Тайная капитуляция

После 20 июля, помимо ближайших личных советников вроде Бормана и Геббельса, Гитлер почти полностью полагался только на СС как в вопросах проведения своей политики, так и в плане личной безопасности. Военные были дискредитированы и обесчещены. Он не желал выслушивать генералов вермахта. Им позволялось находиться в его присутствии, только если они сдавали личное оружие. Ведь именно офицер вермахта, полковник Клаус фон Штауффенберг, 20 июля пронес в своем портфеле бомбу на совещание в бункере. По приказу Гитлера расследованием сложного и широко разветвленного заговора руководили шеф СС Гиммлер и его непосредственный подчиненный Эрнст Кальтенбруннер, начальник РСХА (Управления имперской безопасности), конгломерата, отвечавшего за безопасность формирований СС, среди которых были тайная полиция (гестапо), секретная служба разведки как внутри Германии, так и вне ее (СД) и тайная полиция оккупированных территорий (сипо).

В Берлине за участие в заговоре гестаповцы повесили фельдмаршала Эрвина фон Вицлебена, который одно время командовал всеми германскими армиями на Западном фронте (1941–1942 гг.), и еще семь высокопоставленных офицеров.

Единственная гордая и независимая германская служба военной разведки, абвер, стала подчиняться тайной иностранной разведслужбе РСХА под руководством Вальтера Шелленберга. Глава абвера адмирал Канарис был брошен в концентрационный лагерь, а позднее казнен эсэсовцами.

Все войсковые штабы заполонили информаторы гестапо, лизоблюды и личные фавориты Гитлера, вроде генерала Вальтера Моделя, который в августе 1944 г., сменив фон Клюге, принял командование Западным фронтом и приглашал в свой штаб офицеров СС в доказательство своей верности фюреру. Осуществление тактики «выжженной земли» и полного истребления, в случае неминуемого поражения, было доверено специальным подразделениям СС. Гитлер хорошо знал, что он не может доверить выполнение такого задания сентиментальным трусам из вермахта. Рейхсфюрер СС Гиммлер был назначен на новую для него должность главнокомандующего армией на территории Германии, а это означало, что на последней стадии обороны самой Германии войска СС будут играть главную роль.

Такое господство СС в конце войны вело, прежде всего, к управлению силами тайной полиции и за счет постоянной угрозы индивидуального наказания. Если раньше генералы были связаны только присягой, то теперь – страхом за свою жизнь: раз Гитлер безжалостно уничтожает роммелей, вицлебенов, канарисов, то почему мне чувствовать себя в безопасности?

Таким образом, ситуация была чревата смертельной опасностью для тех, кто склонялся к достижению мира. Выжившие генералы, из тех, кто теоретически был способен организовать локальные капитуляции, теперь оказались либо беспомощны, либо слишком запуганы. Главная составляющая контроля над Германией, СС, совершенно была той кликой, которую союзники в последнюю очередь могли рассматривать как глашатаев капитуляции и чью ликвидацию и наказание считали одной из первостепенных задач. С учетом такой обстановки в высших нацистских кругах к концу 1944 г. стало очевидно, что немецкие генералы не собираются капитулировать вопреки приказам Гитлера или за его спиной – если бы только это не удалось сделать, не рискуя быть ликвидированным.

Несмотря на такие пессимистические перспективы добиться мира раньше, чем будет убит последний немец, осенью 1944 г. в Берне у нас появилась идея, основанная на убеждении, что остались еще немецкие генералы, которые не верят в обещания Гитлера и которые были бы рады капитулировать, если бы мы смогли обеспечить им достаточную личную безопасность. Центральным моментом нашего плана был поиск таких командиров, налаживания с ними тайного контакта и создания таких условий, при которых их сдача могла быть осуществлена, стремительно и тихо, раньше, чем длинные руки Гитлера и СС смогли бы дотянуться до них самих и до их штабов.

После того как немцы были выбиты из Южной Франции и американские войска вышли к швейцарской границе, наша миссия в Берне установила связь со штабом американской 12-й армейской группы и 7-й армией во Франции. Я имел обыкновение встречаться с начальниками разведки этих частей, генералом Эдвином Л. Сайбертом и полковником (ныне генерал-лейтенантом) Уильямом Квинном, где-нибудь во Франции рядом со швейцарской границей, чтобы передавать им свежую информацию о ситуации в Германии.

Во время одной из таких встреч в Понтарлье, в Юрских горах, Гаверниц, который обычно сопровождал меня на этих встречах, предложил генералу Сайберту нашу идею: попытаться одержать бескровную победу, установив контакты с вражескими генералами. Примерно десять дней спустя мы получили телеграмму из штаба 12-й армейской группы в Люксембурге. Гаверница приглашали приехать, чтобы подробнее обсудить рекомендации, сделанные в Понтарлье.

Ко времени разговора Гаверница с генералом Сайбертом в Люксембурге союзники взяли в плен огромное множество немцев. Многие из них содержались во Франции и Бельгии, а некоторые из наиболее высокопоставленных находились в Англии. Среди них, как мы считали, могли быть горячие антинацисты, которые, получив соответствующие возможности, были способны реально помочь скорейшему завершению войны. Наш план состоял в том, чтобы отыскать таких людей и заручиться их поддержкой в тщательных поисках немецких командиров на Западном фронте, которые могли пожелать сотрудничать в таком предприятии. Кроме того, в нашем плане содержалась схема решения проблемы того, как физически добраться до германских командиров, с которыми можно было бы обсуждать вопрос о капитуляции. Схема предполагала переброску за линию фронта пленных младших офицеров под видом бежавших из плена.

Гаверниц представил эти идеи генералу Сайберту. Вопрос заключался в том, где начать. Было почти невозможно раздобыть надежную информацию о настроениях германских генералов, командовавших различными секторами Западного фронта. Многие из них были смещены и заменены другими офицерами в ходе неотвратимого отступления немцев из Франции и в результате событий 20 июля. Гаверниц в предварительной беседе с генералом Сайбертом в качестве нужного нам человека назвал генерала графа Герхарда фон Шверина. Гаверницу довелось узнать, что Шверин противился развязыванию нацистами войны, и были все основания считать, что он находится где-то на Западном фронте. Это дало делу толчок. Сайберт вспомнил, что совсем недавно слышал это имя. Он приказал нескольким штабным офицерам разобраться в вопросе, и они доложили, что до недавнего времени Шверин командовал 116-й танковой дивизией, дислоцированной в Ахене. Ходили слухи, что он объявил Ахен открытым городом, но каким-то образом был отстранен от командования, после чего город стал ареной жестокой битвы. Получалось, что эти факты совпадали с изначальными предположениями Гаверница в отношении Шверина и заслуживали дальнейшего изучения. Сайберт согласился. Он дал указание подполковнику (ныне полковнику) своего штаба Е.С. «Баду» Ли работать вместе с Гаверницем и направил его в Ахен, находившийся тогда в руках американцев, выяснить обстоятельства этой истории.

В руинах Ахена Гаверниц и Ли расспросили немало чудом выживших немецких жителей и составили общую картину из следующих фактов.

Ахен был первым крупным немецким городом на пути наступающих войск союзников в самой Германии. Возможно, по этой причине Гитлер приказал защищать его до последней капли крови, сделав образцом германской стойкости и продемонстрировав союзникам, что их ждет дальше. Несмотря на его приказы, Шверин оповестил горожан, что намерен отступить без боя и объявить Ахен открытым городом, чтобы спасти его от уничтожения. Он был в состоянии это сделать, потому что нацистские чиновники, напуганные тем, что город вот-вот будет осажден американцами, бежали, так что Шверин полностью контролировал ситуацию.

Жители, которым чуть раньше нацисты приказали эвакуироваться из города, встретили известие о решении Шверина взрывом восторга. Для осуществления намеченного плана Шверин попытался сообщить о своих намерениях командованию американской Первой армии, которая остановилась невдалеке от Ахена. Однако в течение трех дней не было видно никаких признаков наступления американцев, поэтому нацистские бонзы вернулись, арестовали жителей, сотрудничавших со Шверином, и донесли на него военному руководству. В результате Шверину было приказано сдать командование и явиться в штаб его армейского корпуса.

Он так и сделал, но, понимая, какая судьба может быть ему уготована, попросил разрешения вернуться к своим войскам и попрощаться с ними, что ему было позволено. На самом же деле Шверин надеялся задержаться там на несколько дней, пока не подойдут американцы. На следующий день внезапно появился отряд немецкой военной полиции и окружил ферму, на которой располагался штаб Шверина. Полиция явно была намерена арестовать его. Офицеры Шверина заняли на ферме круговую оборону с автоматами в руках. В случае попытки ареста Шверина его войска готовы были открыть огонь. Вся эта история, хотя и завершившаяся столкновением, не имела прецедентов ни на одном из германских фронтов Второй мировой войны.

После того как в течение трех дней ожидаемое американское наступление так и не началось, Шверин отказался от своих планов и от командования и вернулся, как и было приказано, в штаб корпуса. К счастью, он избежал сколько– нибудь серьезного наказания, поскольку один из главных военных следователей-офицеров по этому делу, несогласный с требованием Гитлера сражаться до последней капли крови ценой гибели гражданского населения, с симпатией относился к замыслу Шверина.

13 октября 1944 г., когда американский VII корпус наконец ворвался в Ахен, бои в самом городе продолжались восемь дней, прежде чем немцы были вынуждены сдаться, и то лишь после того, как последний оплот защитников города, отдельное здание в центре города, американцы превратили в щебенку методичным огнем прямой наводкой из 155-миллиметровых орудий. Город лежал в руинах. Гитлер шел своим путем.

Гаверниц едва ли смог бы найти лучший пример в поддержку наших предложений. Сумей Шверин вступить в контакт с американцами, сражения можно было бы избежать, и были бы спасены и город, и тысячи жизней с обеих сторон. Проблема состояла в том, как найти таких людей, как Шверин, и обеспечить для них возможность успешно предпринять необходимые шаги.

Генерал Сайберт все понимал и предложил свою полную поддержку. Недавно взятые в плен немецкие генералы были единственным надежным источником информации о своих коллегах, еще сражающихся на фронте. Если бы нам удалось отыскать пленников с антинацистскими убеждениями, появилась бы возможность узнать от них о людях, подобных Шверину, среди действующих немецких генералов. Поэтому Гаверниц вместе с полковником Ли решили проехаться по нескольким крупным лагерям военнопленных и поискать подходящих немецких офицеров. В лагере в Ревене, Бельгия, Гаверниц, после тщательного изучения, выбрал двух перспективных кандидатов: генералов Ганса Шефера и фон Фельберта. Оба открыто выражали неприязнь к нацизму и согласились составить списки своих коллег, которые могли бы склониться к капитуляции. Оба желали стать членами чего-то вроде консультативного комитета из антинацистски настроенных генералов, действующего в согласии с союзниками[4].

Гаверниц выдвинул план формирования группы советников из пяти немецких генералов. Двое уже были найдены. Предстояло найти еще троих. Сайберт предложил Гаверницу и Ли поехать в Англию, где содержалось значительное число высокопоставленных генералов.

Для британцев наша идея, в общем, не была в новинку. Из множества немецких генералов, прошедших проверку в британской разведке, они уже отобрали пригоршню таких, чья твердая антинацистская позиция представлялась достаточно убедительной.

Эту небольшую группу пленников собрали возле Лондона. Согласно сведениям британцев, генерал Бассендж, который часто выступал от лица группы, был, без сомнения, самым способным и наиболее настроенным на сотрудничество в борьбе с нацистами. Он уже пробовал помочь британцам склонить к капитуляции немцев, оккупировавших острова в Ла-Манше. На британском военном корабле Бассендж приблизился к берегу острова Джерси и попытался обратиться к немецким оккупантам с помощью мегафона. К сожалению, немецкий командир ответил на призыв Бассенджа залпом из тяжелых орудий. Но эта попытка, по крайней мере, продемонстрировала желание Бассенджа действовать, хотя и обнаружила явную неготовность врага к капитуляции. Конечно, в данном случае обе стороны действовали чересчур открыто. Инцидент подтвердил то, что мы уже знали: любые шаги к капитуляции должны производиться в обстановке величайшей секретности. Нельзя надеяться на успех, мегафоня о своих намерениях или размахивая белыми флагами, – деликатное дело, выставленное напоказ, не может не провалиться.

При личной встрече Бассендж произвел на Гаверница впечатление человека, вполне подходящего для того, чтобы возглавить наш проект. Бассендж уже сформулировал собственные планы свержения Гитлера и убеждения германских армий сложить оружие. Они были несколько романтичней наших, с расчетом на радиообращения, заброску связных на парашютах и массовое разбрасывание с самолетов листовок с предложением капитуляции и пояснениями, как ее осуществить. Но самым важным, с нашей точки зрения, были желание Бассенджа сотрудничать, его убежденность в бессмысленности продолжения войны и его интеллектуальное превосходство над прочими пленными генералами.

Следующим шагом, одним из самых трудных, было обеспечение нашему проекту поддержки самого высокого военного и политического руководства союзников. И вот, несколькими днями позже, в начале декабря 1944 г., на совещании в штабе генерала Эйзенхауэра Гаверниц, при поддержке генерала Сайберта, изложил свой план. План предполагал создание возглавляемого генералом Бассенджем комитета из пленных немецких генералов, который рекомендовал бы союзному командованию пути и средства установления контактов с еще сражающимися немецкими командирами, которых можно считать убежденными антинацистами и которые с симпатией относятся к идее капитуляции. В роли посредников было предложено использовать пленных младших офицеров, якобы бежавших из плена.

Прошло несколько недель, и наконец из Вашингтона был получен ответ, извещавший, что после рассмотрения на высоком уровне проект был отвергнут.

Западные союзники не предполагали использовать германских милитаристов для нанесения ударов по германскому милитаризму. Мы это понимали, даже несмотря на то, что это был не самый практичный подход к проблеме капитуляции Германии. Еще одной причиной негативной реакции послужила битва в Арденнах, вклинившаяся между началом наших переговоров с генералом Сайбертом и получением ответа. Вашингтон теперь был совершенно убежден, что немцы будут сражаться до конца, что добровольная капитуляция крайне маловероятна, – и в военном угаре, охватывавшем тогда союзников при одной мысли о немцах, может быть, даже не очень-то и стремился позволить нацистам легко выйти из игры.

Однако попытка была не напрасной. Наши сведения о Шефере, Фельберте и Бассендже, по крайней мере, показывали, что, несмотря на избиение генералов после 20 июля, в германской армии еще остались люди, которые понимали, что капитуляция – единственный выход для немцев. Кто были эти люди и где их можно было найти, оставалось вопросом – на который мы вскоре получили ответ, но совсем не тот, какой ожидали.

Глава 4

Искатели мира

В течение осени 1944 года, пока мы развивали идею добиться капитуляции на Западном фронте посредством убеждения, нас стало беспокоить некое шевеление к югу от нас, какие-то изменения политического климата в Северной Италии. У нас на тот момент не было свидетельств того, что раздающиеся из Берлина призывы стоять насмерть менее популярны в немецких войсках на итальянском фронте, нежели на Восточном или Западном фронте. Напротив, мы полагали, что им отводилась особая роль в защите того самого альпийского бастиона, на который нацисты рассчитывали как на последнее убежище, и что именно это было одной из основных причин их упорного сопротивления в Северных Апеннинах. Тем не менее в доходивших до нас из Италии слухах, в сообщениях посланцев стало всплывать слово «мир». Мы были еще слишком подозрительны для старта, а подозрительными сделало нас то, что заинтересованной стороной чаще называли СС, а не армию. Так оно и шло, мы не проявляли особого энтузиазма, но охотно прислушивались к этим разговорам, в особенности потому, что в качестве посредников и эмиссаров часто появлялись священники. Их искренность не вызывала сомнений, но хотелось знать, чья инициатива стоит за их действиями.

Первый посланник был направлен ко мне высоким католическим сановником из Швейцарии, с которым я познакомился в дипломатических кругах Берна. В начале ноября 1944 г., вскоре после моего возвращения с совещания в Вашингтоне с Донованом, сановник пришел ко мне и рассказал о серьезных попытках группы немцев в Италии обсуждать вопросы заключения мира, которые, к несчастью, как он думал, закончились ничем. Возможно, предположил он, американцы могли бы что-то из этого извлечь.

Затем он подробно рассказал о том, что известный итальянский промышленник Франко Маринотти в прошлом месяце побывал в Швейцарии и сделал от имени немцев определенные предложения британцам. Маринотти, насколько я знал, был президентом крупной местной компании «Сниа вискоза», владевшей большими заводами в Италии. Когда я последний раз о нем слышал, он противостоял попыткам поддерживаемого немцами фашистского правительства Муссолини национализировать крупную индустрию Северной Италии – довольно туманный план, который не двинулся с мертвой точки, а Маринотти за свои старания попал в тюрьму.

Немцы – по моим сведениям, за спиной Муссолини – освободили Маринотти и послали его в Швейцарию ознакомить британцев с планом, содержащим все те же немецкие мечты, с которыми мы встречались и раньше, и особенно часто потом: а именно, что немцы прекратят огонь на западе, если союзники объединятся с ними в борьбе против русских. В качестве подтверждения высокого уровня германской протекции, которой пользовался Маринотти, мне был показан документ, вроде бы исходящий от Вильгельма Гарстера, генерала СС в Северной Италии, гарантировавшего Маринотти свободный въезд и выезд из Италии.

Согласно сообщению из Лондона, британцы, выслушав Маринотти, закрыли перед ним все двери. То есть, как свидетельствовали мои церковные контакты, желаемый канал связи между немцами в Италии и британцами так и не начал действовать. Сановник пришел ко мне узнать, не заинтересован ли я в том, чтобы собрать обломки и ввести в дело Вашингтон. Сообщая об этом в штаб-квартиру, я вполне ожидал получить комментарий в том смысле, что в Вашингтоне вызывает сомнение честность немцев в попытках такого сорта. Я был другого мнения.

Некоторые обстоятельства в странном тайном соглашении Маринотти и руководства СС нас удивляли. Гарстер заверил Маринотти, что за этими поисками мира стоит не кто иной, как Генрих Гиммлер. Правдивы эти заверения или нет, проверить было невозможно, но сейчас мы знаем из немецких документов, захваченных после войны, что в Берлине Гарстер отчитывался о результатах миссии Маринотти Шелленбергу, который стоял в эсэсовской иерархии на две ступеньки ниже Гиммлера. Кроме того, Гарстер был не самым высокопоставленным офицером СС в Италии. Над ним находился генерал Карл Вольф, личный представитель Гиммлера, командовавший всеми силами СС в Италии. Несмотря на это, Гарстер заявил, что Гиммлер действует через него, а не через Вольфа, чье имя действительно тогда еще не фигурировало в этом деле. Мы в то время, конечно, не могли понять эти тонкости в тайных операциях верхушки СС.

Из захваченных немецких документов выяснилось, что в итоге Гарстер сообщил и о моем контакте с церковным сановником. Возможно, священник рассказал о своем визите Маринотти, а тот – Гарстеру. Интересно отметить, как этот генерал СС искажал факт в рапорте в Берлин, видимо пытаясь пробудить интерес у руководства. Он заявлял: «Даллес пожелал, чтобы его проконсультировали [в вопросах установления мира], потому что он вернулся с заданием от Рузвельта установить контакт с соответствующим немецким представителем. Этого представителя следовало найти в кругах СС, так как только контакт с СС представлялся Соединенным Штатам значимым. Работу по контакту предполагалось начать после переизбрания Рузвельта. Целью переговоров было высвобождение американских войск в Европе для использования в Азии. Интересы борьбы с большевизмом были не столь важны для американцев…»

Несколько позже при посредничестве синьора Оливетти, владельца знаменитой итальянской компании по производству пишущих машинок, приехавшего в Швейцарию по делам бизнеса, я встретился с еще одним священником, секретарем кардинала Миланского Ильдефонсо Шустера, преподобным доктором доном Биччераи, который только что прибыл в Швейцарию с секретным визитом. Он преследовал две цели: повидаться со мной и через папского нунция в Берне связаться с Ватиканом от имени кардинала. В тот момент кардинал не мог сделать этого из Милана, отделенного от Рима линией фронта. Мне было сообщено, что кардинал пожелал выступить в роли посредника между немцами и силами итальянских партизан, чтобы избежать дальнейшего кровопролития и разрушений в Италии. Поскольку партизанские силы теперь (после визита руководства КОСИ в штаб союзников) были официально признаны сражающимся подразделением союзных войск, их действия могли, по-видимому, направляться из штаба союзников. Поэтому дон Биччераи был озабочен тем, чтобы я сообщил о плане кардинала штабу союзников в Риме. Одновременно он просил о том же и Ватикан, основываясь на теории, что кашу маслом не испортишь. Суть предложения заключалась в том, что немцы согласились бы не разрушать итальянскую промышленность, коммунальное хозяйство, системы энергоснабжения и вообще все, что не имеет непосредственного военного значения, при условии, что силы партизан, со своей стороны, согласились бы не препятствовать отходу немцев своими нападениями или террористическими актами. Духовные власти предложили свое посредничество между этими сторонами.

Дон Биччераи дал мне экземпляр этого «проекта», как он назывался, – документа довольно необычного. Я по своим каналам связи переправил его просьбу в Рим и вскоре был информирован, что КОСИ и слышать об этом не хочет. Они готовили всеобщее восстание против немцев и не могли от него отказаться. Они страдали и сражались, за ними охотились, их уничтожали, не давая укрытия. Пусть теперь немцы слегка побеспокоятся, что может случиться, если они окажутся в ловушке между силами союзников, напирающими на них с юга, и партизанами, нападающими с тыла и флангов.

КОСИ был намерен сделать все возможное, чтобы показать миру способность итальянцев внести основной вклад в свое освобождение, а не сидеть сложа руки, пока союзники все сделают за них. Командование союзников в Риме, у которого не было оснований для разногласий с КОСИ в данном вопросе и которому было безразлично, как будут спасаться немцы, пытаясь выкупить свою безопасность у партизан или угрожая тактикой «выжженной земли», не делало ничего, чтобы переубедить КОСИ.

Нам было неясно, откуда исходит инициатива данного зондирования обстановки. Было, однако, понятно, что кардинал Миланский, могущественная фигура в церкви, не позволил бы использовать свое имя для этого предприятия, если бы рассматривал его как просто выстрел наугад. Он бы не предложил, как это следовало из документа, чтобы генерал Вольф и фельдмаршал Кессельринг подписали соглашение за немцев, если бы у него не было с их стороны неких подтверждений о заинтересованности в таком соглашении. Какими бы ни были окончательные цели этого предложения, оно, по крайней мере, свидетельствовало, что в высоких нацистских кругах в Италии заваривается какая-то каша, нечто такое, с чем мы еще не сталкивались на других фронтах сражений.

Дон Биччераи посетил меня в конце ноября, а вскоре из секретной поездки в Бельгию, Францию и Англию вернулся Гаверниц, полностью осведомленный о тех препятствиях, с которыми мы столкнулись в попытках продвинуть план подготовки германской капитуляции на Западе. Помимо всего прочего, главным камнем преткновения стали технические трудности в налаживании контактов с антинацистски настроенными немецкими командирами. Но Гаверниц был не из тех, кто легко сдается. Если задача установления контакта через линию фронта на Западе неразрешима, почему бы, подумал он, не попробовать добраться до генералов с тылу, из нашей домашней базы в Швейцарии?

Возможность использовать такой вариант представилась к концу декабря, когда Гаверниц по своим каналам в Швейцарии узнал, что германский консул в Лугано фон Нойрат предпринимает осторожные шаги навстречу. Хотя пост германского консула в Лугано никак не производил большого впечатления, сам Нойрат обладал определенным потенциалом для наших планов, поскольку он был сыном барона Константина фон Нойрата, бывшего германского министра иностранных дел в кабинете Гитлера. Более того, у нас создавалось впечатление, что младший Нойрат сотрудничал с германской разведкой. Возможно, из-за географического положения Лугано, а может, и в силу каких-то других причин он, похоже, пытался играть роль некоего связующего звена между германскими лидерами в Италии и союзниками в Швейцарии. Нам, например, было известно, что он каким-то образом был вовлечен в аферу Маринотти и присутствовал на его встрече с генералом Гарстером в Италии, когда обсуждался план переговоров Маринотти с британцами.

Гаверниц встретился с Нойратом как раз перед Новым годом. Нойрат заявил, что поддерживает прямой контакт с маршалом Кессельрингом, а также с генералами СС Вольфом и Гарстером. Еще более обещающим Гаверницу, который все еще думал об интересах Западного фронта, показалось личное знакомство Нойрата с фельдмаршалом фон Рундштедтом, вторично назначенным германским главнокомандующим Западным фронтом, а также с его начальником штаба генералом Зигфридом Вестфалем и с командующим группой армий «G» на Западном фронте генералом Бласковицем. Получался заманчивый набор высокопоставленных генералов германской армии. Далее Нойрат выразил убежденность, что война для Германии проиграна и продолжать ее – преступление со стороны нацистов. Он заявил Гаверницу, что сам он готов пойти на любой риск, чтобы ускорить окончание войны.

