Бой неизбежен!

Действительно, некоторое. Эта оценка была сделана после событий не только в Восточном, но и в Западном Средиземноморье. Там итальянские бомбардировщики на протяжении целого дня бомбили корабли Соединения Н. Хотя их заявления о попаданиях и повреждениях были точно такой же болтовней, эти атаки возымели больший эффект, чем против кораблей Каннингхэма.

В соединении адмирала Сомервилла не хватало эсминцев с большой дальностью плавания. Старые корабли 13-й флотилии, которые привлекались для усиления его собственного хилого прикрытия, этим качеством не обладали ни в коей мере. Поэтому Сомервилл решил ограничить свою отвлекающую вылазку воздушным налетом на Кальяри. Он был назначен на утро 10 июля. Соединение Н вышло в море 8 июля в 7.00 и в середине следующего дня находилось в 50 милях к югу от Минорки, когда начался первый воздушный налет.

Соединение Н имело больше возможностей для отражения воздушных атак, чем флот Каннингхэма. На линкоре «Вэлиант» был установлен радар, на авианосце «Арк Ройял» имелись пикировщики «Скуа», которые можно было использовать в качестве истребителей, хотя и паршивых. Но системы наведения истребителей не существовало в принципе, что снижало их эффективность.

Никаких заблаговременных предупреждений о первой итальянской атаке не поступило. Бомбардировщики были замечены за несколько секунд до падения бомб. Эту атаку выполнили два звена по 3 самолета. Зенитки обстреляли их, когда самолеты уже поворачивали назад, поэтому бомбардиры смогли прицелиться совершенно спокойно. Бомбы легли довольно точно, и корабли получили осколочные повреждения, но прямых попаданий не было. Тем не менее, это было неприятное напоминание об уязвимости кораблей.

В 17.50 началась вторая атака, в которой участвовало гораздо больше самолетов. Это были 18 бомбардировщиков SM-79 из 32° Stormo. Эти самолеты встретил плотный зенитный огонь с дальней дистанции, однако ни один из них попаданий не получил. Зато огневая завеса вынудила бомбардировщики поспешно освободиться от своего груза, и самая ближняя бомба разорвалась в 5 милях от кораблей. В 18.36 итальянцы провели третий и самый мощный налет. Со стороны солнца атаковали 22 бомбардировщика 8° Stormo под командованием бригадного генерала авиации Стефано Канья. Они сбросили бомбы очень точно, и несколько штук разорвались рядом с «Худом», «Арк Ройялом» и эсминцами сопровождения. Вмешались авианосные «Скуа», которые сбили 2 бомбардировщика и повредили остальные, однако адмирал Сомервилл решил, что не может рисковать ценными кораблями, особенно единственным современным авианосцем британского флота, в ходе отвлекающей операции. Посовещавшись со своим штабом, он прервал поход, и после наступления темноты эскадра повернула обратно. Во время обратного перехода эсминец «Эскорт» был торпедирован итальянской подводной лодкой «Маркони» (капитан 2 ранга Чиаламберто). Несмотря на все усилия спасти корабль не удалось, и он был затоплен. Это была единственная потеря Соединения Н.

Хотя сам адмирал Сомервилл определил операцию как совершенно провальную, она все-таки сумела отвлечь часть сил противника от Каннингхэма.

Ночью флот Каннингхэма крейсировал южнее Мальты. В 5.00 адмирал отпустил часть эсминцев, которым срочно требовалась дозаправка, остальные сопровождали конвои. На «Стюарте» осталось только 15 тонн нефти, когда он прибыл в порт. Вместе с ним ушли «Дэйнти», «Дифендер», «Хиперион», «Хостайл», «Хэсти», «Айлекс» и «Джюно». Главные силы флота были сосредоточены к югу от острова и на рассвете находились в точке 35°24′ N, 15°17′ О, следуя курсом на запад. К этому времени итальянская авиация потеряла Каннингхэма, хотя провела мощный налет на Ла-Валетту. Впрочем, попаданий противник снова не добился. Завершив заправку, большая часть первой группы эсминцев в 11.15 покинула Мальту и в 15.25 соединилась с флотом. Следует отметить, что этот день для британского Средиземноморского флота прошел исключительно спокойно. Потом Каннингхэм отослал эсминцы «Хироу», «Хируорд», «Дикой», «Вампир» и «Вояджер». Последние 3 после заправки должны были сопровождать конвой MS-1.

Конвой MF-1 уже успел покинуть Мальту. Он вышел в море 9 июля в 23.00. Командующий Мальтийской военно-морской базой справедливо рассудил, что итальянцы будут слишком заняты борьбой с Каннингхэмом, чтобы обращать внимание на конвой, и главнокомандующий с ним согласился. Эсминцы «Джервис», «Дайамонд» и «Вендетта», находившиеся на Мальте, прикрывали конвой на первом отрезке пути, а на рассвете 11 июля к ним присоединились поврежденный «Глостер» и «Стюарт». В 20.30 линкор «Ройял Соверен» вместе с эсминцами «Нубиэн», «Мохаук» и «Янус» также отправился для дозаправки на Мальту.

Каннингхэм все это время отнюдь не бездельничал. Летающие лодки «Сандерленд» провели разведку порта Аугу-ста на Сицилии, надеясь обнаружить там поврежденные итальянские корабли. Разведчики сразу сообщили, что в порту находятся 3 крейсера и 8 эсминцев. Как мы помним, это были корабли 4-й и 8-й дивизий. Однако Супермарина заподозрила неладное и 10 июля приказала обеим крейсерским дивизиям перейти в Таранто. 4-я дивизия покинула Аугусту в 17.05, 8-я — в 19.05. Поэтому, когда в сумерках к Аугусте прилетела ударная группа «Суордфишей» с «Игла», они обнаружили, что гнездышко опустело. Большая часть самолетов отказалась от атаки и вернулась с торпедами. Однако одно звено из 4 торпедоносцев обнаружило эсминец типа «Навигатори», стоящий в маленькой бухточке к северу от порта, и решило атаковать его.

Это был эсминец «Панкальдо» (капитан 2 ранга Луиджи Мерини) из состава 14-го дивизиона. Он стоял возле буя, ремонтируя мелкие повреждения, полученные в ходе боя, и потому не ушел вместе с остальными кораблями. В 21.40 «Суордфиши» атаковали, используя лунный свет. Одна торпеда попала в брекватер, вторая вылетела на берег, третья взорвалась на дне рядом с эсминцем. Однако четвертая попала прямо в цель, и эсминец затонул на мелководье, на нем погибли 16 человек. (Позднее он был поднят и отремонтирован, и во время эвакуации Туниса 30 апреля 1943 года был потоплен возле мыса Бон.) Сами «Суордфиши» после атаки приземлились на Мальте.

В тот же вечер отделилась 7-я эскадра крейсеров, чтобы следовать за конвоем MS-1 и обеспечить ему дополнительное прикрытие. На рассвете 11 июля флот снова собрался вместе, чтобы направиться назад в Александрию. В 8.00 к Каннингхэму присоединились «Ройял Соверен», «Хироу», «Хируорд», «Нубиэн», «Мохаук» и «Янус». Торпедоносцы перелетели с Мальты обратно на «Игл». Каннингхэм решил идти в Александрию на своем флагмане, оставив контр-адмирала Придхэм-Уиппела с остальными кораблями флота прикрывать конвой. Поэтому в 9.00 «Уорспайт» в сопровождении эсминцев «Нубиэн», «Мохаук», «Джюно» и «Янус» увеличил скорость до 19 узлов, оставив позади флот, который плелся на 12 узлах.

«Мы решили на обратном пути взять немного южнее, чтобы избежать атак бомбардировщиков с Додеканезских островов, которым подверглись во время перехода на запад. Вскоре мы убедились в своей ошибке. Появились неизбежные самолеты-разведчики, которые вызвали бомбардировщики с ливийских аэродромов, поэтому 11 июля нас бомбили до самого заката. Придхэм-Уиппелу досталось ничуть не меньше, а может быть, даже и больше».

Конвоям тоже не удалось остаться незамеченными. MS-I вышел в море 10 июля в сопровождении эсминцев «Дикой», «Вампир» и «Вояджер», и во второй половине дня

11 июля его внезапно атаковали горизонтальные бомбардировщики. Серия бомб накрыла эсминец «Вампир». Его командир, капитан 2 ранга Уолш, писал:

«Ударная волна сшибла всех, кто открыто стоял на верхней палубе. Некоторых матросов отбросило в сторону на несколько метров. Моральный эффект бомбардировок до сих пор был незначительным, но после этого накрытия люди стали проявлять признаки раздражения, так как мы не могли отвечать, и легкую нервозность, когда начались попадания крупных осколков».

Старый «Вампир» не имел даже крошечной 76-мм зенитки, которые были установлены на некоторых эсминцах, чтобы отбивать такие атаки. Она была бесполезна, когда бомбы сбрасывались с большой высоты, однако все-таки помогала поднять моральный дух команды эсминца. Во время этой атаки «Вампир» получил множество осколочных пробоин. Были изрешечены надстройки, мостик, шлюпки, трубы. Были обнаружены 5 пробоин в корпусе, в том числе 2 подводные.

Во время этой атаки соединение Каннингхэма находилось не слишком далеко, и было решено передать получившего осколочные ранения торпедиста Дж. Г. Эндикотта на эсминец «Мохаук», где ему был бы обеспечен более хороший уход. Так и было сделано. Эсминец «Янус» заменил «Вампир» в составе сопровождения конвоя. К несчастью, ночью Эндикотт все-таки скончался от ран.

Бомбежки продолжались непрерывно. В период с 12.48 до 18.15 «Уорспайт» подвергся 5 атакам. Капитан 1 ранга Э. У. Фицрой, офицер наведения авиации, позднее назвал это период так: «Бомбы, бомбы и снова бомбы!» Адмирал Пауэр вспоминал:

«Итальянские бомбардировки с горизонтального полета были действительно очень неприятными и меткими. Серии бомб постоянно накрывали корабли, они поднимали огромные столбы грязной воды в два раза выше наших мачт. Просто чудом ни один корабль не получил попаданий, только осколочные пробоины. Часто даже тяжелые корабли полностью скрывались среди всплесков, и мы испускали вздох облегчения, когда они возникали снова. Наши зенитки, несмотря на жаркий огонь, мало чего добились.

Побывав некоторое время под бомбами, я устал беспомощно следить, как они падают, не в силах ничего предпринять. Я решил вооружиться винтовкой, чтобы обстрелять кого-нибудь, кто пролетит достаточно низко, хотя бы ради поднятия духа. На обратном пути эта винтовка была принайтована за обвесом мостика (якобы броневым) рядом с моим местом. Осколок разрубил ее пополам. Я отправил ее вниз артиллеристу и сказал, что она меня не устраивает и мне нужна новая. Через несколько дней артиллерист подарил мне переделанные обломки с надписью: «Мушкет начальника оперативного отдела». Я до сих пор храню его».

Один молодой офицер, служивший на крейсере, ясно показал, насколько различаются ощущения при обстреле и бомбежке.

«Трудно вспомнить, насколько метко они стреляли, но я думаю, что после начала боя близкие разрывы снарядов не беспокоили меня. Мы не получили попаданий и не имели жертв. На учебных стрельбах я не раз чувствовал ударную волну носовых башен, а вот в настоящем бою я даже не заметил, что наши орудия тоже стреляют. Высотное бомбометание всегда казалось мне довольно точным, и нам постоянно мерещилось, что мы вот-вот получим попадание. Однако единственной жертвой стал сигнальщик, получивший несколько мелких осколков в шею. Обычно бомбежка кончалась раньше, чем ты успевал осознать, что она началась. Сначала мы слышали громкий свист, когда бомбы падали в воду, но нас накрывало достаточно часто. Каждый раз, когда мы возвращались в Александрию, то испытывали облегчение, зная, что бомбежки на несколько дней закончились».

В период с 11.12 до 18.04 1-я эскадра линкоров была атакована 12 раз, на нее сбросили около 120 бомб. Конвой MS-1 подвергся 4 атакам, но за все это время погибли только Эндикотт и еще 2 человека. Ночь принесла временное облегчение, однако на рассвете 12 июля бомбардировки возобновились. Теперь в них принимали участие самолеты с баз в Эгейском море.

Рано утром 12 июля 7-я эскадра крейсеров присоединилась к главнокомандующему, но с «Уорспайтом» остались только «Ливерпуль» и «Сидней». «Орион» и «Нептун» были отправлены для усиления ПВО конвоя. Бомбардировка была даже еще более ожесточенной, чем накануне. Группа «Уорспайта» с 8.50 до 11.50 подверглась 17 атакам, на нее сбросили около 300 бомб. На «Ливерпуле» погибли 2 человека, еще несколько было ранено осколками от близких разрывов, однако снова ни один корабль не получил прямых попаданий. Адмирал Каннингхэм написал:

«Особенно мне запомнилась самая жестокая атака 12 июля во время нашего возвращения в Александрию, когда вдоль левого борта корабля одновременно упали две дюжины бомб. Еще дюжина или около того легла справа по носу на расстоянии около 200 ярдов, но чуть в сторону от нас. Остальные корабли тоже пережили нечто подобное».

Соединение контр-адмирала Придхэм-Уиппела тоже стало мишенью воздушных атак, хотя и не столь мощных. Итальянцы провели 3 атаки с 11.10 до 18.04. На линкеры и авианосец были сброшены 25 бомб, некоторые разорвались довольно близко. И в который раз противник не добился ни одного попадания. Во многом своей безопасностью 1-я эскадра линкоров была обязана 2 ископаемым истребителям «Гладиатор», которые обеспечивали «воздушное прикрытие». Обычно среди 17 самолетов авиагруппы «Игла» не было истребителей, но на сей раз на палубе стояли 3 старых биплана. Их отодвигали в сторонку, чтобы они не мешали полетам «Суордфи-шей». На авианосце не было летчиков-истребителей, но 2 пилота торпедоносцев добровольно вызвались «попробовать» и начали творить чудеса.

Командир авиационной боевой части капитан 2 ранга Чарльз Л. Кейли-Пич взлетел и атаковал итальянские бомбардировщики. Бортстрелки отогнали его, причем Кейли-Пич получил пулю в бедро. Однако это его не остановило, и он взлетел еще раз. В ходе последующих атак «Гладиаторы» сумели сбить 2 или 3 вражеских самолета.

Еще одна попытка ослабить воздействие вражеских бомбардировок была предпринята, когда флот уже подходил к египетскому берегу. Моряки испытали некоторое облегчение, когда на последнем отрезке пути вечером 12 июля над головой появились истребители «Бленхейм» 252-го авиакрыла Королевских ВВС. Было отмечено, что следящие за флотом итальянские разведчики наводят атакующие эскадрильи на цель, передавая «тире» по радио. Во время следующих операций это было использовано радиостанцией Александрии, которая передавала ложные сигналы. Это позволяло на некоторое время избавить флот от вражеских атак.

На последнем отрезке пути в Александрию тихоходный конвой прикрывала 3-я эскадра крейсеров в составе «Каледона» и «Кейптауна». Они встретились с конвоем 13 июля в 10.00. «Уорспайт» и его сопровождение вошли в гавань Александрии в 6.00 того же дня. Линкор «Рэмил-лис» в сопровождении эсминцев «Дайамонд», «Хэйвок», «Империал» и «Вендетта» вышел в море, чтобы прикрыть тихоходный конвой. Последние воздушные атаки итальянцы провели против кораблей Придхэм-Уиппела с 10.56 до 16.23, однако никакого успеха снова не добились. Эти корабли прибыли в Александрию рано утром 14 июля, «Рэмиллис», 3-я эскадра крейсеров и тихоходный конвой пришли 15 июля в 9.00. Конвойная операция МА-5 успешно завершилась.

Глава 7.

Последствия

Мы уже знаем, что преувеличенные заявления итальянских летчиков заставили Муссолини поверить, будто английскому флоту за 4 дня боев нанесен серьезный урон. Последующие передачи итальянского радио отражали эту совершенно неверную точку зрения.

Один из видных итальянских историков Марк-Антонио Брагадин после войны описывал эту операцию:

«Объективный анализ результатов должен привести к заключению, что бой закончился вничью. Ни один корабль не был потоплен. 4 попадания, полученные итальянскими кораблями, не имели серьезных последствий. То же самое можно сказать о повреждениях «Нептуна» и «Уорспайта». Оба флота выполнили свои главные задачи, которые они ставили перед собой. Оба конвоя благополучно дошли до цели. Оба флота не сумели помешать противнику, так как плохо понимали, что же он делает. Однако следует помнить, что вечером 8 июля англичане вышли в море, чтобы нанести решительное поражение итальянцам. Это им полностью не удалось. Ситуация была исключительно благоприятной для них. Адмирал Каннингхэм давно планировал нечто подобное».

Трудно написать нечто менее объективное, хотя примерно в таком ключе Брагадин писал всю свою книгу. Как можно заявлять, что ситуация была «исключительно благоприятной» для англичан? Ведь итальянский флот уже освободился от необходимости сопровождать конвой и уже несколько часов шел по направлению к своим главным базам. Его поддерживала вся мощь итальянских ВВС. Каннингхэм имел меньше кораблей, они были тихоходнее, он должен был прикрывать конвой. Вдобавок англичане находились в более чем тысяче миль от своих баз.

Как мы видели из дневников Чиано, кое-то в Италии усомнился в заявлениях своих летчиков прямо сразу. Однако итальянский лидер нуждался в хороших новостях и объявил своему народу о великой морской победе. Это должно было уравновесить постоянные успехи немцев на полях сражений и замаскировать бездействие армии в Диви. Верил или нет дуче в то, что итальянцы одержали победу, — не известно. Однако он был вынужден на ней настаивать. Как отмечает Чиано, на немцев его заявления не произвели решительно никакого впечатления.

«Он нашел утешение, приказав газетчикам раздуть значение морской битвы, происшедшей неделю назад. Но мы получили информацию, даже из германских источников, что повреждения, полученные британским флотом, были совершенно ничтожными. Итальянский флот придерживался того же мнения. Но руководство ВВС было склонно к преувеличениям. Я могу лишь надеяться, что версия, изложенная ВВС, правдива, иначе мы потеряем достоинство и престиж даже в глазах немцев».

Действительно, итальянцы потеряли все это. У берегов Калабрии они получили такой удар по моральному духу, от которого уже никогда не оправились. Немецкий историк Фридрих Руге писал:

«Главными отличительными чертами боя у Пунта Стило были:

1. Неудовлетворительные результаты итальянской авиации, применявшей только бомбометание с больших высот.

2. Недостаточно отработанное взаимодействие между итальянскими флотом и авиацией.

3. Отказ итальянцев от преследования и использования своих легких сил для ночных атак.

4. Усиление чувства превосходства у англичан и комплекса неполноценности у итальянцев».

Этот последний момент англичане заметили практически сразу.

Они сразу были невысокого мнения об итальянцах как о солдатах. Поспешный отход Кампиони после единственного попадания подтвердил всем морякам флота Каннингхэма, от главнокомандующего до последнего юнги, что они безоговорочно превосходят противника. Сам Каннингхэм так завершил свой отчет об этом бое:

«Ничтожные материальные результаты этой короткой стычки с итальянским флотом, разумеется, глубоко разочаровали меня и всех, кто служил под моим началом. Однако бой не был совершенно бесполезным. Он показал итальянцам, что их авиация и подводные лодки не могут помешать нашему флоту заходить в центральную часть Средиземного моря, и что лишь их линейный флот может помешать нам действовать в этом районе. Я полагаю, что бой создал нам определенное моральное превосходство. Хотя наш флот превосходил противника в количестве линкоров, мы многократно уступали ему в крейсерах и эсминцах. Итальянцы имели мощную базовую авиацию, которая легко могла прибыть к месту боя, что компенсировало наши немногие авианосные самолеты.

Для наших моряков этот бой показал, особенно тем, кто не имел боевого опыта, как трудно добиться попадания на большой дистанции. Поэтому необходимо сближаться с противником, когда это можно сделать, чтобы добиться решающих результатов[4]. Он показал, что горизонтальные бомбардировщик!! действуя на больших высотах, даже при большом количестве сброшенных бомб и точном прицеливании могут добиться только единичных попаданий. Такие атаки были скорее нервирующими, чем опасными.

Наконец, эти операции и бой у Калабрии породили во всем флоте желание преодолеть воздушную угрозу и не позволить ей стеснить нашу свободу действий, а следовательно, и контроль над Средиземным морем».

Это возродило в Уайтхолле определенный энтузиазм. Там с тревогой следили за развитием событий и испытывали определенное беспокойство после того, что показали пикировщики Люфтваффе в Норвегии и у Дюнкерка. Тот факт, что Реджиа Аэронаутика, которой до войны так боялись наши политиканы (и не слишком боялись моряки), оказалась еще одним блефом Муссолини, а итальянский флот позорно бежал, хотя причины этого в то время не были точно известны, породил у политиков надежды, что Восточное Средиземноморье все-таки можно удержать, несмотря на зловещее карканье собственных Маршалов Авиации. Первый Морской Лорд сэр Дадли Паунд писал премьер-министру Уинстону Черчиллю:

«Мы захватили господство в воздухе над Западным Средиземноморьем, и как только завершится операция, которую проводит сейчас Восточный флот, мы будем точно знать, с чем мы столкнемся в Восточном Средиземноморье. Нет никаких сомнений, что Соединение Н и Восточно-Средиземноморский флот действуют в крайне тяжелых условиях, так как мы не можем дать им такое же истребительное прикрытие, как в Северном море, когда корабли оказываются в районах действия вражеских бомбардировщиков».

Однако англичане получили несколько уроков и с материальной точки зрения. Когда Паунд раздражал Уайтхолл своей решимостью оставить сильный флот в Восточном Средиземноморье, он спросил у Каннингхэма, что тому необходимо в первую очередь. АБК без колебаний представил длинный список своих нужд.

Адмирал Пауэр вспоминал:

«Во время обсуждений после похода мы поняли, что самым необходимым является еще один линкор, орудия которого должны превосходить по дальнобойности итальянские или, по крайней мере, не уступать им, так как «Уорспайт» был единственным таким кораблем. Мы также поняли, что в будущем не сумеем действовать, не будучи обнаруженными и не подвергаясь мощным бомбардировкам. До сих пор нам везло, но если такое будет продолжаться дальше, потери станут неизбежными, и мы не могли позволить себе терять слишком много».

В своем ответе Паунду Каннингхэм особо это подчеркнул: «Я должен иметь еще один корабль, который может стрелять достаточно далеко». Для усиления своих крейсерских сил, которые уступали итальянским в количестве кораблей и силе артиллерии, он желал получить хотя бы пару тяжелых крейсеров. Каннингхэм желал получить что-нибудь вроде «Эксетера» и «Йорка» — наиболее современных тяжелых крейсеров со скоростью 32 узла. «Игл» делал просто чудеса, если учесть возраст этого корабля. Однако он был ужасно тихоходным, а его авиагруппа была слишком мала. Кроме того, он не обладал никакой защитой от вражеских бомб. Требовался новый бронированный авианосец, укомплектованный новейшими морскими истребителями «Фулмар», которые резко изменили бы ситуацию. Кроме того, Каннингхэм желал получить пару крейсеров ПВО.

Паунд охотно откликнулся на все эти просьбы. Учитывая сложное положение самой Британии, над которой витала угроза вражеского вторжения, можно сказать, что он проявил благородство. Вскоре Каннингхэм получил все, что просил, или что, по крайней мере, удалось выкроить. Взамен старых «Ройял Соверена» и «Рэмиллиса», переданных Соединению Н, ему были направлены модернизированный «Вэлиант» и более старый «Барэм». На запад отправилась «Малайя», которой требовался срочный ремонт. Вместо нее в самом ближайшем времени планировалось направить «Куин Элизабет». Этот линкор, как и «Вэлиант», был полностью перестроен и имел гораздо более мощную зенитную батарею, чем «Уорспайт». На нем был увеличен угол возвышения орудий главного калибра, и, кроме того, он имел радар. Каннингхэм также получил 2 тяжелых крейсера, которые просил: «Йорк» и «Кент» вместо «Эксетера», который все еще ремонтировался после боя у Ла-Платы. К несчастью, «Кент» постоянно страдал от неисправных конденсаторов, и позднее его пришлось заменить «Бервиком». Из Гибралтара на восток были переброшены несколько современных эсминцев типов «G» и «Н». Это усилило миноносные силы Каннингхэма.

Для англичан результатами боя у Калабрии стали подкрепления и новоприобретенная уверенность. Для итальянцев их первое столкновение с Королевским Флотом лишь усилило все довоенные страхи. Больше ни разу Реджиа Аэронаутика не атаковала с такой силой и настойчивостью, как это было в период с 8 по 12 июля. Вероятно, неспособность добиться результатов разочаровала летчиков, потому что во всех последующих боях их действия были лишь жалкой пародией на эти атаки. Горизонтальные бомбардировщики в роли охотников за кораблями просто опозорились. С этого момента итальянские ВВС сосредоточили свои усилия на развитии торпедоносцев. Вскоре эти самолеты добились более заметных результатов в борьбе против флота Каннингхэма, чем все остальные. Попытка итальянцев воспользоваться опытом немецких пикировщиков завершилась провалом. Единственная эскадрилья пикировщиков итальянской постройки так и не приняла участия в боях. Тогда итальянцы обратились за помощью к своим союзникам и начали вооружать формируемые эскадрильи пикировщиками Ju-87. Однако эти самолеты были действенным оружием только в руках опытных пилотов Люфтваффе, которые и сумели переломить ход борьбы флота против авиации в январе следующего года.

Большие подводные лодки итальянцев также оказались беспомощными. В первые месяцы войны они смогли добиться двух побед, потопив легкий крейсер «Калипсо» и эсминец «Эскорт», однако итальянцы не сумели развить этот успех. Снова потребовалась отправка немецких подводных лодок на Средиземное море, чтобы восстановить равновесие.

В отношении действий надводных кораблей итальянцы могли привести хоть какое-то оправдание: им не везло. Адмирал Пауэр признавал:

«Их стрельба была достаточно меткой. Они сразу накрывали цель, и разброс снарядов в залпе был не слишком велик. Нашим кораблям везло, и они оказывались между местами падений. Я могу покритиковать лишь отсутствие решимости у эсминцев, которые, используя дымовую завесу, могли провести опасную атаку, но не сделали этого. У нас осталось ощущение, что они испугались собственной дерзости, бросив нам вызов».

Эта точка зрения так и осталась неизменной. Бой (англичане называли его боем у Калабрии, итальянцы — боем у Пунта Стило) оказался важной вехой в истории Средиземноморской войны.

Часть вторая.

Странное молчание

Глава 8.

Потеря уверенности

Вскоре после начала Второй Мировой войны Первый Морской Лорд адмирал флота сэр Дадли Паунд назначил вице-адмирала сэра Дадли Норта командующим морскими силами Северной Атлантики вместо контр-адмирала Нормана А. Вудхауза. Это произошло 1 ноября 1939 года. 10 ноября Норт покинул Англию на борту лайнера «Наркунда» и 17 ноября приступил к исполнению своих обязанностей. В этом назначении не было ничего замечательного, и пост командующего морскими силами Северной Атлантики отнюдь не являлся «одним из высших в Королевском Флоте», как иногда утверждают. В начале войны на подобные посты назначались те из старших адмиралов, кто не требовался «на первой линии». А Гибралтар в ноябре 1939 года мог считаться глубоким тылом. Вообще трудно было предвидеть, что в той войне, которую вели Англия и Франция против Германии, этот порт изменит свой второстепенный статус. Даже если вдруг в войну вступит Италия, партнер Германии по Оси, между противником и Гибралтаром окажется все Западное Средиземноморье, которое надежно блокируют главные силы французского флота, располагающего такими прекрасными базами, как Тулон на юге Франции, а также Мерс-эль-Кебир и Бизерта в Северной Африке.

Карьера Дадли Норта до этого момента представляла собой постепенное и неспешное восхождение по служебной лестнице. Ничто не выделяло его среди множества других кадровых офицеров. На флоте к нему относились неплохо, однако никто не считал, что Норт обладает какими-то выдающимися качествами. Если бы не началась война, в ближайшее время его отправили бы в отставку. В это время Норту исполнилось 57 лет. В 1919 году он получил звание капитана 1 ранга и дважды служил флаг-капитаном в Атлантическом и Резервном флотах, потом возглавлял Оперативный отдел Адмиралтейства, служил начальником штаба у главнокомандующего Флотом Метрополии адмирала сэра Джона Келли. Хотя один из историков заявил, что сэр Джон был не из тех, кто терпит дураков возле себя, все-таки решительно никакие признаки не указывали на то, что Норту предстоит стать выдающимся командиром. Впрочем, ни на одном из своих постов он не допускал грубых ошибок. Он служил в свите ЕКВ Принца Уэльского в 1920-х годах во время кругосветного похода на линейных крейсерах «Ринаун» и «Рипалс». Именно тогда он стал одним из приближенных королевской семьи и приобрел репутацию (вероятно, незаслуженно) «олицетворения паркетного моряка». Еще больше эта репутация укрепилась, когда в период с 1934 по 1939 год Норт в звании контр-адмирала командовал королевской яхтой. Он слишком много времени провел вне действующего флота, что окончательно подорвало его шансы получить назначение на пост командира какой-либо эскадры в 1939 году. В свете этого предположения, что Норту было суждено достичь высших постов в Королевском Флоте, выглядят просто абсурдом.

Сэр Дадли Паунд хорошо знал сэра Дадли Норта. Эти два человека различались по характеру и методам действий настолько, что не приходится удивляться тому, что их отношения были чисто формальными. Никому в голову не придет усомниться в том, что Паунд считал Норта пригодным на какой-то более важный пост, чем тот получил. Действительно, такой моряк, как Норт, который отличался лишь обаянием, но проявил весьма средние способности при организации службы, в самом лучшем случае мог рассчитывать именно на такое назначение, какое он получил в конце 1939 года. Норт действительно был очень рад полученному посту. Поэтому предположение, будто Паунд всегда питал глубокое предубеждение против Норта, выглядит совершенно необоснованным.

Паунд мог быть удовлетворен тем, что нашел Норту не слишком важную должность, на которой тот мог наилучшим образом проявить свои небогатые способности, и где его недостатки не могли сказаться роковым образом. На Паунда, который испытывал патологическую тягу к централизации, после начала войны рухнуло великое множество острых проблем. Не последней из них было возвращение Уинстона Черчилля на пост Первого Лорда Адмиралтейства. Отношения между Черчиллем и Паундом в первые месяцы войны были гораздо более напряженными, чем между Паундом и Нортом. Сначала Первый Морской Лорд вообще не желал знать Черчилля. Да и тот не скрывал, что не хотел бы видеть Паунда на его посту. Дело в том, что Паунд был назначен Первым Морским Лордом на 3 месяца раньше возвращения Черчилля в Адмиралтейство.

К счастью для британского флота, после нескольких первых стычек эти два человека сумели притереться друг к другу, и между ними установились нормальные рабочие отношения. Каждый из них уважал другого. Более того, Черчилль начал испытывать искреннюю привязанность к Паунду. Еще одной характерной чертой взаимоотношений Черчилля и Паунда является то, что сэр Уинстон сумел подчинить адмирала своей воле. Несомненно, здесь сыграли свою роль события Первой Мировой войны, особенно несколько очень резких столкновений Черчилля с адмиралом сэром Джоном Фишером. Это вынудило его искать иные подходы к любому из Первых Морских Лордов. Хотя Паунд по своему характеру не стремился к открытым столкновениям, он находил гораздо более действенные способы обуздать клокочущую энергию и буйную фантазию Черчилля, чем кто-либо другой.

В качестве Первого Лорда Адмиралтейства Черчилль сразу продемонстрировал гораздо больший интерес к повседневной деятельности флота, чем положено. Он постоянно пытался навязать командованию флота свои идеи относительно «наступательных операций». Реализация подавляющего большинства его планов (а точнее, бредней) была просто не по силам Королевскому Флоту. Требовался огромный такт, чтобы вежливо отвергнуть эти фантастические выдумки, и кроме того, требовалось огромное терпение, чтобы общаться с этим живым вулканом. Этими качествами Паунд обладал в полной мере, поэтому следует благодарить именно его за то, что такие самоубийственные мероприятия, как операция «Катерин» (экспедиция в Балтийское море) канули в Лету. Люди, вроде Четфилда или Каннингхэма, просто обматерили бы Черчилля прямо в лицо, получив подобное предложение, после чего такой Первый Морской Лорд был бы немедленно отправлен в отставку, и на посту главнокомандующего оказался бы человек явно не соответствующего калибра. Паунд сумел похоронить большинство сумасшедших идей Черчилля, хотя время от времени он не выдерживал страшного давления. Это приводило к таким катастрофам, как гибель «Принс оф Уэлса» и «Рипалса».

Члены Комитета начальников штабов — адмирал Паунд, генерал сэр Джон Дилл (начальник Имперского генерального штаба), главный маршал авиации сэр Сирил Ньюэлл (начальник штаба ВВС) — пытались смотреть на ситуацию более реалистично, чтобы отражать воинственные выпады Черчилля. Это отнюдь не облегчало руководство войной, потому что приходилось тратить слишком много времени и сил на обуздание «врага внутреннего». Именно поэтому Черчилль, который позднее стал премьер-министром и министром обороны, называл комитет «мастерами уверток». Еще больше ситуацию портило то, что у военных память более долгая, чем у политиканов. Они прекрасно помнили, кто виноват в катастрофическом отставании материальной части армии и флота, кто именно, будучи министром финансов в 1924 году, принял разрушительное «правило 10 лет».

И еще одну последнюю деталь следует упомянуть, рассказывая о взаимоотношениях Первого Морского Лорда и Черчилля. Вероятно, она имеет отношение к нашей истории. Мы говорим о состоянии здоровья адмирала Паунда. Следует прямо признать, что его нельзя было назвать совершенно здоровым человеком, потому что адмирал страдал от остеоартрита в левом бедре. На это наслаивался довольно необычный распорядок дня Черчилля, который не позволял выспаться своим адъютантам и помощникам. До сих пор продолжаются горячие споры о том, насколько болезнь Паунда повлияла на его способность принимать решения и реализовывать эти решения. С другой стороны, следует отметить, что состояние Паунда серьезно не ухудшалось до удара в 1943 году. Поэтому его привычка клевать носом во время важных совещаний не была чем-то новым и необычным, хотя и могла показаться довольно странной тем, кто плохо его знал. Ведь можно было подумать, что Первый Морской Лорд просто дремлет. Так, капитан 1 ранга Литчфилд писал:

«Паунд мог задремать на несколько секунд, когда был слишком утомлен. Он также имел привычку закрывать глаза, когда размышлял. Все это было давно и прекрасно известно на флоте. Однако Паунд любил пострелять, если только выпадала такая возможность, что редко бывало во время войны. Он также откровенно наслаждался вождением скоростного автомобиля. Это опровергает мнение, будто он был «больной, изношенной руиной».

С другой стороны, капитан 1 ранга Роскилл недавно провел небольшое расследование и обнаружил серьезные доказательства того, что уже в 1940 году Паунда нельзя было считать здоровым человеком. К чести Паунда следует сказать, что, когда с ним случился удар, он сразу известил об этом Черчилля и немедленно подал в отставку. Это показывает, что Паунд считал свой долг перед страной и флотом первым и самым главным. Он сразу покинул свой пост, как только понял, что больше не в состоянии справляться со своими обязанностями.

В этой истории важную роль сыграла еще одна фигура, человек, который сменил Черчилля на посту Первого Лорда Адмиралтейства, когда сэр Уинстон стал премьером. Это был Виктор Альберт Александер, который уже занимал этот пост в 1929–31 годах при правительстве Рамсея МакДональда. Он сохранил свой интерес к морским делам и тогда, когда превратился в главу оппозиции в палате общин. Александер носил кличку «Деревянный линкор» и был посредственностью во всех отношениях. Он всегда находился в тени Черчилля и придавал огромное значение советам, которые давали адмиралы и работники его офиса. Александер старался облегчить ношу Паунда, и ему это удавалось. Вообще он пользовался репутацией человека честного и справедливого, по крайней мере, до истории со смещением адмирала Норта.

А теперь рассмотрим, чем же командовал адмирал Норт к началу событий. Огромная крепость Скала Гибралтар принадлежала англичанам с момента захвата ее адмиралом Джорджем Руком в 1704 году. Благодаря исключительно удачной позиции, она контролировала западный вход в Средиземное море. Поэтому испанцы не раз пытались ее отбить как военным путем, так и дипломатическим. Со времен королевы Виктории Гибралтар потерял свое исключительное военное значение, хотя его стратегическое значение ничуть не уменьшилось.

В межвоенный период его огромная гавань часто использовалась в качестве места встречи Флота Метрополии и Средиземноморского флота. Это подчеркивало тот факт, что Гибралтар мог служить базой для операций в Восточной Атлантике и Западном Средиземноморье. Он был важным промежуточным пунктом и заправочной станцией при маневре силами между этими театрами.

В начале Второй Мировой войны Северо-Атлантическая станция имела совсем небольшое значение. Основная масса Королевского Флота была сосредоточена в отечественных водах для отражения немецкой угрозы. Главные силы Средиземноморского флота под командованием адмирала Эндрю Каннингхэма оставили свою традиционную базу на Мальте и перешли в Александрию, так как Каннингхэм со дня на день ожидал вступления Италии в войну. Когда через несколько недель выяснилось, что Муссолини никуда не спешит, несмотря на недавние воинственные высказывания, Средиземноморский флот начали раздергивать по кусочкам, усиливая более важные направления. Лишь в мае 1940 года, когда ситуация на Средиземном море снова стала угрожающей, его снова начали усиливать. Однако силы Норта были гораздо меньше, поэтому на них не так влияли превратности войны. В течение всего периода «странной войны» они оставались почти неизменными. Здесь необходимо напомнить, что командующий морскими силами Северной Атлантики подчинялся главнокомандующему Средиземноморским флотом. Сам Норт разместился в официальной резиденции «Гора», расположенной на западном склоне Скалы. Он руководил своими подчиненными, в том числе адмирал-суперинтендантом верфи из штабного комплекса, известного как «Башня». Он располагался на берегу бухты на территории самой верфи. Здесь разместился штаб, который был связан телефонными линиями со всеми оборонительными позициями Скалы. Отсюда можно было связаться с флагманскими кораблями находящихся в Гибралтаре эскадр. Поэтому Норт и его начальник штаба капитан 1 ранга Р. Г. Дьюк имели непосредственную связь со всеми командирами в Гибралтаре.

Разумеется, Норт работал рука об руку с губернатором Гибралтара генералом сэром Клайвом Лидделом. Тот был напрямую подчинен военному кабинету в Лондоне, и ему подчинялись береговые батареи, система береговой обороны и система ПВО, как и во всякой другой колонии. Генерал Лиддел был выдающимся офицером и пользовался большим уважением. Он поддерживал тесный контакт с Дадли Нортом. Они охотно помогали друг другу и создали надежную и эффективную команду.

Когда Норт занял свой пост, в его распоряжении оказались довольно скромные морские силы. Роль флагманского корабля исполняла плавучая база «Корморан», которая обслуживала 9 эсминцев 13-й флотилии. Это были силы местной обороны, которые должны были прикрывать конвои в Атлантике и патрулировать в Гибралтарском проливе. Командовал флотилией капитан 1 ранга Фрэнсис Де Винтон, державший брейд-вымпел на лидере «Кеппел». Ему подчинялись 25-й дивизион: «Велокс», «Видетт», «Вортигерн», «Уотчмэн» и 26-й дивизион: «Эктив», «Дуглас», «Уишарт» и «Рестлер». Большинство этих кораблей принадлежало к типу «V и W», построенному в 1917 и 1918 годах. Они были спешно возвращены в строй после начала войны. Хотя эсминцы были старыми, они вполне могли исполнять возложенные на них обязанности. Они должны были вести противолодочное патрулирование и поддерживать блокаду. Лидеры «Кеппел»2 и «Дуглас», а также «Уишарт» были чуть новее, так как были построены в 1920-х годах. Единственный относительно новый эсминец «Эктив» перед войной находился в резерве Средиземноморского флота и был придан флотилии просто потому, что стоял в Гибралтаре. Имелся еще один старый эсминец «Райнек», однако он не подчинялся Норту, так как проходил на Гибралтарской верфи переоборудование в эскортный корабль. «Рестлер» также стоял в доке, на нем устанавливали асдик, как и на тральщике «Госсамер» и буксире «Сент-Омер».

Даже для ограниченных задач Северо-Атлантической станции этих сил явно не хватало, поэтому возник план усилить эскадру, как только появятся корабли.

Береговая оборона Скалы к началу войны состояла из 3-го берегового полка Королевской Артиллерии под командованием подполковника Дж. Р. Лори. Оно состоял из 4-й тяжелой батареи КА майора Г. Г. Уэйнрайта, 26-й тяжелой батареи КА майора Г. Р. Киммита, 27-й тяжелой батареи (рота Ллойда) КА майора Э. Дж. Колфилда. В начале войны они имели в обшей сложности 7–234-мм, 6–162-мм, 6–6-фн орудий. И снова были подготовлены планы усилить и модернизировать эту невпечатляющую артиллерию.

Воздушные силы в Гибралтаре были вообще мизерными. Самолетов не хватало для обороны метрополии, а ведь еще нужно было выделить их британскому экспедиционному корпусу во Франции, поэтому в ноябре 1939 года для Гибралтара просто не осталось вообще ничего. Для ведения разведки имелась 202-я эскадрилья, которая с 1938 года базировалась в Гибралтаре. Эскадрилья имела 11 летающих лодок «Лондон», которые действовали со своей базы у Артиллерийского мола. С августа 1940 года эскадрильей командовал майор авиации Т. К. Хорнер. Для буксировки мишеней и других задач, вроде ближней разведки в проливе, имелись 3 гидросамолета «Суордфиш» 3-го звена содействия ПВО.

Командир подразделения полковник авиации Хорнер так описывал состояние авиации:

«3 гидросамолета «Суордфиш» 3-го звена действовали с Артиллерийского мола, потому что там имелся достаточно большой кран, который мог поднять самолет из воды и опустить его обратно. Главной задачей звена была помощь береговым зенитным батареям. Когда возникала необходимость, мы использовали эти самолеты для ведения ближней разведки.

202-я эскадрилья имела летающие лодки «Лондон». Их количество менялось от 6 до 11. Они стояли в ангаре № 20 у причалов эсминцев в конце гавани. Поблизости был отведен земельный участок, где были построены слип, ангар и казарма для нас. Однако условия были, мягко говоря, плохими, потому что ангар № 20 раньше был угольным складом, и в нем мало что изменилось, когда он стал штабом эскадрильи. В то время в Гибралтаре не имелось даже взлетной полосы, ее построили позднее».

Таковы были скромные силы, находившиеся в подчинении Норта. Поэтому не удивительно, что Каннингхэм, поздравляя Норта с назначением, написал, что ему придется творить чудеса. Он также добавил, что совершенно не опасается проникновения в Средиземное море немецких подводных лодок, так как пока они не слишком боеспособны. И все-таки одной из главных задач 9 эсминцев Норта было помешать такому проникновению. Каннингхэм продолжал: «Я попытался ослабить нагрузку на вас, заставив Адмиралтейство формировать идущие на восток конвои прямо в Англии, а идущие на запад — в Порт-Саиде, чтобы в Гибралтаре их только переформировывать». Каннингхэм также предложил заключить нечто вроде соглашения о разделении обязанностей между ним, Нортом и французским адмиралом Жаном Эстева, штаб которого находился в Тулоне.

Совершенно понятно, что тесное взаимодействие с мощным французским флотом имело особое значение, но до войны подобные планы не составлялись, поэтому проблему пришлось решать на ходу. В результате Западное Средиземноморье стало зоной ответственности французов, а восточную часть моря взял на себя Каннингхэм.

В тактическом плане малая дальность плавания эсминцев Норта привела к тому, что пришлось просить помощи у французов, чтобы они выделили корабли для сопровождения части конвоев между Гибралтаром и Англией.

Договоренность об этом была достигнута на встрече начальников штабов. Однако ничего особенно хорошего из этого не вышло. Хотя адмирал Эстева посетил Норта на Скале и провел там целые сутки, чтобы уточнить детали, но в результате французские корабли приняли участие только в одной операции, после чего были отозваны на том основании, что им требовалось переоснащение. Поэтому ничтожным силам Норта пришлось снова действовать в одиночку. Все, что он мог сделать — надоедать Лондону постоянными просьбами о присылке дополнительных эсминцев и более современных кораблей с повышенной дальностью плавания. Но такие же просьбы раздавались практически от всех британских командующих с баз по всему миру, поэтому шансы получить требуемые подкрепления были невелики.

Период короткого флирта с французским флотом лишь подтвердил довоенное мнение Первого Морского Лорда относительно ценности этого союзника. Однако он позволил Норту немного лучше узнать своих товарищей по оружию. И снова естественное обаяние Норта и характер принесли ему уважение французов, хотя по-французски он говорил неважно. (Норт хорошо знал немецкий.) Вероятно, эти добрые отношения стали единственным результатом неудачного эксперимента по взаимодействию. Нет нужды говорить, что Норт стал горячим поклонником французского флота и вообще всего французского. Именно потому, что он мог работать с ними и понимал их образ мыслей, позднее Норт всегда думал о французах слишком хорошо. Хотя адмирал Норт был все-таки более трезв в оценках, чем капитан 1 ранга Холланд. Просто Норт был добрым и мягким человеком, всегда готовым перейти на чужую точку зрения. Вот это и сыграло позднее против него.

Ежедневная деятельность базы проходила гладко, никто из офицеров, служивших под командованием Норта, не выказал и тени неудовольствия. Судя по всему, работа Норта устраивала Их Лордства, потому что 8 мая 1940 года ему было присвоено звание полного адмирала. Медленно, но верно продолжался рост сил, базирующихся в Гибралтаре. Накануне Рождества 1939 года капитан 1 ранга Де Винтон получил приказ перебраться на берег для лучшей организации связи. Теперь он поднимался на борт «Кеппела» лишь для проведения особо важных операций. Это помогло лучше руководить разбросанными вокруг кораблями. Однако на офицеров, которые побывали в Гибралтаре в это время, сонное бытие базы производило странное впечатление. Ведь многим из них уже довелось побывать в серьезных переделках.

«Мой корабль прибыл в Гибралтар в июне 1940 года. У меня создалось впечатление, командование базы было погружено в полудрему. На базе царила атмосфера некоей расхлябанности. У меня совершенно не было ощущения, что здесь воюют».

Вероятно, это было естественное поведение тех, кто первые 9 месяцев войны провел вдалеке от настоящих боев и кто совершенно не ожидал, что почва внезапно вспыхнет у него под ногами. Тем не менее, пока что Адмиралтейство не показывало никакого неудовольствия деятельностью Норта в Гибралтаре.

К маю 1940 года ситуация несколько улучшилась. 13-я флотилия эсминцев состояла из тех же кораблей, что и в начале войны. В Норвегии Королевский Флот понес заметные потери, поэтому не приходилось рассчитывать на замену их более современными кораблями, однако количество малых кораблей под командованием Норта заметно выросло. Теперь ему подчинялась 7-я противолодочная группа (4 траулера, оснащенные асдиком), 4 минно-тральных траулера, 5 вооруженных досмотровых судов, 4 траулера Западного патруля и 5 буксиров, которые также участвовали в патрулировании.

На берегу продолжались работы на батареях. Сначала они были вооружены 234-мм орудиями Mk X станках Mk V, установленными в 1935–36 годах. Эти орудия имели дальнобойность 29600 ярдов. За это время было установлено несколько легких орудий, как показывают боевые дневники батарей. Большинство этих орудий было готово к сентябрю. В мае 4-я тяжелая батарея закончила постройку позиции Левант, на позиции Мартин были установлены 102-мм орудия. На батареях Верхней и Волнолома постоянно находились расчеты. На батарее Буффадеро артиллеристы дежурили только по ночам. Расчеты 26-й тяжелой батареи были доведены до штатной численности. Ее легкие орудия были установлены на Северном моле, Отдельном моле и Южном моле. Штаб батареи разместили на воде, на яхте «Лорна», стоящей в гавани. 4-я тяжелая батарея установила свои 152-мм орудия в Генисте, Девилз Гэп, а 234-мм — в Спуре, О'Харе и Лорде Эйри. Еще одно старое 234-мм орудие стояло на центральном холме Скалы. Он смотрело на север, но могло стрелять на запад и на восток. Эту позицию назвали Орудием Скалы. В случае необходимости оно могло обстреливать испанскую территорию. Командир 4-й тяжелой батареи вспоминает, как он разместил остальные свои орудия:

«Я поместил 2 старых 102-мм орудия периода Первой Мировой войны на Средиземноморской дороге, чтобы обстреливать испанское направление. 2 гаубицы калибра 234 мм могли стрелять через скалы с Мельничного плато».

Именно модернизированные 234-мм орудия 4-й батареи перекрывали пролив, что важно для нашей дальнейшей истории.

«Максимальная дальнобойность составляла 29600 ярдов, поэтому мы могли достать до Сеуты, расположенной на африканском берегу, так как ширина пролива не превышала 25500 ярдов. Орудия были установлены на различной высоте, но в среднем она составляла 1200 футов при максимальной высоте Скалы чуть более 1300 футов. Мы имели бронебойные и фугасные снаряды».

Эти полностью модернизированные орудия держали под огнем весь пролив целиком. Они могли выпускать до 3 снарядов в минуту, если расчет был хорошо подготовлен. Каждый снаряд весил 380 фунтов. Все установки были барбетного типа, орудия размещались в утопленных колодцах так, что дуло едва поднималось над парапетом. Вращающаяся стальная платформа прикрывала колодец с гидравлическими машинами в нем. В результате орудия были практически неуязвимы для огня с моря, так как были расположены очень высоко. Хотя надо признать, что пикировщики разделались бы с ними без большого труда.

Эти батареи были спроектированы для борьбы с линейными кораблями, и даже 35000-тонные линкоры 1930-х годов не могли считать себя в безопасности от их огня. Однако после начала войны учения по борьбе с кораблями почти не проводились, и уж вообще не планировалась стрельба по целям, идущим на высокой скорости. Эти батареи были, в основном, оборонительными, а не наступательными. Но в любом случае, они могли надежно перекрыть Гибралтарский пролив. Хотя 234-мм орудия появились в Королевском Флоте достаточно давно, те, что были установлены на скале, прошли полную модернизацию. Они имели современные системы управления огнем и другие приборы. Поэтому считалось, что они могут справиться даже с наиболее современными линкорами, находящимися в постройке.

Исходя из всего этого, до мая адмирал Норт имел основания полагать, что его силы постепенно увеличиваются, а меры, которые они принимали вместе с губернатором, встречали одобрение в Англии. Однако структуры Гибралтара пока еще не подвергались серьезным испытаниям, и до сих пор все катилось гладко. Уверенность Норта подкрепила телеграмма из Лондона, отправленная в начале 1940 года адмиралом Паундом: «Из того, что я слышал, можно сделать вывод, что вы значительно улучшили состояние Гибралтара, и теперь все проходит более гладко».

А затем все начало рушиться.

Если адмирал Норт испытывал серьезные проблемы, потому что ресурсы Гибралтара были ограниченными, положение Адмиралтейства было гораздо более сложным. В распоряжении Норта был маленький штаб, который помогал ему работать, нехватка ресурсов была общей проблемой Королевского Флота. От нее страдали все британские базы, разбросанные по всему миру. Бои становились все более напряженными, и полная неготовность Великобритании к тотальной войне становилась все более очевидной. Основная тяжесть проблем рухнула на широкие плечи адмирала Паунда. Более того, характер адмирала заставлял его брать на себя даже то, что должны были тащить другие. В результате все эти заботы слишком часто отвлекали Первого Морского Лорда от проблем морской стратегии, которые являлись его первоочередной обязанностью.

Капитан 1 ранга С. У. Роскилл, самый крупный морской историк последнего времени, на основании личного опыта прекрасно обрисовал состояние адмирала Паунда в тот период, когда происходила наша история.

«Хотя беды и заботы прямо-таки сыпались на него, а флот получил несколько болезненных ударов, он не потерял ни капли самообладания. Он никогда и никуда не спешил, никого не прерывал во время беседы, даже если речь шла о пустяках. Его вопросы всегда были четкими и касались самой сути проблемы. Он всегда старался вникнуть во все детали обсуждаемого вопроса».

Также заслуживает внимания упоминание о его абсолютной беспристрастности, что имеет особо важное значение в свете последовавших нелепых обвинений.

«Он был просто не способен иметь любимчиков. Даже если кто-то из находящихся рядом офицеров допускал ошибки, он не пытался вмешиваться. Паунд настаивал (как они сами того наверняка хотели), чтобы их действия разбирались позднее в соответствии с законами и обычаями службы».

Роскилл делает вывод: «Флот не мог бы найти более подходящего человека на пост Первого Морского Лорда».

«Беды и заботы» начались с бессмысленной потери линкора «Ройял Оук» и авианосца «Корейджес», немецких минных постановок, подводной войны, неспособности Флота Метрополии перехватить германские тяжелые корабли во время их вылазок. С началом Норвежской кампании трудности стали стремительно множиться. Начала сказываться уязвимость военных кораблей от атак пикировщиков. Глупая довоенная политика оставила флот с бесполезными зенитками, но даже их не хватало. Поэтому Адмиралтейство и в особенности Паунд, начиная с апреля, были загружены до предела. Вполне понятно, что мелкие и не слишком срочные просьбы адмирала Норта вызывали все меньше сочувствия и все больше раздражения, так как общая ситуация стремительно ухудшалась. В мае немецкий блицкриг сокрушил сухопутные силы союзников во Франции и опрокинул план всей войны. Эвакуация британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка, капитуляция Бельгии и французских армий привели к тому, что Франция подписала «перемирие», выйдя из войны. В результате Великобритания осталась в одиночестве, и ее положение стало крайне опасным. Нам пришлось сражаться за свою жизнь, причем в самом буквальном смысле. Угроза немецкого вторжения причем, в самом ближайшем будущем, выглядела вполне реальной. И если будут разгромлены Королевский Флот и Королевские ВВС, то страну уже ничто не спасет.

Именно в таком ужасном положении оказалось Адмиралтейство в июне 1940 года. Ни о чем подобном мы раньше даже не думали. Потери в военных кораблях, особенно в самых нужных, то есть в эсминцах, были опасно высокими. Они продолжали расти, и Ла-Манш превратился в линию фронта. Нужно было что-то срочно отыскать, чтобы отразить попытку высадки. В небе над Британией кипели жестокие бои. Ситуация там постепенно улучшалась, однако битва была выиграна только в сентябре. Потеря крупного союзного флота сама по себе была тяжелым ударом, а тут еще Италия наконец решила вступить в войну. Поэтому приходилось изыскивать где только можно корабли, чтобы снова отправить их в распоряжение адмирала Каннингхэма. В Западном Средиземноморье предстояло срочно сформировать отдельное соединение. Командовать Соединением Н был назначен отставной морской офицер вице-адмирал сэр Джеймс Сомервилл. Сначала эта эскадра была направлена с совершенно конкретной целью — заменить французский флот, базировавшийся в Мерс-эль-Кебире недалеко от Орана, в случае, если немцы сумеют добиться его перехода под свой контроль.