Королева Виктория. Женщина-эпоха

– Да, дорогая. Дрина, наступит день, когда ты сможешь стать королевой Англии.

Девочка замерла, она гордилась принадлежностью к королевской семье, ощущала какое-то свое особое положение, но сейчас в душе был разлад.

Ей столько времени внушали, что королевская семья должна быть образцом для всех подданных, а она видела противоположное, что поведение самого короля и его братьев не отвечает требованиям морали или просто порядочности. О дяде-короле Георге говорили такое…. Да и сама Дрина вовсе не так глупа, чтобы не понять, что находившаяся рядом с королем леди Каннингем королевой не является, и то, какое отношение эта леди имеет к его величеству.

Мотовство, распутство, пьянство и даже убийство, как у герцога Камберлендского… да и король Георг нанял бандитов, чтобы не допустить собственную супругу Каролину на коронацию… а потом она вдруг умерла, хотя была очень крепкой и здоровой…

Нет, Дрина не собиралась обвинять своих родственников, но она уже знала другое – она никогда не будет такой же вот, чтобы никто из подданных не мог плюнуть в сторону при упоминании ее имени, чтобы никакие сплетни не могли ее коснуться.

– Я буду хорошей…

Голос тих и тверд, глаза широко раскрыты, а уж что бушевало внутри, ее уже приучили тщательно скрывать…

На всякий случай баронесса Лецен все же напомнила, что тетушка Аделаида герцогиня Кларенская еще молода и может родить наследника… Незаконные дети Вильгельма Кларенского не в счет…

Девочка вдруг расплакалась. Сначала Лецен пыталась ее успокоить, говоря, что это вовсе не обязательно, потому что сам герцог уже совсем немолод, ему шестьдесят пять лет, в таком возрасте даже у крепких мужчин редко рождаются здоровые дети.

Она не знала, что Дрина плакала вовсе не потому, что переживала за тетушку Аделаиду, а потому что неожиданно вспомнила разговор двух горничных. А что если и она сама незаконнорожденная?! Стало страшно. Вдруг это обнаружится уже тогда, когда придет ее очередь становиться королевой, ведь и дядя-король, и дядя Вильгельм просто стары.

– Покажи мне портреты моих предков.

– Пойдем, посмотрим.

Дрина стояла перед большим портретом отца и пыталась понять, похожа или нет.

– Луиза, я похожа на… на отца?

– Нет, честно говоря, ты куда больше похожа… – Ужас, который сковал, кажется, само дыхание девочки, трудно передать, она с трудом удержалась на ногах в ожидании, что гувернантка сейчас назовет имя ненавистного сэра Джона Конроя! Но та продолжила: —…на своего дедушку Георга III. Особенно это было заметно, когда ты была совсем маленькой, ну просто вылитый дедушка Георг. Все жалели, что тебя не назвали Георгиной в его честь. Но сделать это не позволил нынешний король, он тогда был принцем-регентом и твоим крестным, и выбрал тебе имя Виктория в честь матери.

Баронесса Лецен болтала, а Дрина чувствовала, как с души свалился не просто камень, а огромная гранитная глыба, еще минуту назад придавившая все ее существо.

– А ты в этом уверена?

– В чем, в том, что это Георг IV выбрал тебе имя? Хочешь, расскажу, как все было, я даже сама видела…

Она принялась рассказывать, как не любивший своего брата принц-регент долго вообще ничего не говорил по поводу имени и только во время самого крещения вдруг заявил, что девочку назовут Александриной в честь русского императора, а вторым именем он не позволяет взять свое, потому что поставить его перед именем императора некрасиво, а после оскорбительно. Вот тогда и было предложено второе имя в честь матери – Виктория.

Дрина вежливо выслушала рассказ, прекрасно помня, что перебивать старших некрасиво, но потом все же поинтересовалась:

– Нет, в том, что я похожа на дедушку Георга?

Баронессе Лецен пришлось признаться, что сама она короля Георга III не видела, когда они приехали в Англию, тот был уже совсем болен, ослеп и жил взаперти, но все вокруг в один голос говорили, что, безусловно, похожа! Нельзя сказать, чтобы это утверждение успокоило принцессу. Она подошла к портрету Георга III, вернее, копии с портрета, настоящий висел не в Кенсингтонском дворце.

Увиденное не обрадовало совсем – на портрете человек в треуголке с красным одутловатым лицом и глазами чуть навыкате смотрел куда-то в сторону полубезумным взглядом.

– Я похожа на него? – почему-то шепотом поинтересовалась Дрина. Казалось, если спросить громче, король на портрете обернется, а встречаться с его страшным взглядом принцессе не хотелось вовсе.

– Сейчас нет, а…

– А в детстве была?

Баронесса не вполне поняла отчаяния девочки, принялась ее успокаивать:

– Так говорили многие, но они не правы, уверяю тебя! Ты была и есть очень симпатичный ребенок, никаких безумных глаз, и форма лица совершенно другая, к тому же он был высоким и крупным, как все его сыновья, а ты маленькая… Вовсе ты не похожа на короля Георга III!

Дрина залилась горючими слезами. Если бы только ее любимая гувернантка подозревала, в чем причина слез девочки, она с куда большим рвением принялась бы ее убеждать, что безумно похожа, просто копия своего сумасшедшего деда, тем более Дрина и впрямь по всеобщему утверждению была очень похожа на короля Георга III, но не в пору его старческого безумия, а в пору его молодости. Но баронесса не подозревала и успокаивала свою любимицу как могла, находя все новые и новые отличия от деда, закончилось все откровенной глупостью, Лецен сообщила, что главное отличие в том, что… он мужчина!

Дрина вскинула на баронессу заплаканные глаза и вдруг рассмеялась! Баронесса облегченно засмеялась тоже:

– Вот глупости, выдумала, что она похожа на старого дурака Георга! Да ничуть!

Несколько дней после Дрина жила в ожидании, что кто-нибудь объявит о ее несходстве с королевской семьей и намекнет на похожесть на Джона Конроя. Она старательно приглядывалась к самому Конрою, пока тот не вскинул удивленно брови:

– Что вы так смотрите? Что-то не так?

– Все так!

Нет, на Конроя она не похожа вовсе! У него узкое лицо, длинный нос, и совсем не такие, как у нее глаза. Она не может быть дочерью Конроя. Спросить бы у матери, та-то знала наверняка, но столь простой выход Дрине не приходил в голову. В конце концов, она сообразила сравнить себя с дочерьми Конроя, снова пришла к выводу, что не похожа, и немного успокоилась.

Она никогда и никому не признается в своих сомнениях, и ее слезы после осознания своего места в королевской иерархии не поймет никто, все решат, что девочка просто испугалась и слишком серьезно приняла эти сведения.

Зато теперь она знала, почему так раскланиваются с ней незнакомые важные мужчины, встретив где-нибудь на прогулке. Дрина всегда чувствовала, что кланяются и снимают шляпу именно перед ней, а не перед сопровождавшей ее баронессой, и даже не перед герцогиней, как это ни было странно.

А немного погодя в конце июня 1830 года в своем дворце скончался после бурной жизни дядюшка-король Георг IV, и новым королем стал его брат Вильгельм герцог Кларенский, а Дрина превратилась в наследницу первой очереди. Так решил парламент, представить себе в качестве короля одноглазого Эрнста герцога Камберлендского лорды не могли бы и в страшном сне.

Принцесса Виктория (теперь Дрину звали только так) не могла понять, жалко ей умершего дядюшку-короля или нет. Наверное, все-таки жалко, он был добрым дядюшкой, хотя и весьма беспутным.

Ее жизнь изменилась очень мало, разве что надзор стал еще строже, куклы были забыты, а занятия, например вокалом, стали чаще. Виктории уже полагалось хорошо танцевать, уметь вести светские беседы ни о чем и показываться на людях. Англия должна была привыкать к своей будущей королеве и к тому, что она кардинально отличается от предыдущих правителей.

Она выгодно отличалась от предшественников. И не только тем, что на смену потрепанным жизнью старикам могла прийти молоденькая девушка. Виктория отличалась своим образом жизни, воспитанием, невинностью. Англия, много раз шокированная распутством и мотовством своих королей, их бесконечными скандалами, могла получить королеву, ничем не запятнанную, строго воспитанную и очень скромную.

Вильгельм IV, ставший королем в шестьдесят пять лет, едва ли когда-то вообще полагал, что такое случится. Он не был наследным принцем, потому сразу выбрал для себя службу на флоте, воевал под командованием прославленного адмирала Нельсона и на всю жизнь остался моряком не только по прозвищу, но и по натуре.

Крупный, рослый, добродушный и сердечный, он мог бы стать хорошим королем, если бы успел. Но возраст давал о себе знать, король ходил так, словно вот-вот зацепится за что-нибудь и упадет. Однако королю Вильгельму очень нравились пешие прогулки по Лондону, когда его приветствовали со всех сторон, а он важно раскланивался, упиваясь своей популярностью.

Новый король имел десять незаконнорожденных детей, известных как Фицкларенсы, к которым королева относилась весьма снисходительно и которые стали спешно переселяться во дворец, но это не испортило отношения к Вильгельму англичан. Из двух зол нация выбирала меньшее. Лучше спокойные бастарды, чем распутный пьяница Георг со своими любовницами.

Англия почти спокойно вздохнула, у страны был король-добряк и наследница с не испорченной репутацией.

Но не все оказалось так гладко, за следующие годы Виктория пролила немало слез, временами даже горьких.

– Виктория, – Джон Конрой наедине называл герцогиню Кентскую ее личным именем, которое было и у младшей дочери герцогини, – я принес письмо, которое вы должны немедленно подписать и отправить герцогу Веллингтону!

Тон Джона Конроя не допускал возражений. Герцогиня Кентская даже растерялась. Только что получено известие о кончине короля Георга, время ли переписываться с герцогом? Но она послушно взяла с руки лист. От ее имени через герцога Веллингтона новому королю напоминалось о том, что теперь наследницей является принцесса Виктория, следовательно, в ее положение нужно внести некоторые изменения. Эти изменения предполагали назначение регентом при дочери ее матери герцогини Кентской со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Во-вторых, для принцессы требовалось назначить официальную гувернантку из достойных английских леди. И, в-третьих, предлагалось признать саму герцогиню Кентскую вдовствующей принцессой Уэльской. Соответственно заметно увеличивалось и денежное содержание будущей королевы и ее матери.

Виктория-старшая вскинула на своего советчика глаза, тон ее был неуверенным:

– Но своевременно ли такое послание, ведь король едва скончался. Может, после коронации Вильгельма?

Конрой вспылил:

– Когда вы научитесь быть решительной?! Как можно быть такой вялой и жить, словно в тумане?! Ставьте подпись и немедленно!

Герцогиня Кентская подчинилась. Она могла быть очень строгой с дочерью, но не решалась возражать Джону Конрою, очень боясь лишиться его поддержки. Виктория-старшая только казалась железной леди, а в действительности не была и медной, только ее дочь об этом не догадывалась. Перо дрогнуло во взволнованной руке, и на бумагу едва не скользнула большая клякса. Нет, герцогине удалось сдержать себя, она с облегченным вздохом подала письмо Конрою.

Герцог Веллингтонский прекрасно понял, чьих это рук дело, кто подсказал герцогине написать это письмо, но он не мог не признать, что по сути оно верно своевременно. Напуганные возможностью даже просто заявить свои права на регентство при Александрине-Виктории герцога Камберлендского, и лорды, и депутаты палаты общин обязательно примут закон о регентстве в пользу герцогини Кентской. Ай да Конрой! Ловок, нечего сказать. Если честно, то для герцога Веллингтона регентство герцогини Кентской ничем не лучше, чем герцога Камберлендского просто потому, что вместо нее всем заправлять, естественно, стал бы столь же ненавистный Конрой.

Но в данный момент думать о предстоящем регентстве можно было только в предположительном варианте и в будущем, король Вильгельм еще даже не был коронован. Герцог Веллингтон ответил герцогине Кентской в насмешливом тоне, но немного погодя все равно случилось именно так, как настаивал Джон Конрой. Согласно принятому закону о регентстве таковой до совершеннолетия дочери становилась герцогиня Кентская, содержание семьи увеличивалось, но ей самой стать вдовствующей принцессой Уэльской все же не удалось.

Официальной гувернанткой принцессы Виктории была назначена герцогиня Нортумберлендская.

За первой победой герцогини и Конроя последовали многочисленные скандалы и ссоры с королем. Герцогиня категорически не желала для своей дочери никаких контактов и даже присутствия рядом с незаконнорожденными детьми короля Вильгельма. Королева Аделаида относилась к бастардам спокойно и принимала их при дворе.

Скандал разгорелся, когда обсуждалась церемония коронации Вильгельма. Сам король не считал своих незаконнорожденных детей недостойными и настаивал на том, чтобы они шли на церемонии впереди принцессы Виктории. Допустить такого герцогиня не могла, она с возмущением доказывала право дочери следовать сразу за королем, а когда настоять на своем не удалось, заявила, что принцесса вовсе не появится на коронации.

Нашла коса на камень, так и получилось. Вместо того чтобы радоваться вместе со всеми, следуя хотя бы за своими незаконными кузенами, бедная Виктория сидела дома в Кенсингтонском дворце, обливаясь слезами. Этот отказ участвовать в церемонии позже сыграл с ней дурную шутку, потому что, когда пришло время ее собственной коронации, бедная девушка даже не представляла, как все происходит. Побывав на коронации дядюшки, она, несомненно, все запомнила бы.

Девушка рыдала в спальне, и Лецен ничем не могла ее утешить. Это было немыслимо обидно – понимать, что следующая коронация может быть твоей собственной и из-за неуступчивости матери и дяди не иметь возможности посетить настоящую. Виктория была еще слишком юна, чтобы закатить настоящий скандал, а простое хныканье с топаньем ножками выглядело бы уже ребячеством. Принцесса как-то сразу вдруг повзрослела, она уже не только выглядела взрослой, но и стала ею, хотя девочке шел всего двенадцатый год.

Неимоверный груз ответственности едва не придавил ребенка, чему очень способствовала ее собственная мать. Требования «ты должна… ты не должна…» перешли на новый уровень.

Кенсингтонская система

– Мадам, мне нужно с вами серьезно поговорить.

Герцогиня вскинула на Джона Конроя почти испуганные глаза, его тон предполагал, что разговор будет не из приятных. Неужели снова проблемы с финансами? Как же она устала столько лет экономить на всем, вечно быть в долгах, вечно кроить и перекраивать бюджет, стараясь, чтобы все выглядело прилично и никто не заметил откровенных прорех! Мебель в комнатах давно не менялась, ее старательно и осторожно чистили, на ковры наступать в отсутствии гостей не полагалось, платья по несколько раз перешивались и перелицовывались, а меню обеда в отсутствие чужих было крайне скудным и ограниченным.

После отъезда к мужу старшей дочери Феодоры к младшей перешли все ее вещи, не выбрасывать же! Ни единой лишней комнаты, ни одного лишнего человека из прислуги, ни малейшего послабления в экономии. Сколько же это будет продолжаться?! Герцогиня Кентская была даже рада случившемуся скандалу по поводу коронации, иначе пришлось бы ломать голову над нарядами, а позволить себе лишнее платье ни для себя, ни даже для Дрины она не могла.

Конрой настоял, чтобы она потребовала увеличения содержания принцессы. Это логично, Англия, выбрасывавшая такие деньги на покрытие долгов распутного короля Георга, могла бы выделить дополнительные средства, чтобы ее будущая королева не ходила в тайком перешитых платьях и не питалась одной бараниной. Конечно, скромность и экономия во всем это прекрасно, но не до такой же степени. Необходимость дать хотя бы какое-то приданое старшей дочери окончательно подкосила финансовое положение герцогини, не помогла даже помощь ее брата Леопольда.

Размышления герцогини Кентской по поводу печального состояния ее финансов прервал Джон Конрой.

– Нам нужно усилить меры безопасности вокруг Дрины.

– Почему?

– Виктория, поймите, сейчас для герцога Камберлендского между ним и троном стоит только труп Дрины.

Герцогиня рухнула в кресло, не в состоянии вымолвить хоть слово. Несколько мгновений она беззвучно разевала рот, потом с трудом глотнула и вымолвила:

– Ка…какой труп?!

– Я говорю образно. Дрина названа парламентом наследницей первой очереди, герцог Камберлендский – второй. Вы полагаете, его остановят моральные соображения от того, чтобы обесчестить, опорочить и даже отравить мешающую принцессу?

Герцогиня держала руку прижатой к горлу, ей все еще плохо давалось понимание произносимого Конроем и даже дышать было трудно. Пришлось Джону повторить еще раз.

– Вовремя сделанным обращением к парламенту, хотя вы и возражали против него…

Герцогиня хотела сказать, что не возражала, просто просила, нельзя ли позже, после коронации Вильгельма, но подумала, что позже могло действительно быть поздно, Джон прав, а потому молча кивнула. Конрой тоже кивнул и продолжил:

– …нам удалось сделать вас регентшей принцессы, но кто может помешать герцогу Камберлендскому устранить вашу дочь?

Конрой прошелся по комнате, наступая на ковер, чего делать не гостям не полагалось. Но какой же он гость, он давно хозяин в этом доме, причем хозяин строгий…

Герцогиня со вздохом посмотрела на своего наставника. Джон Конрой был хорош собой, но не так, как брат Леопольд, тот просто красавец, а Конрой выхоленный. Строгий прямой нос, глаза, взгляд которых выдерживал не всякий, всегда идеально подбритые бачки, высокий воротник обрамлял подбородок и щеки, не впиваясь в них – сэр Джон умел держать голову прямо, холеные руки с тщательно ухоженными ногтями… А главное – его ум, решительность и твердость характера. Герцогиня и сама считалась твердой и строгой, но это все под влиянием Конроя, без него расплылась бы, как пудинг, так твердил сам Джон, и герцогиня была согласна.

– Англия устала от распутства, мотовства и пьянства своих монархов. Даже король Вильгельм, хотя и милосерден, дает столько поводов к осуждению… Одни его Фицкларенс (незаконнорожденные дети) чего стоят!

– О да! Я категорически возражала против общения и даже присутствия рядом Виктории и этих бастардов.

– Бог с ними, сейчас речь идет не об этом. Англия должна получить королеву с совершенно незапятнанной репутацией. Совершенно, понимаете?

Герцогиня кивнула:

– Но у Дрины так и есть. Никто не может сказать ни малейшего дурного слова о принцессе.

– С сегодняшнего дня все будет много строже.

– Король предложил сменить имя Виктории, – неожиданно заявила герцогиня.

– Что?! Почему я узнаю об этом только сейчас? И какое имя он предложил?

– Елизавету. Он считает, что Виктория не английское имя, и предложил назвать принцессу в честь королевы Елизаветы.

Чуть подумав, Конрой решительно фыркнул:

– Не соглашайтесь. Это ненужная уступка. Принцесса названа в честь матери, почему ее нужно переименовывать в честь давно почившей королевы? Это оскорбительно.

– К тому же его величество дал понять, что желал бы много чаще видеть принцессу при дворе, но не желал бы столько же часто видеть нас с вами, сэр.

Конрой прошипел:

– Старый дурак!

Он стоял, барабаня длинными белыми пальцами по стеклу окна и о чем-то размышляя. Герцогиня ждала. Она уже давно была под влиянием этого умного и решительного человека и ничего не делала без его совета и его ведома. Почти согласившись поменять дочери имя, назвав ее в честь королевы Елизаветы, герцогиня теперь думала, насколько это было бы унизительно для нее самой, словно имя матери менее достояно, чем имя королевы, у которой, кстати, репутация тоже не была блестящей. Умница Конрой вовремя это заметил.

Герцогиня решила сегодня же отправить вежливый, но решительный отказ королю и оставить имя принцессы прежним. Им не нравится Александрина, пусть будет Викторией. А что касается необычности, то ничего, Англия привыкнет, главное. Чтобы репутация будущей королевы была безукоризненной. Но уж в этом мать не сомневалась, она достаточно пристально следила за своей девочкой и внушала ей самые добродетельные мысли.

Мысли самой герцогини вернулись к опасениям Конроя. Джон прав, над Дриной нависла настоящая опасность, герцогу Камберлендскому принцесса теперь очень мешает, и защитить юную девушку могут только двое – мать и Джон Конрой.

– Мы найдем повод не отпускать принцессу ко двору слишком часто, там она может попасть под дурное влияние. Этим поводом может служить нежелание ее встреч с бастардами. – Чуть подумав, Конрой продолжал: – Но Англия должна видеть свою будущую королеву и знать, что ее поведение кардинально отличается от поведения родственников.