В январе 1945 года Нойрат приехал в Италию и повидался с Кессельрингом, сообщившим, что не следует ослаблять германские армии в Италии для удержания Восточного фронта и что ни он, ни Рундштедт на Западном фронте в данный момент не готовы пойти на соглашение с союзниками. Кессельринг, однако, желал, чтобы Нойрат настойчиво искал возможности заключения мира через лиц, занимающих менее высокие посты, чем он сам. В начале февраля он письмом известил Нойрата, который тогда находился в отцовском имении вблизи Штутгарта, что организовал ему тайную встречу с Вестфалем и Бласковицем для обсуждения вопроса о мире. Эта встреча состоялась ночью 10 февраля в небольшой деревенской гостинице близ Штутгарта. Оба генерала приехали инкогнито. Позже Нойрат в отчете о встрече дал Гаверницу оценку позиции германского военного руководства и стоящей перед ним в настоящий момент дилеммы. Продолжать войну было бессмысленно. В этом согласны были все. Но многим из немецких военных на Восточном фронте, чьи дома уже захватили русские, было больше нечего ждать и оставалось только сражаться. Возможно, некоторые германские дивизии на Западном фронте и согласились бы по предварительному соглашению сдаться в плен вместо того, чтобы сопротивляться или отступать дальше в Центральную Германию. Но как это организовать? И получат ли генералы, согласившиеся сдаться, гарантии того, что после всех стараний и измены Гитлеру союзники потом не будут судить их за военные преступления? Какими были условия для Германии? Какая часть Германии будет оккупирована русскими, а какая западными союзниками? В чем смысл формулы союзников о безоговорочной капитуляции? Будет ли разрешено немецким генералам самим демобилизовать вермахт? Из всего этого Гаверниц вынес единственную надежду на возможность через Нойрата заполучить Вестфаля в штаб-квартиру Кессельринга в Италии, а оттуда тайно переправить в Швейцарию для переговоров с глазу на глаз. Сам Нойрат, как переговорщик, не мог продвинуть дело дальше.

А тем временем, в течение первых двух месяцев 1945 года, мы собирали все больше свидетельств всякого рода специфической деятельности в Италии. Похоже, вновь ведущую роль играла католическая церковь. В январе нам сообщили, что группа германских дипломатов в Ватикане, которой было позволено остаться на своих постах после того, как наши армии взяли Рим, предлагает через Швейцарию наладить контакт с фельдмаршалами Гудерианом и Рундштедтом для ведения мирных переговоров. Одновременно в Риме объявился бенедиктинский священник из Милана, который сумел успешно пересечь боевые порядки и немцев и союзников. Он заявил, что привез послание для папы, которое переправляется через верховного настоятеля ордена бенедиктинцев. Следующая выдержка из послания дает представление о сути дела:

«На шестом году войны немцы обнаружили, что одиноки в борьбе с большевистской Россией. В интересах спасения человечества Германия сейчас надеется, что высшие духовные власти обратятся к англо-американцам, и гарантирует абсолютную секретность любых переговоров с Ватиканом».

В феврале зазвучали новые голоса. В начале месяца один из важных сотрудников швейцарской разведки известил меня, что в Швейцарию прибыл посланец от Шелленберга, начальника отдела иностранной разведки СС (Шестой отдел РСХА), и хочет видеть меня. Послание, которое он привез, содержало интересные, но совершенно нереальные вариации на хорошо известную нам тему. Говорилось, что стабилизация линии фронта в Италии и упорное сопротивление немцев на Западном фронте на фоне их стремительного отступления на Востоке было частью плана открыть Германию для русских. Однако, если бы англосаксы согласились несколько перестроить свою политику безоговорочной капитуляции, немцы были бы заинтересованы в переговорах. Легко догадаться, что у меня не возникло никакого интереса к встрече с этим посланцем. Дело выглядело так, будто Шелленберг готовил новую уловку.

В середине февраля в Швейцарии появился чиновник из германского посольства в Северной Италии, гитлеровской миссии при Муссолини. В разговоре с одним из наших информаторов этот чиновник утверждал, что Кессельринг готов уйти, если союзники предложат приемлемые условия. Через несколько дней в лондонской «Дейли диспач» появилась заметка, в которой говорилось, что Кессельринг вступил в тайный контакт с союзниками. Якобы он намеревался отвести свои войска из Северной Италии, оставив ее города невредимыми, если его солдатам будет позволено вернуться в Германию, чтобы навести там порядок.

В самом конце февраля мы услышали еще один голос. В Берн из Вены прибыл австрийский агент, посланный самим Кальтенбруннером, главой РСХА и самым могущественным человеком в СС после Гиммлера. Этот австриец был знаком с Вильгельмом Хёттлем, сотрудником разведки Кальтенбруннера в Австрии, и через него встретился с Кальтенбруннером. В послании звучали новые тона, и если они были правдивыми, то возникали определенные подозрения о конфликте внутри нацистского руководства. Кальтенбруннер хотел поведать нам, что они с Гиммлером крайне озабочены тем, чтобы закончить войну, и обдумывают возможность ликвидации поджигателей войны в нацистской партии, особенно Мартина Бормана. Они желают поддерживать контакт с британцами и американцами. Имя Кальтенбруннера ранее не всплывало в попытках зондирования, предпринимаемых из Италии, хотя имя Гиммлера там встречалось. Но данное послание было явно от Кальтенбруннера, и, хотя это вряд ли была та дорога, по которой мы хотели бы двигаться к миру, сам факт существования могущественной персоны, не разделявшей планов Гитлера, Бормана и прочих твердолобых окопаться в альпийском бастионе, был весьма значительным[5].

Без сомнения, Кальтенбруннер делал все это в попытке представить себя и других преступников из СС в благопристойном виде миротворцев, может быть, даже в иллюзорной надежде, что союзники позволят его группе стать ведущей.

Так обстояли дела к концу февраля. Мы разговаривали преимущественно со священниками и промышленниками. Наши связи с армией были результатом нашей собственной инициативы. Оттуда к нам не прислали никого, и у нас не было никаких зацепок. А в отношении посланцев из СС все еще не было твердой уверенности, за исключением пробного шара Кальтенбруннера, по своей инициативе действовали люди, разрешившие использовать их имена, или же инициатива исходила от более высоких властей, а главное – было ли у них что-то за душой. Как мы видели, эсэсовцы в основном пытались заработать у союзников хорошие оценки, чтобы как-то смягчить свою репутацию чудовищных преступников. Неудивительно поэтому, что, когда в конце февраля прикатился еще один пробный шар со всеми отличительными признаками прежних, мы не испытывали по этому поводу ни особого энтузиазма, ни оптимизма. Но прежде чем рассказать, как этот пробный шар обернулся капитуляцией, нам нужно взглянуть на ситуацию в той части Италии, которую в конце февраля 1945 года еще удерживали армии маршала Кессельринга.

Глава 5

Общий фон капитуляции

Решение союзников вторгнуться в Италию с промежуточной остановкой в Сицилии и сделать Италию базой для одного из основных ударов по гитлеровским армиям в Европе было принято в январе 1943 г. на конференции в Касабланке. И на той же конференции была заявлена приверженность союзников политике безоговорочной капитуляции.

Когда в июле 1943 г. началось вторжение на Сицилию, у немцев там было около четырех дивизий, поддерживавших фашистский гарнизон, и еще три дивизии находились в материковой Италии. К середине октября, вскоре после того, как союзники взяли Неаполь, немцы имели в Италии 19 дивизий – на восемь больше, чем союзники. Очевидно, что они намерены были удерживать Италию до последней возможности, и Гитлер направил на этот театр военных действий двух своих наиболее способных командующих: фельдмаршала Альберта Кессельринга, принявшего командование над германскими войсками, противостоящими союзникам южнее Рима, и фельдмаршала Эрвина Роммеля для командования германской группой армий «В» в Северной Италии. Между Роммелем и Кессельрингом непрестанно возникали конфликты, и в конце концов Роммель был отозван в Германию. После этого Кессельринг принял на себя командование всеми германскими войсками в Италии. У него были блестящие боевые заслуги на русском фронте, к тому же он командовал германскими военно-воздушными силами в Средиземноморье в период африканской кампании. Гитлер чувствовал, что этому человеку можно доверять, и в данном случае он не ошибался.

К октябрю 1943 г. 15-я армейская группа союзников в Италии состояла из 11 дивизий. Она включала в себя британскую 8-ю армию под командованием генерала сэра Ричарда Маккрири и американскую 5-ю армию генерала Марка У. Кларка. Штаб 15-й армейской группы располагался в Казерте, ближнем пригороде Неаполя, в величественном здании, которое когда-то было летней резиденцией неаполитанских королей, иногда его называли «Бурбонским дворцом». Штаб союзников оставался в Казерте до самого конца войны в Италии. Миссия УСС была прикреплена к этому штабу, и мы поддерживали с ней прямую радиосвязь из Швейцарии.

После отстранения Муссолини от власти в июле 1943 года, во время успешного вторжения союзников в Сицилию, немцы укрепились в Италии и в политическом, и в экономическом плане. При своей любви к марионеточным правительствам, которые, как они наивно надеялись, создали бы видимость народной поддержки и избавили бы их от административной головной боли полной оккупации, немцы утвердили Муссолини как формального главу правительства в той части Северной Италии, которую контролировали в военном отношении. Немцы хорошо знали реальные настроения итальянского народа и понимали, что проку от этой, ни на кого не опирающейся Северо-итальянской Республики Муссолини, созданной на обломках фашизма, следует ожидать даже меньше, чем они получили от вишистской Франции Петена.

Но, с точки зрения Гитлера, нельзя было совсем уж выбросить Муссолини за борт, потому что это поощряло бы мысль о возможности обходиться без диктаторов – идею, которая, как боялся Гитлер, могла стать заразной. К октябрю 1943 г. Муссолини и его ближайшие соратники расселились по нескольким отелям на юго-восточном побережье красочного озера Гарда в Северной Италии, в прекрасной курортной зоне, почти одинаково удаленной как от полей сражений, так и от политических баталий. Новое правительство было известно в народе как республиканское фашистское правительство Сало, по названию крохотного городишки, где располагались основные учреждения.

Вклад Муссолини и его министра вооруженных сил Грациани в гитлеровские военные усилия заключался в основном в попытках создать новые фашистские вооруженные силы, которые смогли бы сражаться на стороне немцев. Одновременно набиралась и обучалась итальянская фашистская милиция для поддержания законности и порядка в областях, номинально подконтрольных Муссолини.

Гитлер назначил послом при правительстве Муссолини видного германского дипломата Рудольфа Рана, которому был присвоен дополнительный титул полномочного представителя рейха (Reichsbevollmachtigter). В качестве личного эмиссара Гитлера Ран не только передавал ему нескончаемые проблемы и жалобы Муссолини, но и внимательно следил за всем этим довольно зловещим экспериментом на сцене политического театра марионеток. Ран, как мы увидим дальше, стал в последний год войны одним из главных сторонников движения к миру и сыграл важную роль за кулисами переговоров о капитуляции.

Реальная власть в Северной Италии была, конечно, в руках немцев. Не так уж много ее было у военных, основной заботой которых было удерживать союзников, наступающих с юга. Власть находилась у безжалостного и прекрасно обученного механизма подавления, созданного немцами для усмирения завоеванных территорий, – в руках СС.

Задолго до падения Муссолини, в те дни, когда Италия была полноправным партнером Германии по Оси, тайные позиции двух стран тесно сотрудничали. В 1938 г. немцы разместили в своем посольстве в Риме несколько хорошо обученных и тщательно отобранных полицейских и разведчиков из СС, которые изо дня в день поддерживали контакт с фашистской тайной полицией. Немцы и итальянцы постоянно обменивались опытом проникновения в ряды оппозиционеров и их искоренения. Несомненно, эти немецкие сотрудники тайной полиции, действуя по приказам Гиммлера, наблюдали за политическими настроениями, выискивая признаки недовольства. Типичным представителем этой эсэсовской команды в посольстве Германии в Риме был ее руководитель, Герберт Капплер, навеки опозоривший свое имя тем, что в марте 1944 г. по приказу из Берлина организовал убийство 335 итальянцев в Ардеатинских пещерах в ответ на подрыв автобуса, битком набитого немцами из южно-тирольского полицейского подразделения.

Среди немецких эсэсовцев в Италии человеком совершенно особого склада был полковник СС Ойген Дольман, сыгравший заметную роль в капитуляции немцев. Дольман, по завершении университетского образования в Германии в 1927 году, переехал в Италию для изучения истории Ренессанса. Чтобы оставаться в Италии, он подрабатывал как переводчик и писатель. Благодаря хорошим манерам и культурным интересам Дольман стал вхож в аристократические семейства Рима, а также и в тамошние немецкие аристократические и клерикальные круги. Это был интеллектуальный, весьма утонченный человек с легким налетом снобизма и цинизма.

Дольман сумел избежать военной службы в Германии, но неожиданное обстоятельство довольно быстро выдвинуло его на подмостки истории. В 1937 г. он приехал в Германию в качестве гида и переводчика группы итальянской фашистской молодежи, совершавшей тур по Германии. То был период энтузиазма в итало-германском сотрудничестве. Апогеем визита был прием группы лично фюрером. В последнюю минуту переводчик Гитлера неожиданно почувствовал себя плохо, и Дольмана попросили его заменить. Он сделал это столь хорошо, что Гитлер его похвалил, а Гиммлер, также присутствовавший на приеме, попросил Дольмана выполнять обязанности его переводчика во время поездки в Италию, которую он собирался совершить осенью. Во время этой поездки Гиммлер четко разглядел, насколько ценным может оказаться Дольман с его отличным знанием итальянской жизни. Впоследствии Дольман обычно выполнял обязанности официального помощника и переводчика высокоподготовленных нацистских визитеров в Италии, равно как и итальянских чиновников, посещавших Гитлера и Гиммлера в Германии.

Дольман вряд ли соответствовал образу белокурого германского героя. У него были длинные черные волосы, причесанные в итальянском стиле, и почти женственные жесты. Гиммлер, однако, чувствовал, что манеры Дольмана и его способность устанавливать контакты на высоком уровне были важны для надвигающихся событий. Вскоре специалист по истории Ренессанса стал личным дипломатом-наблюдателем Гиммлера в Риме, хотя не обучался в тренировочных школах СС и вообще редко появлялся в Германии, разве что когда сопровождал приезжавших туда итальянских сановников. Говорят, он редко носил форму СС, несомненно опасаясь, что это будет оскорбительно для его итальянских друзей из аристократии и духовенства. Дольмана быстро повышали в званиях, и к 1944 г. он стал полковником (штандартенфюрером) СС.

В 1943 г., когда с падением Муссолини и оккупацией большей части Италии крупными германскими силами ситуация в стране изменилась, деятельность Дольмана приобрела еще большее значение. Он стал поважнее войск и обычных эсэсовцев, которые их сопровождали. Он был человеком, который знал всех. Если раньше он был глазами и ушами Гиммлера в Риме, то теперь он превратился в некое подобие офицера связи между немцами и итальянскими официальными лицами и церковью. Больше не было особой нужды в шпионаже, поскольку немцы взяли власть в свои руки, но существовало много тонкостей во взаимоотношениях между германским высшим командованием и неофашистским правительством Муссолини, между СС и итальянской полицией. Разногласия следовало улаживать, и Дольман, с его великолепным владением итальянским языком, его дипломатической учтивостью и доскональным знанием обстановки, играл роль посредника. Постепенно он очень хорошо познакомился с самим фельдмаршалом Кессельрингом и скоро, в дополнение к прочим своим обязанностям, стал выступать как посредник между двумя главными и не всегда действующими в согласии компонентами германской оккупационной системы в Италии – военными и СС. Короче, он был мастером на все руки, но только на высоких постах. Похоже, он сам в какой-то мере создавал функции, которые потом исполнял, либо забирал себе, не дожидаясь, пока их ему передадут. Поэтому неудивительно, что позднее Дольман оказался одним из первых немецких эмиссаров, присланных к союзникам в Швейцарию.

Германские оккупационные силы были очень слабо или вообще не предупреждены о лишении Муссолини полномочий его собственным Большим советом 25 июля 1943 г., и последовала перетряска в их дипломатических и разведывательных подразделениях в Италии. Германский посол в Италии, Макензен, был фактически снят с работы и отправлен с позором домой, официально за то, что за два дня до падения Муссолини телеграфировал в германское министерство иностранных дел, что «его положение и позиции фашизма в Италии крепки, как никогда». (Дольман, который держал руку на пульсе, пытался предупредить Макензена, что дела не так уж хороши, но у того были собственные итальянские источники, уверявшие его, что ничто и никто не сможет сместить Муссолини.)

Естественно, немцы не собирались получить еще один сюрприз, а чтобы этого не случилось и чтобы контролировать итальянцев, конечно, использовались силы СС – при такой итальянской поддержке, которую можно было мобилизовать. Дольман отлично вписывался в эту картину.

9 сентября 1943 г. маршал Бадольо и король бежали из Рима, чтобы основать в Южной Италии новое правительство, которому благоволили союзники. В тот же день в Италию из Германии прибыли два человека. Без сомнения, решение об их направлении в Италию было принято раньше, чем стало известно о бегстве Бадольо и короля.

Бегство лишь увеличило важность их миссии. Этими людьми были обергруппенфюрер СС Карл Вольф и группенфюрер СС Вильгельм Гарстер. Гиммлер отвечал за назначение Вольфа, Кальтенбруннер – за Гарстера, по-видимому с согласия Гиммлера. Звание Вольфа, обергруппенфюрер, было одним из высших в СС. Даже у Кальтенбруннера звание было не выше, и только Гиммлер, как рейхсфюрер, стоял выше и Кальтенбруннера и Вольфа. Гарстер, группенфюрер и начальник полиции безопасности, был на ранг ниже их. В нацистской системе звания в СС были параллельны воинским званиям, и звание Вольфа, грубо говоря, соответствовало полному генералу армии, а звание Гарстера – генерал-лейтенанту.

Для надзора за всей деятельностью СС – и полицейской и военной – в большинстве подчиненных Германии стран существовала должность, которая называлась «высший руководитель СС и полиции» (Hoherer SS und Polizeifuhrer). Обычным порядком именно таким должен был бы быть чин Вольфа, но у него были весьма специфические задачи. Он был слишком большим человеком в ведомстве Гиммлера, чтобы стать просто еще одним высшим руководителем полиции. Гиммлер желал как можно выше поставить его в глазах Муссолини и Кессельринга. Соответственно, для Вольфа был изобретен новый чин, единственный во всей нацистской системе. Если прочие боссы СС и полиции были высшими руководителями, то для Вольфа была использована превосходная степень, и он теперь именовался высочайшим руководителем СС и полиции (Hochster SS und Polzeifuhrer) и стал личным представителем Гиммлера в Северной Италии.

Вольф подчинялся непосредственно Гиммлеру и, конечно, фюреру. Он отвечал за безопасность и порядок в районе, который ко времени его прибытия в Италию в 1943 г. простирался от севера Неаполя до перевала Бреннер. Он должен был стать советником Муссолини в полицейских вопросах, как Ран был советником Муссолини в политических и дипломатических делах. Нет сомнений, что Вольф должен был также следить за Муссолини и его правительством в Сало в интересах Гиммлера. Но Вольф должен был, кроме того, работать с Кессельрингом, координируя действия сил СС с действиями армии, советоваться и консультироваться с ним в вопросах поддержания порядка и умиротворения той части Италии, которую еще удерживали немцы.

Чтобы Вольф мог все это делать, ему был дарован еще один титул – полномочный генерал вооруженных сил тыловых зон Италии (Bevollmachtigter General der Wehrmacht fur das Ruckwartige Frontgebiet Italiens) – в дополнение к его титулу высочайшего руководителя СС и полиции. По мере того как истощалась мощь нацистов, их титулы становились все громче. Этот новый чин означал, конечно, что если бы возникли вопросы о полномочиях полиции СС и вооруженных сил в Северной Италии, то Вольф мог бы выступить в качестве координатора. Эти обязанности Вольфа приобрели большое значение позже, когда мы предпринимали усилия, чтобы защитить Северную Италию от гитлеровской тактики выжженной земли. Здесь обязанности вермахта и СС во время отступления немцев были распределены соответствующим образом, и Вольф мог оказывать сдерживающее воздействие.

Кем был Карл Вольф? Поскольку его официальный пост в Италии в сочетании с его личными особенностями позволили ему сыграть важную роль в подготовке капитуляции немцев, то его властные полномочия и причины его участия в данном деле становятся решающими для нашего повествования. Перед прибытием в Италию в 1943 г. Вольф был главой личного штаба Гиммлера и одним из офицеров связи между Гиммлером и Гитлером, то есть между высшим командованием СС и штабом Гитлера. Он был также одно время офицером связи между Гиммлером и Риббентропом, а значит, между СС и министерством иностранных дел. Он не имел отношения непосредственно к организации и руководству СС и не состоял в цепочке командования, которая тянулась с одной стороны от Гиммлера напрямую к Кальтенбруннеру, как главе РСХА – комбинированного полицейского учреждения СС, а с другой – от Гиммлера к командованию военной ветви СС (Waffen) и другим филиалам этой организации. Таким образом, Вольф в первую очередь был не военным командиром или полицейским начальником, а скорее особого сорта дипломатом или политическим советником при лидерах СС. Он ненавязчиво продвигался на очень высокие посты, как человек, умеющий руководить другими за счет своих личных качеств и способности работать с людьми. Очевидно, он знал, как смягчать проявления чужих задиристых темпераментов, и в результате отыскал себе специфическую нишу в созвездии горячих и склонных к насилию нацистских руководителей, став чем-то вроде министра без портфеля. На него таили обиду более типичные представители нацистской партии и СС. В частности, Кальтенбруннер и Шелленберг его не любили и в то же время ему завидовали.

Перед приездом в Италию Вольф нарушил одно из правил СС, чего Гиммлер не мог так легко простить. Вольф был женат, и у него было четверо детей, но в начале 1943 г. он решил жениться на другой женщине, графине по мужу, для чего ему был нужен развод. Он обратился с этой просьбой к Гиммлеру (его согласие требовалось для любого брака или развода в СС, даже среди низших чинов). Гиммлер ответил отказом. Его начальник штаба, его личный адъютант не должен был подавать такой пример другим эсэсовцам. Сделать для него исключение было нельзя. Но Вольф стоял на своем и затем сделал нечто такое, что разозлило Гиммлера даже больше, чем просьба о разводе. Не сказав Гиммлеру ни слова, Вольф пошел к Гитлеру и попросил разрешения у него. Гитлер разрешение дал, и оно было окончательным. Так Вольф смог развестись и жениться на графине. Согласно многим источникам, этот инцидент послужил одной из причин, по которой Гиммлер отправил Вольфа в Италию. Размолвку, видимо, довольно быстро удалось сгладить. В Италии был нужен высокопоставленный офицер СС. Конечно, нашлись бы и другие, более опытные администраторы из СС, которые вполне годились для такой работы, но у Вольфа были звание и личная квалификация для этого задания, да и Гитлеру он явно нравился. Для Гитлера падение Муссолини было тяжелой травмой. Чтобы успокоить фюрера, в Италии требовался человек, которому он верил. Таким образом, этим назначением была сразу решена масса проблем.

Вскоре после прибытия в Италию Вольф взял в свою команду Дольмана. Именно Дольман и немецкие дипломаты при Ватикане представили Вольфа церковной верхушке Италии, с которой он очень хотел встретиться. Церковники, в свою очередь, сообразив, что этот генерал СС – не чудовище, тут же начали – обычно через Дольмана – изливать ему просьбы о снисходительном отношении к их коллегам или знакомым, попадавшим в лапы гестапо.

Одной из диких идей, циркулировавших в кругах СС в Берлине, было предложение вывезти папу и основных членов ватиканской курии из Рима и взять их в заложники, если союзники попытаются выбить немцев из Рима. По слухам, Вольф, вступив в контакт с Ватиканом, в первую очередь дал заверения, что ничего подобного не случится. Позднее, 10 мая 1944 г., он добился аудиенции у папы, где высказал уверенность в возможности освобождения из тюрем нескольких видных итальянцев, которых арестовало гестапо и которым Ватикан желал бы помочь. По общему мнению, аудиенция была организована Дольманом и германским послом в Ватикане Эрнстом фон Вайцзекером. После войны Вольф кратко написал об этой беседе в одном итальянском журнале. Появились в печати и другие отчеты о встрече, написанные людьми, которые там не присутствовали, но утверждали, что были в курсе беседы благодаря сведениям, полученным от церковников, близким к папе.

Ниже приводится в переводе вежливое описание встречи, которое дал Вольф:

«Его Святейшество Пий XII был проинформирован кардиналами и епископами о том, в каком духе я исполняю свои обязанности, о моих попытках избежать бессмысленной жестокости и об усилиях, направленных на прекращение войны. После этого он пригласил меня к себе на аудиенцию, выразив надежду, что чрезмерных трудностей, связанных с моим служебным положением, не возникнет. В итоге, в начале мая 1944 г., Пий XII дал мне частную аудиенцию. Беседа, проходившая в сердечной обстановке, длилась час и была предельно искренней. В данном случае Его Святейшество продемонстрировал удивительное знание самых секретных обстоятельств и самых малых проблем. В ходе этой встречи – незабываемой для меня – я заявил о своей готовности сделать все, что в моих силах, для скорейшего завершения войны, как только представится достойная возможность».

Вольф должен был увидеться с папой еще раз, чтобы изучить возможности заключения перемирия на итальянском фронте. Однако после майской беседы он уехал в Берлин, а затем в ставку Гитлера в Восточной Пруссии, а когда он вернулся в Италию, союзники уже взяли Рим. Так что он больше никогда не видел папу.

Если вернуться к военной ситуации, то после падения Рима 4 июня 1944 г. немцы постепенно отступали на подготовленный рубеж обороны, «Готическую линию», к северу от Флоренции, непрерывно ведя арьергардные бои и заставляя союзников дорого платить за каждый дюйм продвижения на север от Рима. В конце концов 4 августа 1944 г. союзники взяли Флоренцию. Осенью еще одной серией атак союзники прорвали «Готическую линию» и к концу года продвинулись к южным окрестностям Болоньи, где окопались на зиму. Немцы удерживали индустриальный северный прямоугольник Италии, включающий такие крупные города, как Генуя, Милан и Турин.

Средиземноморское командование союзников, по-прежнему базировавшееся в Казерте, на окраине Неаполя, претерпело к концу года определенные изменения. Сэр Генри Мейтланд Уилсон, главнокомандующий союзников, был переведен в Вашингтон в качестве главного британского военного представителя при Объединенном комитете начальников штабов. Его место главнокомандующего занял сэр Гарольд Александер. Вместо Александера командующим союзными армиями в Италии стал генерал Марк У. Кларк. В его подчинении находились генерал Люсьен Траскотт, командовавший американской 5-й армией, и генерал Ричард Маккрири, стоявший во главе британской 8-й армии. Армии союзников в начале года лишились семи дивизий (трех американских и четырех французских), которые были переброшены для поддержки высадки в Южной Франции, последовавшей за вторжением в Нормандию. Союзные силы теперь состояли из 17 дивизий, а также нескольких дополнительных многонациональных боевых подразделений и бригад из нескольких итальянских частей (численностью сто тысяч человек), которых мы перевооружили и обучили для ведения боевых действий совместно с нашими войсками. Союзники практически полностью контролировали воздух. Фельдмаршал Александер так описывал цели готовившейся весенней кампании 1945 г.:

«Прежде всего, я должен был гарантировать, что существующий фронт будет твердо удержан. Во-вторых, сделать все, что в моих силах, чтобы посредством ограниченных наступательных операций, которые только и можно было осуществить, и с помощью военной хитрости задержать находившиеся там немецкие войска в Италии, предотвратив их переброску на другие фронты. И в-третьих, добиваться преимуществ при любых отводах или ослаблениях вражеских войск. Это были весьма скромные цели, и, казалось, они ограничивали меня простыми действиями по принципу наступление – оборона. Но я уже рассчитывал, что, несмотря на сокращение численности сил, тем не менее могу нанести и более мощный и решающий удар».

С вражеской стороны маршал Кессельринг теперь командовал всем итальянским фронтом вплоть до Альп. Группа армий «С» (юго-запад) под командованием Кессельринга состояла из 10-й и 14-й немецких армий, которыми командовали генералы Герр и Лемельсен, включавших в себя 23 немецкие дивизии и так называемую «Армию Лигурии», состоявшую из четырех итальянских дивизий. Эта армия была создана маршалом Грациани, министром вооруженных сил Муссолини, в качестве вклада Муссолини в союз с Германией. Армия проходила обучение в Германии, а затем, в октябре 1944 г., вернулась в Италию. Согласно немецким отчетам, число дезертиров после возвращения армии в Италию составляло от 10 до 25 процентов на дивизию. Офицеры жаловались немцам, что люди плохо вооружены и не готовы сражаться. Может быть, немцы и не хотели иметь в своих рядах слишком хорошо обученных и вооруженных итальянцев. Однако в октябре 1944 г. Муссолини написал душераздирающее письмо Кессельрингу, спрашивая, что случилось с итальянскими дивизиями, обучавшимися в Германии. «Что они делают? Почему их не используют? Почему вражеские армии используют народы с пяти континентов, чтобы нападать на Италию, а итальянцам, лучшим итальянцам, не позволяют участвовать в ее защите?»

Союзникам противостояли немецкие войска под командованием Кессельринга. Помимо войск, занятых собственно на фронтах сражений, были еще значительные силы под командованием генерала Вольфа, чьей задачей была борьба с партизанами и поддержание порядка в тылу.

Полицейская армия Вольфа представляла собой пестрое сборище, которое заслуживает перечисления, поскольку этот перечень показывает, как немцы собирали пронацистский сброд по всем странам, в которые они вторгались (тех, кто был «этнически» приемлем для них), и пытались организовать из этого сброда боевые подразделения по типу частей СС, основанных на братстве его крови. У Вольфа были, прежде всего, около 150 тысяч итальянцев из Национальной республиканской гвардии. Кроме того, были так называемые «мобильные черные бригады» и одна гренадерская дивизия СС, 29-я, а также не столь многочисленные легионы, флотилии и бригады итальянских националистов. Помимо них у него была дивизия СС, состоящая из этнических немцев (фольксдойче) из альпийских регионов Италии и в которой были также испанцы, оставшиеся от «Голубой дивизии», сражавшейся вместе с немцами в России, – вклад Франко в эту кампанию. И наконец, была дивизия СС из чехов, еще одна – из словаков и несколько батальонов из украинцев и других русских антисоветчиков, которые перешли к немцам в России и ушли с ними на запад.

После падения Рима в июне 1944 г. в штаб Кессельринга были назначены два человека, которые позднее сыграли заметную роль в окончательной капитуляции. Оглядываясь на их смелые и независимые действия в последние дни войны, понимаешь, что они были заметным исключением из длинного списка раболепных и уклончивых командиров, упомянутых выше.

Первым был генерал Ганс Рёттигер, который стал начальником штаба Кессельринга как раз в день падения Рима. Во многом благодаря разногласиям с Гитлером в вопросах ведения войны в России Рёттигер был отстранен от активной службы и весной 1944 г. сидел в своем доме в Вюртемберге без поручений и назначений.

В то самое время, когда Рёттигер пришел в штаб Кессельринга, был назначен новый командующий германскими военно-воздушными силами в Италии. Это был генерал Макс Риттер фон Поль, баварец благородного происхождения, профессиональный летчик, который, как и многие высшие офицеры люфтваффе, давно понял роковую неизбежность поражения. С уничтожением к концу 1943 г. главной ударной мощи люфтваффе и при абсолютном превосходстве союзников в воздухе на главных фронтах военных действий офицеры люфтваффе убедились в однозначном исходе войны раньше своих коллег на земле. С другой стороны, поведение фон Поля показывает, что он обладал независимостью суждений и смелостью духа. Он мог бы ничего не делать. Вместо этого его искренние усилия и тайные шаги к окончанию войны в Италии придавали силы для организации полной капитуляции тем, кто был в лучшем, чем он, положении.

Чтобы описать обстановку переговоров о капитуляции, нам нужно только указать, где находились их главные участники к началу 1945 г. Генерал Вольф со своим штабом занимал квартиры на берегу озера Гарда, где Муссолини в 1943 г. решил основать свою неофашистскую Республику Сало и где до сих пор функционировало германское посольство с послом Раном. Рассыпанные вдоль озера по реквизированным отелям и виллам, эти вырождающиеся остатки фашизма и главные представители нацистской Германии, назначенные работать с ними, – все они поселились в тени Альп: Ран и Вольф в Фазано, со служебными помещениями в соседней Гардоне, а сам Муссолини и некоторые из его министров жили и работали в Гарньяно и Сало. Рабочая штаб-квартира СС размещалась в Вероне, где у Вольфа был кабинет и где располагался генерал Гарстер, шеф полиции СС. Чтобы выполнять полицейские и разведывательные обязанности в районах своей ответственности, СС расположила крупные подразделения в Генуе, Милане и Турине. Инспектор СС по данному району, полковник Вальтер Рауф, по многим причинам оказался под конец важной фигурой. Милан, главный город на севере Италии и важнейший индустриальный центр, расположен в часе езды от Швейцарии. Немецкая угроза опустошить Северную Италию относилась в основном к индустриальному и экономическому комплексу в самом Милане и вокруг него. Именно здесь в декабре 1944 г. Муссолини последний раз появился перед публикой и угрожал миланцам гневом немцев. Поскольку гражданская власть в этом районе развалилась, миланский кардинал Шустер стал тем лицом, к которому могли обратиться немцы и итальянцы, пытающиеся предотвратить холокост в Италии. Стараясь избежать ненужного кровопролития и разрушений, Вольф поручил Рауфу наладить контакт с кардиналом. В последних усилиях спасти свои жизни Муссолини и Грациани также обратились к кардиналу.

Познакомившись с ведущими действующими лицами как на стороне союзников, так и на вражеской стороне и их ролями, читатель теперь знает о них намного больше, чем знали мы в Берне, когда начинали переговоры о капитуляции. Для нас в начале 1945 г. Вольф, Гарстер, Дольман и их подчиненные были просто именами, офицерами из командной цепочки врага. По нашему разумению, на всех них ложилась тень мрачной репутации СС. Мы во многом смотрели на них глазами наших друзей из итальянского Сопротивления, которые их боялись, ненавидели и часто страдали, попав к ним в лапы. О таких генералах, как Рёттигер и Поль, мы тогда еще не слышали.

Глава 6

Неуверенное начало

К концу 1944 г. наступления союзников через побережье Нормандии и со стороны Средиземного моря привели к почти полному освобождению Франции. Остались лишь несколько изолированных районов нацистского сопротивления. Союзники очистили от немцев французскую сторону швейцарской границы от Женевы до Базеля, и это позволило мне организовать пост УСС в небольшой эльзасской деревне Гегенхайм, возле Рейна и недалеко от швейцарской границы. Я имел обыкновение время от времени навещать этот пост, чтобы встречаться с руководителями разведок американских армейских групп, освобождавших Францию, в особенности с представителями 12-й армейской группы под командованием генерала Омара Бредли и 6-й армии под командованием генерала Джейкоба Диверса. Офицеры американской разведки, получившие неприятный сюрприз во время битвы в Арденнах, были жизненно заинтересованы в информации о передвижениях немецких войск, которую мы собирали.

В этом районе Эльзаса немцы отступили за Рейн, за исключением Кольмарского котла, и держали оборону в Шварцвальде несколькими милями дальше. Временами они посылали снаряд-другой через реку, то ли пристреливаясь к военным конвоям союзников, то ли просто давая нам знать, что они еще живы. Безопасности ради мы, как правило, выключали фары автомобилей, проезжая ночью по эльзасским дорогам.

В воскресенье 25 февраля 1945 г. было особенно холодно и пасмурно. Мы с Гаверницем приехали в Гегенхайм, чтобы встретиться с генералом Джином Харрисоном, начальником разведки американской 6-й армии. Он сказал нам, что у него есть особая проблема, которую нужно с нами обсудить. В неразберихе сражения за Кольмарский котел, когда немцев выбивали из Эльзаса, таинственным образом исчез американский армейский грузовик, который перевозил сейф, битком набитый исключительно важными военными бумагами. Генерал попросил нас помочь отыскать сейф. В те дни мы взяли себе за правило никогда не оставаться без радио– или телефонной связи с нашей штаб-квартирой в Берне. Пока мы занимались исчезновением сейфа, пришло срочное сообщение из моего офиса. Майор Вайбель из швейцарской военной разведки хотел в этот же вечер повидаться со мной и Гаверницем.

Я знал, что Вайбель не стал бы пересылать такое сообщение через границу, если бы не что-то важное. Заверив генерала Харрисона, что уже идем по следу пропавшего сейфа, мы выехали в Базель и сели в первый же поезд до Люцерна[6].

На протяжении многих месяцев мы работали с Вайбелем над вопросами, представляющими взаимный интерес, нас связывала тесная дружба, профессиональное доверие и взаимопонимание. Разумеется, мы разделяли общее желание знать, что планируют немцы.

Вайбель, Гаверниц и я пообедали изумительно приготовленной форелью в тихом ресторанчике на берегу Люцернского озера. Вайбель немедленно перешел к делу. В тот день он разговаривал с одним итальянцем и еще с одним швейцарцем, и то, что они рассказали, по его мнению, должно было нас заинтересовать. Это были очередные мирные посланники с итальянского фронта. Должен признать, что моя первая реакция энтузиазмом не отличалась. В предложениях было много знакомого по прежним попыткам поиска мира со стороны итальянских промышленников, опасавшихся немецкой тактики выжженной земли. Имя итальянца нам тогда ничего не говорило. Это был бизнесмен барон Луиджи Парильи. Швейцарцем был профессор Макс Гусман – человек с необычным характером, учитель, руководивший хорошо известной частной школой в Цугерберге, неподалеку от Люцерна. Один из родственников барона Парильи посещал школу Гусмана, и это оказалось тонкой ниточкой, которая привлекла к нему внимание Парильи, а затем и втянула в это приключение.

В начале января Парильи написал Гусману письмо с просьбой помочь, если это возможно, с получением швейцарской визы. Это оказалось возможным за 10 тысяч швейцарских франков, залога, который должен был гарантировать, что он останется в Швейцарии не дольше определенного срока. Гусман это обеспечил. Но для того, чтобы попасть в Швейцарию, была нужна не только швейцарская виза. В то время, чтобы покинуть Италию, требовалось разрешение немцев, и, насколько мы знали, разрешение давалось только при условии прекрасных отношений с немцами или в случае, когда они видели для себя некую пользу в данной поездке.

Гусман, узнав, что Парильи собирается рассказать по прибытии, пришел к Вайбелю, с которым был знаком раньше, а Вайбель обратился к нам. Это был вопрос, объяснил Вайбель, который не могли решить швейцарцы – только союзники. В то же время, заверил он нас, швейцарцы глубоко и истинно заинтересованы в любом проекте, который мог бы привести к ускорению заключения мира и спас бы Северную Италию от разрушения. Экономическое благосостояние Швейцарии было тесно увязано с положением в экономике Северной Италии. Уничтожение итальянской промышленности и энергостанций, разорение края нанесли бы серьезный удар по экономике Швейцарии, особенно если бы пострадал порт Генуи, через который шел жизненно важный импорт для Швейцарии продовольствия и другие поставки.

У швейцарцев больше не было причин опасаться германского вторжения, но они оказались лицом к лицу с проблемой возможного перехода тысяч солдат из разбитых нацистских и фашистских частей через швейцарскую границу в поисках убежища либо для прохода сквозь Швейцарию вместо сдачи. Швейцарцы уже приняли всех эмигрантов, каких только могли, и желали любой ценой избежать нового наплыва беглецов. Вайбель чувствовал, что до определенных пределов его помощь в серьезном движении к мирной капитуляции найдет поддержку, поскольку это соответствовало интересам его страны, но действовал он строго неофициально.

Чего хотел Парильи? Что он предлагал? Вайбель предложил, чтобы о подробностях мы напрямую поговорили с этими двумя людьми, встретившись с ними в тот же вечер. Быстро обдумав предложение, я решил, что будет преждевременно самому впутываться в дела с безвестными эмиссарами, которые мало что могут предложить и действуют на свой страх и риск – или, хуже того, могут оказаться немецкими агентами, пытающимися внедриться в нашу миссию. Для этого задания идеально подходил Гаверниц. Он достаточно долго работал в плотном контакте со мной, знал мои взгляды и методы и умел потрясающе точно оценивать истинность подобных попыток поиска мира. К тому же он уже много месяцев занимался подобными проблемами. Я поблагодарил Вайбеля и следующим поездом вернулся в Берн.