Похищение быка из Куальнге

Рассказал он им все, что случилось с ним.

— Великое зло произойдет от этого, — сказали они, — но не оставим мы тебя, пока живы. Мы уйдем в другую страну. Нет короля в Ирландии, который не впустил бы нас в свою крепость.

Стали они держать совет. В ту же ночь отправились они в путь, и трижды пятьдесят воинов было с ними, и трижды пятьдесят женщин, и трижды пятьдесят псов, и трижды пятьдесят слуг, и Дейрдре.

Долго переходили они от одного короля к другому, спасаясь от мести Конхобара. Всю Ирландию прошли от Эсс Руада до Бенна Энгаря, на северо-востоке.

Кончилось тем, что вынудили их улады отправиться в Альбу. Поселились они там на пустоши. Мало было им дичи в горах, и стали они совершать набеги на стада людей из Альбы и угонять скот. Решили тогда люди из Альбы собраться и напасть на них. Пришлось сыновьям Уснеха идти к королю Альбы и проситься к нему на службу. На королевских полях построили они себе дома. Так они поставили их, чтобы никто не увидел ту девушку, иначе не миновать им всем гибели.

Но как-то однажды увидел ее управитель дома короля: спала она в объятиях любимого. Пошел он тогда к королю.

— Не знали мы раньше, — сказал он, — женщины, достойной разделить твое ложе. Но вот видел я вместе с Найси, сыном Уснеха, женщину, которая достойна короля западного мира. Пусть Найси убьют, и тогда та женщина ляжет с тобой.

— Нет, — сказал король, — лучше ходи к ней каждый день и тайно уговаривай прийти ко мне.

Так и было сделано. Но все, что днем говорил ей управитель, она ночью рассказывала своему мужу. Не хотела она уступать этим просьбам, и тогда стал король посылать сыновей Уснеха в походы, в битвы и сражения, чтобы погибли они там. Повсюду выходили они победителями, и ничего нельзя было с ними сделать.

Решили тогда люди из Альбы собраться и убить их. Сказала она об этом Найси.

— Собирайтесь в путь, — сказала она, — а то, если ночью не уйдете отсюда, утром будете мертвы.

Той же ночью ушли они оттуда и поселились на острове в море. Узнали об этом улады.

— Грустно будет, — сказали улады, — если сыновья Успеха погибнут на вражеской земле по вине дурной женщины. Будь милостив к ним, о Конхобар. Пусть вернутся они в родную землю, а не погибнут среди врагов.

— Пусть будет так, — сказал Конхобар, — и мы пошлем к ним поручителей.

Сообщили об этом сыновьям Уснеха.

— Мы согласны на это, — сказали они. — Пусть будут поручителями Фергус, Дубтах и Кормак, сын Конхобара.

Встретились они на берегу моря и пожали друг другу руки.

Люди, что жили в том месте, по наущению Конхобара пришли звать Фергуса на пир. Сыновья Уснеха отказались идти с ними, ибо первой пищи в Ирландии хотели они вкусить за столом самого Конхобара. Пошел тогда с ними в Эмайн Фиаха, сын Фергуса, сам же Фергус, и Дубтах с ним, остался с теми людьми.

Как раз в то время приехал к Конхобару для переговоров Эоган, сын Дуртахта, король Фернмага. Велел ему Конхобар убить сыновей Уснеха, прежде чем успеют они добраться до его дома.

Сыновья Уснеха вышли на поляну перед Эмайн Махой, Эоган вышел им навстречу; уладские женщины сидели на крепостном валу и смотрели на них. Сын Фергуса вышел вперед и стал рядом с Найси. Приветствовал Эоган Найси ударом своего большого копья, которое проломило ему хребет. Сын Фергуса успел обхватить Найси руками, и копье Эогана прошло и сквозь его тело. Тут началась битва, и ни один из изгнанников не вышел из нее живым: одни пали от удара мечом, другие — пронзенные копьями. А ту девушку привели к Конхобару, и руки ее были связаны за спиной.

Сообщили об этом Фергусу, Дубтаху и Кормаку. Они тотчас вернулись и свершили много славных дел: Дубтах убил Мане, сына Конхобара, и Фиахну, сына Федельм, дочери Конхобара; Фергус убил Трайгтрена, сына Трайглетана, и его брата. Тогда разгневался Конхобар, началась битва, в которой пало триста уладов.

Ночью Дубтах перебил уладских девушек, а под утро Фергус поджег Эмайн Маху.

Потом ушли они к Айлилю и Медб, те радостно их приняли. С того дня не стало покоя уладам. Три тысячи воинов ушли вместе с ними и целых шестнадцать лет совершали на Улад жестокие набеги.

Дейрдре же прожила после этого год в доме Конхобара. Ни разу за этот год не улыбнулась она, не поела и не попила вдоволь. Ни разу не подняла опа головы от колен. Когда приводили к ней музыкантов, она так говорила:

Смелых воинов светел облик, Рати ряды радуют взоры, Но мне милее легкая поступь Храброго Найси братьев гордых. Мед лесной приносил мне Найси, У огня я его умывала, Приходил с добычей с охоты Ардан, Хворост сухой находил Андле. Кажется сладким вам вкус меда В доме Конхобара, сына Несс, Мне же в то далекое время Слаще казалась моя еда. На той поляне светилось пламя Костра, который готовил Найси, И казалась мне слаще меда Добыча охоты сына Уснеха. Кажется вам, что нежно пели Все эти трубы и свирели, Я же в то далекое время Слышала музыку нежнее. Нежным Конхобару кажется пение Всех этих труб и свирелей, Мне же знакома нежнее музыка: Пение трех сыновей Успеха. Волны морские голоса Найси Слушать хотелось мне неустанно, Этот напев подхватывал Ардан, Голосом звонким им вторил Андле. Мой славный Найси, мой Найси милый, Давно зарыта его могила. Ах, не во мне ли та злая сила Питья, которое его сгубило? Мил мне был твой светлый облик С лицом прекрасным и телом стройным. Ах, не встретить уж мне сегодня Сыновей Уснеха на пороге. Мил мне был его разум ясный, Мил мне был воин мудрый и статный, И после долгих скитаний по Фале Мила была сила его ударов. Мил мне был его взгляд зеленый, Для женщин — нежный, для недругов — грозный, И после долгой лесной охоты Мил мне был голос его далекий. Не сплю я ночью И в пурпур не крашу ногти. Кому скажу приветное слово, Коль сына Успеха нет со мною? Не сплю я, Полночи тоскуя. Такую терплю я муку, Что от звука смеха дрожу я. Не несут мне утехи в моем уделе Средь крепких стен прекрасной Эмайн, Тихий покой и смех веселый, Убранство дома и облик светлый Воинов смелых.

Когда подступал к ней Конхобар, так она говорила:

О, Конхобар, чего ты хочешь? Ведь ты — причина моего горя! И клянусь, что пока жива я, Ты любви моей не узнаешь. То, что всего прекраснее было, То, что я когда-то любила, Все ты отнял, о горе злое, Я не увижу милого больше! Того, кто был мне всех милее, Мне уже никто не заменит. И черный камень лежит над телом, Таким прекрасным, нежным и белым. Были красны и нежны его щеки, Алыми — губы, черными — брови, Были зубы его, как жемчуг, Светлым сверканьем снега белее. Выделялся статной осанкой Он средь воинов Альбы. Кайма из красного злата Была на плаще его алом. На рубашке его из шелка Сверкающие каменья Нашиты были и светлой Бронзы — полсотни унций. Меч с золотой рукоятью, Два копья, тяжелых и острых, В руке он держал, прикрываясь Щитом с серебряным верхом. Гибель принес нам Фергус, Злую устроил встречу. Честь свою залил хмелем — Слава его померкнет! Когда бы сошлись все воины Вместе в открытом поле, Всех отдала бы я уладов За Найси, сына Успеха. Не разбивай мне сердце, Уж близок час моей смерти. Горе сильнее моря, Помни об этом, Конхобар!

— Кого в моем доме ненавидишь ты больше всех? — сказал Конхобар.

— Тебя самого, — сказала она, — и Эогана, сына Дуртахта.

— Тогда проживешь ты год с Эоганом, — сказал Конхобар.

И он отдал ее в руки Эогана. На другой день Эоган поехал с нею в Маху. Она сидела позади него на колеснице. Поклялась она, что не будет у нее двоих мужей на земле в одно время.

— Добро тебе, Дейрдре, — сказал Конхобар, — как овца поводит глазами между двух баранов, так и ты между мною и Эоганом.

В то время проезжали они мимо большой скалы. Бросилась на нее Дейрдре головой. Ударилась ее голова о камни и разбилась. И она умерла.

Вот повесть об изгнании сыновей Уснеха, и об изгнании Фергуса, и о смерти сына Уснеха и Дейрдре.

Конец. Аминь.»

Сватовство к Эмер

«Правил некогда в Эмайн Махе великий и славный король по имени Конхобар, сын Фахтна. Ни в чем не знали тогда недостатка улады. Были среди них мир, покой и довольство, хватало плодов, всякого урожая и добычи на море, под доброй властью жили все по праву и справедливости. Порядок, согласие да изобилие царили в королевских покоях Эмайн.

Вот каковы были те покои, что звались Красная Ветвь Конхобара и во всем походили на Медовый Покой. По девять лож стояло там от очага до стены. В тридцать пядей высоты была каждая из, отделанных бронзой, стен королевского дома. Все они были украшены резьбой по красному тису. Снизу был деревянный пол, а сверху крытая черепицей крыша. Сразу у входа — ложе самого Конхобара, с серебряным основанием и столбами из бронзы. На их верхушках сияло золото и драгоценные камни, так что не отличить было подле них дня от ночи. Сверху спускалась к ложу серебряная пластина. По всему дому был слышен ее звон, и стоило Конхобару ударить в нее королевским жезлом, как все улады тотчас же замолкали. Двенадцать лож для двенадцати колесничных бойцов окружали ложе короля.

Поистине все доблестные воины Улада могли собраться в тот дворец на пир, и все ж ни один из них не теснил другого. Славны и прекрасны были доблестные воины, что сходились во дворце в Эмайн. Немало празднеств и сборищ случалось там, и были на них пение, игры и музыка — воины показывали свою ловкость, филиды пели, а арфисты и прочие музыканты играли.

Как-то однажды собрались улады в Эмайн Махе, чтобы распить иарнгуал. По сто раз наполнялась чаша в такие вечера. Было это питье угля. На веревке, что протягивали от одной двери дома до другой, показывали воины свою ловкость. Девятью двадцати да еще пятнадцати пядей в длину был дворец Конхобара. Три искусных приема совершали воины: прием с копьем, прием с яблоком и прием с острием меча.

Вот имена воинов, что отличались в этих играх: Конал Кернах, сын Амаргена, Фергус, сын Роса Ройг Родана, Лоэгайре Буадах, сын Коннада, Келтхайр, сын Утехайра, Дубтах, сын Лугдаха, Кухулин, сын Суалтайма.

Поистине не было среди них никого быстрее и искуснее Кухулина. Превыше всех прочих любили его женщины Улада за ловкость в игрax, отвагу в прыжках, ясность ума, сладость речей, прелесть лица и ласковость взора. Семь зрачков было в глазах юноши — три в одном и четыре в другом, по семи пальцев на каждой ноге, да по семи на каждой руке. Многим был славен Кухулин. Славился он мудростью, доколе не овладевал им боевой пыл, славился боевыми приемами, умением игры в буанбах и фидхелл, даром счета, пророчества и проницательности. Лишь три недостатка было у Кухулина — его молодость, неслыханная гордость своей храбростью, да то, что был он не в меру прекрасен и статен.

Задумались тогда улады, как быть им с Кухулином, ибо уж слишком любили его их жены и дочери, а юноша в то время еще не выбрал себе жену. Решили они, что надо найти девушку, к которой посватался бы Кухулин, ибо думали улады, что, имея добрую и заботливую жену, не станет он соблазнять их дочерей и женщин. И еще страшились они, как бы не нашел Кухулин смерть в юности, и оттого хотели найти ту, что принесла бы ему наследника. Ибо знали они, что лишь через себя самого возродится Кухулин.

Тогда отправил Конхобар девять мужей в каждое королевство Ирландии, дабы нашли они супругу Кухулину в первейших крепостях в селениях среди дочерей королевских или иных знатных мужей и хозяев. Вернулись помадные через год в тот же самый день, так и не отыскав девушки, которую выбрал бы для сватовства Кухулин.

И решил тут сам Кухулин отправиться посвататься к девушке, что, как он знал, жила в Садах Луга — к Эмер, дочери Форгала Манаха. Вместе со своим возничим, Лаэгом, сыном Риангабара, взошел Кухулин на колесницу. И была это та самая колесница, за которой всем множеством не могли угнаться кони других колесниц Улада, ибо воистину неудержимы и стремительны были сама колесница и сидящий в пей воин.

Увидел Кухулин девушку на лужайке для игр, окруженную своими молочными сестрами. И были это дочери владельцев земель, что лежали у крепости Форгала. Все они учились у Эмер шитью и иной искусной работе. Воистину была она лучшей из девушек Ирландии, с кем мог бы Кухулин вести разговор и посвататься. Шесть даров было у нее: дар красоты, дар пения, дар сладкой речи, дар шитья, дар мудрости и дар чистоты. Говорил Кухулин, что возьмет себе в жены лишь девушку, что окажется равной ему по возрасту, красоте, знатности, уму и ловкости, да впридачу будет шить лучше всех в Ирландии, ибо никакая другая ему не годится, а только такая. Потому и отправился он посвататься к Эмер, что только она одна отвечала его желанию.

В праздничном платье поехал Кухулин поговорить с ней, ибо желал он показаться Эмер во всей своей красоте. И заслышали девушки, что стояли на возвышении перед крепостью Форгала, топот коней, гром колесницы, скрип ремней, треск колес, победный клич героя, и звон его оружия.

Пусть пойдет одна из вас поглядеть, кто приближается к нам, — сказала Эмер.

Воистину, вижу я двух копей, — сказала Фиал, дочь Форгала, — что яростью, ростом, порывом сравнятся друг с другом, широколобых, невиданно сильных, скачущих бок о бок, длинногривых и длиннохвостых. С одной стороны серый конь, широкобедрый, стремительный, сильный, легкий, неукротимый, могучий, с львиною гривой, мрачный, громоподобный, шумный, с вьющейся гривой, высокоголовый и широкогрудый. Словно объятые пламенем, летят комья земли из-под четырех его тяжких копыт. Несется за ним стая стремительных птиц. Правит свой бег по дороге тот конь. Каждый прыжок его вровень с полетом дыхания. Из взнузданной пасти несутся вспышки алого пламени.

Другой конь — черный, как смоль, стремительный, дивно сложенный, тонконогий, быстрый, широкоспинный, огромный, летящий вперед, неистовый, с мощным прыжком и могучим ударом копыт, с львиною, вьющейся гривой, длиннохвостый, несущийся обок с другим и неудержимый. Без устали мчится он по траве, скачет по твердому полю, и ничем не сдержать его бега.

Вижу я прекрасную колесницу с колесами из светлой бронзы. Белы ее оглобли из белого серебра, что крепятся кольцами из белой бронзы. Высоки борта колесницы, крепка ее дуга, закрученная, прочная.

