Помоги проекту - поделись книгой:
Конечно, в учебниках экономики вы такое определение вряд ли найдете. Не потому, что я такой умный, а просто потому что у них, у экономистов, очень много разных определений, и они об этих определениях продолжают спорить. С другой стороны, я не могу гарантировать, что этого определения нет. Запросто может и быть где-то. Хотя у Маркса точно нет.
По сути это и неважно. Все что нам было нужно — это резонное определение, которое не зависит от эпохи, и которое было бы насколько можно ближе к современному определению по сути. Это мы и получили — понятно, что даже производительность труда питекантропа в таких единицах измерить можно. Причем единица эта будет примерно так же самая, что и для современного человека — еды нам нужно примерно столько же, сколько и нашим предкам.
И, конечно, определение это не единственное. Можно, например, определить его как количество детей, которое нормально работающий человек может завести и вырастить в течении жизни. По сути оно будет эквивалентно вышеуказанному (человек работает, дети нет — используют его дополнительное заработанное время), но сосчитать его будет куда как сложнее, поскольку оно вносит огромное количество переменных факторов. Так что давайте использовать потенциальное свободное время в качестве меры.
Теперь понятно, что такое прогресс по Марксу. Это увеличение того времени, которое человек может отдыхать проработав фиксированный промежуток времени. Или которое кто-нибудь другой может отдыхать, когда вы проработали этот самый фиксированный промежуток времени. Это если эту произведенную еду у вас этот «кто-нибудь» отобрал. Сей процесс и называется производственные отношения.
Что такое производственные отношения
Производственные отношения — это то, как мы перераспределяем полученный продукт («еду»). Скажем в первобытнообщинном строе если и было какое перераспределение, то очень простое — дубиной по башке, а еду в котел, пока кто другой не сьел. Иногда вместе с бывшим собственником. Такие вот простые и общедоступные производственные отношения.
С развитием общества производственные отношения становятся сложнее и сложнее, но первичная идея перераспределения, согласно определению этого слова, в конечном итоге всегда сводилась именно к этому простому принципу — взять у одних и отдать другим. Основание для этого при разных общественных устройствах разные, но суть одна и та же.
Примеры таких отношений в истории всем известны — рабовладелец, отбирающий результаты труда у раба; феодал, присваивающий плоды труда крестьянина; капиталист, наживающийся на прибавочной стоимости, производимой рабочим.
Классический марксизм считал, что это безобразие сменится царством братства, где никто ни у кого ничего отбирать не будет. Называлось это Царствие Божие на Земле коммунизмом, но за неимением рабочего прототипа эту часть явно трудно воспринимать серьзно. Тем более что к реальной социоэкономической модели марксизма коммунизм никакого отношения не имел. После обоснования неизбежности пролетарской революции тут же делался достаточно голословный вывод, что уж пролетарии-то такие хорошие, что и сами ни у кого ничего отбирать не будут, да и другим не позволят. К науке сия лубочная картинка явно никакого отношения не имела, а пролетарская революция показала к чему реально она приводит. Новый строй назывался социализмом.
Впрочем мы забежали вперед.
Что такое классы
Собственно на этот вопрос мы уже ответили. Марксизм считает, что практически любое общество можно разделить на две части — тех, кто отбирает еду, и тех, у кого отбирают. Эти-то части общества и называются классами.
Это могут быть рабы и рабовладельцы, или крестьяне и феодалы, или рабочие и капиталисты. Каждый общественный строй имеет свои типичные классы эксплуатируемых и эксплуатирующих. К слову, процесс отбирания еды называется по-марксистски эксплуатацией.
Слово «класс» изначально использовалось в систематическом смысле этого слова. Класс — это множество элементов, которые одинаковы по каким-то существенным характеристикам, а потому о них можно рассуждать одним и тем же способом независимо от того какой именно элемент этого множества рассматривается. Марксистские классы — это множества людей одинаковые по их положению в производительных силах и роли в производственных отношениях. Скажем, каждый рабочий работает за зарплату и результаты его труда отбираются у него при помощи собственности на средства производства — фабрику, станок, и т. д.
Разница между классами разных формаций состоит прежде всего в том, какие производительные силы используются и как. Так крестьяне занимаются земледелием и животноводством, а рабочие работают на фабриках и заводах. Ну, а эксплуатирующие классы — это просто те, кто специализируются на эксплуатации именно этих эксплуатируемых именно своим определенным способом. Для каждой пары классов характерен свой способ, которым одни отбирают еду у других. Этот способ, как уже упоминалось, называется производственные отношения.
Как производительные силы развиваются?
Производительные силы состоят из трех частей: материальных ресурсов (земля, сырье, и т. д.), человеческих ресурсов (рабочие, крестьяне…) и орудий труда (технологического знания, оборудования, машин, транспорта, организации труда…)
Материальные ресурсы обычно не развивается за редкими исключениями, когда открываются способы использовать то, то раньше считалось бесполезным курьезом природы. Например, отец первого нефтяного Рокфеллера тоже торговал нефтью. Только он это делал в бутылках, выдавая нефть за панацею от всех болезней. В те годы по дорогам Америки бродило много таких полунищих жуликов, почитайте О'Генри. Однако его сын стал торговать нефтью, когда было только что открыто ее применение, и стал тем, кем мы его знаем сейчас.
