Москва и Орда

В том же 1358 г. "выиде посолъ из Орды царевъ сынъ именемъ Маматъ Хожа на Рязаньскую землю и много въ нихъ зла сотвори и къ великому князю Ивану Ивановичю присылалъ о розъезде (т. е. размежевании. — А.Г.) земля Рязаньскыя. Князь же великий не въпоусти его

во свою очину въ Роуськую землю и потомъ наборьзе оть царя въ Орду позванъ бысть Мамотъ Хожа, зане же къ царю въ коромолу вниде и ввъ Орьде царева любовника оубилъ и самъ побежалъ ко Орначю и гонъци постигоша его и яша и тамо оубьенъ бысть повелниемъ царевымъ". Предположение, согласно которому Иван Иванович знал о том, что действия Мамат-Хожи предприняты без ханской санкции, вполне вероятно, тем более, что буквально накануне великий князь побывал в Орде. Скорее всего, во время этого визита он и Олег Рязанский урегулировали перед ханом свои пограничные разногласия (в частности, Лопасня, видимо, была закреплена за Рязанью, а Коломна и левобережные "места Рязанские" — за Москвой), поэтому инициатива Мамат-Хожи вызвала подозрения. Тем не менее Иван Иванович ощущал непрочность приобретений своих предшественников на южных рубежах, связанную с изменчивостью ханской воли: в своей духовной грамоте (1359) он оговаривает возможность отнятия Ордой Коломны, "Лопастенских мест" и "отменных мест Рязанских".

В целом за время своего короткого правления Ивану Ивановичу удалось, продолжая политику в отношении Орды отца и брата, сохранить приобретенные предшественниками позиции. Утрата Лопасни компенсировалась установлением контроля над Муромским княжеством.

Глава шестая

К ПОБЕДАМ ВОЕННЫМ И ДИПЛОМАТИЧЕСКИМ: ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ (1359–1389)

Кончина Ивана Ивановича 13 ноября 1359 г. совпала с началом новой, теперь продолжительной, "замятии" в Орде. По смерти хана Бердибека сменивший его Кульпа царствовал всего пять месяцев и был убит Наврузом. К последнему и отправились "вси князи Роусьскыи". К этому их вынуждала как смена хана, так и кончина великого князя владимирского: требовалось подтвердить свои владельческие права. Главным же вопросом была судьба великого княжения. Новому московскому князю, сыну Ивана Ивановича Дмитрию было всего 9 лет (р. 12 октября 1350 г.), и Навруз предпочел ему нижегородского князя Андрея Константиновича (сына Константина Васильевича). Андрей (не имевший склонности к государственной деятельности) отказался от ярлыка в пользу своего младшего брата Дмитрия, князя суздальского; 22 июня 1360 г. Дмитрий Константинович занял владимирский стол.

Потеря великого княжения означала, что из-под власти московского князя уходит обширная территория великого княжества Владимирского (с городами Владимиром, Переяславлем, Костромой, Юрь-евом-Польским, Дмитровом, Ярополчем). Одновременно Галицкое княжение было передано ханом Дмитрию Борисовичу, сыну последнего дмитровского князя, а Сретенская половина Ростова, которой завладел еще Иван Калига в 1332 г. (когда к нему отошло все великое княжение) была возвращена ростовским князьям. Фактически владения князей Московского дома вернулись почти к границам 1327 г. — времени до получения Иваном Калитой ярлыка на великое княжение владимирское (за исключением юго-запада — "мест рязанских", вошедших в состав именно Московского, а не великого Владимирского княжества).

Тем временем (еще до прихода Дмитрия Константиновича во Владимир) Навруз был убит другим претендентом на ордынский престол Хызром (Хидырем). В 1361 г. его посетили Дмитрий Московский, Дмитрий Константинович с братом Андреем и Константин Ростовский. Дмитрий Иванович уехал из Орды ранее других князей (о каких-либо

пожалованиях летописные известия молчат — очевидно, новый хан только подтвердил существовавшее положение), и тем самым избежал участи быть свидетелем новой вспышки замятии: Хызр был убит, и появилось сразу несколько претендентов на престол; сильнейшими из них стали Мюрид (Мурат) и Абдулла, от имени которого действовал эмир ("князь ординьскыи") Мамай. Кроме того, два представителя ордынской знати, не принадлежавшие к ханскому роду, стали фактически независимы от центральной власти: Болактемир начал править в Волжской Булгарии, а Тагай в Наручади (район современного Наровчата).

В следующем, 1362 г. Дмитрий Иванович и Дмитрий Константинович "сперлися о великом княжении", отправив каждый своих послов к Мурату. На этот раз московское влияние взяло верх "и принесоша яр-лыкъ княжение великое по отчина и по дедина князю великому Дмит-рею Ивановичю Московскому"65. Суздальский князь, однако, не собирался оставлять великого княжения, видимо, надеясь на перемену конъюнктуры в Орде. Но военное превосходство было явно на стороне Москвы — 30-летний период великого княжения Калиты и его сыновей не прошел даром. Дмитрий Константинович вынужден был удалиться в отчинный Суздаль, и в начале января 1363 г. Дмитрий Московский въехал во Владимир. Московское правительство (в котором ведущую роль играли, по-видимому, тысяцкий Василий Вельяминов и митрополит Алексей) подстраховалось, получив ярлык и от другого хана — Абдуллы. Не исключено, что именно факт обращения Москвы к сопернику Мурата привел к перемене настроения последнего — в 1363 г. он выдал ярлык на великое княжение Дмитрию Константиновичу. Тот занял было Владимир в отсутствие там Дмитрия Ивановича, но вновь был вынужден отступить перед военной силой и, будучи осажден в своем Суздале, признать переход великого княжения к московскому князю. Тогда же была возвращена половина Ростова и Галицкое княжество. Таким образом, за три года, используя собственный накопленный потенциал и "неустроение" в Орде, Москва восстановила позиции, существовавшие до смерти Ивана Ивановича.

В Орде к 1363 г. ситуация несколько прояснилась: отныне в ее западной части — от Днепра до Волги правил, используя ханов-марионеток, Мамай. До 1370 г. ханом считался Абдулла, затем его сменил Мухаммед-Булак (Бюлек). В заволжской же части (со столицей Сараем) происходила частая смена ханов (от 8 до 13 с 1363 по 1380 г., согласно разным мнениям); Мамаю несколько раз удавалось захватить Сарай (1363, 1367–1368, 1372–1373), но удержать его он не смог66.

Зимой 1364–1365 гг. сын Дмитрия Константиновича Василий пришел от сарайского хана Азиза с ярлыком отцу на великое княжение владимирское. Суздальский князь, однако, отказался от ярлыка в пользу Дмитрия Московского и попросил за это у последнего военной помощи против своего младшего брата Бориса. Борис взошел на нижегородское княжение после того, как старший Константинович — Андрей — окончательно устранился от политической деятельности. Дмитрий Константинович в это время был великим князем владимирским. Будучи в 1363 г. вынужден капитулировать перед Москвой, он отправился в Нижний, рассчитывая вступить на нижегородский стол. Но Борис "не съступися ему княжениа". Москва в лице митрополита Алексея выступила было в поддержку Дмитрия Константиновича, но когда его сын Василий "изнима бояр", посланных Борисом на переговоры в Москву, "мирный процесс" прервался; военной же силой Москва Дмитрия тогда не поддержала. Очевидно, после этого Василий Дмитриевич и был отправлен в Сарай с жалобой на действия Бориса и за ярлыком на Нижний Новгород. Но хан Азиз не захотел лишать Бориса нижегородского княжения, и решил, по-видимому, в пику Мамаю выдать собственный ярлык на великое княжение владимирское. Дмитрий Константинович не собирался возобновлять борьбу с Москвой за Владимир и предпочел, используя ярлык как козырь, добиться теперь от нее более реальной поддержки в возвращении отчинного нижегородского стола. Такая поддержка была оказана. Борис оказался

вынужден под угрозой нападения превосходящих воинских сил капитулировать и удалился на княжение в свой удельный городец.

В последующие три года контакты Москвы и Орды не засвидетельствованы источниками. Но именно в это время рязанские и нижегородские князья наносят военные поражения ордынским князьям-"сепаратистам", напавшим на их владения: в 1365 г. Олег Рязанский с Владимиром Пронским разбивают Тагая, а в 1367 г. Дмитрий Константинович Нижегородский прогоняет Болактемира. Это первые после 1327 г. случаи разгрома татарских воинских контингентов, и первые вообще за все время ордынской власти на Руси факты победы над "чисто татарскими" войсками в открытом сражении.

В 1368 г. обострились московско-тверские отношения. Князь Михаил Александрович, закрепившийся к этому времени на тверском столе, был приглашен в Москву на переговоры и "пойман". Но когда в Москве узнали о предстоящем приезде ордынского посла, с Михаилом было заключено докончание, и его отпустили в Тверь. По-видимому, посол шел от Мамая и его ставленника Абдуллы, так как в конце 1367

— начале 1368 г. они овладели Сараем и других реально властвующих правителей в Орде не было. В этой ситуации в Москве не хотели обострять отношения с Ордой. В том же году Дмитрий Иванович "посылал рать" на Михаила Тверского, последний бежал в Литву и инициировал поход Ольгерда (женатого на его сестре) на Москву, окончившийся трехдневной безуспешной осадой только что отстроенного каменного Кремля.

В 1370 г. Дмитрий Константинович Нижегородский совершил поход на княжившего "в Болгарех" Асана. Но это было действие, совершенное с ведома Мамая — войско сопровождал "царев посол" Ачихожа. Асан капитулировал, и на его место был поставлен ставленник Мамая. Обострение в том же году отношений Москвы с Тверью привело к новому отъезду Михаила Александровича Тверского в Литву (в августе). В его отсутствие ордынские послы привезли в Тверь ярлык Михаилу на тверское княжение. Необходимость обновления ярлыков была связана с тем, что в 1370 г. Мамай посадил на престол нового хана — Мухаммед-Бюлека. В сентябре великий князь Дмитрий повоевал тверские волости, и, узнав об этом, Михаил из Литвы отправился в Орду, "прииде к Мамаю, печалуя и жалуя, и тамо многы оукоры изнесе и многы вины изложи, паче же всего въсхотеся ему самому княжениа великаго и многы дары раздавъ и многы посулы рассуливъ княземъ ординскымъ и рядцам (сановникам. — А.Г.)"67. Мамай пошел навстречу Михаилу и выдал ему ярлык на великое княжение владимирское; поводом для недовольства московским князем могла быть неявка его послов к новому хану. Однако москвичи не дали Михаилу возможности вернуться в Тверь: "не тъкмо же не приаша его, но и переимали его по заставамъ и многыми пути гонялися за нимъ, ищуще его, и не стигоша его. И тако едва утече не въ мнозе дружине и прибъже пакы въ Литву"68. Тверской князь вынужден был вновь прибегнуть к помощи Ольгерда. Великий князь литовский опять сумел подступить к стенам Москвы и после восьмидневной осады пошел на заключение мира.

Не добившись успеха с литовской помощью, Михаил снова поехал в начале 1371 г. в Орду и 10 апреля пришел в Тверь с ярлыком на великое княжение владимирское в сопровождении посла Сарыхожи. Сарыхожа послал Дмитрию Ивановичу требование приехать во Владимир "к ярлыку". На это московский князь ответил: "Къ ярлыку не еду, а въ землю на княжение на великое не пущаю (Михаила. — А.Г.), а тебъ послу путь чист". Тем не менее Сарыхожу зазвали в Москву. После переговоров здесь с послом Дмитрий отправился 15 июня в Орду: настойчивость, с которой Мамай пытался лишить его великого княжения, требовала ответных мер и решено было прибегнуть к испытанному средству. Ценой богатых даров Дмитрий добился того, что Мамай вернул ему великое княжение, одновременно передав Михаилу следующее: "княжение есмы тебе дали великое и давали ти есмы рать и ты не понялъ (т. е. не взял. — А.Г.), реклъ еси своею силою свети, и ты сяди съ КеМЪ ти либо"69. Михаил отказался взять вспомогательное татарское войско, очевидно, опасаясь непопулярности такого шага: ведь с зимы 1327–1328 гг. земли Северо-Восточной Руси татарскими войсками не разорялись, а в условиях жесткого противостояния с Москвой военный конфликт был неизбежен. Но своих сил и поддержки Литвы для закрепления на великом княжении было недостаточно.

Осенью 1371 г. Дмитрий вернулся из Орды "съ многыми длъжни-кы"70 — ярлык стоил дорого. Михаил продолжал удерживать за собой часть территории великого княжества Владимирского, и московско-тверской конфликт продолжался. Весной 1372 г. союзные Михаилу литовские войска повоевали Переяславль и Новоторжскую волость. В конце мая Михаил учинил разгром Торжку (городу, в котором имелись новгородская и великокняжеская половины), а в июле вместе с Ольгердом двинулся на Москву. На сей раз московские войска не пропустили Ольгерда к столице. Войска сошлись у Любутска (на Оке, между Калугой и Алексиным) и здесь был заключен мир71. Текст перемирной грамоты сохранился. Договор содержит примечательную черту: великое княжение именуется "очиной" Дмитрия Ивановича. Великий князь литовский признавал права московского князя на Владимирское великое княжество, отказываясь от поддержки претензий своего шурина Михаила Тверского. Таким образом, впервые великое княжение было оценено как политическое образование, статус которого не зависит от воли ордынского хана.

Однако отношения Москвы с Мамаевой Ордой в 1372 г. были вполне дружественными. Послам Дмитрия удалось выкупить находившегося там сына Михаила Тверского Ивана, и его стали держать в Москве "в истоме". Князь Михаил Васильевич Кашинский, двоюродный брат Михаила Александровича, еще в 1371 г. перешедший на сторону Дмитрия, а в начале 1372 г. в условиях литовского наступления вновь подчинившийся тверскому князю, после Любутского мира приехал в Москву и оттуда отправился в Орду, очевидно, для закрепления своего независимого от Твери статуса.

Таким образом, Дмитрию Ивановичу в конце 60-х — начале 70-х гг. удалось с успехом выйти из сложного положения. Поначалу его наступление на тверского князя едва не привело к тяжелым последствиям: Михаил заручился поддержкой двух могущественных правителей — Ольгерда и Мамая и стал реально претендовать на великое княжение владимирское. Правда, Ольгерд и Мамай тогда напрямую не сотрудничали, а Михаил не решился прибегнуть к военной помощи татар, рассчитывая в этом отношении на литовцев. Дмитрию удалось отбить наступление Ольгерда и вновь обрести поддержку со стороны Мамая.

Мир с Литвой в последующие годы сохранялся, а вот отношения с Ордой вскоре изменились.

В 1373 г. татары "отъ Мамая" напали на владения Олега Рязанского. Дмитрий в связи с этим стоял на Оке "со всею силою", а его двоюродный брат Владимир Андреевич Серпуховский специально приехал из Новгорода. Олег Иванович был в это время союзником Дмитрия. В декабре 1371 г. московские войска разгромили Олега под Скорнищевым, и на рязанский стол был возведен Владимир Прон-ский. Но вскоре Олег вернул себе власть, а в московско-литовском договоре июля 1372 г. и Олег, и Владимир выступают как союзники Дмитрия Ивановича. Известно, что во время похода Мамая на Русь 1380 г. Олег согласился платить Орде дань; следовательно, ранее он этого не делал. Возможно, как раз междоусобица в Рязанской земле 1371–1372 гг. вызвала приостановку сбора дани в Орду и поход татар Мамая был следствием прекращения выплат.

Зимой 1373–1374 гг. произошло примирение с Михаилом Тверским: в обмен на возвращение из московского плена сына Михаил отказался от претензий на великое княжение владимирское; тогда же новый кашинский князь Василий Михайлович признал себя вассалом Твери. А в 1374 г. "князю великому Дмитрию Московскому бышеть роз-мирие съ тотары и съ Мамаемъ"72.

Никогда ранее термин "розмирие" не употреблялся при характеристике русско-ордынских отношений — он использовался только при описании конфликтов между русскими князьями. Не вызывает сомнений, что "розмирие" сопровождалось отказом от уплаты выхода. Но следует подчеркнуть, что это явно не было пассивное уклонение от поддержания даннических отношений (что случалось, как увидим, впоследствии): слово "розмирие" указывает на то, что разрыв был открытым. Что могло привести к этому?

В 1374 г. Мамай и Мухаммед-Бюлек потерпели поражение в войне с одним из претендентов на ордынский престол и потеряли Сарай, которым овладели в 1372 г. По вероятному предположению В.Л. Егорова, в связи с этой войной он послал Дмитрию "запрос" — требование экстраординарной выплаты, на что великий князь ответил отказом. Представляется, что факт требования Мамаем, "нелегитимным" правителем, средств для борьбы с Чингизидом мог сыграть роль последней капли, переполнившей чашу. Здесь уместно нарушить хронологическое изложение и обратиться к вопросу, как вообще воспринималась на Руси иноземная власть.

После похода Батыя и установления зависимости русских княжеств от монголо-татар к их правителю в русских источниках начинает применяться титул "царь" ("цесарь"). Первоначально так именуется преимущественно великий хан в Каракоруме, а с 60-х годов ХШ в., после утверждения полной самостоятельности западного улуса Монгольской империи — Орды — хан, правящий в этой последней. Факт этот примечателен, поскольку никогда прежде царский титул не применялся на Руси к предводителям кочевников; со времени принятия христианства "царством" в глазах образованных кругов Древней Руси была Византийская империя, именно к византийскому императору в русских источниках последовательно применяется титул "царь" ("цесарь"). Только силой монгольского государства и присвоением его правителем верховной власти над Русью перенос царского титула на ордынского хана объяснить трудно: вполне могло бы подойти и тюрко — монгольское слово "хан", тем более что в первые годы ордынского владычества оно встречается в русских источниках (как обозначение великого хана). Очевидно, решающим для присвоения монгольским ханам хорошо известного на Руси титула было другое обстоятельство.

В 1204 г. столица Византии Константинополь — "Царьград" — был захвачен крестоносцами. На Руси это событие было расценено как "погибель царства": "И тако погыбе царство богохранимого Костянти-няграда и земля Гречьская въ сваде цесаревъ, ею же обла-дають ф^язи",

— завершает свой рассказ автор "Повести о взятии Царырада". Нет данных, чтобы Никейская империя, наследовавшая Византийской в период, когда Константинополь находился в руках латинян (1204–1261), рассматривалась на Руси как полноценный преемник последней — для русских людей "царствующим градом" был Константинополь. Именно на этот период "отсутствия царства" пришлось монголотатарское завоевание. Перенос царского титула на правителя Орды, по-видимому, свидетельствует о том, что Орда определенным образом заполнила лакуну в мировосприятии, заняла в общественном сознании место "царства" (на момент завоевания пустующее).

Восстановление Византийской империи в 1261 г. не только не изменило положения, но скорее закрепило сложившуюся ситуацию: императоры и константинопольский патриарх вступили тогда с Ордой в союзнические отношения и тем самым как бы легитимировали положение этого государства в Восточной Европе, в том числе зависимость от него русских земель, подчинявшихся Константинополю в церковном отношении.

С появлением татарского "царства" появляются новые черты в применении термина "царь" к русским князьям. В домонгольский период он не использовался как официальный титул, но употреблялся иногда при прославлении князя (причем не обязательно верховного правителя Руси) с использованием византийских образцов красноречия, для подчеркивания политического престижа умершего князя, в связи с главенством князя в церковных делах и с культом князя — святого. Всего известно десять достоверных случаев употребления термина "царь" непосредственно к русским князьям. После нашествия картина меняется: в период середины ХП-XIV вв. современные русские князья поименованы "царями" всего три раза. Примечательно употребление термина "царь" галицким летописцем в рассказе об унижениях, которые пришлось испытать Даниилу Романовичу в ставке Батыя: "Дани-лови Романовичи), князю бывшу велику, обладавшу Рускою землею, Кыевомъ и Володимеромъ и Галичемъ со братом си, инеми странами, ньне седить на колену и холопом называеться, и дани хотять, живота не чаеть, и грозы приходять. О злая честь татарская! Его же отець бе царь в Рускои земли, иже покори Половецькую землю и воева на иные страны вс-Ь. Сынъ того не прия чести" — т. е. Роман Мстиславич, отец Даниила, был "царем", а Даниил, несмотря на все свое могущество, им не является, так как он стал вассалом хана. Утверждается, таким образом, представление о царе как правителе, не имеющем над собой сюзерена, а русские князья теперь не подходят под это определение.

До второй половины XIV столетия сюзеренитет Орды над Северо-Восточной Русью не оспаривался ни политическими деятелями, ни деятелями общественной мысли. Акты сопротивления татарам, как мы видели, были связаны с междукняжескими конфликтами на Руси (князья могли оказываться в конфронтации с ханом, поддерживавшим

их соперников), а не с осознанной борьбой на полное уничтожение зависимости. Лишь в "Повести о Михаиле Тверском" (1319–1320) можно усмотреть мысль о временном характере татарского господства над Русью, но проводится она крайне завуалированно, в виде намека, путем использования примеров из истории Древнего Рима и Византии.

В произведениях русской письменности второй половины XIII — первой половины XIV в. почти нет уничижительных эпитетов по отношению к законным правителям Орды — "царям". При этом в литературе Северо-Восточной Руси встречается всего два исключения из этого правила: в "Повести о Михаиле Тверском" хан Узбек именуется "беззаконным", "законопреступным" и "окаянным", а в тверском рассказе о восстании 1327 г. и последующем походе на Тверь — "беззаконным"73; два первых эпитета — достаточно мягкие, всего лишь констатирующие, что Узбек (сделавший государственной религией в Орде мусульманство) не знает истинного Закона, т. е. не является христианским "царем".

Но с началом в Орде замятии сложилась принципиально новая ситуация. Во-первых, обычным стало положение, когда в Орде было два "царя" (а временами и более). Во-вторых, самым могущественным политиком в этом государстве стал (впервые) человек, не принадлежавший к "царскому" роду. "Цари" при нем превратились в марионеток, которых Мамай менял по своему усмотрению. На Руси такая ситуация осознавалась очень четко. Хан, от лица которого правил Мамай, мог быть пренебрежительно назван "Мамаевым царем"74, прямо говорилось, что Мамай "у себе въ Орде посадилъ царя другаго"75. Полновластие Мамая особо подчеркнуто в следующих летописных характеристиках: "…царь ихъ не владеяше ничимъ же, но всяко стар-ь-ишинство держаше Мамай"76; "Некоему убо у них худу цесарюющу, но все деющу у них князю Мамаю"77.

Таким образом, к 1374 г. уже более десятилетия государственное устройство Орды находилось в "ненормальном" состоянии: цари реальной властью не обладали, она принадлежала узурпатору. После того как к этому факту добавилось стремление Мамая передать великое княжение Михаилу Тверскому и, наконец, потеря им Сарая, в Москве решились, вероятно, в ответ на денежный "запрос", пойти на разрыв и не соблюдать с незаконным, ненадежным в плане поддержки великого князя и к тому же не контролирующим всю территорию Орды правителем вассальных отношений.

В том же году Мамай отправил в Нижний Новгород тысячный отряд во главе с Сары-акой (Сарайкой). Очевидно, правитель рассчитывал, что нижегородский князь будет более сговорчив в отношении выделения средств в Орду. Но Дмитрий Константинович проявил солидарность с московским князем (с января 1367 г. являвшимся его зятем): татарский отряд был перебит, а Сарайка и его окружение взяты

67

в плен.

В ноябре 1374 г. в Переяславле состоялся княжеский съезд. Считается, что на нем русские князья договорились о совместной борьбе с татарами. Вероятно, что решения съезда касались все же более широкого круга вопросов, речь шла о совместных действиях вообще, в том числе и против Орды. Отношения с последней при этом, скорее всего, строились так, как это зафиксировано в следующем году в договоре Дмитрия с Михаилом Тверским: "А с татары оже будет нам миръ, по думе. А будет нам дати выход, по думe же, а будет не дати, по думе же. А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с единого всемъ противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с единого

69

пойти на них. С одной стороны, здесь допускается возможность мирных отношений с Ордой и уплаты выхода. С другой, это первый дошедший до нас факт договорного закрепления обязательств о совместных военных действиях против Орды, причем как оборонительных, так и наступательных.

В марте 1375 г. состоялся еще один княжеский съезд, место проведения которого неизвестно. Во время него Василий, сын Дмитрия Нижегородского, попытался ужесточить содержание Сарайки и его людей; татары оказали сопротивление (у них не было отнято оружие) и были перебиты. Во время схватки Сарайка выстрелил в епископа Дионисия, но стрела лишь задела мантию.

В ответ на избиение посольства отряды Мамая повоевали нижегородские волости — Киш и Запьянье.

Тем временем к Михаилу Тверскому перебежали Иван Васильевич, сын последнего московского тысяцкого Василия Вельяминова (умершего в 1374 г.) и Некомат Сурожанин. Михаил отправил их в Орду, и вскоре оттуда пришел посол Ачихожа (тот самый, что ходил с Дмитрием Нижегородским на Булгар в 1370 г.) с ярлыком тверскому князю на великое княжение владимирское. В ответ на Тверь двинулось невиданное по масштабам войско. Перечень участвовавших в походе князей дает возможность определить круг участников Переяславского съезда, т. е. князей, договорившихся о совместных действиях и признававших верховенство Москвы. Это (помимо самого Дмитрия Ивановича и его двоюродного брата Владимира Андреевича Серпуховского) суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович, его сын Семен и братья — Борис и Дмитрий Ноготь, ростовские князья Андрей Федорович и Василий и Александр Константиновичи, князь Иван Васильевич из смоленской ветви (правившей, в Вязьме), ярославские князья Василий и Роман Васильевичи, белозерский князь Федор Романович, кашинский князь Василий Михайлович (перешедший на сторону Москвы), моложский князь Федор Михайлович, стародубский князь Андрей Федорович, князь Роман Михайлович Брянский (Брянском он тогда уже не владел, тот был в руках Ольгерда), новосильский князь Роман Семенович, оболенский князь Семен Константинович и его брат тарусский князь Иван. Таким образом, сюзеренитет Дмитрия Ивановича признавали не только все княжества Северо-Восточной Руси (кроме Тверского, за исключением его кашинского удела), но также князья трех верховских княжеств Черниговской земли (новосиль-ского, оболенского и тарусского), Роман Михайлович, считавшийся великим князем черниговским и вяземский князь. Последний перешел под руку Дмитрия еще в 1371 г., когда его дядя и сюзерен — великий князь смоленский Святослав Иванович был союзником Литвы. Но в 1375 г. Святослав уже являлся союзником Дмитрия, поэтому если Иван и терял на некоторое время контроль над Вязьмой, к середине 70-х гг. он его наверняка вернул.

В результате похода Михаил Тверской признал себя "молодшим братом" Дмитрия Ивановича, а великое княжение — его "отчиной": "А вотчины ти нашие Москвы, и всего великого княженья, и Новагорода

Великого, блюсти, а не обидети. А вотчины ти нашие Москвы, и всего великого княженья, и Новагорода Великого, под нами не искати, и до живота, и твоим детем, и твоим братаничем". Он также отказался от сюзеренитета над Кашинским княжеством, взял на себя обязательство по совместным с Москвой действиям в отношении Орды (см. выше) и отказался впредь принимать ярлыки от татар на великое княжение (в обмен на обязательство Дмитрия не делать того же в отношении Твери)78.

Ответом Мамая был удар по союзникам Москвы: в конце 1375 г. его отряды вновь повоевали Запьянье и разорили Новосиль — столицу князя Романа Семеновича. В 1376 г. великий князь "ходилъ за Оку ратию, стерегася рати тотарьское"79. Выход с войском за Оку, т. е. за пределы московских владений, — серьезная акция: очевидно, Дмитрий имел тогда основания ожидать ордынского похода на Москву и хотел встретить противника вне своей территории (как он сделал затем и в 1378, и в 1380 гг.).

В начале 1377 г. соединенные силы Московского и Нижегородского княжеств (московскую рать возглавлял сын Корьяда-Михаила Гедиминовича Дмитрий Боброк, перешедший на службу в Москву, нижегородскую — сыновья Дмитрия Константиновича Василий и Иван) отправились в поход "на Болгары". Здесь правителями были тот же Асан, на которого был направлен поход 1370 г., и некий "Махмат-Солтан". Остается неясным, тождествен он "Салтан Бакову сыну", посаженному Дмитрием Константиновичем и Ачихожой в 1370 г., или самому хану Мухаммед-Бюлеку (который в сообщении о его воцарении в 1370 г. назван в летописи практически идентично — "Мамат Солтан"), и, соответственно, были ли Асан и Махмат-Солтан в 1377 г. зависимы от Мамая или самостоятельны80. Булгарские правители вынуждены были капитулировать, выплатить контрибуцию (2000 рублей двум великим князьям и 3000 — "воеводам и ратемъ") и принять даругу (сборщика дани) и таможенника81. Волжская Булгария, таким образом, оказывалась в зависимости от Нижнего Новгорода и Москвы.

Очевидно, что в отношении ордынских "князей" великий князь московский действовал так же, как в отношении русских князей. Фактически он попытался как бы занять в отношении первых место, какое занимал правитель Орды. Однако видеть здесь стремление Дмитрия стать равным "царю" было бы рискованно — скорее подобными действиями великий князь ставил себя на один уровень с Мамаем, семью годами ранее приводившим Волжскую Булгарию к покорности.

Летом того же года московско-нижегородское войско (московскую часть возглавляли воеводы, нижегородскую — Иван Дмитриевич), ожидая нападения пришедшего из Заволжья "царевича" Арабшаха (Арапши), пропустило удар татар из Мамаевой Орды и потерпело поражение на р. Пьяне (Иван Нижегородский погиб), вслед за чем ордынцы разорили Нижний Новгород. В том же году Арабшах повоевал Засурье82.

Воодушевленный успехом, Мамай летом 1378 г. решил нанести удар непосредственно по Московскому княжеству, направив на Дмитрия Ивановича сильное войско под командованием Бегича. 11 августа на р. Воже, в пределах Рязанской земли, московско-рязанское войско нанесло Мамаевым татарам сокрушительное поражение. Несколько ранее,^в конце июля, ордынцам вновь удалось разорить Нижний Новгород. Остается, впрочем, неясным, были ли это татары из Мамаевой

Орды.

В отместку за поражение на Воже Мамай напал в том же году на Рязанскую землю. Ее столица Переяславль-Рязанский был сожжен, а великий князь рязанский Олег Иванович спасся, бежав за Оку83.

Летом 1379 г. Мамай "ял" проезжавшего через степь на постав-леное в митрополиты в Константинополь Митяя — ставленника Дмитрия Ивановича. Вскоре, однако, Митяй был отпущен, причем Мамай (точнее, хан его "мыслию") выдал ему ярылк по типу тех, что предоставлялись ханами прежним митрополитам.

Относительно недавно в отечественной историографии имела место дискуссия по поводу того, какие позиции в вопросе об отношениях с Ордой занимали церковные партии, вступившие в конфликт в связи с вопросом о новом митрополите. Г.М. Прохоров высказал мнение, что митрополит Киприан (он был поставлен в 1375 г., еще при жизни Алексея, умершего 12 февраля 1378 г., в митрополиты русских земель, входивших во владения Великого княжества Литовского, с тем, чтобы по смерти Алексея распространить свою юрисдикцию на всю Русь), не принятый Дмитрием Ивановичем, и поддерживавшие его епископ Дионисий Суздальский, троицкий игумен Сергий Радонежский и игумен Феодор Симоновский, были сторонниками решительных антиордынских действий, а ставленник Дмитрия недавний священник Митяй выступал за соглашение с Мамаем. В начале 1379 г. великий князь под влиянием Митяя пошел на компромисс с Ордой, согласился платить ей дань в размерах, существовавших до "замятии" (почему перед Куликовской битвой Мамай и требовал того выхода, что шел при Джанибеке), но осенью (в отсутствие Митяя), под влиянием Сергия и Феодора вернулся к антиордынской политике. Это мнение было подвергнуто критике А.С. Хорошевым, который, наоборот, посчитал, что именно Киприан, Сергий, Дионисий и Феодор стояли за покорность Орде, а Митяй поддерживал освободительную борьбу Дмитрия. Насколько убедительно аргументированы эти точки зрения?

Аргументы Г.М. Прохорова следующие: 1) Дионисий Суздальский участвовал в редактировании Лаврентьевской летописи, во время которого в рассказ о нашествии Батыя было вставлено прославление погибших князей как павших за православную веру; 2) в Дионисия послал стрелу в 1375 г. посол Сарайка; 3) Митяй, оказавшись у Мамая, получил от него ярлык, не отличавшийся от прежних ханских ярлыков митрополитам, следовательно, признал власть Орды над Русью, и, продолжает Г.М. Прохоров, это скорее всего было сделано с санкции Дмитрия, желавшего мира с Ордой ввиду обострения отношений с Литвой; 4) указание раннего летописного рассказа о Куликовской битве, что Дмитрий отправился в поход "за всю землю Русскую" свидетельствует, что он принял программу Киприана — Сергия — Дионисия— Феодора, подразумевавшую единую русскую митрополию (включавшую русские земли, вошедшие в состав Великого княжества Литовского), отказавшись от плана создания митрополии только для Северной и Восточной Руси (что было бы реализовано, если бы митрополитом стал Митяй — западнорусские земли остались бы тогда под юрисдикцией Киприана).

Все эти аргументы представляются несостоятельными. Гипотеза о вставках в Лаврентьевскую летопись сомнительна, скорее всего дошедший до нас текст рассказа о нашествии Батыя был уже в своде 1304 г.84 Сарайка и его люди стреляли не только в Дионисия; к тому же для людей, пытающихся спасти или хотя бы дорого отдать свои жизни, естественно желание вывести из строя наиболее заметные фигуры противоположной стороны. Если Митяй и принял от Мамая ярлык, находясь в Орде (не исключено, что ярлык был выдан ранее поездки Митяя, в феврале 1379 г.), то это было вызвано его желанием освободиться от плена, никаких указаний на то, что он специально ехал к Мамаю с политической миссией, источники не содержат; после успеха на Воже у великого князя не было причин идти на уступки, отношения с Литвой не носили в начале 1379 г. угрожающего для Москвы характера. Летописное "вся земля Русская" не имеет никакого отношения к проблеме единства митрополии: еще со второй четверти XIV в. это понятие стало (в литературе Северо-Восточной Руси и Новгорода) прилагаться не ко всем землям, входившим до Батыева нашествия в Киевскую Русь, а только к территориям, находившимся под властью великого князя владимирского, т. е. к Северо-Восточной Руси и Новгородской земле.

Оснований для того, чтобы предполагать в период между сражением на Воже и Куликовской битвой два резких поворота в политике Дмитрия Ивановича — от противостояния Мамаю к признанию его власти и затем вновь к борьбе с Ордой — у нас нет. 30 августа 1379 г. в Москве был казнен Иван Васильевич Вельяминов. По сообщению Никоновской летописи (источник которого неизвестен), Вельяминов был схвачен в том же году в Серпухове по пути из Орды. Возможно, он был послан в Тверь с целью, как и в 1375 г., посеять рознь между русскими князьями.

Но нет оснований и полагать, что Митяй был сторонником активной борьбы с Ордой, а его противники склонялись к необходимости ей покориться. А.С. Хорошев ссылается на "Сказание о Мамаевом побоище", в котором митрополит Киприан советует Дмитрию умилостивить Мамая дарами. Но, во-первых, митрополит, согласно тексту "Сказания", в конце концов все же благословил великого князя "противиться" татарам Во-вторых (и главное) "Сказание о Мамаевом побоище" создано (в дошедшем до нас виде во всяком случае) не ранее конца XV в., скорее всего в начале XVI в.85 Наиболее же ранние источники, свидетельствующие о позиции одного из противников Митяя в московско-ордынском конфликте — "Житие Сергия Радонежского" (первоначальная редакция создана Епифанием Премудрым в 1418–1419 гг.) и Повесть о Куликовской битве Новгородской IV и Софийской I летописей (конец 10-х или 20-е годы

XV в.) говорят о благословении Сергием великого князя на сопротивление Мамаю86.

В целом можно заключить, что водораздел между Митяем и его противниками проходил не по вопросу об отношении к Орде, и нет данных для предположений, что великий князь в конце 70-х гг. принимал решения о действиях против Мамая под решающим влиянием тех или иных лиц духовного звания — он продолжал политику в отношении правителя Орды, определившуюся ранее (еще при жизни митрополита Алексея).

К лету 1380 г. Мамай основательно подготовился к решающей схватке с Москвой. Не надеясь после Вожи только на собственные силы, он заключил союз с новым великим князем литовским Ягайлой Ольгердовичем. Власть Мамая признал Олег Иванович Рязанский, видимо, желая избежать нового разгрома своего княжества (в то же время он предупредил Дмитрия Ивановича о выступлении Орды). Поход Мамая по своей масштабности не имел прецедентов в XIV столетии.

В начале кампании, когда Мамай с войском кочевал за Доном, а Дмитрий находился в Коломне, Мамаевы послы привезли требование платить выход как при Джанибеке, "а не по своему докончанию. Христолюбивый же князь, не хотя кровопролитья, и хотн ему выход дати по крестьяньскои силн и по своему докончанию, како с ним докончалъ. Он же не въсхотн". Под "своим докончанием" имеется в виду определенно соглашение, заключенное Дмитрием с Мамаем во время личного визита в Орду в 1371 г. Но тогда Дмитрий преследовал цель задобрить Мамая, чтобы вернуть себе ярлык на великое княжение. Следовательно, он соглашался на большие выплаты, чем те, что имели место до 1371 г. По мнению В.А. Кучкина^ с начала "замятии" русские княжества вовсе перестали платить дань. Это вряд ли возможно: лояльность к Орде сохранялась и во время "замятии", в 1368 г. в Москве отнеслись с почтением к ордынскому послу. Скорее всего, выход платился, но в условиях наличия одновременно нескольких ханов и борьбы между ними выплаты были нерегулярными и размеры их сократились. В 1371 же году Дмитрий обещал постоянную выплату выхода в Мамаеву Орду, но оговоренный размер дани все же уступал тому, который существовал при Джанибеке. С 1374 г. Москва перестала соблюдать это докончание; теперь, в условиях приближения Мамая в союзе с Ягайлой, Дмитрий соглашался вернуться к его нормам. Но Мамай, рассчитывая на перевес в силах, не уполномочил своих послов идти на уступки, и в этом была его ошибка.

Остается не вполне ясным вопрос, какие князья принимали участие в Куликовской битве. Помимо Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича Серпуховского, из ранних источников (к которым относятся "Задонщина" и летописные повести Рогожского летописца — Симеоновской летописи и Новгородской IV — Софийской I летописей) следует, что в поход отправились белозерские и тарусские князья, а также братья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи (перешедшие на службу к великому князю московскому соответственно в 1378 и 1379 гг.). Подробные перечни князей (и воевод) — участников сражения содер жат поздние источники — "Сказание о Мамаевом побоище", а также Новгородская летопись Дубровского (середина

XVI в.) и Архивская летопись (дошедшая в списке XVIII в.). "Сказание" содержит много недостоверных подробностей, в том числе явные анахронизмы в перечне князей87. Иное дело — летопись Дубровского и Архивская летопись, восходящие к новгородскому своду 1539 г. В них содержится, по сути дела, разрядная роспись военачальников, участвовавших в

битве88. Происхождение этой росписи неясно, и в литературе

112

высказывались разные мнения по поводу ее достоверности.

Перечень князей, сражавшихся на Куликовом поле, в летописях Дубровского и Архивской очень близок к перечню участников похода на Тверь 1375 г. (восходящему к Троицкой летописи). С одной стороны, это порождает подозрение, не сконструирован ли он на основе этого последнего (тем более, что в летописях Дубровского и Архивской перечень 1375 г. имеется)89. С другой стороны, отличия перечня летописей Дубровского и Архивской от списка участников похода 1375 г. довольно хорошо объясняются политической ситуацией 1380 г. Не названо все семейство суздальско-нижегородских князей, которые после двукратного разорения Нижнего Новгорода в 1377 и 1378 гг. должны были быть озабочены в первую очередь охраной своих

114

владений. Не названы два из трех князей ростовской ветви — сыновья Константина Васильевича. Именно этого князя свели москвичи с ростовского стола в 1363 г. и заменили Андреем Федоровичем; Константин вынужден был довольствоваться княжением в Устюге, здесь же правили его потомки90. В походе 1375 г. на Тверское княжество Константиновичи участвовали, а при нашествии Мамая могли воздержаться от выступления в силу отдаленности своих владений от театра военных действий. Отсутствует также один из двух ходивших на Тверь ярославских князей (какой — неясно, так как в списке фигурирует лишь отчество — "Васильевич") и вместо Романа Новосильского в походе,

согласно летописям Дубровского и Архивской, участвовал его сын. Последнее весьма правдоподобно, так как Новосильское княжество лежало на пути Ягайлы (двигавшегося с запада к верховьям Дона на соединение с Мамаем), и Роману Семеновичу было естественно остаться оборонять свою землю, отправив в помощь Дмитрию отряд во главе с сыном.

Если перечень князей в летописях Дубровского и Архивской достоверен, можно констатировать, что возглавляемый великим князем московским союз князей Северо-Восточной Руси с участием части верховских и смоленских князей, оформившийся в 1374–1375 гг., продолжал существовать, но в Куликовской битве приняли участие несколько меньшие силы, чем в походе на Тверь. В войну с Мамаем, помимо великокняжеских войск и отрядов Ольгердовичей, вступили: Федор Романович Белозерский с сыном, Иван Васильевич Вяземский, Андрей Федорович Ростовский, Андрей Федорович Ста-родубский, один из ярославских князей Васильевичей, Федор Михайлович Моложский, Семен Константинович Оболенский, Иван Константинович Тарусский, Роман Михайлович (бывший князь Брянский), Василий Михайлович Кашинский и сын Романа Семеновича Новосильского.

Русское войско, стремясь не допустить соединения Мамая с Ягай-лой, выдвинулось в верховья Дона и 8 сентября 1380 г. полностью разгромило силы Мамаевой Орды. Бежав с поля битвы, Мамай собрал "останочную свою силу, еще въсхоте ити изгономъ пакы на великаго князя Дмитрея Ивановича и на всю Русскую землю", но вынужден был выступить против воцарившегося (с помощью Ти-мура) в заволжской части Орды Тохтамыша. Эмиры Мамая перешли на сторону нового хана, временщик бежал в Крым и был вскоре убит.

Противостояние Московского великого княжества с Мамаевой Ордой завершилось крахом последней. Дмитрий Донской не позволил Мамаю восстановить власть над русскими землями. Но другим, невольным результатом Куликовской победы стало нарушение существовавшего почти 20 лет неустойчивого равновесия между двумя частями Орды: разгром Мамая способствовал объединению их под властью законного хана. Объективно более всего конкретной политической выгоды от поражения Мамая на Куликовом поле получил Тохтамыш.

События, имевшие место в московско-ордынских отношениях в начале 80-х годов XIV в. в историографии всегда были как бы в тени Куликовской победы. Традиционно принято считать, что успешный поход Тохтамыша на Москву 1382 г. восстановил зависимость Северо-Восточной Руси, ликвидированную при Мамае. Поскольку до разрыва Дмитрием Ивановичем вассальных отношений с Мамаем зависимость от Орды существовала около 130 лет, а после похода Тохтамыша — еще без малого сто, этот последний выглядит при таком подходе по сути дела событием, сопоставимым по своим последствиям с нашествием Батыя. Между тем слабое исследовательское внимание к конфликту 1382 г. привело к тому, что недостаточно выясненными остались два комплекса вопросов: 1) каковы были отношения русских князей с Тохтамышем до похода и чем была вызвана военная акция хана; 2) почему последствия поражения оказались такими мягкими для Москвы — Тохтамыш не попытался лишить Дмитрия великого княжения владимирского (Мамай делал это трижды и, сумей он победить, наверняка реализовал бы на практике свое неотмененное решение об отнятии великого княжения у московского князя).

В самом конце 1380 г. Тохтамыш прислал послов к Дмитрию и другим русским князьям, "повадая имъ свои приходъ и како въцарися, и како супротивника своего и ихъ врага Мамая поба ди". Зимой и весной 1381 г. русские князья, отпустив послов "съ честию и съ дары", "отъпустиша коиждо своихъ киличеевъ со многыми дары ко царю Токтамышю"; в том числе Дмитрий Иванович "отьпустилъ въ Орду своихъ киличеевъ Толбугу да Мохшая къ новому царю съ дары и съ поминкы". Что означал этот акт? Свидетельствовал ли он о признании вассальных отношений с Тохтамышем? Положительный ответ

давали А.Е. Пресняков, Б.Д. Греков, Л.В. Черепнин91, отрицательный — Н.М. Карамзин, А.Н. Насонов, И.Б. Греков92. Полагаю, что посылка "даров и поминков" означала констатацию факта восстановления законной власти в Орде и формальное признание Тохтамыша сюзереном. Но вопрос о выплате задолженности по выходу, накопившейся за годы противостояния с Мамаем, московская сторона не собиралась поднимать (дары и "поминки" — не выход). Очевидно, после разгрома Мамая Дмитрий не спешил восстанавливать даннические отношения с Ордой, но в то же время не имел оснований не признать царское достоинство (и следовательно, формальное верховенство) нового правителя Орды, к тому же только что добившего его врага. Великий князь занял выжидательную позицию, решив посмотреть, как поведет себя хан.

В Никоновской летописи сообщается, что 1 ноября 1380 (6889 сентябрьского) г. "вси князи Русстии, сославшеся, велию любовь учи-ниша между собою". Источник этого свидетельства неизвестен; если оно достоверно, следует полагать, что после смены власти в Орде произошло подкрепление того союза русских князей, который сработал в 1375 и 1380 гг.93

Отношение московских правящих кругов к Орде в период между Куликовской битвой и столкновением с Тохтамышем отражено в договорной грамоте Дмитрия Донского с Олегом Рязанским. После поражения Мамая Олег, опасаясь удара со стороны Москвы, бежал, и Дмитрий посадил на рязанском княжении своих наместников. Но к лету 1381 г. союзнические отношения Москвы и Рязани восстановились, что было

128 — о ^ ______/Г

закреплено тогда договором. В нем имеется специальный пункт об отношениях с Ордой. При его сопоставлении с аналогичной статьей московско-тверского докончания 1375 г. (договор 1381 г. в целом является соглашением того же типа — Олег, как и Михаил, признает себя "молодшим братом" Дмитрия и "братом", т. е. равным, Владимиру Андреевичу Серпуховскому) выявляются расхождения.

Договор 1375 г. А с Договор 1381 г. А с татары

татары оже будет нам миpъ, оже будет князю великому п° думе. А будет нам дати Дмитрию миръ и его брату, князю выход, по думе же, а будет не Володимеру, или данье, ино и по дум-Ь же. А пойдут на князю великому Олгу миръ или нас татарове или на тебе, данье с единого со княземъ с ве-битися нам и тобе с оди-ного ликимъ з Дмитреемъ. А будет всемъ противу их. Или мы немиръ князю великому пойдем на ниx, и тобе ^нами Дмитрию и брату его, князю с единого пойти на них Володимеру, с татары, князю

великому Олгу быти со княземъ с великим съ Дмитриемъ и сь его братомъ с единого на

130

татаръ и битися с ними.

Договоренность по поводу дани при некотором словесном отличии принципиально не различается: возможность ее выплаты допускается, но не выглядит обязательной. А вот договоренность по поводу совместных военных действий сформулирована в московско-рязанском договоре по-иному: не оговорены отдельно оборонительные и наступательные действия, вместо этого применена формулировка общего характера "быти… с единого… и битися с ними" (последние слова в договоре 1375 г. относились к оборонительным действиям). Вероятно, предусматривать наступательные действия против Орды, возглавляемой законным правителем, казалось недопустимым.

Летом 1381 г. на Русь отправился посол "царевич" Акхожа с отрядом в 700 человек. Он дошел до Нижнего Новгорода "и возвратися воспять, а на Москву не дръзнулъ ити".

Вряд ли миссия Акхожи имела цель вызвать русских князей в Орду. Представляется, что наиболее естественной причиной появления посольства было то, что приспело время получить "выход" за

1380 год (в котором Тохтамыш, владея заволжской частью Орды, уже был вправе считать себя ханом). Однако в Нижнем к Акхоже поступила, по-видимому, информация, что Дмитрий Иванович не настроен выплачивать дань, посол вернулся и доложил Тохтамышу о сложившейся ситуации, после чего хан и стал готовиться к военным действиям. Его поход нельзя расценивать как месть за поражение Мамая на Куликовом поле (хотя среди бывших мамаевых татар, вошедших в войска Тохтамыша, такой мотив наверняка имел место), поскольку, разгромив узурпатора, Дмитрий фактически оказал (не желая того, разумеется) Тохтамышу услугу, облегчив ему приход к власти, и гневаться хану было не на что. Только когда Тохтамыш понял, что воодушевленные Куликовской победой москвичи не собираются выполнять вассальные обязательства (при том, что формально великий князь признал хана сюзереном), он решил прибегнуть к военной силе, чтобы заставить Дмитрия соблюдать их.

Тохтамышу удалось обеспечить внезапность нападения. Дмитрий Константинович Нижегородский, узнав о приближении хана, отправил к нему своих сыновей Василия (Кирдяпу) и Семена. Олег Рязанский указал Тохтамышу броды на Оке. Дмитрий Иванович покинул Москву и отправился в Кострому. Тохтамыш взял и сжег Серпухов и подошел 23 августа 1382 г. к столице. Оборону возглавлял литовский князь Остей, внук Ольгерда (он сумел прекратить беспорядки, возникшие в Москве после отъезда великого князя). После трехдневной безуспешной осады Тохтамышу удалось 26 августа обманом выманить Остея из города (ханские послы поклялись, что Тохтамыш не собирается разорять Москву, что его цель — найти Дмитрия; справедливость этих слов подтвердили находившиеся в войске хана суздальско-нижегород-ские князья), после чего он был убит, а татары ворвались в Москву и подвергли ее разгрому. После этого Тохтамыш распустил свои отряды по московским владениям: к Звенигороду, Волоку, Можайску, Юрьеву, Дмитрову и Переяславлю. Но взять удалось только последний. Отряд, подошедший к Волоку, был разбит находившимся там Владимиром Андреевичем Серпуховским. После этого Тохтамыш покинул Москву и двинулся восвояси, по дороге взяв Коломну. Переправившись через Оку, он разорил Рязанскую землю; Олег Рязанский бежал.

В трактовке событий лета 1382 г. сохраняются два спорных вопроса. Первый — относительно "розни в русских князьях" как причине поражения. Она упоминается ранее всего в так называемой пространной Повести о нашествии Тохтамыша, дошедшей в составе Новгородской IV и Софийской I летописей. Попытка на основе этого известия говорить о распаде возглавляемой Дмитрием Донским княжеской коалиции вызывает сомнение. Указание на "рознь" являет собой вставку в текст более ранней краткой Повести о событиях 1382 г. (дошедшей в составе Рогожского летописца и Симеоновской летописи), на основе которой была создана Повесть Новгородской IV — Софийской I летописей. Скорее всего, перед нами попытка объяснения хода событий, появившаяся в протографе этих летописей. Быстрота продвижения Тохтамыша исключала возможность какого-то широкого совета князей Северо-Восточной Руси.

Другой вопрос — мотивы поведения Дмитрия Донского, точнее — оставления им столицы. Здесь мнения колеблются от признания отъезда необходимым тактическим маневром, имеющим целью сбор

138 г0 С _ 139

войск, до объявления его позорным бегством.

Если рассматривать действия великого князя на широком историческом фоне, так сказать, "истории осад", то его поведение оказывается типично. Известно немало случаев, когда правитель княжества в условиях неизбежного приближения осады его столицы покидал ее и пытался воздействовать на события со стороны. Очевидно, существовало представление, что правитель должен по возможности избегать сидения в осаде — наиболее пассивного способа ведения военных действий. Дмитрий действовал в соответствии с этими тактическими правилами. Белокаменный московский Кремль выдержал две литовские осады, и великий князь явно рассчитывал на его неприступность (собственно, расчет был верным — штурмом татары не смогли взять город).

На пути из Москвы в Кострому Дмитрий останавливался в Переяславле. Этот город в 1379 г. получил в держание перешедший на службу московскому князю Дмитрий Ольгердович. Внук Оль-герда Остей, возглавивший оборону Москвы, появился в столице уже после отъезда великого князя. Скорее всего, он был сыном Дмитрия Ольгердовича, которому Дмитрий Донской, находясь в Переяславле, поручил организацию обороны столицы (в самой московской династии кроме Дмитрия был тогда только один взрослый князь — Владимир Андреевич, перед которым была поставлена другая задача). Возможно, факт взятия татарами именно Переяславля после овладения Москвой связан с ролью Остея в ее защите.

Но есть другая сторона вопроса — как мотивировали отъезд Дмитрия современники после того, как его тактический план не удался — Москва была разорена и кампания проиграна.

Наиболее раннее повествование следующим образом объясняет поведение великого князя: "Князь же великий Дмитреи Ивановичь, то слышавъ, что сам царь идеть на него съ всею силою своею, не ста на бои противу его, ни подня рукы противу царя, но поеха въ свои градъ на Кострому". Это суждение летописца верно лишь в том смысле, что Дмитрий не стал принимать открытого генерального сражения, а не в том, что он вообще отказался от сопротивления: великий князь не поехал на поклон к хану, не пытался с ним договориться; Владимир Андреевич разбил татарский отряд у Волока; по словам того же летописца, Тохтамыш "въскоре отиде" из взятой им Москвы, "слышавъ, что князь великий на Кострома а князь Володимеръ у Волока, поблюдашеся, чая на себе наезда". Фактически московские князья "стали на бой" и "подняли руку" против "царя". Они отказались только от встречи с ним в генеральном сражении. Как же понимать летописное объяснение действий Дмитрия Донского?