Помоги проекту - поделись книгой:
Цезарь уставился на любовницу:
– Ты серьезно?
– Конечно! Ты забыл, что ПшерениПтах назвал меня именно так во время обряда в храме?
Хотелось фыркнуть, мол, назватьто можно как угодно… Но он не рискнул сказать такое строптивой самоуверенной красотке, слишком уж твердо она была убеждена в своей богоизбранности.
– Но ведь ты живешь, как простая женщина: ешь, пьешь, спишь со мной, даже забеременела!
Клеопатра серьезно кивнула:
– Когда богиня Изида воплощается в человеческом теле царицы, та продолжает жить попрежнему.
– Тогда в чем проявляется ее присутствие в твоем теле?
– В духе!
И снова Цезарю хотелось возразить, что это не слишком заметно, но спросил другое:
– Так в ком Изида – в тебе или в Арсиное?
Клеопатра даже ножкой притопнула от такой глупости:
– Она не воплощалась в Арсиное!
– Почему, ведь твоя сестра тоже была царицей?
– Арсиноя не была царицей!
Решив чуть увести разговор в сторону, Цезарь снова поинтересовался:
– А в твоей матери?
– Нет.
– Почему, Клеопатра?
– И в моей бабке тоже! Ни в ком из предыдущих женщин давно нет! Они не проходили обряд в храме Птаха в Мемфисе! Они были царицами только по людским меркам, как жены царей или просто правительницы.
Вот тут он понял, почему Клеопатра так стремилась получить знаки власти из рук ПшерениПтаха в Мемфисе! Это давало право не просто быть правительницей Египта и зваться царицей, это ставило ее на недосягаемую высоту над остальными. Она – живое воплощение богини Изиды!
Цезарь присмотрелся к болтавшим матронам. Интересно, что сказали бы они, узнай о таких претензиях Клеопатры? Конечно, Изида почитаема в Египте и в Греции, но даже просто уравнять себя с любой богиней ни у кого не повернется язык. И тут же Цезарь осадил сам себя: сколь бы ни была Клеопатра самоуверенна, она никогда себя с богиней не уравнивала, всегда подчеркивала, что просто богиня на время ее земной жизни теперь воплотилась в ее теле.
Что произошло с Гаем Юлием при таком размышлении, он не понял сам, но вдруг осознал, что Клеопатра и впрямь словно выше всех этих римлянок с прекрасной родословной. Неужели действительно такое возможно – живое воплощение богини? Вмиг лоб покрылся испариной – а он обрюхатил это живое воплощение! Хотя нет, забеременела Клеопатра до того, как стала этим самым воплощением. А ведь Изида у греков сродни Венере в Риме. Если учесть, что Венера – прародительница рода Юлиев, то Цезарион получался дважды божественного происхождения. Интересно, а рожденный ребенок несет в себе чьенибудь божественное воплощение? Надо спросить у Клеопатры, только осторожно, чтобы не вызвать гнев пусть и живой, но все же богини.
С этого дня он почемуто стал думать о Клеопатре чуть иначе – более уважительно и даже чуть осторожно. Пытался вспомнить, изменилась ли она сама после такого воплощения. Получалось, что вовсе нет: какой была, строптивой, упрямой и немного капризной, такой и осталась. Умом, живостью и жизнелюбием Клеопатра отличалась и до того… Но чем больше размышлял, тем больше верил, что Изида не могла воплотиться в ком попало, видно, Клеопатре судьбой предопределено быть царицей Египта, а ему, соответственно, этому помочь. Смешно, но в какойто миг Цезарь даже чуть загордился, что именно ему выпало сыграть такую роль в жизни живого воплощения богини.
И очень хотелось снова сжать в своих объятьях Клеопатру, живую и страстную, забыв о том, что она богиня! С каждым днем это желание становилось все сильнее.
Он тоже не абы кто, свой род Юлии вели от богини Венеры. Именно ее просил о помощи в бою Гай Юлий, богиня помогла, а он обещал поставить в честь Венеры храм. Теперь принялся выполнять свое обещание. Постройке храма основательницы рода Венеры никто не удивился, а вот еще одна задумка диктатора повергла в изумление многих.
Богиня любви Венера и земное воплощение богини Изиды – почему бы им не стоять рядом? И Цезарь заказал позолоченную статую египетской царицы, чтобы поставить в храме Венеры!
– Цезарь… – лишь растерянно протянула Кальпурния, услышав задумку мужа.
И все. А он сразу вспомнил запущенную в дверь вазу, от которой едва успел увернуться. И обещание Клеопатры собственноручно выцарапать младшей сестре Арсиное глаза. Кальпурния на такое не способна. Хорошо это или плохо?
Женившись на Кальпурнии, Цезарь взял за себя образец добропорядочности и верности, идеальную жену, терпеливую, преданную, спокойную. Даже бывая в длительных отлучках, он мог не бояться за свою честь, а изменяя сам, знал, что Кальпурния все стерпит… Цезарь не ревновал жену, прекрасно зная, что та верна. А если бы сказали, что нет? Однажды задумавшись, он понял, что и тогда не ревновал бы. Он посвоему любил Кальпурнию ровной, почти отцовской любовью.
Зато всего лишь одна мысль, что в далекой Александрии царица Египта делит ложе с кемто другим, приводила Цезаря в бешенство! Хотя какое он имел право злиться? Сам выдал ее замуж, сам научил любить…
Оставив Клеопатру брюхатой, Цезарь и дня не был ей верен, да и не считал себя обязанным делать это. Он бросился в объятия Эвнои так, словно египетской царицы не существовало вовсе! Дочь мавританского царя красива, понастоящему красива. Стройная, знойная… Цезарь с удовольствием занимался с ней любовью. Но и только!
Чем больше проходило времени, тем сильнее ему чегото не хватало, и Цезарь не мог понять, чего именно. Эвноя не менее страстная и умелая, чем Клеопатра, а уж угодить умела, как никто другой. Она выполняла любые, даже невысказанные желания, предвосхищала их. Почему же вопреки неге и блаженству в объятиях мавританской царевны его так тянуло к строптивой египетской царице?
И вдруг Цезарь понял: Клеопатра не только дарила любовь ему, она получала удовольствие сама! Царица не подстраивалась под Цезаря, не заглядывала ежеминутно в глаза, стараясь убедиться, что ему понравилось… не пыталась выглядеть лучше, чем была, или изобразить страсть или покорность. Она жила своей жизнью, и в этой жизни просто оказался на время он, Цезарь. Как и всех остальных вокруг, Клеопатра одаривала его своей неуемной энергией, заражала жаждой жизни, любовью к каждому ее мигу, каждому проявлению. Рядом с любопытной царицей, увлекавшейся всем подряд, и самому становилось интересно. Кто еще мог уговорить его проплыть такое расстояние по Нилу? Или два дня корпеть над математическим папирусом, пытаясь вникнуть в заумную задачу? Или с закрытыми глазами определять на вкус, в каком кубке какое вино, уверенно объявляя, что вот это фалернское, а это явно разбавленное из Греции, чтобы потом по хохоту любовницы догадаться, что во всех пяти кубках было одно и то же… Или… Да мало ли что!
Сколько раз Цезарь с завистью убеждался, что ей с легкостью дается то, чего не может осилить он сам! Конечно, он мудрее и крепче, но математика оказалась не по силам, как и ежевечерние пиры. По утрам Цезарь все тяжелее поднимался на ноги, а ей хоть бы что! Даже беременная Клеопатра была неутомимой. Вот тогда он осознал, что годится этой дикой кошке в отцы! Стало страшно, что наступит миг, когда она и сама это увидит.
И Цезарь попросту сбежал! Ему действительно давно было пора возвращаться в Рим, но ведь поплыл не в Италию… Он сам себе ни за что не сознался бы в этом бегстве, не то что Клеопатре!
Сначала казалось, что удалось, почти забыл неугомонную царицу, но шло время, и все вернулось. Возвратилась тоска по ее низкому грудному голосу, ее смеху, ее любопытному крючковатому носу… И неожиданно пришло решение: он не только поставит Клеопатре статую рядом со статуей Венеры, он позовет ее в Рим! Если не забыла, если откликнется, то в Риме царице будет оказана величайшая честь как правительнице сильного государства! Увидеть хоть ненадолго, сжать в объятиях, почувствовать ее страсть…
Как бы ни была хороша Эвноя, душу Цезаря, как Клеопатра, она не задела, диктатор довольно быстро собрался домой. Он вернулся в Рим в конце июля 46 года. Сенат назначил целых 40 дней общественного благодарения в дополнение к уже определенным за прежние успехи. Считалось, что Цезарь победил Фарнака и Юбу, никто не упоминал Помпея и Катона.
Теплый солнечный сентябрь принес с собой массу угощений и зрелищ, которые так любили готовые праздновать хоть круглый год римляне.
Празднества прошли с невиданным размахом – с 21 сентября по 2 октября. Целых четыре триумфа отметил Цезарь. Сам он ехал во главе каждой процессии на колеснице, запряженной шестеркой белых лошадей, за ним легионеры в парадной экипировке с наградами и начищенным до блеска оружием. Следом ехали повозки, груженные захваченными трофеями, огромным количеством золота и серебра.
Во время первого галльского триумфа на Велабре у колесницы Цезаря вдруг сломалась ось. Пришлось спешно пересаживаться в другую, куда менее роскошную. После происшествия Цезарь на коленях поднялся по ступеням храма Юпитера, вымаливая прощенье за чтото. Легионеры говорили, что всякий раз, садясь в колесницу, Цезарь читал какуюто молитву, но на сей раз она почемуто не помогла. Хорошо, что не в бою. Видно, в чемто виноват Цезарь перед Юпитером. Или перед галлами.
Остальное прошло гладко и настолько богато, что римляне долго не могли опомниться, до самого приезда египетской царицы.
Во время второго александрийского триумфа случилось неожиданное. Как и положено, за колесницей Цезаря вели знатных пленников. Но, поскольку знатной среди пленников была только Арсиноя, то в цепях шла лишь она. Вид закованной, несчастной девушки настолько разжалобил и даже возмутил находившихся в благостном настроении римлян, что они единодушно потребовали не убивать сестру египетской царицы. Этого же потребовали для маленького сына царя Юбы. У Цезаря и самого не лежала душа к расправе над девушкой и ни в чем не повинным четырехлетним малышом, он дал себя уговорить и позволил Арсиное обрести храмовую защиту. Мальчика оставили на воспитание в Риме. Цезаря беспокоило только одно – теперь предстояло объяснение с Клеопатрой, которая сестру не простила и будет страшно недовольна ее судьбой. Но, в конце концов, он диктатор Рима и волен решать, как поступить!
А пока Рим праздновал…
Ежедневно накрывались щедрые столы, рекой лилось вино, харчевни и лавки бесплатно (оплатил все диктатор) раздавали хлеб и мясо, устраивались бесчисленные гладиаторские бои, ведь у Цезаря была своя гладиаторская школа в Капуе, бега и театральные представления… 22 000 столов ломились от яств. Цезарь праздновал триумфы с размахом, а размахнуться он всегда умел.
Правда, на сей раз ему впервые не пришлось влезать ради праздника в долги, теперь диктатору были доступны такие широкие жесты на собственные деньги.
Легионеры воспользовались возможностью и громко распевали похабные песенки о Цезаре (когда еще будет позволено это сделать?). Особенно римлянам запомнились две из них.
Кальпурния поморщилась, услышав в очередной раз громогласное:
Это была старая песенка, но легионеры не забывали повторять ее всякий раз, как только позволялось. Как Цезарь может терпеть, когда про него распевают гадости?
Нравилось или не нравилось Цезарю, это было издержкой триумфа и приходилось терпеть.
Он оплатил множество гладиаторских боев, театральных представлений, для показательных боев на воде даже был вырыт огромный бассейн… Римляне метались по городу, пытаясь успеть всюду и все посмотреть. Вот это размах!
Но все имеет свойство заканчиваться, прошли и триумфы. Наступили будни. У Цезаря была невероятная задумка, которой он радовался, как мальчишка. Еще из Мавритании он отправил Клеопатре приглашение приехать в Рим в качестве правительницы союзного государства, вместе с семьей. Правда, он немного переживал, как отнесется сам Рим к его египетской подруге. Слишком необычной была для Вечного города Клеопатра.
Цезарь не подозревал, что сама Клеопатра давнымдавно основательно готовится к такой поездке. Она не забыла свое пребывание в Риме вместе с отцом, когда сама, правда, не натерпелась унижений, но зато нагляделась на терпевшего отца. Птолемей Авлет оказался в Риме просителем, причем просителем достаточно униженным, потому как не имел денег.
В Александрии его не просто не любили, а были готовы в любой момент скинуть. И Птолемей не придумал ничего лучше, как попросить защиты у Рима. Но в Риме никто и ничего не делал бесплатно, пришлось платить, залезая в огромные долги к ростовщикам. Клеопатра на всю жизнь запомнила, что Рим любит золото и готов признать другом всякого, кто хорошо заплатит.
Теперь у нее были деньги, царица не только выплатила отцовские долги, не только не нуждалась в кредитах римских ростовщиков, она сама могла осыпать золотом половину Рима!
Но Клеопатра помнила и другое: они с отцом выглядели в Риме не слишком прилично. Сказалось неумение Птолемея Авлета соответствовать требованиям римской моды, вернее, незнание этих требований. Отец больше любил музыку, чем придворные забавы, теперь дочь не могла повторить его ошибку. В Рим отправились множество агентов, которым предстояло разузнать все о жизни Города – от того, кто кем и кому приходится и за кем стоит, до умения причесывать госпожу по последней моде.
Один день в неделю Клеопатра разговаривала со всеми только на латыни, чтобы ухо привыкло и не было никаких сложностей. Лучшие ткачи изготавливали ткани для будущих одеяний царицы и царя, причем Клеопатра даже не спрашивала супруга, желает ли тот посетить Рим. Куда он денется, поедет, как велит царица. На кухне раз за разом готовили блюда римской кухни, совершенствуясь под присмотром одного из бывших поваров самого Лукулла. Хармиона не могла понять, для чего Клеопатре этот рыхлый толстяк, свои же повара прекрасно готовят? Платить сумасшедшие деньги человеку только за то, что он знает, какие блюда подавались на пирах у Лукулла?..
Удивительно, но то ли изза активного движения между Александрией и Римом, то ли изза своей самоуверенности, но там никто не заметил оживленного интереса царицы к жизни в Городе.
У Цезаря прошли целых четыре триумфа, когда он смог показать Риму почти все, что завоевал за время походов. В одном из триумфов приняла участие и… Арсиноя. Но вовсе не рядом с диктатором, а идя позади его колесницы как военный трофей. Клеопатра, читая подробное донесение своего агента об этом действии, сжимала кулачки от досады, что не смогла своими глазами увидеть такое зрелище. Но агент сообщал, что младшую сестру царицы пожалели и оставили в живых, Арсиноя скрылась под храмовую защиту.
– Слизняк! Всетаки оставил ее живой!
Клеопатра долго мерила шагами террасу, щеки от волнения покраснели, ноздри длинного носа раздувались.
– Нужно было мне убить ее прямо здесь, не обращая внимания на этого размазню!
Хармиона попыталась возразить, что называть Цезаря размазней не слишком честно.
– Что ты понимаешь?! Я просила его отдать мне Арсиною, если он боится замарать руки в ее крови.
– Но почему ты так боишься сестру? У нее же нет ни армии, ни денег.
– Хармиона, знаешь, почему ты никогда не станешь царицей?
– Потому что царица ты!
На мгновение Клеопатра замерла, потом расхохоталась:
– Не потому. Как ты думаешь, попади я в руки Арсиное, она оставила бы меня в живых?
– Ни за что!
– И не потому что у меня была часть казны, а потому что моим именем мог воспользоваться ктото другой. Ты понимаешь, что в Риме живет человек, именем которого меня могут попытаться свергнуть?
– Ты должна стать столь сильной царицей, чтобы даже у Рима не появилась такая мысль.
– Я должна плыть в Рим и добиться казни сестрицы, а если не удастся это, подкупить наемных убийц.
Хармиона едва сдержалась, чтобы не поинтересоваться, почему наемных убийц нельзя нанять из Александрии, но вовремя сдержалась. Было ясно, что Клеопатра просто ищет оправдание для поездки в Рим.
Сама царица уже чуть успокоилась, снова присела, глядя вдаль. Море было тихим и спокойным, слабый ветерок ласково шевелил листья деревьев и край навеса, под которым расположилась Клеопатра.
– Знаешь, когдато в Риме я много раз засыпала в слезах и с мечтой обязательно вернуться богатой и всемогущей. Я некрасива, этого не изменишь, но золотом и умением общаться могу затмить многих римлянок. – Голос царицы был глух, как всегда, когда она расстраивалась. Хармиона замерла, бедная девочка, как ей тяжело вспоминать унижения, испытанные во время пребывания в Риме с отцом! – Они меня вряд ли помнят, а если и не забыли, то знают только тощую некрасивую плохо одетую девочку с корявой латынью.
Клеопатра невольно мысленно снова перенеслась в Рим, где двенадцатилетняя дурнушка с крючковатым носом и красными кистями рук, сжавшись и стараясь быть незаметной, чтобы не вызывать насмешек, внимала каждому слову матрон, а те лишь посмеивались над глупенькой неуклюжей чужестранкой.
Как ей тогда хотелось быть такой же красивой и беспечной, как Клодия Пульхра, такой же желанной для мужчин и властной, как Фульвия, так же легко разговаривать и повелевать римлянами, как Сервилия!.. Никто не понял всей глубины унижения, испытанного девочкой при виде этих красавиц. Да никто и не задумывался над ее чувствами, отцу было важно заручиться поддержкой Рима, что он и получил, а матери у Клеопатры давнымдавно не было. Догадайся Птолемей взять с собой Хармиону, Клеопатра легче перенесла бы все страдания, но верная старшая подруга, к несчастью, была больна и осталась в Александрии.
Почемуто даже ей Клеопатра не рассказала обо всем, что передумала в долгие бессонные ночи, хотя доверяла Хармионе все, больше некому было доверять. Позже она поняла, что тогда и сама не осознала, что же изменилось. Вернувшись, она попросила давать ей уроки риторики и ораторского искусства, стала больше заниматься литературой, историей и особенно своим внешним видом. Даже в бурное время войны между отцом и его старшей дочерью Береникой, а потом и раздраем, случившимся перед прибытием Цезаря, Клеопатра не прекращала занятий.
За пять прошедших со времени пребывания в Риме лет молодая царица изменилась до неузнаваемости. Из гадкого ощипанного курчонка она превратилась в стройную, уверенную в себе женщину, правда, крючковатый нос и выступающий подбородок никуда не делись, но кто теперь их замечал? Стоило человеку, будь то мужчина или женщина, оказаться рядом с царицей, а тем более услышать ее низковатый грудной голос (сколько потрачено сил, чтобы он звучал так, как надо!), как все теряли головы.
Никому Клеопатра не выдавала и еще один секрет, о котором знала только Хармиона. Едва вернувшись из Рима и утвердившись с помощью его легионов в Александрии, Птолемей Авлет поспешил на совет к жрецам. С ним напросилась и дочь, у которой был свой интерес.
Пока царь вел беседы со жрецами, Клеопатра подошла к статуе Исиды и принялась истово молиться, прося богиню помочь получить такую же власть над мужчинами, какую она наблюдала у знаменитых женщин в Риме. В храмах и у стен есть уши, не успела юная царевна подняться на ноги, как к ней подошел один из жрецов и позвал с собой.
– К чему тебе власть над мужчинами?
Конечно, вопрос смутил Клеопатру, но она быстро взяла себя в руки:
– Я рождена женщиной, а потому не могу править страной, как мой брат. Но я видела в Риме, как женщины могут управлять мужчинами, а через них и всем остальным.
– Ты хочешь так же?
Девушка вздохнула:
– Но у меня никогда так не получится, я некрасива, боги не дали мне внешней привлекательности. И будь я хоть в тысячу раз умнее своих братьев или сестры, меня не будут любить больше них, потому что Арсиноя красива, а я нет.
– Любви можно добиться не только красотой…
– Да, я помню, любят и самых некрасивых, но мне нужна не жалость, а поклонение!
Жрец чуть помолчал, а потом тихо произнес:
– Я дам тебе средство, которое поможет в трудные минуты. Но запомни: для начала ты должна сама стать очень обаятельной и поверить в свою силу. Когда это произойдет, придешь ко мне снова за этим средством.
– Я ничего не буду пить! – перепугалась девушка.
Жрец глуховато рассмеялся:
– Это нечто вроде духов. Без запаха, но действует неотразимо. Все, кто оказываются рядом, станут замечать только тебя. Но помни о моем условии: средство, которое я тебе дам, действует только у уверенных в себе женщин.
Из храма Клеопатра вышла, переполненная невыразимыми чувствами. Она верила жрецам. С этой минуты гадкий курчонок начал превращаться в лебедя. Нет, она не стала красивей, но девушку словно подменили, откуда что взялось, ее обаяние росло с каждым днем.
Однажды Клеопатра не выдержала и рассказала все Хармионе, та обрадовалась:
– Я всегда верила, что ты не останешься просто царской дочерью!
А потом закрутили события, приведшие сначала к войне в самой Александрии, а потом и ее связи с Цезарем. Но обещание жреца дать секретное снадобье Клеопатра не забыла. Когда пришло время всерьез собираться в Рим, она решила отправиться в тот же храм и вдруг сообразила, что даже не знает, как зовут жреца! С кем она тогда разговаривала?
Поделиться книгой: