Помоги проекту - поделись книгой:
Он уже улетал, когда услышал, как Толстяк грозно кричит на своих малышей:
— Быстро помахали крыльями дядюшке Крепышу! Он летит в Самнезнай!
Ловуша уже вернулась в свое гнездо и деловито сортировала рыбу. И она, и птенцы с завистью посмотрели вслед Крепышу, вскоре растаявшему в тумане над берегом Ледяных проливов.
«Ох, ну и туман! И куда лететь?» — подумал Крепыш. Наконец он резко развернулся и полетел на север, в сторону летнего места сбора белых медведей. Он знал, где это. Недалеко от Ледяных проливов. Но что он скажет медведям? Крепыш изо всех сил напряг свои несчастные мозги, пытаясь расставить факты по порядку. Сначала он увидел странную синюю сову. Потом другую сову, со страшным лицом. Но то, о чем она говорила, было еще страшнее того, как она выглядела.
Должно быть, Крепыш летел быстрее, чем думал, поскольку скоро увидел под собой остатки летнего льда, сковывавшего море Вечной зимы. Следуя за плавучими льдинами, он поднялся к заливу Клыков. Крепыш надеялся, что белые медведи еще не отправились в дальнее плавание на север, к более отдаленным заливам и узким каналам, в которых они зимовали. Когда он неряшливой спиралью спустился вниз, то, к своей радости, заметил сразу нескольких медведей, плававших в море или сидевших на льдинах вместе со своими медвежатами. Многие льдины были красными от крови только что убитых тюленей. Белые медведи запасались жиром для долгой зимней спячки.
В этом месте залив был очень узким, и Крепыш заметил, как один из медведей, соскользнув с льдины, поплыл к утесам, где чернела какая-то большая дыра, похожая на пещеру. Крепыш завис в воздухе. А вдруг он не поймет этих медведей, ведь они говорят с сильным кракишским акцентом? К счастью, многие из них разговаривали на причудливой смеси кракиш и хуульского, поэтому, прислушавшись, Крепыш постепенно начал различать отдельные слова и фразы.
— Гунда грунух… дай Урсус увидеться через пару лет… Эй, Свип?
Внезапно из пещеры высунулась самая огромная голова, которую Крепышу доводилось видеть в жизни, и, разинув пасть, совершенно отчетливо прокричала:
— Эй, Сварр! Да в тебе романтики не больше, чем в куче выпущенных тюленьих кишок! Встретились и разбежались — вот твой девиз, а?
— И что из этого? Брачный сезон не может длиться вечно, к тому же я впадаю в спячку. Разве я виноват, что катабаты в этом году задули раньше, чем обычно, — проворчал большой самец, плескавшийся снаружи пещеры.
— Да ладно! Только и думаешь, как бы улизнуть.
— Я принес тебе поесть, прежде чем уйти, — высунув из воды огромную лапищу, медведь бросил на лед рыбину. — Синеспинка — знак моей любви, — проворчал он.
— Великий лед! — выпалил Крепыш. В тот же миг оба медведя задрали головы и уставились на него.
— Чего тебе надо? — хором проревели они.
— Эта рыба, рыба… Я никогда не видел такого цвета! Небесный. То есть синий, — пролепетал Крепыш, опускаясь на только что покинутую медведем льдину. — Я видел сову точно такого же цвета. Синюю… — Он тихо повторил это слово, словно пробовал его на вкус.
— Ладно, я поплыл, — проворчал самец по имени Сварр. — Увидимся. Где-нибудь, когда-нибудь. Через пару лет. — Он широко зевнул и поплыл прочь. — Надеюсь, у тебя будут медвежата. Уверен, они будут симпатяги, все в маму.
Самка тяжело вздохнула и пробурчала:
— Можно подумать, ему когда-нибудь придет в голову их навестить!
— Вы хотите сказать, что он никогда не увидит своих медвежат? — удивился Крепыш.
— Никогда.
— Это очень печально, — искренне сказал тупик. — Мне кажется, он сам не понимает, чего лишает себя.
Медведица удивленно уставилась на него.
— Как тебя звать, тупик?
— Крепыш.
— Очень приятно, Крепыш. А меня зовут Свип. Знаешь, для тупика ты очень проницателен.
— А что значит «проницательный»?
— Умный. Смышленый.
На этот раз пришла очередь Крепышу удивленно хлопать глазами.
— Нет… Вы ошибаетесь. Никто… никто на свете никогда не называл меня… или какого-нибудь другого тупика умным, смышленым или проницательным!
— А я вот взяла и назвала! А теперь расскажи мне, что это за синяя сова такая?
Крепышу очень хотелось как можно разумнее пересказать этой любезной медведице все, что он недавно увидел. Поэтому он начал, не торопясь:
— В Ледяных проливах есть одна пещера. Туда прилетели две совы. У одной были перья того цвета, который называется «синим», а у другой… у другой…
Когда Крепыш закончил свой рассказ, Свип несколько мгновений молчала, а потом уверенно сказала:
— Не нравится мне все это. Совсем не нравится. Впрочем, это совиные дела.
— Что я должен сделать?
— Разыскать сов, — ответила медведица. — Ночных стражей Га'Хуула.
Крепыш уронил голову. Сейчас он выглядел почти трагически, насколько может выглядеть трагически птица, обладающая таким потешным черно-белым лицом с толстыми щеками и огромным рыжим клювом посередине.
— Я не могу, — прошептал он, уткнувшись клювом себе в грудь.
— Почему это ты не можешь? — удивилась Свип. Ее тоже уже начала одолевать сезонная спячка, охватывающая медведей в преддверии приближающейся зимы, когда короткий северный день начинает сокращаться сначала на секунды, а потом и на минуты. Тем не менее она решительно боролась с сонливостью. Дело было важное. — Я повторяю — почему ты не можешь полететь и найти этих сов? — сдерживая зевок, переспросила Свип.
— Ночные стражи все очень умные. А я ужасно глупый.
Эти слова поразили Свип, как поток яркого солнечного света.
— Что за чушь ты болтаешь? Да ты самый умный тупик, которого я встречала в жизни! — решительно заявила она.
— Вы правда так думаете? — робко спросил Крепыш.
— Правда. Тебе непременно нужно лететь.
— Я… Я подумаю над этим!
— Не думать надо, а делать!
Глава III
Колокола в тумане
В дремучей чаще Темного леса, самого глухого леса во всех Южных царствах, есть место, где деревья вдруг резко обрываются. Чащоба здесь такая густая, что с высоты низину почти не видно, к тому же облако тумана, вечно колышущееся над водопадом, скрывает дно долины. Но тот, кто сумеет спуститься с обрыва, увидит прекрасный дворец, выстроенный прямо в толще утеса. В этом дворце, оставшемся от времени Других, жила мохноногая сычиха по имени Бесс. Во всем совином мире насчитывалось не больше дюжины сов, знавших об этом загадочном месте и об этой сычихе. Эти совы называли ее не просто Бесс, а Бесс с Колокольни или Бесс Знающая, ибо она была одной из самых ученых сов во всех шести царствах. Совы, знавшие об этом месте, нередко удивлялись, почему оно называется дворцом. Ведь на самом деле это была огромная библиотека, полная книг, разнообразных карт и старинных научных инструментов. Сама Бесс никогда не покидала Дворец туманов. Она впервые появилась здесь много лет тому назад, когда принесла сюда кости своего отца, чтобы похоронить их по обычаю мохноногих сычей.
В ту ночь, о которой у нас пойдет рассказ, Бесс только что закончила свой обычный вечерний ритуал. Кости ее отца, Бормотта, давно рассыпались в прах и были унесены ветром, однако место, где они когда-то лежали, вершина колокольни, прямо под большим колоколом, давно стало святыней для Бесс. Каждый вечер она взлетала под огромный колпак колокола и пела одну и ту же песню гулким голосом мохноногой сычихи. Последний куплет этой песни давал ей надежду на грядущую встречу с любимым отцом в глауморе, поэтому она всегда исполняла его с особым воодушевлением:
Закончив последний куплет, Бесс почувствовала, что около башни кто-то есть. И этот кто-то был не из стаи. Друзья Бесс никогда не побеспокоили бы ее во время молитвы. Она в волнении опустилась на подоконник башни и покрутила головой во все стороны. Вскоре Бесс услышала тихий вздох, донесшийся из неглубокой ниши в круглой каменной стене. Прозрачные лиловые сумерки сгущались над башней, и Бесс пришлось как следует всмотреться, чтобы различить кучу перьев в темной нише. Вот перья всколыхнулись, снова улеглись на место, еще раз встрепенулись — и опять опустились. Послышалось сиплое, затрудненное дыхание.
— Великий Глаукс! — прошептала Бесс, слетая вниз.
На узком полу ниши она увидела еле живого мохноногого сыча. При виде Бесс он попытался поднять голову, но тут же бессильно уронил ее на камни.
Бесс застыла, ошеломленная. Перед ней был чужой. Прошли долгие годы с тех пор, когда чужаки в последний раз находили дорогу во Дворец туманов. Не говоря уже о больных совах! Неожиданно незнакомец заговорил:
— Я пришел… чтобы… умереть… — Слова вырывались из него вместе с короткими вздохами. — Умереть… под колоколом.
— Но ведь ты один! — пролепетала Бесс.
— Неважно… Ты ведь проводишь меня песней в глаумору, правда? Меня отравили…
— Но ведь должны быть противоядия!
— Нет… Яд у меня в желудке… Ты должна песней проводить меня в глаумору, — повторил сыч. — Ты ведь не откажешь?
Бесс знала, что не сможет отказаться. У каждого совиного семейства существовали свои неписаные правила и обычаи. В основном это были традиции совиного милосердия и доброты, которые нужно было исполнить во что бы то ни стало. Это было своего рода благословение, дарованное не Глауксом, а каждой простой совой. Отказать умирающему сычу в праве умереть под колоколом и не проводить его пением в глаумору было бы грубейшим нарушением неписаного кодекса. Вот почему Бесс со всей возможной осторожностью перетащила сыча под колокол, где когда-то лежали кости ее родного отца.
— Как тебя зовут? — спросила она.
Но больной сыч уже начал бредить и понес какую-то чушь. Поэтому Бесс во второй раз за сегодняшний вечер поднялась в густую тень под огромным колоколом.
Дойдя до последнего куплета, Бесс почему-то не почувствовала привычной надежды. Трудно петь для совы, которую ты совершенно не знаешь! Но она все-таки допела песню до конца. Бесс не сомневалась, что незнакомец умрет до наступления утра, однако она должна была исполнить свой долг. Закончив ритуальную песню, Бесс снова опустилась на камни возле неподвижного тела своего странного гостя. Незнакомый сыч с усилием приподнял голову и еле слышно прошептал:
— Уходи. Дай мне умереть одному, с миром.
Эту ночь Бесс, как обычно, провела за чтением древних книг Других. Сегодня она работала в мрачном настроении, мысли ее то и дело возвращались к умирающему сычу. Бесс начала перевод четвертого тома Избранного, который она лично составляла из отрывков величайших художественных произведений Других. В эту ночь она выбрала для перевода прелестные любовные сонеты, авторство которых приписывалось знаменитому драматургу по имени Шекс. Время от времени Бесс прерывала свои занятия, чтобы поразмять крылья в клубящихся струях тумана над водопадами. Когда ночь стала таять в преддверии рассвета, она вернулась обратно с жирной водяной крысой, пойманной среди камней у подножия воды. Но перед тем как отправиться обратно в библиотеку, Бесс поднялась на колокольню, чтобы убедиться в том, что ее загадочный гость испустил дух.
Он был еще жив, хотя ему, по всей видимости, оставалось совсем недолго. Бесс издалека услышала хриплое дыхание сыча. Она наблюдала за больным из отдаления, ибо, согласно традиции, после того, как пропета прощальная песнь, умирающий должен остаться в полном одиночестве в тени большого колокола. Луна уже ушла в другой мир, предрассветные сумерки были не за горами, и очень скоро утренние тени должны были упасть на Дворец туманов.
Вздохнув, Бесс полетела в свое новое гнездо, устроенное в самом дворце, в зале с картами. Здесь было не так уютно, как в ее прежнем роскошном гнездышке внутри безголовой статуи Другого. То есть не вполне Другого. Из книг Бесс узнала, что это существо Другие называли красивым словом «ангел». С виду «ангел» был вылитый Другой, только с огромными крыльями. Бесс до сих пор точно не установила, существовали ангелы в действительности или же были персонажами мифологии, однако ей была чрезвычайно приятна мысль о том, что Другие создали крылатое подобие самих себя. Поэтому она с особым удовольствием устроилась в правом плече статуи.
Но некоторое время назад она перебралась из ангела в картохранилище. Бесс запретила себе даже думать о причине, побудившей ее сменить гнездо, ибо это был величайший секрет, от которого зависело благополучие всего совиного мира.
Она предпочитала лишний раз не вспоминать об этом, чтобы даже случайно не навлечь опасность на все, что ей было близко и дорого.
В картохранилище стояли шкафы с древними навигационными инструментами и другими загадочными предметами. Стены здесь были сплошь испещрены глубокими узкими нишами для бумаг, в которых лежали упакованные в металлические тубусы карты. Кстати, такой способ хранения очень эффективно предохранял их от порчи. Сначала Бесс спала в картохранилище только во время самой плохой погоды. За это время она перепробовала больше десятка различных спальных мест. Первым делом Бесс попробовала спать в нише для карт, но это оказалось просто отвратительно; затем она попыталась обустроиться в ящике из-под секстанта — сложного инструмента, которым Другие пользовались для навигации по звездам. К сожалению, ящик оказался недостаточно глубоким для того, чтобы Бесс могла почувствовать себя в нем уютно. Наконец, после долгих поисков она обосновалась в странной сферической карте, которую Другие называли «глобус». В этом глобусе зияла довольно большая дыра — прямо посреди океана, называвшегося Тихим.
Влетев в картохранилище, Бесс, как обычно, ненадолго присела перед одним из самых больших застекленных шкафов. Это была ее традиция, выработавшаяся сразу после того, как она перебралась спать во дворец. На задней стенке шкафа размещалась большая географическая карта, на которой были аккуратно закреплены более полудюжины заостренных осколков камней, которые Другие называли «наконечниками стрел». Бесс предположила, что каменные наконечники располагались на карте не просто так, а в соответствии с теми местами, где были найдены. Но если это так, значит, ныне исчезнувшие Другие когда-то тоже изучали жизнь своих далеких предшественников. Эта догадка неизбежно навевала приятные философские размышления, от которых Бесс всегда начинало клонить в сон. Вот и теперь она почувствовала, как веки ее отяжелели.
Подлетев к глобусу, Бесс протиснулась в дырку, зиявшую посреди Тихого океана. Внутри было устроено довольно уютное гнездышко из выпавших при линьке перьев и мха сорта «кроличьи ушки». Но сегодня сон почему-то не шел к Бесс. Она и так и эдак взбивала перья. Садилась на хвост и вытягивала лапы перед собой. Сна не было ни в одном глазу. Это было очень необычно для Бесс. Наверное, все дело в умирающем сыче. Как он нашел дорогу во Дворец туманов? И как сумел сюда добраться — в таком-то состоянии? Должно быть, это чистая случайность. Возможно, он просто летел над лесом, и его затянуло в нисходящий термальный поток. Он был слишком слаб, чтобы сопротивляться, поэтому безвольно опустился вниз. Нет, что-то не сходится. Сыч сказал, что хочет умереть под колоколом. Значит, он знал, что здесь есть колокольня? Бесс почувствовала тревожный холодок в желудке. Интересно, умер он или еще нет? Взошел ли его скрум по лестнице звезд в глаумору?
Наконец Бесс все-таки провалилась в беспокойный, прерывистый сон. Но даже во сне где-то на дне ее сознания продолжали звучать отзвуки недавно спетой похоронной песни. Что-то в ней было неправильно. «Я не знаю почему. Я не знаю почему», — шептала Бесс во сне. Потом она услышала знакомый зов, и даже во сне желудок ее радостно встрепенулся. Голос пробился в ее сон, и она почувствовала прилив непонятного счастья. «Папа!»
На протяжении долгих лет она каждую ночь пела своему отцу, пребывающему в глауморе, но он ни разу не пришел к ней во сне. И вот теперь Бормотт парил прямо перед ней в серебристом неземном свете, заливавшем ее сон. «Просыпайся, глупое дитя!» — кричал он. Бесс резко открыла глаза.
— Это был сон, — прошептала она самой себе.
Но часто ли во сне нам снятся призывы проснуться? Нет, тут явно что-то не так. Бесс прильнула глазом к трещине в глобусе, желая убедиться, что никакого скрума в картохранилище нет. В самом деле, вокруг было совершенно пусто. Тем не менее она выбралась наружу и решила как следует оглядеться.
В следующее мгновение она услышала приближающийся шорох крыльев! Страшное чувство опасности затрепетало у нее в желудке. В полном отчаянии Бесс закрутила головой в поисках какого-нибудь укрытия. Дверца шкафа! К счастью, Бесс оставила ее открытой, поэтому вихрем бросилась туда. Забившись внутрь, она съежилась, став узенькой, как каменные наконечники, оказавшиеся неожиданно острыми. Тут нужно было сидеть очень осторожно, чтобы не порезаться.
Яркий столб солнечного света, пробивавшийся в отверстие прямо над головой Бесс, озарял один из бюстов древних путешественников, выстроившихся по периметру картохранилища. Бесс знала, что это бюст называется Магеллан. У него была смешная круглая шляпа на голове и длинная-предлинная борода, о которой, наверное, мечтали бы совки с бакенбардами. Но сейчас на бороду Магеллана падала какая-то тень — короткая, но вполне узнаваемая. Присмотревшись, Бесс заметила небольшое углубление на макушке тени и мягкие очертания надбровных кисточек. Это был мохноногий сыч. И не просто мохноногий сыч, а тот самый, который якобы был отравлен и теперь умирал на крыше колокольни! Вместо этого он, живой и здоровый, сидел в картохранилище. И на нем были боевые когти! Желудок Бесс бешено затрепетал, а потом стих. Значит, этот сыч просто обвел ее вокруг когтя! Но на свете была только одна причина, которая могла заставить незнакомую сову разыскать это укромное место и пойти на столь коварный обман.
Уголь!
Глава IV
Мыслительница или воительница?
Бесс была ученой. Она никогда не сражалась. Никогда не носила боевых когтей, никогда не защищалась горящей веткой — Глаукс упаси от такой страсти! Во Дворце туманов огонь был под строжайшим запретом, ведь здесь столько книг, карт и прочих легковоспламеняющихся сокровищ!
Однако сейчас Бесс-мыслительница твердо знала, что ей предстоит изменить своим принципам. Что она должна сделать? Разве у нее был выбор? Она не сомневалась, что мохноногий сыч явился сюда за углем. Сколько мест во дворце он уже успел обыскать? Если он пройдет по коридору и будет достаточно внимательным, то непременно заметит винтовую лестницу, ведущую вниз, в небольшую каменную комнатку, которую Другие называли таинственным словом «крипта». Бесс знала, что это было место погребения, где находились гробы и мощи великих ученых и прославленных Других из глубокой древности. В одном из этих гробов Бесс спрятала ларец с углем Хуула.
Уголь Хуула был совершенно загадочной реликвией. В глубокой седой древности он появился на свет из пламени Священного круга вулканов, несколько тысячелетий тому назад был извлечен оттуда первым королем Хуулом и с тех пор служил знаком истинных королей Га'Хуула. У сов могли быть и другие короли, зачастую очень хорошие и справедливые, однако быть угленосным монархом было особым призванием. За многотысячелетнюю историю совиного мира таких королей было всего двое — Хуул и Корин.
Уголь нес с собой множество благодеяний. Но он мог стать не только благословением, но и проклятием. Ибо в его огненном желудке была заключена чистая сила, которая могла быть использована как для великого добра, так и для страшного зла — в зависимости от того, в чьи когти попадет эта реликвия. В присутствии угля совы должны были сохранять особую осторожность. Хуул был совой исключительно твердого характера, поэтому сумел противостоять влиянию угля. Однако прошло много сотен лет с тех пор, как совы в последний раз жили под властью угленосного монарха, и за это время они совершенно отвыкли от магии, оказавшись беззащитными перед опасностями, сокрытыми в угле.
Съежившись между двумя каменными наконечниками, Бесс вспоминала все бедствия, обрушившиеся на совиный мир с тех пор, как Корин достал уголь. Первым делом совы Великого Древа попали под влияние угля и начали ему поклоняться. Затем Стрига, таинственная синяя сова из Срединного царства, каким-то загадочным образом сумела подчинить себе разум Корина и едва не захватила власть над всем Великим Древом, заполучив в свои когти волшебный уголь. Слава Глауксу, у него ничего не получилось.
Но что, если у Бесс тоже не получится спасти уголь? Что, если она потерпит неудачу? Минуты текли за минутами, тени удлинялись по мере того, как солнце поднималось к своему зениту. Тень мохноногого сыча заскользила к шкафу. Что, если сыч полетит в туннель, ведущий в крипту? Сколько еще она может ждать? Бесс не стала додумывать эту мысль до конца. Схватив в лапы два острых каменных наконечника, она вылетела из шкафа и ринулась к мохноногому сычу.
Подлетев к сычу, Бесс изо всех сил обрушилась на него, целясь в желудок, но внезапно ее ослепил блеск боевых когтей, и она кубарем отлетела в сторону. Кровь брызнула в воздух. Бесс не сразу поняла, чья это кровь и кто ранен. Однако ей повезло. Поморгав, она увидела, что ручеек крови стекает из-под крыла мохноногого сыча, из того места, которое называется подмышкой. Если бы удар пришелся в желудок или в сердце, сыч был бы мертв. Он и сейчас тяжело пошатнулся в воздухе, уронив раненое крыло. Бесс увидела смятение в глазах сыча, но ее радость длилась недолго. Разъяренный сыч, позабыв о ране, в бешенстве помчался ей навстречу. Каменный наконечник выпал из когтей Бесс и со стуком упал на пол. Сыч хотел поймать его на лету, но промахнулся, и Бесс одним стремительным движением крыла отшвырнула наконечник подальше, а потом снова схватила в лапу. Теперь две совы принялись кружить друг перед другом. Бесс не имела никакого представления ни об обороне, ни о тактике сражения боевыми когтями. Желудок у нее бешено сотрясался от страха. Она была совершенно не в своей тарелке, зато мохноногий сыч, сразу видно, был закаленным в битвах воином.
— Где он? — ухнул сыч.
— Кто? — переспросила Бесс.
— Уголь Хуула!
— Не знаю я ни о каком угле.
— И ты думаешь, я в это поверю?
Они продолжили свое кружение. Бесс казалось, будто ее мозг заработал на двух уровнях одновременно. На одном она пыталась сражаться, а на другом старалась подобрать нужные слова и сказать нечто такое, что вывело бы ее противника из душевного равновесия, подобно тому, как удар под крыло лишил его равновесия физического.
— Вот уж не думала, что мохноногий сыч посмеет осквернить колокольный ритуал. Ты совершил святотатство, — заявила Бесс. Показалось ей или сыч, в самом деле, заметно съежился, поджав перья? — Теперь можешь забыть о глауморе! — мстительно добавила Бесс. — Ты сгниешь в хагсмире!
— Никогда! — злобно огрызнулся сыч. — Очень скоро у нас будет власть над хагсмиром и всеми хагсмарами его!
На этот раз пришла очередь Бесс вздрогнуть от изумления. О чем болтает этот сыч? Она отвлеклась всего на мгновение, но для сыча этого оказалось достаточно. Одним ударом он опрокинул Бесс на каменный пол. На миг у нее потемнело в глазах, и она услышала, как наконечник звякнул о камни. Второй наконечник остался у нее в когтях. Потом Бесс увидела, как мохноногий сыч метнулся вниз по винтовой лестнице. Он летел в крипту! И тогда Бесс решилась. Она выбросила из головы все мысли, и в этот безрассудный миг Бесс с Колокольни, Бесс Знающая превратилась в Бесс-воительницу. Она не будет думать. Не будет чувствовать. Она будет только убивать. Взлетев с пола, Бесс, как молния, пронеслась через зал. Вниз, вниз, вниз, в крипту! Догнав сыча, она села ему на хвост и полетела по каменному лабиринту. Она слышала, как звякали боевые когти, когда сыч заворачивал за угол. Возможно, он был опытным бойцом, но летел намного хуже, чем Бесс. Он даже не смог подобрать наконечник стрелы, выпавший у нее из лапы после падения. «Мне нужен один точный удар, всего один!» — стучало в голове у Бесс. Она начала неумолимо гнать сыча из тесных проходов между каменными гробницами. В задней части крипты виднелась темная ниша. Если ей удастся загнать сыча в эту нишу, он окажется в ловушке. Значит, нужно заставить его поверить, будто уголь спрятан в нише! Блестяще. Бесс резко остановилась и, развернувшись в воздухе, начала отступать к нише. Сыч клюнул на эту уловку. Он решил, что Бесс пытается защитить уголь.
И тут случилось нечто очень странное. Бесс вдруг почувствовала, что разделилась, превратившись сразу в двух сов. Первой была Бесс-воительница: мудрый стратег, то и дело оглядывавшийся назад, изображая панический страх за уголь. Второй была Бесс-наблюдательница, Бесс Знающая. Теперь Бесс ловко притворилась, будто хочет свернуть, но при этом предоставила врагу достаточно времени и места, чтобы блокировать ее маневр. Сработало! Честное слово, сработало! Они были уже совсем рядом с нишей. Здесь было несколько углублений, в которых некогда стояли свечи, озарявшие крипту. Подлетев к одному такому углублению, Бесс описала крутую петлю и, широко раскинув крылья, загородила собой проем, делая вид, будто хочет защитить нечто спрятанное в камнях.
— Пусти или я разорву тебя в клочья! — завизжал сыч.
Бесс ничего не ответила, продолжая парить перед стеной. Теперь ей не нужно было изображать страх. Она была по-настоящему напугана. Желудок ее болезненно сжимался от ужаса. Но она понимала, что должна выстоять и заманить врага еще глубже. Бесс услышала грозное звяканье боевых когтей. Вот их острые концы сверкнули, а затем слились в стремительном взмахе. Сыч атаковал. Напружинив плечи, Бесс подняла коготь — и крупицы слюды в толще каменного наконечника полыхнули в темноте, словно звезды.
Поделиться книгой: