Помоги проекту - поделись книгой:
Клеопатра хотела сказать, что однажды такие советники добились изгнания ее из страны и теперь ей таковые не нужны, но благоразумно промолчала.
А матроны дивились – царица определенно не из их мира! Конечно, женщина должна властвовать, но только на уровне власти над мужчинами. Чем больше власти у подчинившегося ее красоте мужчины, тем больше и у самой женщины. Дело красавицы развлекаться и приказывать, дело влюбленных мужчин – подчиняться и выполнять ее прихоти. Женщины могут соперничать меж собой, отбивая друг у дружки любовников, могут делать гадости, даже сживать соперниц со света, но не заниматься же разными хозяйственными делами?! Отдавать приказания повару или ювелиру, объяснять или торговаться с поставщиком тканей – это да, но думать об устройстве армии или о том, как работает рынок?.. Фи! Это удел мужчин.
Так думали все сидевшие рядом с Клеопатрой, а потому жалели бедную царицу, не имевшую достойного покровителя. Правда, непохоже, чтобы она жалела о необходимости править лично…
Хозяйке пришлось прервать беседу, чтобы отлучиться и сделать несколько распоряжений. Стоило ей выйти, как матроны принялись обсуждать услышанное. Приговор был единодушным: только не имея рядом достойного мужчины, женщина может сама заниматься разными мужскими делами! А как же заведешь достойного при этакой внешности? Клеопатру откровенно жалели, теперь всем казалось понятным ее появление в Риме – молодая царица, впервые увидев настоящего римлянина, каким являлся Цезарь, потеряла голову и до сих пор не пришла в себя. И Цезаря тоже можно понять, сидеть почти взаперти столько времени… тут на любую соблазнишься.
Даже редко соглашавшиеся меж собой Фульвия и Юния были в этой жалости едины. Обсуждение и осуждение Клеопатры, на удивление, сплотило соперничавших женщин.
Молчала только Сервилия. Она пока не поняла, но нутром почувствовала, что не все так просто. Не первой подвернувшейся соблазнился Цезарь, чтото в этой царице было такое, что делало ее очень привлекательной именно для Гая Юлия. Не молодость, нет, ведь не позвал же он за собой в Рим дочь мавританского царя? Возможно, именно непохожесть на римлянок, почти мужской ум и хваткость привлекли внимание избалованного женщинами диктатора.
Чем больше размышляла Сервилия, тем больше крепла ее уверенность, что и одного ума и даже непохожести тоже было бы маловато, чтобы так поразить Цезаря. Оставалось еще чтото, чего никак не улавливала Сервилия. Это страшно ее мучило, женщина чувствовала, что в этой неясности кроется главное, что держит душу Цезаря привязанной к не очень красивой египтянке. И пока она не разгадала, что именно, победить царицу не сможет. А победить было совершенно необходимо, это тоже нутром чуяла Сервилия. Словно предстоял выбор – или Клеопатра, или Рим!
Вечер удался, хотя одна разочарованная все же была – Циннии не удалось обратить на себя должного внимания египетской царицы. Поболтали по пустякам от души, убедились, что Клеопатре далеко до римских матрон, она не из их мира и некрасива, а потому не страшна, Фульвия взяла с царицы слово, что та будет посещать общественные места и нанесет ответный визит, полакомились всяческими вкусностями, снова посмотрели танцы и довольные отправились по домам.
Глядя вслед носилкам своих новых приятельниц, Клеопатра покачала головой:
– Провели разведку. Интересно, и что уяснили?
На следующий день Клеопатре принесли стихи Катулла, переписанные незнакомой рукой. Раб, доставивший два свитка, сделал вид, что не понимает, о чем спрашивают, просто ткнул в руки управляющего необычный подарок и поспешно удалился. Именно эта поспешность оставила неприятный осадок.
Но царица приняла присланное спокойно.
– Я просила познакомить меня с творениями Катулла, любопытно, как ныне сочиняют римские поэты. Плохо, что неизвестно, кто постарался прислать. Но это значит, что там есть чтото, задевающее меня, – рассмеялась Клеопатра.
Она перебирала одно стихотворение за другим, бормоча себе под нос тексты. Хармиона напряженно следила за хозяйкой. Катулл известен своей невоздержанностью и способностью изливать желчь и писать гадости обо всех, кто ему так или иначе не глянулся. Неужели он чтото сочинил и о Клеопатре?!
– Он талантлив и великолепен! Ты только послушай:
Она еще долго читала Хармионе одно стихотворение за другим, как вдруг, пробежав начало очередного глазами, звонко расхохоталась:
– Вот оно, Хармиона! Ради этого мне прислан целый свиток.
Хармиона даже растерялась:
– А кто такой Кот Мамурра?
Царица махнула рукой:
– Друг Цезаря, один из его военачальников.
Служанка не могла понять веселья Клеопатры:
– Ах он подлец! Как посмел такое говорить на Цезаря?! И кто посмел такое прислать?!
– Хармиона?.. Не ты ли зовешь Цезаря плешивым развратником?
– И ты не смей так звать его!
– Кем? – лукаво прищурила глаза Клеопатра. – Плешивцем или развратным?
Служанка заметно смутилась:
– Ну, не такая уж у него и плешь… Только волосы поредели… А кто в Риме не развратен?! Ты только посмотри на их картинки на стенах!
– Какие картинки?
– Да прямо на стенах же все и нарисовано! Голые мужчины и женщины в самый… момент!
Таблин снова огласил звонкий смех Клеопатры:
– Представляю, как ты краснела, когда увидела. А где виделато, покажешь?
– Чего?!
– Хочу тоже посмотреть.
Хотя шум на улицах Рима не смолкал всю ночь – то возвращалась с очередной попойки развеселая молодежь, то устраивали драку подвыпившие завсегдатаи кабачков, то громыхал воз с сеном или с продовольствием, привезенным из пригорода, то улицы оглашал истошный вопль жертвы грабежа… – ранним утром этот шум становился особенно заметным.
День римлян начинался с восходом солнца и был разным у мужчин и женщин, хотя и очень насыщенным у всех. Но если самого римлянина спросить, что он делал весь день, пожалуй, не вспомнит.
Принеся с рассветом дары домашним ларам и наспех позавтракав хлебом с медом, яйцами, оливками и сыром, он бросался в бега. Все важные визиты в Риме делались по утрам, на утро же назначались и важные события – первое одевание мужской тоги, вступление в должность, обручение, свадьба, чтение поэтами своих произведений или ораторами речей… На вечер, напротив, переносились похороны и поминальные ужины…
Рим был настоящим центром суетливого безделья и почемуто гордился этим. Но ни один римлянин не считал это мельтешение бесполезным, все чувствовали себя очень нужными в кипучей общественной жизни. Даже те, у кого в кармане часто не бывало и медного аса, а поесть удавалось только во время чьихто праздников или попросту подачек. Такие тоже полагали, что выражают общественное мнение, а потому важны и нужны Риму.
Эти бездельники не работали и ничего не умели делать. Свободный римлянин считал физический труд уделом рабов. Те же, кому было не по карману содержать рабов, часами и днями стояли на форуме или перед домами богачей в ожидании подачки. Случалось, они умирали от голода, но умирали истинными римлянами, так и не прикоснувшись ни к какому орудию труда.
Ранним утром большинство делало визиты. Если человек был чьимто клиентом, то он часами простаивал в очереди у дверей дома своего патрона, умоляюще глядя на привратника, чтобы тот заметил и пропустил внутрь. Привратнику полагалась за это мзда, от него зависело – попадет клиент в атриум или так и останется стоять снаружи под дождем или солнцем. Конечно, если появлялись носилки с важной персоной, никто ни мзды не требовал и дороги не загораживал.
В богатых домах также с рассветом начиналась суета вокруг хозяев. С первыми лучами солнца глава семьи приносил дары покровителям семьи, одевался, приводил себя в порядок и отправлялся принимать клиентов. Никому не приходил в голову вопрос: зачем нужна вся эта суета? Даже если бы спросили, никто не понял самой сути вопроса. А как же без клиентов? Клиенты – это поддержка. В чем? Во всем. Чем больше клиентов толпится у дверей дома, тем важнее человек, тем больше народа поддержит его в нужную минуту, например, на форуме.
Отстояв очередь и получив, наконец, вожделенную возможность проникнуть в атриум, клиент попадал во власть номенклатора – вольноотпущенника, чьей обязанностью было составлять списки допущенных к посещению. Он лишь делал вид, что эти списки составляет, обычно у номенклатора, как и у раба, называющего хозяину встретившихся людей, память была прекрасной. Но развернутый свиток добавлял важности.
Начинающий клиент обычно бывал подавлен самим видом атриума. Огромное помещение, способное вместить целую толпу, со стоящими вдоль стен скамьями для посетителей, многочисленными статуями богов и портретами предков хозяина, разряженная челядь не оставляли сомнения в благополучии и древности дома. Далеко не всегда пришедший и впрямь попадал к хозяину, но это не всем требовалось. Для многих главным было именно времяпровождение в самом доме. Обычай одаривать приходивших хотя бы небольшими подарками и угощать их вином и легкими закусками привел к тому, что масса клиентов появлялась именно получить и вкусить. Среди них встречались настоящие просители, те, кому от хозяина бывало чтото нужно – новое место службы, протекция при получении вожделенной доходной должности, просто денежная помощь…
Ради того, чтобы попасть в дом к имеющему влияние высшему сановнику, иногда даже сенаторам попроще приходилось унижаться перед его всемогущими привратниками и вольноотпущенниками, заискивать перед рабами.
А ведь еще нужно успеть на форум, чтобы послушать очередного оратора, нельзя забывать дни рождения, посещения больных, визиты для выражения соболезнования, нужно появляться на тех или других судебных процессах, поддерживать известных кандидатов, поздравить избранного, участвовать в проводах должностного лица, отправляющегося в провинцию. Если еще обещал какомунибудь адвокату или учителю красноречия прийти послушать его речь или лекцию, принял приглашение поэта на чтение его последнего произведения… Просто ходить по Риму оказывалось некогда, большинство бегало, пытаясь успеть всюду.
Были бега колесниц, пантомимы и, конечно, вечерние пирушки. Когда заканчивался день, большинство просто не могло вспомнить, что делало и как его провело. Но сознание собственной важности подхлестывало, заставляя рано поутру снова подниматься и бежать в очередь у дома патрона, на форум, к комуто на пир… Римляне просто не представляли себе иной жизни и были вполне довольны существующей.
Клеопатра несколько раз тайно побывала на форуме, потолкалась на узких римских улочках, походила по книжным лавочкам. Сутолока сначала казалась ей забавной, пока не стала неприятна. Чтобы любить Рим, в нем надо родиться и вырасти. В Александрии тоже многоголосица, но там нет тесноты и она не столь заметна. Узкие улицы только в районе Ракотис, но там живут преимущественно египтяне, чужих бывает мало. А в Риме каждый раб посвоему коверкал латынь, глазели по сторонам приезжие, суетились, спеша непонятно куда, сами римляне.
Нет, Клеопатре решительно не нравились узкие улочки Рима! Будь ее воля, давно бы снесла множество ненужных зданий и построила новые, пусть их было бы меньше, но зато куда просторней! А эта необходимость то и дело кудато взбираться? Молодым и тем, кого несут в лектиках, легко, а каково толстым и старым? Один старик едва волочил ноги, пытаясь добраться до своего дома… Клеопатра не слишком жалела старика, если немощный, то нечего и ходить далеко, она подумала о том, какие потоки воды бывают на этих склонах в дождь! Кроме того, на улицы выплескивалось немало нечистот, хотя в Городе была отличная система канализации, одна Большая клоака чего стоила! Но люди далеко не все чистюли, некоторым наплевать на порядок и красоту, выбрасывают что попало и куда попало.
Казалось бы, какое дело египетской царице до непорядка в Риме? Клеопатра поймала себя на том, что смотрит на город, как хозяйка, прикидывая, что стоит изменить. Что это? Надежда все же таковой стать или просто привычка, привезенная из Александрии, ведь еще отец заставлял ее именно так смотреть на все вокруг. Сам не делал, а ее заставлял.
Задумавшись, Клеопатра не смогла дать себе честный ответ, она не знала. Ей хотелось то властвовать над этим Городом, то бежать оттуда без оглядки. Было внутреннее чувство, что Рим никогда ее так и не примет. Но царица гнала это чувство. Как это не примет?! Куда он денется, этот надменный Рим?! Упрямства Клеопатре не занимать с детства.
Кальпурния с первого взгляда поняла, насколько египетская царица иная. Иная во всем, не только внешне. И поняла, что никогда не сможет одолеть такую соперницу.
Она могла не бояться других возлюбленных Цезаря, даже Сервилию, его многолетнюю любовь – Цезарь легко увлекался и легко расставался. Многие рожали от него, ходили даже слухи, что Марк Брут рожден Сервилией от Цезаря, хотя это было неправдой. Но все старались соблюсти приличия и добивались от мужей признания детей любовника своими. Среди матрон даже ходила шутка, что сначала нужно побыть любовницей Цезаря, чтобы родить, а потом выходить за него замуж, потому как жены Гая Юлия не рожали. Беда в том, что Цезарь не женился на любовницах, предпочитая ласки по обоюдному желанию семейным ссорам.
Но ни одной не приходило в голову на весь мир объявить, чей у нее сын!
А Клеопатра не скрывала. И дело не в том, что супруг египтянки попросту ребенок, не способный ревновать. Она словно бросала вызов Риму!
Кальпурния вздохнула: такая женщина не потерпела бы, зная, что ее муж у любовницы! Вернее, при такой женщине ему и в голову бы не пришло поселить любовницу на собственной загородной вилле.
В атриум легкой тенью скользнула служанка:
– Госпожа, к тебе гостья…
– Кто? – Кальпурнии никого не хотелось видеть. Были неприятны сочувствующие взгляды и вздохи, она прекрасно знала, что лишь малая их толика искренние. Большинство приходили полюбоваться унижением жены Цезаря, хотя сам Цезарь делал все, чтобы его связь с царицей Египта таковой не выглядела.
Рабыня не успела ответить, от входа в атриум раздался знакомый голос:
– Это я! Надеюсь, ты примешь меня, Кальпурния, пока твоего супруга нет дома?
Сервилия!.. Вот уж кого Кальпурнии видеть не хотелось вовсе! Но было поздно, давнишняя любовница Цезаря знаком отослала прочь обеих служанок – свою и хозяйскую и присела на соседнее ложе, не дожидаясь приглашения Кальпурнии. Мало того, она не позаботилась о достойном приветствии хозяйки дома, не выслушала ее приветствий и пожеланий, махнула рукой, словно говоря: «Да знаю я все это!» – и продолжила:
– Хотя его теперь не бывает дома часто, он больше времени проводит на вашей вилле в садах или в сенате, где сошедшие с ума отцысенаторы, раскрыв рты, слушают египетскую бабенку! Тебя это не беспокоит?
Сервилия впилась взглядом в ставшее пунцовым лицо Кальпурнии. А та вдруг почувствовала злость. Лучше бы любовница мужа притворно вздыхала и сочувствовала, по крайней мере, было понятно, что лжет!
– Цезарь волен поступать, как считает нужным…
– Почему он на тебе женился?! Хотя, какая теперь разница. Кальпурния, очнись! Ты хоть раз встречалась с царицей?
– Да.
Кальпурния живо вспомнила эту встречу. Клеопатра преподнесла ей необычный подарок – макет своего дворца. Хотя человеческие фигурки и обстановка в нем были крошечными, игрушка получилась просто огромной. Египетская царица с удовольствием подтвердила: да, дворец Птолемеев в Александрии действительно столь велик и роскошен.
Кальпурния с удовольствием разглядывала необычный дар, как вдруг заметила, что сама Клеопатра и Цезарь лукаво переглядываются, указывая на какието комнаты, видно, вызывавшие приятные воспоминания. Это больно задело женщину, но что она могла поделать?
Сама царица в кукольном дворце была изображена во время приема послов на троне, окруженная множеством разодетых придворных. Все говорило о том, что Египет богат и величественен, а его правительница достойна поклонения.
Позже, оставшись одна, Кальпурния долго разглядывала подарок, но не сам золоченый дворец, а его хозяйку. Даже в виде куклы Клеопатра была царицей! Но она поразила Кальпурнию не роскошью наряда или обилием золота на всем, а своей независимостью. Сервилия или Клодия тоже независимы, но иначе. Они с легкостью изменяли мужьям, вели себя достаточно вольно, но это только в спальнях. На людях все изображали скромниц, матронам иначе нельзя.
А Клеопатра никого не боялась, не боялась рева толпы или пересудов тех же матрон! И правила она с семнадцати лет. Причем не имением, пусть и очень большим, а богатой страной! Конечно, рядом множество советчиков, но даже вот так сидеть на троне, принимая послов, Кальпурния не смогла бы. Она всегда старалась быть на полшага позади мужа, чем заслуживала всеобщее одобрение. Дело женщины – дом и спальня, она должна рожать детей и ублажать мужа. Если хочется поинтриговать, для этого есть внутренние покои, в которых двери закрываются достаточно плотно, а если придет желание пощипать нервы – можно посмотреть на гладиаторские бои, но не более. Кальпурния выполняла эти правила и слыла достойной матроной.
А Клеопатра не желала подчиняться римским правилам. Ей можно, она не римлянка, она царица Египта, чужой, загадочной страны…
И временами Кальпурния понимала, чем Клеопатра привлекала Цезаря.
– Скажи, Кальпурния, тебя действительно не беспокоит, что эта… египтянка не только родила от твоего мужа ребенка, но и притащила его в Рим?! Сколько наглости надо иметь, чтобы назвать своего ублюдка Цезаренышем!
Сервилия смотрела на собеседницу и злилась все больше. Ну что за тетеха?! Ведет себя, точно зимняя муха. Неужели она надеется удержать мужа одной лишь жалостью? Когда это Цезарь кого жалел?
Видя, что жена Цезаря не загорается к египетской царице той же ненавистью, какой кипела она сама, Сервилия взмолилась:
– Кальпурния, очнись! Не жди, пока подлая египтянка отберет у тебя мужа!
– А что я должна делать? Умолять Цезаря не встречаться с ней или саму Клеопатру уехать? – Похоже, женщина всетаки размышляла над своим положением. Но что она действительно могла поделать?
– Умолять?! – взвилась Сервилия. – Ты ее уничтожить должна, а не уговаривать!
Прекрасные серые глаза Кальпурнии в ужасе распахнулись:
– Как уничтожить?! Ты говоришь об… убийстве?!
Вторую фразу она произнесла шепотом.
Сервилию точно облили холодной водой, она поняла, что пришла не к той. Эта дуреха не только сама не способна чтото сделать против египетской царицы, но может рассказать мужу. А Сервилия прекрасно помнила, что бывает, когда Цезарю встают поперек дороги, и себе такой участи не желала.
– Да что ты?! Какое убийство! Но ты жена Цезаря или нет?! Как ты можешь молча терпеть, когда твоего мужа увлекает на ложе другая?
Кальпурния не решилась напомнить, что таких других у Цезаря было предостаточно, и сама Сервилия среди них. Собеседница поняла ее без слов, усмехнулась:
– Одно дело, когда римлянина соблазняют римлянки, тем более матроны. А тут…
Жена Цезаря возразила скорчившей презрительную гримасу Сервилии:
– Она тоже царица и к тому же в родстве с Великим Александром…
– Это она тебе сказала? Я интересовалась этим родством. Отец был рожден наложницей, а мать вообще неизвестно кто.
Снаружи послышался шум, это вернулся домой Цезарь.
– Ты видела новые парадные носилки Фульвии? Похоже, она не знает у Марка Антония отказа ни в чем. А ты не собираешься обновить свои? – неожиданно для Кальпурнии вдруг начала тарахтеть гостья.
Вошедший широким шагом Цезарь с усмешкой оглядел атриум и сидевших женщин. Его бровь чуть приподнялась:
– Сервилия, ты здесь? Не знал, что вы дружны с моей женой.
– Мало ли чего ты еще не знаешь, Цезарь! Я как раз говорила Кальпурнии, что ей пора обновить парадные носилки, вон Марк Антоний купил Фульвии новые…
Сервилия могла обмануть или просто заговорить Кальпурнию, но не ее мужа. Цезарь усмехнулся:
– Фульвия достаточно богата, чтобы самой купить себе полРима, а не только носилки. Вы говорили о лектике Фульвии?
– Да! – с энтузиазмом подтвердила гостья.
– Угу, а заодно перемыли косточки Клеопатре…
Поделиться книгой: