– От твоего супруга, которого нельзя ругать вслух! – ехидно сообщила сестра.

– Это я вижу. Я спросила, кому письмо.

– Чади! Почитай!

Хотелось спросить, почему чади царицы Тийе дает читать письма фараона Мутноджемет, но, не в силах больше пререкаться, Нефертити все же пробежала глазами текст. И обомлела. Появилось желание вслед за сестрой закричать, что Эхнатон совсем свихнулся!

Фараон повелевал… уничтожить все упоминания о прежних богах, прежде всего Амоне, стерев все надписи, где они названы! В том числе в гробницах!

Почему-то сразу пришла на ум только что запечатанная гробница Тийе, как же с ней? Там много такого, ведь начали строить гробницу еще при жизни Аменхотепа III.

Перечитала еще раз и еще раз ужаснулась. Изменить следовало даже имена! А как же имя его собственного отца? Мутноджемет кивнула в ответ на невысказанный вопрос:

– Чади сказал, что и имя пер-аа Аменхотепа нужно изменить на Небмаатра.

Нефертити схватилась за голову. Возвращаться в Ахетатон расхотелось совсем. Как она посмотрит в глаза мужа, зная, что тот кощунственно отнесся к памяти собственного отца?! Хотя Эхнатон теперь считал своим отцом Атона, а остальные для него никто. Так, кажется, сказал пер-аа?

Куда делся тот влюбленный юноша, в глазах которого она так мечтала утонуть? Где ласковый и любящий отец семейства, готовый всех прощать и одаривать? Где его вера в прекрасное, в то, что миром правит любовь? Почему добрый и справедливый правитель, утверждающий, что живет по правде, так быстро превращался в жестокого, ненавидящего всех вокруг? Сердце сжал ужас, как она вернется в Ахетатон и будет жить рядом, хорошо понимая, что завтра может лишиться покоя окончательно?

Несколько дней Нефертити ходила сама не своя и возвращаться явно не торопилась. Но в ее жизнь снова вмешалась любовь…

* * *

Одним из последних желаний умершей царицы Тийе было женить сына Ситамон Семнехкаре на Меритатон. Достойный выбор, мысль очень понравилась Нефертити, она желала дочери счастья. Если честно, то царица обрадовалась не только потому, что нашелся достойный жених для ее дочери, но и потому, что, выйдя замуж за Семнехкаре, Меритатон выбросит из головы идею стать супругой отца. Царица не ревновала мужа к дочери, она его теперь вообще ни к кому не ревновала, зато хорошо понимала, каково это – быть женой постаревшего Эхнатона! И Меритатон такого не желала.

Поэтому с удовольствием согласилась на брак старшей дочери с сыном Ситамон. Странно распоряжается людьми судьба – когда-то Ситамон смеялась над Нефертити, даже презирала девочку, но теперь их дети, возможно, будут мужем и женой. Согласилась бы на это сама Ситамон? Нефертити честно ответила себе: нет! Женить сына на дочери ненавистного брата и презираемой Неф? Ни за что! – сказала бы Ситамон. Но ее давно нет на свете, а Семнехкаре куда больше похож на своего отца фараона Аменхотепа, чем на мать. Нефертити вдруг задумалась, Семнехкаре получается ей братом? Вот уж не подумала бы…

За все время проживания с мужем в Ахетатоне Нефертити ни разу не видела царевича, но этого и не требовалось, достаточно слов царицы Тийе и уверений Мутноджемет, что он весьма похож на Аменхотепа III. Но главным была не внешняя привлекательность будущего мужа царевны, а то, что у него приятный, мягкий нрав. И Хоремхеб тоже отзывался о молодом царевиче весьма лестно. Лучшего мужа и придумать трудно. Решено, она настоит, чтобы пер-аа согласился на такой брак!

Была еще одна подспудная мысль, в которой Нефертити не признавалась сама себе: став мужем Меритатон, Семнехкаре должен стать и соправителем Эхнатона. Это отодвигало прочь ненавистную Кийе. Но царица всячески пыталась убедить сама себя, что заботится только о благополучии и счастье старшей дочери.

Царевич Семнехкаре приехал в Фивы уже после похорон Тийе. Его извиняло то, что был в Нубии, кроме того, он присутствовал при последних минутах земной жизни Тийе и успел с той попрощаться.

Нефертити понимала, что ей стоит встретиться с будущим мужем дочери. Желая сразу установить с царевичем доверительные отношения, она назначила встречу в саду, ни к чему будущим родственникам общаться под внимательными взглядами множества завистливых глаз.

Как же Нефертити похвалила себя за такую предусмотрительность уже несколько минут спустя! Ей навстречу шел не просто красивый, а изумительно красивый молодой человек. Царевич младше самой Нефертити лет на десять, почти годился в сыновья, но думать об этом почему-то не хотелось. С первого взгляда на Семнехкаре царица почувствовала… зависть к собственной дочери! Нежный овал лица, большие глаза, четко очерченные чувственные губы, прекрасная стать здорового молодого тела… Даже если он глуп, как самый тупой баран в стаде, царевич все равно хорош!

Нефертити с трудом взяла себя в руки, порадовавшись, что их никто не видит. Она не позволила ему произнести положенные слова восхваления, хотя так хотелось слушать этот приятный мягкий голос! Указала на место напротив себя, приглашая сесть.

Разговор шел обо всем и ни о чем: о погребении царицы Тийе, о жаре, мешающей чувствовать себя легко, об Ахетатоне, в котором царевичу нужно побывать как можно скорее, потому что там много прекрасных построек, наконец, о Меритатон. Нефертити стоило большого труда произнести главное: предложение руки своей дочери. Семнехкаре кивнул:

– Я согласен. Надеюсь стать хорошим мужем твоей дочери, царица.