На колеснице вижу я юношу, темного, покрытого кровью, прекраснее которого не сыскать во всей Ирландии. На нем чудесная, дивно сработанная алая рубаха с пятью складками. Золотая пряжка на белой его груди у ворота — с полной силой бьется о пряжку грудь. На нем светлый плащ с накидкой, изукрашенный сверкающей золотой нитью. Семь красных драконовых камней в глубине его глаз. Две щеки его, голубые, алые, как кровь, мечут огненные искры и языки пламени. Луч любви светится в его взоре. Кажется мне, что жемчужный поток во рту его. Черна, как уголь, каждая из его бровей. На боку воина меч с золотой рукоятью. Голубо-красное копье с маленькими копьями прикреплено к алым оглоблям, что держат коричневый остов колесницы. На плечах воина алый щит с серебряной кромкой, украшенный золотыми ликами диких зверей. Прыжок лосося проделывает он и иные приемы — таков едущий в колеснице.

Перед ним вижу я возничего, стройного, с веснушками на лице. Голова его вся в волнистых, ярко-золотых и алых волосах, что сдерживает бронзовая сетка, не дающая им падать на лицо. Золотые бляхи с обеих сторон в волосах юноши. На плечах его плащ с разрезами, а в руках жезл из красного золота, которым он правит конями.

Вскоре подъехал Кухулин к тому месту, где были девушки, и приветствовал их. Подняла Эмер свое прекрасное и милое лицо, взглянула на Кухулина и сказала:

— Доброй дороги тебе! (т. е. Бог, да смягчит ее тебе, — сказала она.)

— Спасение от всякого зла вам! — ответил на это Кухулин.

— Откуда ты прибыл? — спросила девушка.

— Из Интлде Эмна, — ответил Кухулин.

— Где ночевал ты?

— Мы провели ночь, — ответил юноша, — в доме человека, который пасет стада на полях Тетры.

— Что вы там ели? — спросила Эмер.

— Нам сварили остов колесницы, — ответил он.

— Какой дорогой ты приехал? — спросила Эмер.

— Ехал я между двух лесистых холмов, — отвесил Кухулин.

— Как же вы ехали дальше? — спросила девушка.

— Не трудно ответить: от тьмы моря по тайне людей Богини, по цене двух коней Эмайн, через сад Морриган, по хребту великой свиньи, по долине великой лани, между богом и провидцем, но спинному мозгу жены Фейдельма, между кабаном и кабанихой, по берегу коней Богини, между правителем Аннона и его слугой, к Монкуилле, что у четырех углов света, по остаткам великого пира, между большим и Малым котлом, к дочерям племянника Тетры, Правителя фоморов до Садов Луга. — Что же скажешь ты про себя, о девушка? — спросил Кухулин. — Не трудно ответить, — сказала девушка, — я Темра женщин, нету меня белее, я воин, который не сдастся, невидимый страж, червяк, Который уходит в воду, камыш, вокруг которого не ходят, Немало есть воинов, что не хотят никого допускать ко мне без ведома их и Форгала. — Что же это за храбрецы, добивающиеся тебя? — спросил Кухулпн. — Не трудно ответить, — сказала Эмер, — двое но имени Луи, двое по имени Луат, Луат и Лат Гойбле, сыновья Тетры, Триат и Трескад, Бриан и Балор, Бас, сын Омна, восемь по имени Конла, Конд, сын Форгала. Любой из них силою разен сотне, а ловкостью девятерым. Не трудно описать многоискусность самого Форгала. Мужа любого сильней он, ученей друида, знанием и мудростью выше филида. Уж лучше, чем предаваться забавам, сразился бы ты с Форгалом, ибо воистину всем наделен он для славных деяний и подвигов. — Почему бы тебе не оставить меня среди этих мужей, о девушка? — спросил Кухулин. — Что за причина не сделать этого, коли и ты способен на славные подвиги? — ответила Эмер. — Воистину, о девушка, — ответил Кухулин, — и мои подвиги прославятся среди деяний других героев!

Какова ж твоя сила? — спрашивала девушка.

— Не трудно ответить, — сказал ей Кухулин, — когда я слабее всего, то сражусь с двадцатью, тридцать сдержу я лишь третью всей силы. Сорок врагов встречу я в одиночку. Сотня мужей не страшна, коль стоишь под моею защитой. В смятении и ужасе от меня покидают враги брод схваток и поле сражений. Отряды я воинства в страхе бегут, лишь завидев мой облик.

Вот славное дело для мальчика! — сказала девушка, — но все же не достиг ты силы повелителя колесницы.

— Воистину, о девушка, — сказал Кухулин, — хорошо воспитал меня мой господин Конхибар. Не как скупец, грабящий свое потомство, не между печью и квашней, между стеной и очагом, не у кладовой воспитал меня он. Среди воинов и колесничных бойцов, среди друидов, кравчих и музы кантов, филидов и мудрецов, знатных людей и владельцев земель Улада вырос я, так что стал сведущ в их мудрости и искусстве.

Кто ж обучил тебя всему тому, чем ты похваляешься? — спросила Эмер.

— Не трудно ответить, — сказал ей Кухулин, — прекрасноречивый Сенха воспитал меня так, что сделался я сильным и осторожным, проворным и ловким. Я разумен в речах, я ничего не забываю. Мудростью не уступлю я мудрецам моего народа. Я направляю речи и наставляю в суждениях всех уладов, ибо укрепился мой ум, благодаря обучению Сенхи. Взял меня к себе Блаи, владелец земель, ибо близко был его народ, дабы получил я причитающееся мне. Я призываю людей королевства Конхобара к их королю. Целую неделю говорю я с ними, и каждому воздаю по его искусству и богатству. Я решаю дела чести, и определяю выкуп.

Фергус воспитал меня так, что своею геройскою силой сильнейших могу сокрушить я. Горд я силой своей и доблестью, и могу охранять рубежи своего края от чужеземцев. Всех, кто слаб, я опора, сокрушитель всех сильных. По справедливости воздаю я обиженному, и унижаю заносчивых, ибо так воспитал меня Фергус.

У колен филида Амаргина сидел я и потому сумею прославить короля на любом празднестве да состязаться с любым в силе, храбрости, мудрости, ловкости, находчивости, могуществе и справедливости. Могу я поспорить с любым колесничным бойцом. Никому не воздаю я благодарности, кроме самого Конхобара.

Финдкоем вскормила меня, а Конал Кернах воитель возлюбленным братом моим был молочным. Катбад прекрасноликий обучал меня ради матери моей, Дехтпре, так что стал я искусен в друидическом знании и сведущ в тайной мудрости. Все улады растили меня — возницы и колесничные бойцы, короли и первейшие певцы, и стал я любимцем собраний и воинств, я равно стою за честь каждого. Воистину я свободен, и мое право па это дано мне Лугом от Зхтре Быстрой Дехтире до Сид Бруга.

— А ты, о девушка, — сказал Кухулин, — как воспитывалась в Садах Луга?

— Воспитали, меня, — ответила Эмер, — в обычаях фениев, в законном поведении, в чистоте, в королевском достоинстве и благонравии, так что славлюсь я честью и нравами среди стай коровосхожих женщин Ирландии.

— Воистину достославны эти обычаи, о девушка, — сказал Кухулин, — и раз так, то почему бы не соединиться нам? До сего дня не встречал я женщины, которой были бы но силам беседа и встреча со мной.

— Хочу спросить у тебя, — сказала Эмер, — была ли у тебя супруга?

— Воистину, нет, — ответил Кухулин.

— Не подобает мне выбирать мужа, — сказала девушка, — прежде чем не выйдет замуж моя старшая сестра, Фиал, дочь Форгала, что видишь ты подле меня. Велико ее искусство во всякой ручной работе.

— Не ее полюбил я, о девушка, — сказал Кухулин, — да и невозможно это, ибо до меня знала она уже мужчину. Слышал я, что она та самая девушка, которая была с Кайрпре Ниафером.

— Так говорили они, и вдруг взглянул Кухулин на грудь девушки, что виднелась в вырезе ее рубахи. И тогда сказал он:

- Прекрасна эта равнина.

— А девушка ответила Кухулину такими словами;— Не войти на эту равнину тому, кто не поразит сто воинов у каждого брода от Ат Скене Менд на Олбине до Банкуинг Бреа Фейдельма. — Прекрасна эта равнина, равнина вне ярмаl — снова сказал Кухулин. — Не войти на нее тому, — отвечала девушка, — кто не сумеет совершить подвига и поразить трижды девять мужей с одного удара, да так, чтобы оставить в живых по одному из каждой девятки. — Прекрасна эта равнина, равнина вне ярма! — сказал Кухулин. — Не войти на нее тому, кто не бьется на поединке с Бенн Суаном, сыном Роскмилка от Самайна до Имболка, от Имболка до Бельтана и от Бельтана снова до зимы. — Как ты сказала, так и сделаю, — молвил Кухулин. — Тогда я согласна па твое предложение, принимаю его и исполню, — сказала Эмер, — Скажи мне еще, из какого ты рода? — Я племянник мужа, что уходит к камням Росс Бодб, — ответил Кухулин. — Как же тебя зовут? — спросила Эмер.

— Я герой чумы, поражающей псов, — ответил Кухулин.

После этих учтивых слов удалился от них Кухулин, и в тот день они больше не беседовали. Когда же ехал Кухулин через Брегу, Лаэг, возничий, спросил его — Ответь мне, что значили те слова, что слышал я от тебя и девушки? — Разве не знаешь ты, — ответил Кухулин, — что приехал я свататься к ней? Оттого говорили мы так, чтобы не поняли нас другие девушки. Ведь узнай обо всем Форгал, не получили бы мы его согласия. Пустился в дорогу Кухулнн и, говоря с возницей, принялся объяснять ему все, что он называл. — Когда сказал я Интиде Эмна на ее вопрос, откуда приехал я, то это все равно, что ответить — дз Эмайн Махи. От Махи, дочери Санрпта, сына Имбарта, жены Крунху, получила она свое имя. Состязалась Маха в беге с двумя кобылами короля и, победив их, разрешилась от бремени мальчиком и девочкой. От этих близнецов и название Эмайн, а от имени Махи и говорится Эмайн на равнине Махи.

А еще повествуется о том, как произошло имя Эмайн Маха в таком рассказе. Некогда правили Ирландией три короля из уладов. Звали их Диторба, сын Димана из Успех Миде, Аэд Руад, сын Бадуйрна, сына Ар-гетмала из Тир Аэда, Кимбает, сын Финтана, сына Аргетмора из Финдабайр Маг Инис. Воспитал Кимбаета Угайне Мор, сын Экдаха Буадаха. Уговорились они, что каждый из них станет править по семь лет. Три раза по семь человек поручились за это: семь друидов, семь филпдов и семь вождей. Семь друидов, дабы связать их магическими заклятьями, семь филидов, дабы возвести на них позор и поношение, семь вождей, дабы изранить и убить их, коли не оставит один из них власть через семь лет, сохранив правду короля: урожай желудей каждый год, краски всякого цвета, ни одной смерти женщины в родах. Три раза получал власть каждый из них, то есть всего правили они шестьдесят три года. Первым из всех умер Аэд Руад — он утонул в Эсс Руад, и тело его перенесли в сид. Отсюда и название Сид Аэда и Эсс Руад. Не осталось У него иного потомства, кроме дочери по имени Маха Рыжеволосая. Когда настало время, попросила она власть для себя. Но сказали Кимбает и Диторба, что не годится отдавать королевскую власть женщине. И тогда Случилось между ними сражение, н досталась в нем победа Махе. Семь лет после того правила она страной. Между тем, умер Диторба в Коранд. Было у него пять славных сыновей: Брас, Боэт, Бедах, Уалах, Еюрхас, что потребовали себе власти. И ответила им Маха, что не отдаст власти, ибо не по поручительству добыла ее, яо на поле битвы. Сразились тогда сыновья Дпторба с Махой, и победила Маха, истребив многих. Сыновей же Диторба отослала она в пустынные места Конпахта. Лотом взяла Маха в мужья Кимбаета, дабы стать предводительницей ею войска. После того, как соединились Кимбает и Маха, отправилась она в Коннахт проведать сыновей Диторба. Прикинулась Маха прокаженной, покрыв лицо месивом из ржи и торфа. Увидела она сыновей Диторба у Байрен Коннахт, когда я; ар или они кабана на огне. Принялись братья расспрашивать женщину, а она отвечала им. Потом дали они ей поесть у огня. И сказал один из сыновей:

— Воистину прекрасны глаза этой старухи. Соединимся с ней!

Отвела его Маха в лес и, одолев силой, оставила там. Затем воротилась она к огню.

— Где муж, что ушел с тобой? — спросили братья.

— Стыдно ему возвращаться к вам после того, как сблизился он с прокаженной, — ответила им Маха.

— Нет здесь стыда, — сказали тогда братья, — ибо все мы сделаем также.

Потом каждый из них отвел со в лес. Силою всех одолела она и, связав одним ремнем, отвела к уладам. И сказали улады, что должно убить их.

— Нет, — отвечала им Маха, — ибо это будет против правды короля. Лучше сделаем их невольниками, и пусть построят они вокруг меня крепость, которая станет навеки столицей уладов.

И тогда очертила Маха границы крепости пряжкой, что была приколота у нее у шеи. Отсюда и пошло название Эмайи, иначе „пряжка шеи или пряжка вокруг шеи Махи“. Отсюда и Эмайн Маха.

Так ехал Кухулин своей дорогой, и к ночи прибыл в Эмайн. Между тем, дочери владельцев земель, что были вместе с Эмер, рассказали своим отцам о юноше, который приезжал на прекрасной колеснице и о разговоре, что случился у него с Эмор. Сказали они, что не поняли из него ни слона, и что уехал затем юноша прямо па север по Маг Брег. И обо всем, что услышали, рассказали те владельцы земель самому Форгалу.

— Воистину, — молвил Форгал, — это оборотень из Эмайн Махи приезжал поговорить с Эмер, и девушка полюбила его. Вот о чем говорил каждый из них. Но ие будет им от того пользы, ибо я помешаю им.

После этого отправился Форгал в Эмайн Маху, переодевшись в чужеземное платье. Прикинулся он посланцем короля галлов, что пришел к Конхобару поговорить о золоте, ценных вещах и самых лучших напитках. И было их трое мужей. С великими почестями приветствовали их в Эмайп. Когда те па третий день отослал Форгал своих людей и остался один, принялись улады восхвалять перед ним Кухулина, Копала и других колесничных бойцов из уладов. И говорил Форгал, что поистине все это правда и велики подвиги, о которых он слышал. ИI все же, — говорил он, — если бы Кухулии отправился в Шотландию к Дом-налу Милдемалу, то от того возвеличилось бы его боевое искусство, а если бы довелось ему побывать у Скатах, дабы обучиться боевым приемам, то превзошел бы он великих бойцов всей Европы.

И оттого предлагал это Форгал Кухулину, чтобы тот не вернулся назад. Ибо думал Форгал, что если случится Кухулипу сошись с его дочерью, то грозит ему гибель от буйства и дикого нрава воина, что прославился этим. Согласился Кухулин отправиться в путь, а Форгал обязался доставить ему припасов, если выступит Кухулин в назначенное время. Потом воротился Форгал к себе, отрядил воина, дабы узнал он, исполнено ли дело, о котором договорились. Кухулин же отправился в путь с Лоэгайре Буадахом и Конхобаром, хотя иные считают, что был с ними еще Конал Кернах. Выбрал Кухулин дорогу через Брегу, чтобы повидаться с девушкой. Рассказал он ей о своем путешествии на корабле, а девушка поведала ему о том, что сам Форгал побывал в Эмайн и предложил Кухулину выучиться боевым приемам, чтобы вовек не встретиться ему с Эмер. И наказала ему девушка быть настороже, дабы не погиб он, какой бы путь ни избрал. Поклялся тогда каждый из них хранить верность другому, если только смерть не заставит кого-то покинуть другою. Повелел каждый из них другому хранить их дружбу, и отправился Кухулин в Шотландию.