Клеопатра

– Что?!

Нет, Цезарь не боялся работы веслом, но за кого она его принимает?

– Когда фараон выплывает на середину Хапи, чтобы бросить в него приказ разливаться, на веслах сидят только очень высокородные родственники, иначе Хапи может обидеться. Ты не бойся, сам корабль будет привязан к идущим впереди лодкам, так что сильно грести не придется.

– Какой корабль, вот этот?! – ахнул Цезарь, кивнув на плавучий дворец.

– Вот еще! Нет, другой, небольшой.

Стало любопытно, Цезарь согласился. Он вообще удивлялся сам себе, под влиянием этой дикой кошки он уже который месяц творил непонятно что. Вместо того чтобы поспешить в Рим, сидел в Александрии, да не просто сидел, а теперь вот тащился к истокам Нила и даже собирался быть гребцом, пока фараон станет приказывать реке разлиться! О попытках выучить хоть чтото поегипетски или решить математическую задачу он вообще старался не вспоминать.

– Когда будет церемония?

– Вечером.

Он позволил отвести себя на действительно небольшой кораблик, скорее даже большую лодку, усадить за весла и с интересом наблюдал появление Клеопатры и ее малолетнего супруга.

Процессию было слышно издали. Расчищая путь, впереди двигался отряд воинов, одетых в египетские юбки схенти. За ними толпа, видимо, приближенных к царским особам, все разодеты и разукрашены, блеск золота и драгоценных камней спорил с солнечными бликами на воде. Четыре огромных нубийца несли роскошные носилки из черного эбенового дерева, тоже щедро украшенные золотом и слоновой костью. Цезарь догадался, что в них Клеопатра и Птолемей. Особенно позабавило его то, что вперемешку с рабами шли богато разодетые вельможи, делая вид, что тоже несут носилки. Один толстячок даже пыхтел, словно от тяжести, а в действительности от избытка собственного веса. За носилками следовала огромная толпа жрецов и придворных.

«Неужели они все собираются взойти на кораблик?!» – мысленно ахнул Цезарь. Это неминуемо потопило бы раззолоченную лодку. Невольно он глянул на воду, купаться в ней сейчас не хотелось совсем. Вода уже несколько дней как стала красной. Сначала римляне даже испугались, но их успокоили, объяснив, что так всегда бывает перед разливом Нила.

Но оказалось, что зря беспокоился, Клеопатре с верховным жрецом тоже не хотелось купаться в красной воде, потому на борт внесли только носилки и поднялись еще несколько, видимо, таких же высокородных, как сам Цезарь. Оглянувшись на соседей по веслам, римлянин едва не расхохотался. Среди высокородных он был едва ли не самым бедным, во всяком случае, такое впечатление создавалось, если сравнить его и их наряды и украшения. Восток есть Восток! Он все больше и больше понимал Лукулла, погрязшего в восточной роскоши после своего похода. Как тут не заразиться?

А действо продолжалось. Все расселись по своим кораблям, кемто дан знак движения, и вереница судов потянулась по Нилу против течения. Вокруг слышны звуки музыкальных инструментов, пение многих голосов. Больше всего Цезаря поразило то, что разнобоя не было. Как певцы и музыканты, находясь на разных лодках, умудрялись попадать в такт друг дружке – непонятно.

Грести действительно почти не пришлось, кораблик тащили на десятке прочных веревок плывущие впереди суда. Выбравшись на середину реки, главное судно остановилось. Видимо, по чьемуто знаку певцы разом затянули стройный гимн, а отовсюду раздался звон – это жрецы и все дамы старательно зазвенели систрами. Жрецы принялись громко читать молитвы, и снова Цезаря поразили отсутствие разнобоя и ритмичность произносимых слов.

Клеопатра и Птолемей рядом с ней вышли на нос основного корабля, жрец за ними нес ларец. В воду отовсюду полетели самые разные дары, здесь были и цветы, и даже богатые украшения. Женщины срывали с рук браслеты, с шей разные подвески и бросали в красные воды реки. Наконец, когда молитва закончилась, Клеопатра протянула руку, в которую жрец тут же вложил свиток папируса, перевязанный золотой лентой с большой царской печатью. Вокруг стало на удивление тихо, видно, все ждали чегото особенного.

Цезарь невольно даже привстал со своего места. Когда еще доведется увидеть, как приказывают большой реке разливаться?

В полной тишине Клеопатра подняла свиток над головой и с силой швырнула его в воду. Тот быстро пошел ко дну. И тут же окрестности огласились воплем восторга! Все точно очумелые выкрикивали похвалы царице, слова радости, что благополучие на год обеспечено!

Римлянин с изумлением понял, что тоже вопит от восторга! Всеобщее сумасшествие охватило и Цезаря! В этот момент он поверил в воплощение богини в его любовнице. Выполнив положенный ритуал, Клеопатра подошла к нему:

– Хапи принял приказ! Он разольется!

– Я рад за тебя! – Цезарь прижал царицу к своей груди.

Едва ли не до самого утра продолжалось празднество.

Позже Цезарь узнал, что для верности в свиток был положен золотой слиток, видно, Хапи тоже не против блестящего металла.

Но возражать и обличать совсем не хотелось, он на себе почувствовал, что значит всеобщая уверенность и единая радость. Кроме того, вода действительно начала прибывать довольно быстро, это добавило Клеопатре популярности. Цезарь вздыхал: поймет ли он когданибудь этот мир, где популярность приходит не изза разумных решений или выступлений, а просто потому что вовремя брошен в воду свиток с золотом внутри. Ведь все прекрасно понимали, что Нил и без приказа уже начал затапливать прибрежные земли, но как же радовались, когда свиток ушел под воду!

Вера великая вещь, народ, единый в вере, един во всем остальном. Цезарь дал себе слово это запомнить. А еще понял, что сам мало уделял внимания божествам, надо бы превратить поднесение даров в настоящий праздник. Это нетрудно, боги будут довольны, а уж люди тем более.

В Фивах Клеопатра показала Цезарю еще одно чудо. Предупредив, что подняться придется до рассвета, чтобы успеть с первыми лучами солнца к храму АмонаРа на западном берегу Нила.

– Мы там уже были.

– Неважно, мы были вечером, в Маамон, а надо на рассвете в Мемнон.

– Еще раз и понятно, пожалуйста.

– Египтяне называют восход солнца Мемнон, когда оно на самом верху небесного свода – это Амон, а закат – Маамон. Нужно быть у статуй в Мемнон.

– Зачем?

В ответ загадочная улыбка:

– Там услышишь.

Действительно, услышал. Стоило первым солнечным лучам показаться изза горизонта, как Клеопатра приложила палец к губам, призывая к тишине. Стоявшие вокруг египтяне замерли и без повеления царицы, римляне не могли понять в чем дело, но затихли и они. Потому что огромная правая статуя вдруг начала… петь!

Сначала Цезарю показалось, что это просто розыгрыш, поет ктото прячущийся за ней, но быстро понял, что это колосс фараона действительно приветствует мать богиню зари! Звуки не выводили мелодию, они просто длились, повышаясь с каждой минутой, были протяжными и очень чистыми. Римляне поняли, что никогда и нигде больше не слышали столь чистых и столь точных звуков.

Солнце взошло, в этот миг прекратилось и пение, закончившись на самой высокой из чистых нот!

Вокруг уже рассыпались солнечные лучи, засверкали на водной глади Нила, можно отправляться обратно, а Цезарь все стоял, потрясенный, и вслушивался, так хотелось, чтобы звуки появились снова.

– Хочешь услышать еще? Только завтра на рассвете. Знаешь, греческие музыканты специально приезжают к колоссу, чтобы услышать эти семь основных чистых нот.

Вечером Клеопатра поинтересовалась, не жалеет ли Цезарь, что поплыл с ней по Нилу?

– Ты хотела показать, насколько Египет богаче Рима?

– Я хотела показать, что есть другой мир, кроме римского, в котором живут люди, добившиеся не меньшего, хотя и живут не как вы.

– Скажи тогда, почему же эллины не приняли египетскую культуру, почему живут в Египте особняком?

Клеопатра вздохнула:

– Не знаю… сама думала об этом. Наверное, чтобы принять ее, нужно прожить столько же, сколько она существует. Они другие, и как бы я ни старалась, мне не понять их преклонения перед фараоном, как перед живым богом. Хотя это приятно – чувствовать себя живым воплощением богини.

Цезарь рассмеялся:

– Особенно когда приказываешь разлиться огромной реке?

Но, несмотря на смех, он удивился серьезности размышлений любовницы. Похоже, судьба подарила ему встречу с самой необычной женщиной из всех возможных. У Клеопатры не поймешь чего больше – капризной женственности или цепкого мужского ума. Может, она и притягательна именно этой смесью?

Почемуто появилась твердая уверенность, что ее саму ждет необычная судьба и очень долгая слава. Одновременно показалось, что и судьба и слава будут вовсе не такими, каких эта женщина заслуживает. Судьба не всегда справедлива к людям, особенно если те стоят многого.

Впервые в голову Цезаря пришла мысль, какой была бы Клеопатра, родись она в Риме. Неужели такой же ветреной и развратной, как остальные матроны, которых он знал? Нет, они не все ветрены и развратны, взять хотя бы его собственную жену Кальпурнию. Она образец верности и нравственности. Но как же далеко римлянке до египетской царицы в остальном!

А другие? В Риме очень много достойных женщин, умных, красивых, прекрасных душой и телом. И тут он понял, как все же хочется домой! Хотя бы просто пройтись по узким улицам Рима, услышать родную латынь, вдохнуть невообразимую смесь запахов Форума, поспорить с Цицероном, похлопать по плечу Марка Антония, улыбнуться Сервилии, пошутить с ехидной Фульвией… Хорошо на Ниле и в Александрии, но дома все равно лучше.

Гдето вдали в пустыне раздался смех гиен. Но не хохот противных животных разбудил Цезаря, а какоето смутное ощущение беспокойства. Гай Юлий не привык прислушиваться к ощущениям, он всегда действовал согласно разуму, быстро, четко и настойчиво. Цезарь сам себе дивился в последние месяцы. Вместо того чтобы и здесь поступать по римским обычаям, он словно тряпка во всем потворствует женщине!

Цезарь лежал в своей привычной позе – на спине, руки за головой. Клеопатра как обычно свернулась калачиком. Чуть покосившись на спящую любовницу, которую не беспокоили голоса пустыни, он осторожно спустил ноги с ложа, оделся и вышел на палубу.

Перед рассветом ночь темнее всего, но гдето на самом краю уже угадывался слабый отсвет будущего утра. Ночные хищники заканчивали свою охоту и убирались восвояси, а дневные еще не проснулись. На самом корабле спали все, кроме стражи и Цезаря. Спал, казалось, даже сам Нил, его вода чуть плескалась, ударяясь в борта.

Римлянин немного постоял, глядя вдаль на темные силуэты скал на берегу, потом принялся смотреть на темную воду внизу.

Мысли снова вернулись к нынешним делам. На завтра назначен разворот огромного судна. Это не такое уж простое дело, никаких рулевых весел не хватало, чтобы справляться с монстром, его все время приходилось тащить десятком других лодок и кораблей. Но не бросать же «Александриду» посреди Нила? Хотя для себя Цезарь уже решил, что если разворот не удастся с первой попытки или чтото пойдет не так, то он настоит на отплытии обратно на нормальной быстроходной триере.

У борта плеснула большая рыбина. Чего это она так рано, до света еще есть время?

И снова мысли вернулись к Клеопатре. Цезарь познал в своей жизни немало женщин, причем самых разных – умных и глупеньких, знатных и не очень, совсем молоденьких и опытных, но все они были красивы. И ни одна из них не имела над ним власти. Цезарь много лет привязан к умнице Сервилии, давно уже не как к любовнице, а как к прекрасной собеседнице и советчице, но и та, как ни старалась, не властна над устремлениями консула Рима.

С Клеопатрой совсем иначе. Египетская царица некрасива, хотя удивительно умна и разносторонне образованна. Кажется, что она не прилагает ни малейших усилий, чтобы соблазнить и удержать при себе римлянина и уж тем более властвовать над ним, а вот поди ж ты… Цезарь уже несколько месяцев только и делает, что подчиняется Клеопатре! Власть этой маленькой некрасивой женщины над сильнейшим мужчиной Рима необъяснима, но крепка. Цезарь, согнувший твердой рукой несгибаемых галлов, сам подчиняется капризам египтянки.

С ней интересно, большая выдумщица Клеопатра не давала ему покоя все время путешествия. На ложе она прекрасная любовница, иногда Цезарь завидовал сам себе изза обладания такой женщиной. Но и вне его царица опережала всех остальных.

Кто еще мог убедить его отправиться в дальнее и совершенно ненужное ему, как римскому консулу, путешествие, да еще на медлительном неповоротливом судне и в сопровождении огромного числа своих кораблей?

Кто мог заразить его страстью к разгадыванию математических ребусов или изучению иероглифов?

Кто мог уговорить отправиться в мастерскую папирусов, переодевшись в египетское платье?

Это произошло в предыдущий день. Клеопатра внезапно поинтересовалась, знает ли он, как делают папирусы?

– Нет, конечно.

– Хочешь посмотреть?

– Хочу.

– На рассвете пойдем.

– Почему так рано?

– В жаркие месяцы в Египте все делают в самые ранние часы, пока не слишком печет солнце.

На рассвете они действительно отправились на берег, но перед этим Цезарю пришлось… переодеться в египетское схенти и позволить умастить себя маслами. Попытка воспротивиться привела к вопросу:

– Ты смотреть собираешься или себя показывать?

– А то и другое одновременно нельзя? – вспомнил слова Клеопатры Цезарь.

– Нет.

Сама царица тоже была в калазирисе – сарафане на широких лямках, полностью открывавшем грудь, и накинутой поверх прозрачной ткани. Объяснила коротко:

– Там очень грязно, никто ради нас не станет эту грязь убирать. Или ты боишься испачкаться?