Как производственные отношения от них отстают?
Как уже упоминалось, марксизм принимает на веру некоторые постулаты. Они, в частности, включают то, что производительные силы развиваются эволюционно и последовательно, а производственные отношения в целом не развиваются вообще за исключением ситуаций, когда они уже полностью непригодны для существующих производительных сил, и тогда уж они меняются революционно, т. е. новые производственные отношения заменяют собой старые.
Надо признать, что в целом история подтверждает этот взгляд на вещи. Производственные отношения — и более широко, социальный строй — имеют тенденцию не менять ничего принципиального, пока это возможно. Скажем, если есть в стране король, то короли и королевы продолжают править этой страной, пока феодализм не закончится, а то и после того.
Причина тому простая. Те, кто отбирают еду, заинтересованы в том, чтобы и продолжать это делать. Более того, производственные отношения устроены так, что «верхи» могут, даже если «низы» и не хотят. Собственно, сохранить текущие отношения и свое право на добычу — это и есть главная задача правящего класса. Если он с ней не справляется, то очень быстро приходят другие, которые могут.
И что из этого выходит
С другой стороны, оказывается время от времени сохранить старые производственные отношения уже не получается, и они меняются на новые. Примеров в истории хватает. Причем даже если это происходит мирным путем, все равно это происходит достаточно быстро, поскольку новые способы производить еду и, особенно, отбирать ее, оказываются настолько эффективнее старых, что даже при мирном переходе старперы[4] просто идут по миру. Ну, а при немирном переходе происходит то же самое, только у них еще оказывается и не так много шансов дожить до того времени, когда они пойдут по миру.
Кстати, «мирный» и «нереволюционный» переход — это весьма условное понятие. Переход от античного рабовладения к феодализму в Европе сопровождался развалом Западной Римской Империи и разрушением Рима и многих других городов. Переход Англии к буржуазному строю знаменовался процессом огораживания и луддизмом, в ходе которого крестьяне в массовом порядке сгонялись с земли, на которой жили. Даже для выживших это было похуже нашей перестройки, не говоря уже о многих казненных за бродяжничество[5].
Возвращаясь к теме, грубо говоря, картинка такова. Сначала все стабильно за исключением того, что мы изобретаем все новые и новые способы получения еды. Рано или поздно новые, более эффективные способы заменяют старые и оказывается, что отбирать еду старыми способами уже не получается. Например, это случилось в Англии, когда феодал получал свою долю собирая оброк с крестьян на своей земле, а основные деньги уже стали делаться с эксплуатации рабочих в городах. А то бывает и похуже, например, как говорил Владимир Ильич, когда «верхи не могут, низы не хотят.» Т. е. по сути нужен новый «общественный договор» о том, как и почему одни могут присваивать себе труды других. Что успешно и осуществляется рано или поздно, так или иначе.
В некотором смысле, производственные отношения и базовые классы следуют вполне биологической модели ареалов и биониш, и их способности прокормить определенное количество особей. Как это происходит в природе? Перегородили, скажем, упавшие деревья с мусором небольшую речку, и она залила большой луг с куском леса. Луг, естественно, превратился в болото. Много неглубокой воды с грязью, мелких луж, кочек… Начинает активно размножаться болотная растительность и насекомые. Кучи комаров реют над бывшим пастбищем. Начинают размножаться лягушки. Почему? Потому что есть много еды для лягушек — комаров. Затем начинают разводиться змеи, поскольку есть много еды для змей — лягушек. Потом прилетают и начинают селиться рядом птицы, питающиеся комарами, лягушками и змеями. Потом появляются хищные птицы, которые питаются другими птицами, змеями или на худой конец, лягушками. Потом пришел медведь или, скажем, местные хулиганы и сломали плотину. Вода стала уходить, комарам стало негде размножаться и их число уменьшилось. Тогда и лягушкам стало мало что есть, и их число тоже уменьшилось. Кто помер, кто ускакал на соседнее болото. Птицы и змеи, питавшиеся лягушками, обнаружили, что еды стало мало и тоже разлетелись да расползлись потихоньку. Зато начали расти луговые травы. Стали размножаться насекомые, питающиеся луговыми травами — кузнечики, бабочки, мотыльки. Рядышком поселились мыши полевки, куропатки и перепела, кормящиеся зернами этих трав и насекомыми. А невдалеке поселилось семейство лис, пара соколов и сова, питающихся мышами и куропатками. Изменились ресурсы — производительные силы — изменилось население.
Примерно то же самое происходит и в ходе эволюции производительных сил человеческого общества. Была старая добрая Англия. То есть, кому добрая, а кому и не очень, но это не важно. Могла она прокормить столько-то крестьян, столько-то рыцарей, столько-то баронов, и столько-то всякой высшей знати, ремесленников, купцов, моряков. Потом придумали ткацкий станок. Стали делать ткань на мануфактурах. Ткани стало много, дешевой и хорошей. Стали ее продавать по всему миру. Стало еще выгодней производить ткань. Лорды начали сгонять крестьян с земли и разводить вместо крестьян овец. На шерсть для тех самых мануфактур. Земли для крестьян стало меньше, Англия оказалась способна прокормить значительно меньше крестьян. То есть не вообще прокормить, на халяву, а именно крестьян, которые кормились бы обработкой земли. Вот и стало крестьян меньше. Зато появлось много мануфактур. Появилось много мест для рабочих мануфактур, где они могли бы прокормить себя. Соответственно, стало значительно больше рабочих. Заметьте, что в отличие от болота, не пришлось ждать пока новые поколения новых видов народятся. Человек — существо высокоприспосабливаемое, этакий оборотень в мире животных. Лягушка она всегда лягушка, мокро вокруг или сухо, а человек — он вчера был крестьянин, а сегодня, когда голодно стало, завязал поясок потуже и пошел в рабочие. Согнанные с земли крестьяне и составили новый рабочий класс Англии. Разумеется те, кого в процессе не повесили за бродяжничество, или кто не нашел другое применение своим силам — будь то матрос, или купец, или солдат, завоевывающий новые рынки сбыта для своей страны. То же произошло и с правящим классом, был лорд-феодал, собирающий оброк, а стал лорд-капиталист, разводящий овец на шерсть, может даже используя кого-то из тех самых крестьян, с которых он собирал оброк еще совсем недавно. Просто кормушек для лордов-феодалов стало меньше, а для лордов-капиталистов — больше. Да и кормушки для лордов-капиталистов оказались больше и вкуснее. Вот и вся политэкономия.
Короче, главное правило — люди идут туда, где есть еда. А места, где есть еда, определяются производительным силами. При этом, производственные отношения определяют, как люди в одних местах могут отнимать еду у людей в строго определенных других местах. Если в этих других местах еды не оказывается, то и отбирать нечего. Производительные силы изменились — места, где есть еда изменились — в старых местах еды уже нет — старые производственные отношения перестают работать. Зато еда появилась в новых местах, и туда набежали люди. Как те, что производят еду, так и те, кто ее отнимает. По Марксу это означает, что появились новые производственные отношения.
А теперь давайте рассмотрим в качестве примеров известные переходы между формациями.
Смены формаций
От еды к рабам — «Аргх! Угх?! Бум!» (право силы)
Первый переход призошел от первобытнообщинного к рабовладельческому строю. При первобытнообщинном строе способы производства были простые — охота и собирательство. Да и орудия для этого были, прямо скажем, не слишком развитые — много ли добычи набьешь примитивным копьем или рогатиной? О собирательстве и говорить не приходится. Любое мало-мальски крупное племя выедало весь пригодный «подножный корм» очень и очень быстро, а потому было вынуждено мигрировать.
Одним словом, производительность труда была очень низкая — еды получалось только-только чтоб самому выжить и, если повезет, детей накормить. Это если крупно повезет, а если не повезет, то и самому можно было ноги протянуть. Против этого была, правда, у некоторых методика использования бегающего рядом не очень полезного, но питательного белка в форме членов соседних племен или, в крайнем случае, сопелеменников. По крайней мере на голодное время.
Шутки шутками, а делиться попросту говоря было нечем. Отбирая даже немного еды у человека можно было ожидать, что он просто умрет с голоду. А лишних людей в племени и так не держали, так что систематически отбирать просто не получалось. объединение в племя имело достаточно мало отношения к переделу еды, и в основном требовалось для совместной защиты и охоты, поскольку соседние племена не дремали, каждый чужак представлял из себя источник белка (см. выше), да и мамонта явно более реалистично было забивать толпой.
В этих условиях неравенство было минимальным — только в пределах разной физической конституции, навыков и умений отдельных индивидов. Самый «богатый», т. е. обладающий большим количеством еды, член племени был тот, кто сильнее, ловчее, лучший охотник. Это продолжалось столько времени, что въелось аж в наши гены. Ведь именно эти качества интуитивно оцениваются, когда речь идет о мужской красоте — рельефные мускулы, высокий рост, отсутствие лишнего жира, крепкое телосложение, словом этакий Шварцнегер. Замечу, что нельзя сказать будто эти признаки стали вредными, просто они перестали быть исчерпывающими.
Но вот технологии немного усовершенствовались. Появились металлы и более совершенные орудия охоты. Появились собаки, помогающие в охоте. А потом и другие животные, уже не как помощники, а как еда. Начало развиваться животноводство. Другие племена научились сеять зерно и овощи, и получать урожай, пусть даже поначалу и на выжженных делянках (двуполье и трехполье развились позже.)
Что же случилось? Человек стал производить больше еды, чем ему было необходимо. Т. е. появилась возможность регулярно и систематически отбирать какую-то часть произведенного продукта у человека, и он продолжал жить, работать, и производить новый продукт, который можно было снова отбирать. Маркс называл это появлением избыточного продукта. Термин этот не означал, что продукт этот лишний — лишнего, как известно, не бывает — а просто то, что он был сверх того, что необходимо для выживания и продолжения рода.
Какое логичное заключение должен был сделать древний человек в такой ситуации? Правильно, чтобы иметь больше еды, надо иметь постоянно под рукой несколько других человек, которые работали бы, а затем отбирать у них излишки в свою пользу. Вопрос только откуда взять таких людей?
