Седьмое небо

— У тебя очень красивая комната, — заметил Хеннесси, — Мне понравились картинки на стенах. Моя дочка тоже обожает лошадей.

Он почувствовал, что ему удалось завоевать ее доверие, это оказалось так просто, что у него защипало в носу. Малышка приподнялась на локте, чтобы лучше видеть его.

— Моя дочка любит таких желтых лошадей, с белыми гривами, — продолжал Хеннесси.

— Они называются пегие, — уточнила девочка.

— Он обижает тебя?

— Только ее.

Хеннесси поймал себя на том, что держит руку за пазухой, поближе к пистолету.

— А у вашей дочки есть лошадь? — спросила девочка.

— У нас точно такой же двор, как у вас. Лошадь там не поместится.

— A-а, — разочарованно протянула девочка, — Знаете что? Тогда можете отвезти ее куда-нибудь покататься. Ей понравится.

Дверь неожиданно распахнулась, но девочка оказалась проворней. Она плюхнулась на подушку, закрыла глаза, и дыхание ее стало ровным, как у спящей. На пороге стояла ее мать, сейчас, когда свет в коридоре бил ей в спину, синяки на ногах были не видны. Хозяйка выглядела как самая обычная женщина, молодая и красивая, которая просто не успела причесаться.

— Не вздумайте разбудить мою дочку, — со злобой бросила она.

Хеннесси поднялся, в коленках у него что-то хрустнуло. Он подошел к женщине и, стараясь говорить деловитым тоном, как будто каждый день вот так врывался в чужую жизнь, произнес:

— Можете прямо сейчас выдвинуть против него обвинения.

— Не дождетесь, — фыркнула женщина.

— Я могу выдворить его из дома.

— Да неужели? — прошептала женщина, — А потом будете всю оставшуюся жизнь сидеть у меня на крыльце, чтобы он не вернулся? Так и будете дальше нас пасти?

Хеннесси чувствовал себя дураком. Он знал, что девочка сейчас внимательно его слушает. Что он предлагал этим людям?

— Вы можете получить предписание суда.

— Послушайте, — сказала женщина, — Я не понимаю, о чем вы.

— Ладно, — ответил Хеннесси. Бог ты мой, как быстро он согласился. Он вытащил визитку, такую новенькую, что от нее до сих пор пахло типографской краской, и протянул женщине — Если передумаете, можете звонить в любое время.

Женщина снова фыркнула, как будто он был сумасшедшим, и отмахнулась от визитки. Хеннесси вышел из комнаты следом за ней, но перед этим украдкой сунул картонный прямоугольник девочке под матрас. Папаша сидел в гостиной, делая вид, будто смотрит «Золотое дно» и ему вообще решительно на все наплевать, но Хеннесси видел, что тот ждет. Увидев, что полицейский ничего не нашел, он неторопливо поднялся с дивана и ухмыльнулся:

— Передай моим соседям, пусть катятся к чертовой матери.

Больше всего Хеннесси сейчас хотелось оказаться за порогом.

— Это мой дом, понял? — не унимался парень.

— Понял, — ответил Хеннесси, — Но если ты не угомонишься, я вернусь. Заруби себе на носу.

Джо завел двигатель и уехал не оглядываясь. Он направился прямиком к закусочной на Харвейском шоссе, но еда не шла в горло, он даже кофе не мог проглотить. Из головы у него не выходил тот дом, внешне ничем не отличавшийся от прочих. Даже с закрытыми глазами он вполне мог бы найти топливный котел в подвале. По внешнему виду никто ничего бы даже не заподозрил, и Хеннесси задался вопросом, что на самом деле скрывается за стенами соседских домов, которые он видел каждый день на протяжении этих шести лет. Его замутило. У него было такое ощущение, как будто он сам избил ту несчастную женщину: он знал, что ее избили, но без заявления ему оставалось только уехать несолоно хлебавши. А самое поганое было то, что он уехал с облегчением. И именно поэтому теперь, неделю спустя, Джо стоял на дорожке перед домом на рассвете, дожидаясь молочника.

Он попытался думать о собственных детях, которые мирно спали в своих кроватках. Потом о деньгах на хозяйство, которые его жена хранила на полке над плитой в сливочнике, и о свежем влажном запахе рубашек, которые она гладила ему каждое утро. Он давным-давно должен был забыть картинки, приколотые к стенам комнаты маленькой девочки, и не вспоминать, какой формы и цвета был синяк, наливающийся под глазом у ее матери.

До него донеслось тарахтение: приближался фургон молочника. На другой стороне улицы, у бывшего дома Оливейры, трава, которую подстригал Хеннесси, успела вымахать заново и уже была высотой до середины бедра. Фургон затормозил у обочины, и до Хеннесси донеслось позвякивание бутылок: молочник принялся выгружать свой товар. Хотелось одного: чтобы все было как раньше. Он ни о чем больше не просил.

Подошедший молочник напугал его.

— Как поживаете? — спросил он, будто Хеннесси каждый день выходил из дома ни свет ни заря, чтобы встретить его фургон.

— Холодно что-то, — ответил Джо и вдруг понял, что закоченел. Погода переменилась, а он был в рубахе с короткими рукавами и брюках.

— Две кварты молока и творог? — уточнил молочник.

Хеннесси кивнул, хотя представления не имел, что заказывала Эллен. Молочник передал ему бутылки и коробку с творогом.

— Всего доброго, — попрощался он и, захватив металлическую корзину, уселся в кабину и медленно тронулся с места, поскольку ехать ему предстояло совсем недалеко, до участка Шапиро.

Если не будет никакого знака, загадал Хеннесси, стало быть, все останется как прежде. Я уберу молоко в холодильник, вернусь в постель и буду жить с уверенностью, что моим ребятишкам ничего не грозит, когда они играют на улице. Я буду каждое утро есть на завтрак яичницу и никогда больше ни о чем не попрошу. Только пусть все будет как раньше, взмолился он про себя, но было уже слишком поздно. Он хотел стать детективом, и он им стал — и теперь никак не мог отделаться от мыслей о работе и обо всем, что вынужденно узнал на ней.

И тут он сделал огромную ошибку. Надо было развернуться и уйти в дом, а он вместо этого взглянул на небо, где догорали последние звезды, и они поманили его к себе, как других манят бриллианты. Он покосился на восток, чтобы посмотреть, встает ли уже солнце, и увидел на крыше дома Оливейры женщину. Она чистила водосточный желоб, не замечая ничего вокруг, и Хеннесси понял, что опоздал с зароками. Он уже о чем-то попросил, и случилось то, что происходит всегда, когда получаешь желаемое. Ему захотелось большего.

К половине восьмого в воздухе пахло кофе и тостами, гремели крышки железных ящиков, где молочник оставлял свой товар, ревели, прогреваясь, двигатели машин: отцы семейств во всем квартале собирались ехать на работу. Очень скоро дома пустели: оставались лишь матери с малышами, которые только-только начинали учиться ходить, и грудными младенцами. Стайки ребят постарше к восьми пятнадцати начинали стекаться к школе: впереди мальчишки в новеньких брюках из твила и клетчатых рубашках, время от времени обмениваясь тумаками и устраивая потасовки на газонах, следом девочки с аккуратно заплетенными косичками и в гольфах, натянутых на коленки.

Билли Силк провожал их взглядом с крыльца своего дома. Он до сих пор был в пижаме и босиком. Мама спала, но малыш Джеймс проснулся в шесть, Билли сунул ему бутылочку с соком, и тот сонно зачмокал в своей кроватке. Мистер Поппер увязался за Билли на улицу и теперь сидел рядышком, вылизывая лапу и не обращая на мальчика ни малейшего внимания. Билли потрепал кота по шерсти, тот выгнул спину дугой, но своего занятия не прекратил и даже не покосился в сторону хозяина. Билли поймал себя на том, что скучает по Везунчику. По утрам, когда все остальные еще спали, Билли прокрадывался к холодильнику, доставал оттуда морковку и просовывал ее сквозь прутья кроличьей клетки. Везунчик неизменно отвечал мальчику благодарным взглядом и позволял погладить себя через решетку, а сам довольно барабанил лапами по полу клетки.

Утро выдалось прохладное, и Билли Силк пожалел, что не надел тапки. Он грыз черствое печенье, а до этого выпил бутылочку шоколадного молока, стоя перед открытым холодильником. Если он не насытится печеньем, можно будет съесть один из зеленых помидоров, которые мама положила дозревать на подоконник. Билли обнаружил, что в последнее время поглощает еду в чудовищных количествах. Мама притворялась, будто сидит на диете, хотя все видели, что никакая диета ей не нужна, и он сделал вывод, что у них кончаются деньги. Каждый день Билли давал себе слово не есть так много, но ни разу не сдержал его, в то время как мама питалась исключительно черным кофе, подслащенными половинками грейпфрута и снятым молоком.

Нора ни за что не призналась бы в этом, но Билли знал, что с каждым днем она обнаруживает в доме все новые и новые недостатки. Гараж оккупировало семейство белок, холодильник барахлил, так что иной раз молоко скисало, а иной раз яйца замерзали прямо в скорлупках. В дождь раковина в ванной заполнялась водой, а как-то раз они обнаружили в подвале ужа. Нора упрямо твердила, что все у них в полном порядке, а если и не совсем в порядке, то скоро будет. Она принялась распространять по телефону подписку на журналы и устроилась маникюршей в «Арманд», салон красоты при супермаркете. Последние несколько дней Нора тренировалась на себе, так что весь дом пропах ацетоном, а Билли находил пилки для ногтей то на кухонном столе, то между диванными подушками. Но если у них все так прекрасно, то почему она питается кофе с грейпфрутами и почему никто из соседей до сих пор не сказал им ни единого слова?

Ссутулившись, Билли проводил взглядом последних школьников. У каждого из них была с собой специальная сумка для завтрака. Билли знал, что Нора собрала ему завтрак еще с вечера, на случай, если проспит, и сложила сэндвич и апельсин в небольшой пакет из коричневой бумаги. Ему вспомнился отцовский фокус с исчезновением, когда от него оставалась только одежда: интересно, передаются ли такие способности по наследству? Он почти верил, что превращается в невидимку, ощущал какое-то шевеление внутри.

Пока Билли дожевывал последнее печенье, из соседского дома показался Эйс Маккарти. На нем была белая рубашка, которую его мать отгладила, пока он завтракал, и черные брюки, которые он клятвенно пообещал Святому выбросить, потому что они были в обтяжку. Остановившись на дорожке, он вытащил из пачки сигарету.

— Здорово, — кивнул он Билли Силку с другой стороны газона.

Билли уставился на Эйса и продолжил грызть печенье. Эйс собирался зайти за Дэнни Шапиро, чтобы вдвоем идти в школу, но вместо этого двинулся через лужайку. За ночь на траве выпала роса, и его черные сапоги покрылись крохотными капельками.

— Вот черт, — выругался Эйс, заметив, что вымочил сапоги. Он остановился перед Билли и закурил, одним глазом посматривая в сторону дома, чтобы мать, если ей вздумается выглянуть из окна, не застукала его за курением, — Ты здесь живешь? — спросил он.

Билли кивнул и поджал пальцы на ногах.

Эйс ткнул дымящейся сигаретой в сторону Билли и задумчиво прищурился.

— Второй класс, — предположил он.

— Третий, — поправил Билли Силк.

— Бедолага, — сказал Эйс и, заметив, что Билли до сих пор в пижаме, добавил: — Твой отец тебе всыплет.

— He-а. — Билли перекатил языком изюмину, — У меня нет отца.

— Нет? — изумился Эйс, — Ты что, сирота?

— He-а, — повторил Билли, — Он в Лас-Вегасе.

— Не слабо, — уважительно протянул Эйс.

Входная дверь распахнулась, и на пороге появилась Нора в ночной рубахе, держа на бедре Джеймса.

— Почему ты до сих пор не одет? — напустилась она на Билли, — Ноги небось уже ледяные. Ты опоздаешь. Давай, приятель, пошевеливайся.

Эйс Маккарти уставился на захлопнувшуюся дверь.

— Это твоя мать? — поинтересовался он и, когда Билли кивнул, покачал головой, — Ничего себе!

— Что значит «ничего себе»? — почему-то обиделся Билли.

— Ничего, — Эйс затушил окурок о каблук, — Просто она не похожа ни на чью мать.

— Угу, — буркнул Билли Силк.

Отчасти он даже понимал, что имел в виду Эйс.

— Ладно, бывай, — сказал тот и неторопливо зашагал по дорожке, как будто ему и не нужно было спешить в школу.

Билли сидел на крыльце, пока не вышел Дэнни Шапиро. Он проводил этих двоих взглядом и почему-то почувствовал себя дураком в своей пижаме, поэтому вернулся в дом и оделся, пока Нора кормила малыша завтраком.

— Давай, давай, — подгоняла она его, хотя сама была еще не готова.

Билли рассматривал свой новый голубой блокнот, когда она появилась на пороге его комнаты. На ней было черное платье и черные туфли на высоком каблуке, талию перетягивал черно-золотой ремень с массивной золотой пряжкой.

— Тебе не о чем волноваться, — заверила она сына.

Лицо у нее раскраснелось, ногти были накрашены ярко-розовым лаком.

— А я и не волнуюсь, — заявил Билли, хотя на самом деле готов был упасть в обморок.

Начальная школа находилась всего в трех кварталах, но, поскольку они опаздывали, Нора решила ехать. Греть машину времени не было; двигатель чихал и фыркал, угрожая заглохнуть совсем. Нора затормозила напротив изогнутого проезда, где стояли автобусы. Последние опоздавшие скрылись за дверями школы, но в воздухе до сих пор стоял запах арахисового масла, мыла «Айвори» и бензина. Нора вытащила ключ из зажигания, взглянула в зеркало заднего вида, поправила золотистый ободок на голове и взбила челку.

— Ну? — обернулась она к Билли.

— Ну и никуда я не пойду, — ответил тот.

— Еще как пойдешь.

— Ты даже не похожа ни на чью мать, — буркнул Билли.

— Будем считать, что это комплимент, — заявила Нора. — Так что большое тебе спасибо, приятель.

Она вышла из автомобиля, обошла его, распахнула заднюю дверь, вытащила малыша и встала на тротуаре, дожидаясь Билли. Деваться было некуда, придется выходить. Из школы показалась еще чья-то мама; она была в шортах-бермудах и косынке. Нора поправила свой ремень. У нее где-то валялись бермуды, она натягивала их, когда затевала в старой квартире мытье полов. Изогнувшись, она оглядела себя в боковом зеркале: наверное, не надо было красить глаза и душиться. Она постучала в окошко, и Билли вскинул на нее глаза.

— Вылезай, — произнесла она через стекло.

Билли отпер дверцу и выбрался из машины. Следом за матерью он поплелся через улицу и вошел в школу. Высокие каблуки Норы гулко цокали. Джеймса она примостила на плече, и малыш немедленно потянулся к Билли и закричал «Ба-ба-ба», так что его звонкий голосок эхом заметался по школьному коридору. Билли отстал, чтобы никто не подумал, что он с ними, в руках он крепко сжимал пакет с завтраком.

— Что ты там плетешься, копуша? — бросила через плечо Нора.

Надо было сделать Билли яичницу с ветчиной на завтрак. Она всегда готовила Роджеру яичницу, когда он уходил на представление, пока не обнаружила, что он куда чаще демонстрирует свои таланты какой-нибудь очередной девице в постели, чем перед публикой на сцене. В то утро, когда он сказал ей, что уходит, Нора накормила его смесью хны, лука и яиц, чем испортила ему всю малину. Когда Роджер наконец позвонил ей из Лас-Вегаса, то признался, что две с лишним тысячи миль страдал от поноса. Можно подумать, ей было до этого какое-то дело! Можно подумать, она обязана дать ему бесплатную врачебную консультацию!

— Поделом тебе, — сказала ему тогда Нора, — Зато теперь всем ясно, что в тебе одно дерьмо.

Когда они добрались до кабинета директора, оказалось, что куда-то запропали медицинская карточка Билли и табель. Норе пришлось перерыть свою сумку и вывалить содержимое прямо на стол перед директором, тюбики губной помады и сигареты с ментолом раскатились в разные стороны.

— Я точно помню, что клала их, — весело произнесла Нора.

Она спустила малыша на пол, и из карманов его вельветовых штанишек посыпались кукурузные колечки. Билли Силк сидел в мягком кресле и разглядывал звукоизолирующие панели на потолке. Джеймс вцепился в штанину брата и, подтянувшись, поднялся во весь рост, и Билли принялся небрежно покачивать ногой, пока малыш не шлепнулся на пол.

— Он отлично успевал, — сообщила Нора директору, передавая наконец найденные бумаги.

— Сегодня отправим его в третий класс, — сказал директор, — но потом все равно придется устроить ему проверку, посмотреть, готов ли он.

— Давайте устраивайте вашу проверку. Только должна вас предупредить: он умеет читать мысли еще до того, как они до конца оформились в голове.

— Прививки от полиомиелита все сделаны? — спросил директор.

— Да, конечно, — ответила Нора и, не поворачиваясь к Билли, прошипела: — Оставь в покое голову.

Билли прекратил теребить волосы. Нора наклонилась и подобрала с пола рассыпавшиеся кукурузные колечки.

— Мне очень нравится ваша школа, — сообщила она, когда директор вел их по коридору. — Здесь такая жизнеутверждающая атмосфера!

Билли оглядел светло-серые стены; он был уверен, что именно в этот оттенок красят тюремные камеры.

— Третий класс через две двери после спортивного зала. Ну что, Билли, не заблудишься?

Билли впервые за все время поднял глаза на директора и произнес:

— Он в Лас-Вегасе.

— Ты о ком? — смутился директор.

— О моем отце.

Директор обернулся к Норе:

— В документах Билли нет ни слова о вашем муже.