Цезарь фыркнул:

– Ты самато не боишься?

На вопрос, откуда она знает, каково там, царица как всегда дернула плечиком:

– Видела.

Если Клеопатра не находила нужным чтото объяснять, то лучше не спрашивать, ответит так, что затылок почешешь.

На носилках в сопровождении все того же жреца, что был рядом от самой Александрии, они добрались до входа в какойто двор. Все были при деле, и на гостей никто не обратил внимания.

Цезарь с любопытством огляделся. Посреди двора стояло длинное низкое здание, под навесом возле него рабы трепали стебли папируса, очищая от внешней коры и срезая метелки. Другие пучками уносили очищенные стебли внутрь здания.

Чтото спросив у подбежавшего служителя, Клеопатра жестом позвала консула за собой. В самом здании раздавался ритмичный стук, но это не был музыкальный ритм, ктото словно бил молотком. Так и было, на длинных нешироких столах рабы расстилали стебли папируса, стараясь, чтобы те ложились ровно и покрывали стол равномерно.

Цезарь остановился у первого стола. И без объяснений понятно, что собирается делать мастер. Он смочил разложенные стебли какимто раствором, поднял деревянный молоток, намереваясь стукнуть им по папирусу, но тут заметил гостя и замер, чуть растерянно оглядываясь. Сзади раздался смех Клеопатры, она чтото произнесла поегипетски, чуть потянув Цезаря за руку назад. Вовремя, потому что изпод опустившегося на стол молотка во все стороны полетели брызги!

Некоторое время Цезарь стоял, наблюдая за ритмичными движениями мастера. Тот явно разбивал стебли в однородную массу, то и дело обрызгивая ее из сосуда.

– Чем он поливает?

– Это клей, чтобы волокна склеились между собой. Это первая часть работы, пойдем к следующему столу, там уже начали следующую.

На втором столе стебли были разложены уже не только вдоль стола, но и поперек, а вот молоток ходил так же ритмично и так же во все стороны летели клейкие брызги.

Дальше были столы, на которых папирус уже укрыли тонкой тканью и оставили подсыхать. Потом те, где масса подсохла. Цезарь поразился, насколько равномерно удалось отбить и уплотнить волокнистую массу, она получалась удивительно однородной. Подсохшие листы укладывали на следующий стол, наслаивая короткие края друг на дружку, снова размачивали и отбивали, добиваясь соединения. И уже окончательно высохшие длинные полосы сматывали в свитки.

Когда они вышли во двор, солнце уже поднялось довольно высоко. В ушах Цезаря долго стоял стук деревянных молотков мастеров, а перед глазами полосы размоченных стеблей. Теперь он иначе смотрел на папирус, представляя, сколько раз нужно ударить мастеру, чтобы волокна так переплелись и склеились между собой.

Клеопатра со смехом потянула его за собой к большому чану с водой. Вымыться действительно не мешало – и Цезарь, и тем более Клеопатра были заляпаны клейким раствором. Царица умудрилась и сама постучать молотком. Глядя на Клеопатру, вдохновенно лупящую инструментом по разложенным стеблям папируса (она даже язык от старания высунула), Цезарь в который раз поразился любопытству и интересу к жизни своей любовницы.

Хармиона, отмывая волосы хозяйки от клея, видно, чтото выговаривала, Клеопатра отмахивалась от нее, все так же смеясь. Она стояла обнаженная по пояс, опустив голову и старательно выполаскивая распущенные волосы, которые служанка поливала из большого ковша. Грудь от движения раскачивалась. Цезарю почемуто стало не по себе, вокруг рабы, к чему им видеть грудь царицы? Но как раз рабы не обращали на это никакого внимания. Чуть покосившись в сторону, Цезарь увидел, что рабыни одеты еще фривольней, сверху ни на одной ничего не было.

Не только танцовщицы Египта демонстрировали свои тела…

Он так увлекся воспоминаниями о предыдущем дне, что проглядел появление первых солнечных лучей. Они както вдруг заиграли на воде, словно разбудив все живое, в том числе и царицу. Клеопатра прижалась к плечу возлюбленного:

– Чтото не так? Ты задумался о Риме?

Цезарь очнулся. И хотя думал не о Риме, кивнул:

– Да, мне давно пора обратно.

– Я помню, – вздохнула царица.

Все в мире имеет свое начало и конец. Настало время возвращения в Александрию. Город принял их восторженно, Нил впервые за несколько лет разлился хорошо, это обещало стране благоденствие. Клеопатра чувствовала себя героиней.

Она хорошо переносила беременность, видно, сказывался здоровый молодой организм, но все чаще мысленно задавалась вопросом: а что же дальше? Думал об этом и Цезарь.