Скорее всего первыми рабами обычно были военнопленные. С появлением избыточного продукта стало выгодно превращать их в рабов, а не непосредственно в еду, либо обменивая его за выкуп у соплеменников, либо еще более простым методом. Пленный член чужого племени — не человек, никто за него не заступится. Наоборот, если попытается взбунтоваться — все племя его поможет укоротить.
Но это то, что происходило обычно, разные народы вероятно приходили к понятию рабов разными способами. Где-то стали обращать в рабов признанных виновными на разборках внутри племени. Где-то это оказались неудачники. Где-то просто слабые, одинокие и неспособные себя защитить. Во многих случаях возможно даже имело место сочетание этих разных способов. Суть же одна, начали появляться люди, единственная цель которых в социуме была производить прибавочный продукт для других. Другие стали рабовладельцами, а эти люди — рабами.
Одновременно появилось и структурное социальное неравенство. «Структурное» потому, что оно было вызвано уже структурой общества, а не личными достоинствами или недостатками индивидуума. Изменилось также и понятие богатства. Если раньше это была просто и без причуд еда, наличие которой определялось на глазок по внешнему виду, то теперь куда больше еды оказалось у того, кто имел больше рабов. Не то, чтобы образ Шварцнегера стал неактуальным, на ранней стадии слабого рабовладельца быстро сделали бы рабом или просто пришибли бы его собственные рабы, да и закодированный в женских генах образ идеального мужчины никуда не делся. Просто богатство стало измеряться иначе.
Так произошел первый фундаментальный переход от одного общественного строя к другому, от первобытно-общинного к рабовладельческому, от силы и еды к количеству рабов.
Давайте теперь освежим память кратким описанием данного перехода:
Старый строй: первобытнообщинный.
Новый строй: рабовладельческий.
Старый критерий богатства: сила и непосредственно еда.
Новый критерий богатства: количество рабов.
Что изменилось: улучшились орудия охоты, изобретены новые способы производства еды — животноводство и земледелие.
Критическое изменение: появился избыточный продукт, который можно присваивать.
Критическое социальное изменение: собственность на человека (раба). Появился способ непосредственного подчинения одного человека другому, с отьемом избыточного продукта в пользу первого.
Эффективный ареал влияния критического изменения: теплые плодородные зоны, где труд раба давал достаточно продукта, чтобы оправдать его использование (раб выживал после отбирания части продукта).
От рабов к земле — «Но у меня есть палка, и я вам всем отец!» (право земли)
Заметим, что далеко не все народы мира перешли к рабовладельческому строю. Для того чтобы сделать это нужно было, чтобы раб производил избыточный продукт. Однако производительность земли в разных местах разная, одно дело в долине Нила, Греции, или Индии, где палку в землю воткни и собирай с нее бананы (это шутка, если кто не понял), и совсем другое где-нибудь в Северной или Северо-Восточной Европе. Так что там, где рабов иметь было выгодно, образовался рабовладельческий строй, а там — где нет, так и продожали жить племенами, пусть даже и с немного лучшими орудиями труда.
Можно даже примерно прикинуть границу рентабельности рабовладельческого строя. Раб по определению ничем не владеет, более того, сам является собственностью. Так что, чтобы он не сбежал и ничего не сломал нужно за ним внимательно следить. К тому же его нужно направлять, управлять его деятельностью, поскольку собственного интереса в работе у него нет. Известно, что человек может эффективно управлять группой из 5–7 человек. Это подтверждается как практикой (вы когда-нибудь пробовали управлять напрямую хотя бы дюжиной людей?), так и биологическими особенностями работы челоческого мозга, в частости механизмом работы памяти и мышления[6]. Стало быть, чтобы рабовладельчество было рентабельным, 5–7 рабов должны быть способны прокормить одного неработающего плюс что-то должно еще оставаться сверху, чтобы имело смысл вообще возиться. А если мы говорим о
Конечно, «рассчитать» такое достаточно сложно, но можно подойти к вопросу и проще, сравнив контуры древних рабовладельческих государств с картой изотерм. Тогда получчается, что рабовладение приобретает смысл при средней годовой температуре не ниже примерно +3–4 °C. Это, конечно, не точная оценка, поскольку кроме температуры есть еще много других факторов как, например, доступность пресной воды, пропорция осадков и солнечных дней, доступность плодородной почвы (скалистый островок не очень подходит для земледелия даже в идеальных погодных условиях). Но если взглянуть на карту изотерм среднегодовой температуры[7], то видно что большинство древних рабовладельческих государств лежит внутри изотермы +10 °C, и категорически вне изотермы 0 °C, причем к нулю даже близко не приближаясь. Скажем, северные провинции Рима вроде северной Италии, Франции, Венгрии, Румынии, Британии и Германии (современные названия этих территорий), где по сути рабства уже не было, часто лежат также вне изотермы 0 °C — они теплее России, но недостаточно, чтобы рабство имело смысл.
Что же происходило вне изотермы +3 °C? Там рабовладение не развилось, в крайнем случае получило патриархальный характер, когда семья владеет очень небольшим количеством рабов, который рассматриваются как часть семьи, а потому заинтересованы в своей работе. Что-то вроде патриархального рабства описанного в Библии (культура животноводства в местах, плохо пригодных для земледелия резко передвигает границу рабовладения чуть ли не к 10 °C.) Почему бы вы думали, римские вольноотпущеники часто брали имя бывшего хозяина? Да потому, что раб и был по сути членом семьи. Собственно, и рабство часто так и появлялось — чужак не имел статуса в племени и нуждался в защите, прием в семью давал ему эту защиту, но он оказывался «младшим», которому все могли приказывать. В продолжение этой мысли, вспомните батраков на зажиточных финских, прибалтийских, белорусских, и украинских землях. Почитайте «Эмиля из Леннеберга» Астрид Лингрен и обратите внимание на отношения семьи со своими работниками — Линой и Альфредом, чтобы представить себе как это выглядело. А как насчет мест, где было еще холоднее, типа северной России? Там рабовладение вообще не возникло. И правда, зачем нужен раб, который сожрет больше, чем сделает?
Но прогресс продолжал развиваться. Еще более улучшились орудия труда. Появился классический плуг[8], позволяющий распахивать более тяжелые чем в Средиземноморье земли Западной и Восточной Европы. Позже в X–XII веках (рождение и расцвет Киевской Руси, между прочим) появилась трехпольная система земледелия[9]. Словом появился избыточный продукт в достаточном количестве, чтобы заинтересовать экспроприаторов и эксплуататоров.
Кстати, о разнице между последними. Экспроприатор — это просто бандит, который пришел и отобрал. Таким были собственно первые князья да феодальные короли. Все эти кнеси, риксы, вожди были просто главами бандитских группировок, «доивших» определенные территории. Но когда регулярные «экспроприации», а проще говоря набеги, стали выгодны, таких умных развелось много, и они стали мешать друг друг. Закончилось это, как и следовало ожидать, разделом территории — «ты грабишь до этой реки, а я после нее». Не то, чтобы границы строго соблюдались, но некоторое подобие порядка это создало. А как только территория стала ограниченной, пищевая база сократилась, и следовательно главный бандит (князь, рикс, конунг) оказался заинтересован в том, чтобы не грабить под чистую, а оставлять немного на развод, чтобы было где грабить и на следующий год. Так грабеж земледельцев был поставлен на систематическую основу, а наш бандит стал из экспроприатора эксплуататором. А проще говоря, феодалом.
Постойте, скажем внимательный читатель, а чего же он не стал рабовладельцем? Избыточный-то продукт появился в достаточном количестве, так? Так, да не так. Избыточный продукт действительно появился, но за счет способности человека обрабатывать значительно большую площадь под посевы. Помните про изобретение плуга? Так что концентрация населения все равно была низкой. И одно дело — сотня рабов на поле, которое можно окинуть взглядом, а совсем другое сотня землепашцев на территории, которую без коня и не объехать в разумное время. Присматривать за такими рабами просто физически невозможно — разбегутся и ищи свищи. Поэтому вместо принудительной работы под контролем, крестьянам пришлось дать наращивать жирок на основе собственного интереса, а избыточный продукт изымать в ходе «инспекторских поездок» в форме дани или оброка. То есть производственные отношения хозяин-раб на севере просто не работали.
Очевидно, общественные отношения не замедлили оформиться в соответствующие правовые нормы. Попросту говоря, бандиты (пардон, феодалы), привыкнув грабить крестьян, стали считать, что имеют на это право, и, соответственно, это право оформили в соответствующих законах.
Обратите внимание, что если в Европе нужно было десяток крестьян для прокорма и экипировки одного рыцаря, то в России уже нужна была «деревенька в сотню душ», что и наложило отпечаток на национальные формы феодализма в разных странах. Десятку плебеев можно и в одиночку навешать, особенно если они безоружные, а ты — на коне и весь обвешан разными опасными железками, как любитель ролевых игр. А против сотни мрачных мужиков уже без автомата или соратников по классу не попрешь. Так что в Европе строй опирался на рыцарей, которые в общем-то были не очень зависимы от сюзерена, а в России на княжеские дружины — своего рода отряды быстрого реагирования, чтобы раздавать восставшим холопам по заслугам. Кстати, в России феодалы даже имели несомненную полезную функцию — защиту от набегов из степи. Очевидно, что по отношению к внешним «экспроприаторам», интересы крестьян и князей полностью совпадали, и даже оформились в законодательные и этические нормы обязанностей сюзерена к своим подданным. Впрочем, национальные особенности феодализма уже не относятся к теме данной книги. Так что, считайте это лирическим отступлением.
А что случилось с критерием богатства? Рабов больше нет, чем же его мерить? Да сферой влияния, попросту — землей. Землей с крестьянами, конечно, но первичным все равно стала земля. Крестьянин владел всеми средствами производства, кроме главного — земли. Землей владел феодал, что ему и давало право взымать оброк с живущих на них крестьян.
Остался еще один интересный вопрос — а что же с рабовладельческими государствами? Почему они стали феодальными? У них-то ведь ничего вроде не изменилось? Во-первых, они не так быстро стали феодальными. В некоторых из них элементы рабовладения в разных формах сохранялись очень долго, иногда вплоть до конца девятнадцатого века. Хотя надо признать, что в основном они все-таки стали именно феодальными. Почему? Многие из них были просто завоеваны феодальными племенами варваров, которые принесли с собой свои привычные формы взаимоотношений. Кроме того, крестьянин работает сам по себе и сам же приносит тебе оброк, да еще и рад, что ты к нему сам не пришел. Нельзя не согласиться, что это куда более удобная форма эксплуатации нежели раб, за которым нужен глаз да глаз. Так можно контролировать значительно больше людей, даже и в теплых странах. Да и зачем содержать сотню надсмотрщиков, если вместо них можно иметь лишь десяток воинов, которые полезны еще и во многих других отношениях? Словом, куда ни кинь — сплошная удобность и полезность.
Надо заметить, что традиционный феодальный строй имел один большой недостаток. Из-за неустойчивости земледелия (вынуждавшего иметь ресурсы «с запасом»), равно как и возможности контролировать много людей малыми силами, так выходило, что с едой (и прочими благами) у феодалов было неплохо. А что делает феодал или любой другой хищник или даже не хищник, а какой-нибудь кролик, попав в ареал с большим количеством еды? Он начинает плодиться, причем там быстро, что еды вскоре перестает хватать. Поэтому избыток феодалов вынужден искать новые источники еды на уже проторенной тропе дедов и прадедов. Этим и объясняется высокая агрессивность феодальных обществ, будь то готы и гунны, Чингиз-Хан, крестовые походы, или средневековые Испания и Англия.
Эта же причина привела к феодальной раздробленности Германии и Руси. Однако, если в Германии благодаря однородности окружения и хорошему климату растаскивание государства феодалам сошло с рук, что привело к нескольким векам жизни под властью мелких и постоянно воюющих друг с другом княжеств, то в России природные условия, экономика и окружение уже тогда к раздробленности не располагали, и Русь была быстро «объединена» внешним фактором — ханом Батыем. Природа и экономика они такие, с ними шутить как рядовому с сержантом, можно, но только на свою глупую голову. Принцип простой и тот же самый — «не можешь — научим, не хочешь — заставим». Это к теме нынешних процессов в России.
Итак, что же произошло вкратце?
Старый строй: первобытнообщинный или рабовладельческий.
Новый строй: феодальный.
Старый критерий богатства: сила и непосредственно еда, или количество рабов
Новый критерий богатства: земля, территория с крестьянами.
Что изменилось: улучшились орудия труда, улучшенная система земледелия, изобретен классический колесный плуг.
Критическое изменение: новые территории, ранее непригодные для эксплуатации человека человеком
Критическое социальное изменение: Собственность на землю, право на эксплуатацию живущих на вашей земле. Найден способ присваивать избыточный продукт населения рассредоточенного на значительной площади, способ эксплуатации без непосредственного постоянного контроля.
Эффективный ареал влияния критического изменения: теплые и умеренные климатические зоны, где вооруженный человек или отряд мог контролироать территорию, достаточную для своего содержания.
От земли к деньгам — «Люди гибнут за металл!» (право денег)
Феодализм — это очень стабильный строй. Не очень хороший, но стабильный. В Китае он держался тысячелетиями. Разделение общества на хорошо вооруженное и тренированное убивать привилегированное меньшинство и бессильное малообразованное быдло позволяло сохранить этот строй в самых разных условиях от технического регресса Средних Веков до конца девятнадцатого-середины двадцатого века с их всепроникающим агрессивным капитализмом.
Переход от феодализма к капитализму является главным прототипом, на изучении которого по сути и был построен марксизм начала двадцатого века. Поэтому этот переход очень хорошо изучен. По крайней мере в Европе и Америке. По давней европейской традиции, теоретики марксизма не удосужились рассмотреть весь остальной мир, что несколько отразилось на качестве полученной теории, хотя и не помешало выявить базовые закономерности.
Итак, главным примером развития капитализма были европейские страны. Если рассматривать только социальную сторону перехода к капитализму в этих странах, то между ними видно не так уж и много общего:
Нидерланды — земли мало, так что и крестьян мало. Зато много путешествующих купцов и ремесленников. Да тут еще испанская инквизиция насела… Поневоле взбунтуешься.
Англия — лорды бросились сгонять крестьян с земли и выращивать овец на шерсть. Согнанных с земли крестьян казнили на перекрестках за бродяжничество. Одновременно появилось много купцов и владельцев мануфактур, которых доставала воротившая нос знать, поскольку они сами хотели воротить нос. В общем, опять же, поневоле взбунтуешься.
Франция — король разорил страну, так что крестьянам стало совсем плохо. Да еще лавочники в Париже недовольны «благородными» хамами, которые могут любую лавку привести в запустение. Да еще налоги страны на годы запроданы откупщикам да банкирам (финансовой буржуазии), от чего крестьянам еще хуже… Словом опять, поневоле взбунтуешься.
Германия — тут все было совсем по-другому. Во-первых, у аккуратных немцев с самого начала были мухи отдельно, а компот отдельно. Сельские местности под правлением всяких курфюстов и более-менее вольные города с ремеслами и купцами еще со времен Ганзейского союза. Опять же, революцию тоже непонятно как и вести, пока всех королей, королят, и королюшечек германских переказнишь — на это же никакого времени не хватит. Т. е. бунты время от времени и там были, но мелкие, местного масштаба и на революцию явно не тянущие. А откуда взяться национальному масштабу, если вся страна уже давно разбита на множество мелких княжеств да королевств? Так что революцию пришлось устраивать сверху путем объединения страны, чем и занимался небезызвестный Отто фон Бисмарк[10]. Для объединенительных, а затем завоевательных войн потребовалось конкурентоспособное вооружение, так что буржуазию отнесли к полезным элементам и дали ей развиваться. А уж потом, в ходе и в результате поражения в Первой Мировой произошло изменение системы правления.
Австро-Венгрию объединять было не нужно. Хотя бардак там тоже имел место, и не меньший чем у западных немцев. В результате Первой Мировой Войны она развалилась на части, одновременно со сменой системы правления.
Словом, сравнивая внешние проявления перехода к капитализму в Европе, не так просто вывести общую картину. Кстати, сам Маркс базировался в основном на Англии, что и понятно — он там долго жил, да и фабрика принадлежавшая Фридриху Энгельсу была основным источником существования их обоих. Так что об эксплуатации он знал, можно сказать, из первых рук.
Но все же, давайте попробуем разобраться, что же послужило причиной перехода к капитализму?
Простой ответ — орудия труда, положившие начало промышленному производству. Первым, по распространенному мнению, был изобретенный в Англии ткацкий станок. Это был не примитивный домашний станок, известный еще в средние века, а сильно усовершенствованная модель, работавшая от внешнего привода (не ручная) и со значительно более высокой производительностью труда. Критической новой частью ее, также принципиально повлиявшим на производительность труда, был челнок, но для нас это не так важно. Важны же два фактора:
Во-первых, станок требовал больше места, чем доступно в обычном доме. Один внешний привод чего стоит! Мельницу или плотину ведь возле каждого дома не поставишь. Да и паровые машины, когда были изобретены, тоже немало места занимали. Кроме того, такой станок был слишком дорог для домашнего хозяйства. Так что пришлось ткачих и ткачей собирать вместе в большом специально сделанном для этого здании — фабрике, или как тогда называли — мануфактуре. Как вы уже догадались, и фабрика, и станки на ней принадлежали не ткачам, а другому человеку. Соответственно, вместо производства ткани на своем оборудовании из своего материала на свой риск, а затем продажи его, ткачи работали за плату в помещении и на оборудовании фабриканта, производя продукт из сырья фабриканта, которому принадлежала продукция, и который ее и продавал. Как читатель уже, возможно, догадался, так появились новые классы — рабочих и капиталистов.
Во-вторых, полученная качественная, доступная и дешевая ткань продавалась в больших количествах как в самой Англии, так и во многих других странах. Что это означало? Это означало, что каждый, кто хотел покупать эту ткань, должен был иметь деньги. А чтобы иметь деньги, он должен был либо что-то производить и продавать, либо что-то с выгодой перепродавать, либо финансировать под проценты первые две категории. Так, кстати, появилось три основных категории капиталов — промышленный, торговый и финансовый. Но главное, это то, что, капитализм стал проникать в остальные страны Европы и вообще всюду, куда проникал английский купец.
Теперь вернемся к рабочим и капиталистам. Рабочий разительно отличался от крестьянина в своем отношении к средствам производства. Крестьянин владел своими средствами производства, кроме главного — земли. Рабочий не имел ничего. Крестьянин владел продуктом своего труда, рабочий — нет. Доход крестьянина был в произведенном продукте минус то, что пришлось отдать на покрытие затрат и поборы, в первую очередь феодалу. Доход рабочего — это зарплата, плата которую капиталист платит рабочему за его работу на него.
Так же отличались и капиталист от феодала. Феодал, по сути, владеет лишь землей, капиталист владеет всеми используемыми на его фабрике средствами производства, кроме рабочего. Он же владеет также сырьем и конечным продуктом, а феодал — нет, он только получал часть продукта в качестве платы за пользование землей. Феодал был богат землей, на которой жили крестьяне. Капиталист был богат деньгами и овеществленными деньгами — средствами производства.
Читатель, наверное, уже заметил, что рабочий по своему положению оказался значительно ближе к рабу, чем к крестьянину. Почему? Помните, почему крестьяне сменили рабов? Большие территории, которые трудно постоянно контролировать. А какие территории на фабриках? Да никаких, все рядом под бдительным оком. Так что никакой причины для автономности работника нет и быть не может. Более того, действия рабочего на фабрике жестко координированы с действиями других рабочих, и эта координация требует известной квалификации. Так что даже при желании, рабочему XVIII–XIX века самостоятельности в его деятельности было не предоставить.
Но почему же тогда не восстановилось рабство? Ведь условия стали вроде бы те же? Те же, да не совсем. Если брать раба и его орудия труда, то основная стоимость приходилась на раба, а орудия труда — палка, мотыга, корзина для переноса тяжестей — по сравнению с рабом стоили недорого. В случае капитализма картина как раз обратная. Фабрика со станками стоит много, а рабочих на улице — пруд пруди. Скажем, если у вас есть золото и куча навоза, в чем вы будете мерить ваше богатство? В золоте, верно? Вот и тут такая же логика.
Но все же, даже если рабочие и недороги, почему бы все-таки не сделать их рабами или не привязать к фабрикам, как раньше к земле. Пробовали, не получается. Рабы и крестьяне имеют тенденцию размножаться, причем появившиеся новые рабы и крестьяне так же принадлежат тому же хозяину. Этих новых рабов надо кормить, даже если они тебе и не нужны. А до того как они вырастут и смогут быть использованы в производстве, они хозяину в общем-то не нужны. Продавать их тоже хлопотно. Заметьте, что простои могут происходить и по другим причинам — сокращение сбыта и производства, например. В этих условиях раба кормить все равно надо, а рабочего можно просто выставить на улицу. Содержать раба на самом деле дороже чем платить зарплату, особенно если предложение труда большое. Раба надо содержать так, чтобы он и завтра и послезавтра работал, а рабочий, если от истощения заболеет и помрет — потеря небольшая, за воротами еще сотни таких дожидаются. А если вдруг спрос большой и нужно фабрику расширять? Где столько новых рабов накупить? Словом, куда ни кинь, а наемный рабочий удобнее раба, с которым одни хлопоты да головная боль. Да и в целом для общества куда полезнее рабочие, которые свободно мигрируют вслед за капиталом и рабочими местами. Собственно, если заметить, то рабочие не так уж сильно в остальном и отличаются от рабов — просто они торгуют собой сами, и не оптом, а в розницу.
Есть у наемного рабочего и еще одно огромное преимущество. Для начала, раб по природе своей необразован. Вы, конечно, читали, что в Риме рабы использовались и как преподаватели, и как управляющие, но такие рабы были скорее исключением. Масса же рабов была неграмотна и даже искусство счета у них часто не выходило за рамки бытовых операций с деньгами. А еще, что важно, раб не был заинтересован в результатах своего труда. Даже если господин и одарит его монеткой, большого смысла прятать эту монетку на черный день у него нету, поскольку монетка эта ему все равно не принадлежит, ее из него запросто могут вытрясти как только у хозяина сменится настроение. Нет у него и стимула беречь орудия труда — если сломается эта штуковина, к которой он прикован, чтобы крутить, у него просто будет немного отдыха, пока ее не починят. У рабочего картина совсем другая. Во-первых, если его станок сломается, то и зарплаты он не получит. Во-вторых, если ему дать чуть больше денег, чем абсолютно необходимо, то он их спрячет дома в подушку на черный день, а то и в банк отнесет, и, заметьте, будет этим фактом чрезвычайно доволен. Поскольку эту денежку у него никто напрямую уже не отнимет, и он это знает. Так что и в следующий раз он будет стремиться ее получить. Собственно, за то и работает. Так что простимулировать его куда как легче. Наконец, он просто образованнее раба. Собаке на привязи не нужна математика, ей нужно только уметь выполнять команды «лечь», «встать», «служить», да гавкать на посторонних. А рабочий конкурирует с другими рабочими, он совсем дураком быть не может — поскольку тогда наймут не его. А в промышленном производстве дураки вредны, причем не только в менеджменте. Рабочий, по сравнению с рабом, должен уметь и понимать значительно больше, хотя бы чтобы не угробиться самому и не поломать оборудование.
Теперь вернемся к вопросу, чем же меряют богатство при капитализме? Рассуждения выше позволяют предположить, что капиталоемкими средствами производства. Т. е. человек, у которого сто мотыг, богатым не является, по крайней мере если они не используются на плантации в какой-нибудь отсталой стране, а вот человек с фабрикой — несомненно является. Однако этот критерий очень неудобный. Да и не совсем точный. А корабль — это средство производства? Ведь ничего нового корабль не производит, он только позволяет доставлять товар в другое место, где этот же товар может быть дороже. А деньги — это средство производства? Ведь сами деньги ничего не производят. Но и фабрику, и корабль, и деньги можно использовать для одного и того же — чтобы получить еще больше денег. Путем производства нового продукта, перепродажи уже созданного продукта, либо финасирования первых двух способов. Собственно, мы только что рассмотрели три главных вида капитала — промышленный (производственный), торговый и финансовый. Вот эта способность делать деньги и определяет богатство человека при капитализме. И поскольку все три вида приводимы к одному общему — деньгам, то и меряется богатство при капитализме именно в них.
Кстати, если вы заметили, не всякие деньги — это капитал (то бишь, богатство). Зарплата, которую вы получаете — это не капитал, а так, заборные купоны на долю в общественном продукте. Капиталом они могут стать только тогда, когда они использованы (или хотя бы предназначены) на что-то, что позволит вам делать деньги. Но это опять же напрямую к теме данной книги отношения не имеет.
Старый строй: феодальный.
Новый строй: буржуазно-капиталистический.
Старый критерий богатства: земля, территория с крестьянами.
Поделиться книгой: