Ужин с кумиром

12

В беседке, увитой виноградом, гуляет легкий ветерок. Даже сюда, на холмы побережья, он приносит йодистый запах водорослей и россыпь водяных брызг. Впрочем, брызгаются не волны, завивающие белые барашки далеко внизу, а поливалка, вращающаяся над газоном. На деревянном столе в тени беседки насыпана мука и покоятся на полотенце рядками белотелые вареники, как свежеприбывшие отдыхающие лечебного пляжа.

— Господи, здесь было поле, все в полыни и колокольчиках, — Ирка положила картофельную начинку на кружек из теста. — Ни поля, ни Баранки, ни меня…

— Когда дед помер, Баронессу забрали в совхоз. Да она уже старушка была, — ответила Татка — в фартучке с кокетливым кружевцем и заколкой в виде испанского гребня в волосах.

— Значит, отправили на колбасу, — констатировала Ирка унылым голосом под стать своему серому бесформенному блузону.

— Сейчас за фабричным производством строгий надзор. Продукция в пищеточках качественная. — Татка, делавшая вареники с творожной начинкой, облизнула палец. — Хватит кукситься. Сама говорила, надо очень захотеть, и все получится. Я, как увидала Ашотика, прямо вся напряглась к лучшему. Он к родне в селение приезжал, зашел к деду насчет печки — дед здорово печи клал — и как увидел меня…

— Сразу запал? — засомневалась Ирка в пылкости внезапно вспыхнувших чувств армянского гостя к болящей толстухе.

— Разжалобился. Я с ангиной лежу, вся в температуре, под глазом фингал отец навесил… А он ведь старше на десять лет, сердце золотое — зоотехником у себя в Армении работал. «Ты, говорит, Буренушка моя ненаглядная…» ласково так…

— Прямо как увидал — влюбился?

— Нет… Тогда посочувствовал и лекарств притащил. Влюбилась я. Ага, думаю, вот оно что такое — страсть! Тут же — мордой об пол — и уже не лягушка — царевна! Шею намылила, косу распустила, сарафан трикотажный с люрексом надела и сижу с оладушками во дворе — картинка. Красотень вокруг, воздух опьяняющий… Вот он и опьянел. — Татка огляделась. — Здорово все устроилось.

Вместо старой дедовой развалюхи на пригорке стоял новенький дом с верандами. Не шале, конечно, но крепенький, свеже-смоляной, оптимистический.

— Здорово, согласилась Ирка. — Она не завидовала Татке и не насмехалась над ее счастьем. Хотя, когда впервые увидела Ашота — мелкого, носатого, кривоного, и представила, как он таскает на руках разомлевшую Татку, едва не расхохоталась. А потом заметила, какое море влюбленности плещет в его смоляных, затененных длинными ресницами глазах, и чуть не прослезилась. Сердце сжалось, подсказывая, что здесь — у Татки с Ашотом — все настоящее — радость, мечты, труды. А если настоящее, то это и есть самая дорогая ценность.

— А у меня не вышло. Не вышло, что загадывала… — Ирка выскребла из миски картофельную начинку. — Кончено с картошкой. Долму будем делать?

— Это уж он сам. У него завтра выходной. Руки — золотые. — Татка покосилась на подругу, оценивая, стоит ли лезть с расспросами, и задала нейтральный вопрос: — А чего так?

— Чего не вышло или отчего? — Ирка задумалась: — Сама не знаю.

— А я знаю! У тебя спонсор был? А этот… что Валерию колотил, как его… продюсер? Продюсера ты нашла?

— Не нашла. Но знаешь, видела одного в натуре — с Энн Тарлтон к нам заходил, жирный, мерзкий, наглый… Так бы глаза и выцарапала! Продюсер известный, из Анюты Поцулько миссис Тарлтон вылепил!

— Противный? Ой, а я думала про Валерию врали. Правда, теперь у нее другой. Не худой, правда, но очень жену любит и раскручивает, раскручивает!

— Мне один говнюк режиссер тоже много обещал. Надул. Оказалось — я совершенная идиотка. Ну… не всегда. Затмения находят.

— От нервов, — сочувственно вздохнула Татка. — Здесь в санатории клевый врач есть…Он мне гланды вырезал. А по нервам — сплошной экстрасенс.

— В моем случае медицина бессильна. Это не лечится. Ты про раздвоение личности слышала?

— А то! Вроде отличный семьянин, а вообще тайный маньяк. В газетах все время про таких пишут.

— Я — тайный маньяк. Вот только сейчас поняла, что меня — две. Одна, обитающая в данной реальности, особа скучноватая, довольно серьезная. Обычная, в общем-то. Другая — оторва, авантюристка, фантазерка. Стоит ей победить — и вспыхивает кураж, словно несусь на Баронессе по жизни и все мне по фигу! Только ветер в лицо и подзуживает кто-то: быстрей! еще быстрей! Мир меняется. Он уже не состоит из серых кирпичиков разумных правил, он искрится неисчислимыми возможностями. Я путаю, что придумала и что есть, что могу и что мне не по силам… И знаешь, я не одна такая. Вот недавно встретилась с человеком…

— В своем «Путнике»?

— Нет… Это длинная история. История из репертуара Миледи — подлость, глупость — все смешалось. Только ведь я и вправду так сильно хотела встречи с Тимировым, что позволила заморочить себе голову. Лишь бы только постоять рядышком…И влюбить, влюбить его до умопомрачения…

— Ты с ним встречалась, с Тимировым!? — Татка уронила ложку. — Ну, даешь, Гладышева…

— Думала — с ним. Оказался — двойник, какой-то чудак из Самары.

— Двойник! Прямо, как в кино. А ты что, не поняла, что двойник? Так похож!? Ой, вот история, я не могу…

— Я ж с настоящим Тимировым близко не общалась… Клюнула на блесну, дурила.

— А с этим…общалась близко? И что?

— Забыла. Все забыла. — Отрезала Ирка. — А иначе как жить?

— Это правда. Плохое лучше не помнить. Вытеснять его хорошим.

— Попробую. Вода кипит? Пора с творогом забрасывать. Вон какие красавчики получились. — Ирка подержала на ладони вареник с фигурно закрученным краем. — Это и будет хорошее. А остальное — в отход.

13

Николай Ласточкин, отправленный в «отход» жизненного опыта Иркой, гулял по Арбату. Это было не совсем то, что формулировалось чуть раньше, как задача «погулять в Москве» — шикарно гульнуть на доходы последней авантюры в «Лазурном сне». Потом можно было слегка отсидеться дома и провернуть аналогичный трюк где-нибудь на маршруте гастролей Тимирова. Хорошо ведь пошло! Никто — совершенно никто из доброжелателей в казино, одалживающих деньги некоему «Николаю» (так он представлялся всем, не отступая от паспортных данных) — не заметил подмены. Даже горничные, тайно подбиравшиеся к нему за автографом с фото Тимирова, — не распознали подлог. Даже стрелянный администратор с лошадиным лицом английского принца клюнул на «исповедь» глубоко законспирированного Тимирова. И эта странная девчонка — фанатка Кинга. Уж если о чем-то жалеть, то о сумасшедшей любви, предназначавшейся не ему. Скорее всего, она не затевала подлянку с кассетой. Возможно, догадывалась — дрожала при каждом шорохе. Немудрено — в чужом доме, чужом платье, с чужим мужем…Но эти сверкающие глаза, этот льнущий к сердцу голос…Чертовка! Чертова кукла! Провести Ласточкина! Плюнуть и забыть.

Он достал мобильный телефон:

— Клер? Привет, дорогая. Брожу в окрестностях твоего дома с шикарными планами… Не пропадал я! Работал. Вернулся из ответственной командировки. Мечтаю отметить успехи с любимой девушкой. Ну почему «легко бросаюсь словами»? Я серьезно. Совершенно серьезно. С любимой, незаменимой. Через пятнадцать минут буду у тебя и докажу на деле…

Отключил телефон, сморщился, словно проглотил кислятину. Врун, патентованный врун. А что если, в самом деле, зайти далеко — взять и жениться? Вот так, ради хохмы? Да кто же, собственно, способен совершить эту глупость всерьез? Наивняк, не знающий женщин. — Ласточкин эффектно расхохотался, испугав шарахнувшегося в сторону прохожего. — А ты то кто, лох! Расплылся, раскудахтался, разметал бисер перед провинциальной Миледи. Возомнил себя Тимировым! И получил по заслугам — «двойник»! Нет, предавать Тимирова она не хотела. Такую влюбленность не сыграешь. Она вся так и светилась от счастья. Но как посмотрела вслед уходящему Ласточкину! Как посмотрела! Он оглянулся от двери и увидел ее — застывшую, каменную с ледяным презрением на лице… Ненависть и брезгливость, словно испачкалась. Б- р- р… — Ласточкин встряхнулся, как мокрый пес, отгоняя противные воспоминания. Противнее не бывает. Он заигрался, и вправду преобразившись в Кинга — не в самовлюбленного супер-плейюбоя, а в героя Миледи — лучшего парня на свете, героя ее грез. Он выложился на полную катушку и даже едва не запел…Как радовалась она объятиям Кинга и как презирала его — Ласточкина — романтического авантюриста… «Не стоит парень терять ориентиры: Кинг — суперстар, а ты — третий сорт» — вынес себе приговор Ласточкин. И стало погано погано от всего на свете — от своего элегантного костюма, набитого кошелька, тупого самодовольства. Забиться в нору и выть — вот и весь праздник.

Забравшись в какой-то дворик, он сел у детской площадки. Две девчушки с торчащими «хвостиками» пекли песчаные куличики. На лавке у пестрой клумбы трепались и бдели за чадами молодые мамаши. На коленях у одной из них, бессильно свесив конечности, лежал черно-красный Арлекин в треухой шапке с бубенчиками. Широкая улыбка на курносом лице, глупые распахнутые глаза.

Интересно, откуда это чудо? Такой Арлекин был у Коленьки. Только больше и нарядней. Весь на шарнирах, он работал актером кукольного театра, двигаясь на ниточках. А дергала ниточки и говорила за всех Колина мама. У него осталась фотография — семилетний первоклашка на новогоднем школьном празднике — шапка Арлекина и беззубая улыбка до ушей.

Нина Ласточкина руководила кукольным театром в клубе подмосковного городка. Папа представлял остальную труппу — художника, декоратора, костюмера. В их доме всегда валялись лоскуты, обрезки поролона, веревки, проволочки, пуговки, блески. И можно было наблюдать, как из всего этого чудесного хлама возникал мир нового спектакля: столы, утварь, деревья и облака. А главное — персонажи — живые, говорящие, со своей историей и судьбой. Коля долгое время думал, что его вырезал из бревна папа, как Буратино. А потом он «оживел» и заговорил своим голосом. Вернее — маминым. Она умела разговаривать на все голоса, превращаясь в зверюшек, птиц, волшебниц, злодеев…Коля рос, взрослел, но кукольная сцена оставалась для него более реальной реальностью, чем школа, двор, мальчишеские разборки. В том же клубе он стал учиться музыке, хотя приговор учителя был жесток: слух у мальчика есть, но внутренний. Кроме внутреннего слуха была у Коленьки неистребимая тяга бренчать на клавишах, складывая звуки в ту мелодию, что звучала у него в голове. Бывало — зазвучит прямо с утра и не уйдет до тех пор, пока не обретет «плоть» в звуках старенького пианино. Он стал сочинять для кукольных персонажей песенки — вышло совсем не плохо. Особенно в сказке про «Золотую девочку». Потом Клуб зачах и в его с шиком отреставрированном помещении возник кооперативный ресторан с казино. Потом от ураганного рака умерла мама. А отец — уже увядший, давно пьющий, давно махнувший на себя рукой, вдруг увязался за бойкой заезжей «бизнесменкой» и уехал в Самару, называвшуюся временно Куйбышевым. Коля остался один под предлогом завершения образования. Происходил же образовательный процесс не в технологическом институте, как полагал отец, а на стезе инициативного предпринимательства.

Бросив занудный вуз, Николай попробовал себя в сфере торгового бизнеса (парни перегоняли из Европы тачки), в квартирной фирме и даже подрабатывал в бригаде строителей. К каждому своему делу он относился как к роли в ответственном спектакле. Не его вина, что спектакли разваливались, зато опыт оседал не малый. Однажды в период поиска нового пути, Ласточкин встретил у своего дома однокашника — виртуоза всяческих химических эффектов. Это у Вилькина взрывались на уроке колбы, горела парта и взлетевший от гремучей смеси штатив едва не зашиб зауча. Теперь он руководил «группой огня» — компанией пиротехников, обеспечивавших световые эффекты в шоу Тимирова. Ласточкин аж присвистнул, отметив хитрый умысел случая. Кривая дорожка вывела его к Ромке Тимирову! Как то, на бардовской тусовке, Ласточкин обратил внимание на парня с приятным голосом, вмиг покоряющим своей живой искренностью. Поболтали по душам, распили дешевое винцо. Николай подарил Роману свою «Золотую девочку», сочиненную для кукольного спектакля. Случилось так, что именно эта песня стала визитной карточкой певца, неожиданно вырвавшегося на звездную орбиту. «Золотая девочка» звучала со всех сторон, пробуждая гордость в сердце безголосого Ласточкина. Не столь уж важно, что Тимиров приписал себе ее авторство. Встретив Вилькин, предложившего бывшему однокашнику поработать в «группе огня», Ласточкин колебался не долго — он как раз оказался на распутье. А почему бы нет? Приступив к обязанностям пиротехника, старался на глаза Тимирову не попадаться. А когда все же попался и едва не бросился в певцу с дружеским приветствием, был несказанно удивлен — Тимиров смотрел холодно, явно не узнав его. Только потом, оказавшись с Ласточкиным один на один, Роман деловито спросил: — Что, песенки новые есть? Беру оптом. Процент от гонораров не зажму. Условие одно — ни вякать. Тимиров — многогранный талант — все исполняет и сочиняет сам. Идет?

— Погоди, ты бы вначале хотя бы извинился. «Золотая девочка» и в самом деле стала золотой.

— Над ней поработал профессиональный композитор. А спел ее я! Знаешь где был был бы твой шедевр без меня? В ж… — хохотнул суперстар с каким-то намеком. — Твою ерундовую песенку сделал шлягером Тимиров. Это надо четко понимать, милейший господин Ласточкин.

— Понимаю. И все же… — Неожиданно для себя Ласточкин спасовал перед явленной наглостью. Вспыхнул и простил Тимирова — за голос, за обаяние, за талант и везуху. Не дешевенькие, между прочим, штучки.

— Сколько хочешь за нее? — расщедрился народный кумир.

— Ничего. Вот такой я лох. И новые тексты подкину. У меня с вокалом полный абзац. А у тебя здорово получается. Про Сирано де Бержерака слыхал? Он тихонько сочинял стихи красавчику, охмурявшему его возлюбленную. Моя возлюбленная — игра. Играй, парень, флаг тебе в руки. Только теперь — за деньги.

Так он стал Сирано, пусть масштабом помельче, но искренним. Да что скромничать — отличные вышли хиты! Условия авторского инкогнито Ласточкин соблюдал, не разглашая тайну, Тимиров же, выдававший песни за свои, платил ему гонорары. Вот только непонятно, как попала к Тимирову песня «Игра», сочиненная Ласточкиным совсем недавно о себе и для себя. Хотя, чего тут не понимать? Увели песенку. Не хочешь продавать — возьмем так.

Ласточкин колесил с шоу по стране четыре года, даже побывал в дальнем зарубежье и придумал несколько световых эффектов. А потом с огнем и Тимировым расстался — тема исчерпала себя. Он возмужал и определился с выбором профессии. «Романтический авантюрист» — именно так назвала амплуа Остапа Бендера мать Коли, задумавшая, но так и не осуществившая кукольную инсценировку «Двенадцати стульев». Он взялся проиграть спектакль в новой реальности — спешно капитализировавшейся России. Задача состояла не столько в том, что бы умыкнуть солидный куш — тупо и жестоко, как делали это направо и налево мало-мальски приобщенные к «кормушке» граждане — от местного хапуги до народных депутатов. Амплуа романтического амплуа требовало элегантного, артистического обыгрывания этих самых хапуг и перераспределения благ. Конечно, не совсем Робин Гуд, но и не Корейко. Навар от первой операции под кодовым название «Отбери ворованное» Ласточкин задумал перевести инкогнито на счет инвалидов Чечни. Но, зная о нечистой совести самых громких благотворительных фондов, сделал проще: подогнал к подмосковному госпиталю для пожизненно прикованных к койкам инвалидов грузовик с компьютерами, теплыми вещами, едой и самолично роздал, кому что было надо.

Приехав в Самару навестить отца, он узнал о конкурсе двойников. Дело в том, что талант имитации и подражания, передавшийся, видимо по наследству, составил Ласточкину некого рода известность в кругу друзей. Он умел изображать звезд шоу-бизнеса, отменно двигался, танцевал, но пел только под фонограмму. И хотя музыкальный дар у Ласточкина начисто отсутствовал, ему не раз говорили, что он похож на Тимирова. Но никто не предполагал, что до такой, совершенно двойниковой степени, если слегка завьет и выкрасит в темный цвет волосы. Именно это сделал Ласточкин, отправляясь на конкурс двойников, а профессиональные визажисты подчеркнули гримом разрез глаз и твердость подбородка. Что его тогда заставило вылезти на сцену в каком-то идиотском конкурсе? Если честно — возможность хоть на мгновение перевоплотиться в Тимирова, к которому он испытывал сложные чувства, включавшие и восхищение, и отвращение и, наверняка, зависть. Хотя в наличии зависти Ласточкин себе признаваться не хотел. Он пел «Золотую девочку», перевоплотившись в Кинга. Он двигался, сбрасывал пиджак, кидался в публику с распахнутыми, как для объятий, руками точно так же, как это делал он. И зал неистовствовал, а у выхода его ждали поклонницы Тимирова, мгновенно влюбившиеся в двойника. Глупые, глупые девчонки.

И почему они все такие глупые — эти длинноногие куколки? А умницы — засушенные воблы. Правда имелась третья категория, выведенная как ценная порода, новым временем: деловые женщины. Ласточкин едва не влюбился в волевую, образованную и такую самостоятельную Виолу — хозяйку престижного косметического салона. Только ждал, когда она, наконец, сбросит кукольную маску и станет живой. И даже попробовал в отчаянии пробиться к живому нутру сам. Но оказалось — под панцирем хваткой особы ничего нет. Пусто. А Клер? Очаровательная, эффектная стервозина, пересчитывающая все жизненные ценности на твердую валюту. Умна, предприимчива и даже талантлива в поисках достойного супруга. А Ласточкин, получивший в результате своей романтической деятельности солидное состояние, был завидной партией. Перспектива супругов четкая: прибыльное дело, особняк на Рублевке, яхта, ну, и все, как у нормальных людей. Клер других-то и за людей не считает — так, отбросы общества. Ждет его, лапушка, наведя марафет по полной программе… Остается выбрать самый дорогущий ресторан, запастись ворохом роз и примчать к подъезду на «мерсе», оставленном на стоянке. «Кутить так кутить, гулять, так гулять!» — Вслух произнес Ласточкин и замер, прислушиваясь к себе. Вот сейчас начнет отстукивать ритм счетчик куража, пуститься вскачь сердце, подстегнутое адреналином… И завертится, загремит колокольчиками карусель лихого веселья… Ничего. Он сидел в чужом дворике, остановив усталый взгляд на чужом Арлекина. Курлыкали, шустря под ногами, голуби и спорили о чем-то звонкие девчоночьи голоса.

— Дядя, вам мой Алик понравился? — рядом стояла девчушка, прижимая к груди куклу.

— У меня был такой же, когда я был маленький.

— А где он теперь?

— Потерялся.

— Жалко. Тогда Давайте играть все вместе, — она усадила черно- красного чудака рядом с Ласточкиным и Арлекин прильнул к его боку треухой шапкой.

— Понарошку, гости. Все пробуют йогуртовый торт! — девчушка, поднося ему совочек с куском «торта» — Есть надо не по-настоящему.

— Саша, не приставай к чужим. Ты видишь — у мужчины костюм белый. — Осадила дочь мамаша с каким-то пренебрежение к бродящему по задворкам «белокостюмнику».

«Хочу дочку. Хочу Арлекина у ее кроватки. Хочу милую, нежную, отчаянную, поющую про кораблики, — с осатанением подумал вдруг Ласточкин, — и все это у меня будет». Мастерски, как заправский иллюзионист, он «проглотил» песок с детского совочка, отметив испуг и восторг на лице девочки.

— Он съел! Он съел! Он взаправду съел! — кричала она на бегу матери в то время, как мужчина в элегантном светлом костюме покидал арбатский дворик.

Ласточкин понял, что он должен делать и это дело было самым нужным и самым интересным в его жизни. Адреналин кипел в каждом пальце: — быстрее, быстрее! Только бы успеть!

Клер он даже не позвонил.

14

Ирка сидела на камнях у воды, не прячась от пронизывающего ноябрьского ветра. Пусть дует, пусть выхолаживает и уносит подальше мечты, планы, надежды, иллюзии… Пусть замораживает руки, не так будет болеть душа.

Волны — тяжелые, рыжие, злые, неслись мимо. Не море раскинулось перед Иркой — река. Широченная и сильная, знакомая раньше только по картинам и фильмам Волга.

Она прилетела в Самару вчера днем, а вечером улетала домой — к морю. Улетала совсем несчастной, обманутой. Началось с того, что уже через месяц после встречи с лже-Тимировым, она поняла, что серьезно больна. В голове что то сдвинулось, или изменился состав крови, но теперь она была другая — одержимая одной мыслью, одним желанием — увидеть его, прижаться, зажмуриться и зареветь. Лить слезы от невероятного, расплавляющего в своем радостном жаре, счастья. Миледи влюбилась, как оказалось, впервые и, что было несомненно — навсегда. В некоего авантюриста из Самары. Осознав это, Ирка решила, что наступил именно тот момент, когда она должна бороться до конца, изо всех сил идти напролом. В течении суток, перезвонив в десяток инстанций, она выяснила, что Николай Ласточкин в самом деле принимал участие в конкурсе двойников пол года назад и что проживает он по такому-то адресу. Ирка растерянно смотрела на бумажку с улицей и номером дома, не понимая еще, что все оказалось так просто. Проживает, существует, наличествует — значит, не привиделся, не фантом, не выдумка. И есть только один выход: приехать, стать на пороге: — Прости. Я не могу без тебя. Я умру, если не нужна тебе.

А с кем живет в Самаре Ласточкин? Да и помнит ли ее этот дерзкий малый, устроивший из жизни сплошное шоу? Устав маяться сомнениями, Ирка стремглав, что бы не передумать, улетела в Самару. Запомнила прощальный взгляд Дона — не упрек или насмешка были в нем. Жалость. И чем больше думала, тем яснее понимала — жалок и наивен ее отчаянный порыв. Но раз решилась — останавливаться нельзя.

Дверь квартиры № 7 на втором этаже замухрыщатой пятиэтажки оказалась полуоткрытой. Ирка постучала, не дождалась ответа и заглянула внутрь. Из крошечной прихожей, дохнувшей запахом подгорелой капусты и старого барахла, была видна кухня. Занавески в ромашку и столетник в банке из-под горошка.

— Вась, ты? — крикнул женский голос и к Ирке вышла широкая, с одутловатым красным лицом хозяйка, вытирая руки о замусоленный передник. — Вам кого?

— Я ищу Ласточкина, — выдохнула Ирка, надеясь все же, что встретившая ее женщина, не супруга «романтического авантюриста».

Лицо женщины плаксиво сморщилось, рукой она утерла набрякший нос: — Нету его… Умер он, милая! Болел долго и вот… Вчера девять дней отгуляли. Вон, еще стол не прибран. Да вы что?…

Она подхватила сильной рукой ослабевшую гостью и опустила на табурет: — Я налью рюмочку? Очень помогает.

Механически выпив водки, Ирка поднялась: — Спасибо. Пойду. У меня самолет завтра.

— Так завтра же! Сиди, сиди, милая. Я чайку скипячу, торту полно от гостей осталось, — засуетилась женщина. И сев против Ирки за уставленный грязной посудой стол, спросила: — Вам-то он кто?

— Знакомый. Близкий знакомый.

— Эх, жалко ты с сыном его не столкнулась. Или виделась? Не иначе как час назад Николай ушел.

— Николай? Николай Ласточкин?! Ушел?

…Оказалось, что похоронили девять дней назад отца Николая, а сам он все эти дни жил здесь — в квартире «мачехи» Зины.

— Все бумаги, фотографии перебирал. Целый портфель забрал. У них вся семья кукольным театром занималось, пока клуб в Солнечнограде стоял. Городок подмосковный, ты знаешь. А потом разными профессиями увлекался — умелый парень, ко всему способный. Федор Евсеевич очень им гордился, но деньги, что сын присылал, приберегал «на черный день». Николай как увидел здесь наш «комфорт» нищенский — разнервничался, расшумелся… Он ведь весной приезжал и в конкурсе двойников приз выиграл. Уж больно на Тимрова похож. Просто не отличить. А на самом деле — лучше! Ой, да вы на диван прилягте, я чистое постелю.

— Извините, устала. Переволновалась. Думала… Так где ж он теперь?

— Этого, голубушка, никто не знает. И телефона своего нам не оставлял, сам звонил. Профессия, видать, у него теперь серьезная. Полагаю, он из этих самых, засекреченных, что в сериалах бандюганов злостных отлавливают.

Ирка осталась ночевать у Зои, но не уснула до утра, перебирая фотографии из архива Ласточкиных. Оказался среди чужих писем и тетрадка со стихами, на одном листке четким почерком было написано «Золотая девочка», куплет следовал за куплетом и стояла дата — тот самый год, когда в Юрмале прогремел Тимиров. Были там и другие песенки из репертуара Тимирова. Выходит, Ласточкин давно интересовался творчеством Кинга, может, из-за внешнего сходства? А если это Тимиров заимствовал репертуар у неизвестного сочинителя?

…Ирка сидела у реки, соединяя звенья событий. В какую же хитрую игру втянула ее судьба! Ведь если так, не Ласточкин — Тимиров — двойник! Фальшивый идол, к которому тянулась глупенькая Миледи. А Ласточкин — чудесный, неподражаемый и такой родной Коленька, мелькнув на ее пути в самый не удачный момент — в лживой и подлой игре, затеянной Мерином. Вот как сплетаются все ниточки, как аукается всякое гадкое дело.

— Я гадкая, гадкая… — твердила Миледи. — А он еще вчера был здесь. Может быть, смотрел на эти волны. И растаял, как то облачко.

Зоя на прощанье посоветовала:

— А вы его девушку разыщите. Зовут Клер, работает в Московском доме моделей. Он ей от нас звонил. Сказал, что бы ждала.

Вот так-то, Миледи! Уплыл твой «кораблик». Теперь уже навсегда.

15

В южные города тоже приходит зима. Не злая, скорее противная. Иногда она, вообразив себя лютой, набрасывает на вечную зелень городка у моря снежные сугробы. В дендрарии обмерзают заботливо укрытые пальмы, стынут попугайчики. Курортники впадаю в транс, а местные жители присягают, что не видывали такого безобразия отродясь. И так каждый раз.

Пищеточка у шоссе, возглавляемая Саркисовичем, обзавелась новым статусом и вывеской. В промозглой липкой влаге иссякавшего декабря карамельно светится манящая надпись: «Бар „У Миледи“». В зале топорщила иголки серебряная елка, одевающаяся в красные шары. Миледи доставала их из новых коробок, рассматривала английские надписи и осторожно подвешивала прилагающимися защипками.

— Что пишут китаезы? — поинтересовался празднично приодетый Юрка, вытащив к машине ящик с вином.

— Желают счастливого Рождества. А в Китае есть Рождество?

— Так они не себя поздравляют, а Европу и нас, бедных. — Юрка, ставший совладельцем бара, все еще ждал, когда руки Миледи сомкнутся на его шее и она выдохнет: «- Оказывается, тебя-то мне и надо, милый»…

— Набил тачку дня на три. Как тебе мой новогодний подарок? Клевое название для кафе «У Миледи»… Едва успел присандалить. Теперь клиент повалит валом. Вот тут мы поставим чучело Миледи в полном историческом прикиде. Мушкетерами будем я и Дон. Чем Дон не Портос?

— Армянский Портос. А в массовку на роль Атоса, так и быть, пригласим твоего Кинга, когда его попрут со сцены. Будет сидеть за столиком в углу, печально молчать над бокалом вина и вспоминать старый пруд, «где лилии цвету-у-ут…» — не удержался, что бы не съязвить Шеф.

Юрка браво подкрутил воображаемые усы: — Что скажете Д,Артаньяну, леди? Когда подогнать карету?

— «Невесте графа де ля Фер всего шестнадцать лет! Таких изысканных манер во всем Провансе нет…» — пропела Миледи и жалобно улыбнулась: — Ты настоящий друг, Юр… Но… Прости.

— Заладила: «но, но…»! В чем дело, Миледи! Собралась классная компания. Будет даже один актер из Питера! Встреча Нового года на морском берегу! Только уговор — ты со мной! Моя девушка! А я тебя в обиду не дам. Если, конечно, сама в загул не рванешь.

— Спасибо, Юр… Но… У меня другие планы.

— Постой, постой… Глаза опускаешь… Елочку принарядила, сама беленькая и пушистая — прелесть… Ха! Да у тебя в самом деле крыша поехала, невеста графа! Ты видел придурочную, Дон!? Да ежу ясно — ждет своего Кинга!