...Специального назначения

Когда гитлеровские самолеты улетели, мы вернулись к своему вагону. Но на месте, где раньше стоял вагон, зияла огромная воронка. Весь мой скромный багаж погиб, хорошо хоть сохранился портфель с документами!

В конце концов, где поездом, где на попутных автомобилях, а то и просто пешком, благо вещи не обременяли, добрался до места назначения — поселка Нижняя Дуванка, что стоит на берегу реки Красная, впадающей в Оскол. Поселок этот состоял из нескольких десятков небольших домишек, в большинстве мазанок с соломенными крышами.

На окраине Нижней Дуванки попрощался с подбросившим меня шофером, хмурым, пожилым солдатом в низко надвинутой на уши пилотке, легко, будто играючи, управлявшим трехтонкой, груженной тюками прессованного сена. В дороге он все допытывался:

— Товарищ майор, вот политрук нам читал, что наши начали наступать под Харьковом. Как, дойдем ли до Полтавы? Там у меня жинка осталась и двое маленьких хлопчиков…

Я промолчал. Отвечать не хотелось. Да и что было сказать? Последние сводки Совинформбюро были неутешительны. В них говорилось о тяжелых боях под Харьковом, о начавшемся наступлении противника на воронежском направлении…

Но как найти штаб бригады? Решил зайти в ближайший дом. Не успел отворить калитку в сад, как меня обдало густой ароматной волной. Среди зеленой листвы виднелись крупные гроздья белой сирени. После сутолоки железнодорожных станций, паровозного дыма, бомбежек, тяжелого запаха хлеба, горящего в разбитых элеваторах, этот сад показался мне выхваченным из какого-то волшебного, иного мира.

В домике негромко пиликала гармошка. Рывком открыл дверь. В полутемной, из-за занавешенных окон, горнице широкоплечий старшина терзал тульскую трехрядку.

Он и проводил меня в штаб бригады.

Штаб размещался в одноэтажном здании школы. Перед ним прохаживался часовой с автоматом. В небольшой комнате за столом с двумя полевыми телефонами работал Иоффе.

Михаил Фадеевич встал из-за стола, крепко обнял:

— Ну, с прибытием. Берись за дела…

В штабе трудились подполковник И. В. Тихомиров, с которым я две недели назад расстался под Сухиничами, и два незнакомых офицера: крупный, начинающий полнеть капитан А. А. Голуб и худощавый, с живыми, дерзкими глазами на смуглом лице капитан К. В. Ассонов.

От штабистов я узнал, что наша 16-я отдельная инженерная бригада специального назначения Юго-Западного фронта формируется на базе Отдельной саперно-восстановительной бригады фронта, 69-й роты специальной техники и 6-го электротехнического батальона.

За предельно сжатые сроки уже сформировано четыре батальона инженерных заграждений, а рота специальной техники развернута в батальон. Правда, вместо четырех тысяч человек по штату в бригаде насчитывалось пока около трех тысяч. Более половины личного состава приходилось на старшие возрасты, призванные из запаса. «Кадровые» были только в роте специальной техники.

Плохо обстояло дело с вооружением и боевой техникой. На всю бригаду было триста винтовок, четырнадцать автоматов и три ручных пулемета. Не хватало мин — было всего около пятисот противотанковых ТМ-35 и ПМЗ-40, штук двести противопехотных и очень немного взрывчатых веществ, капсюлей-детонаторов, огнепроводного и детонирующего шпура. Недоставало автомашин и средств связи.

В эти дни Иоффе было трудно застать в штабе бригады. Его запыленный автомобиль появлялся то у штаба фронта, то у зданий различных партийных и советских учреждений. Комбриг вел упорную борьбу за каждый десяток автоматов, за каждую сотню килограммов тротила, за каждую видавшую виды полуторку…

В подразделениях полным ходом шли занятия. Наши командиры батальонов уже имели боевой опыт и щедро делились им с подчиненными.

С утра до вечера пощелкивали выстрелы на наскоро оборудованном стрельбище, под руководством офицеров и сержантов солдаты учились ставить и снимать мины.

Однако сколачиванием бригады нам пришлось заниматься недолго.

Утром 12 июня меня срочно вызвали в штаб бригады. Комбриг был немногословен:

— Получен приказ от начальника инженерных войск фронта. Бригаде поручаются минирование шести маршрутов и работы по созданию узлов обороны на левом берегу реки Оскол от Буденновки до Боровой. Видимо, это связано с тем, что противник начал наступление в направлении на Купянск и Валуйки.

— Да, но у нас не хватает вооружения, мин, да и люди еще не полностью освоили установку минных полей. Знает ли об этом начинж?

— Приказ ясен! Его нужно выполнять! — Голос Иоффе звучал непривычно сурово…

И вскоре наши саперы начали ставить мины. На дорогах твердый, укатанный грунт, не поддающийся лопате. Приходилось долбить его киркомотыгами. Гимнастерки темнели от пота, на ладонях набухали кровяные мозоли.

Нам поручено в кратчайший срок установить несколько тысяч мин. Задача не легкая, даже для опытных саперов. В бригаде же много новичков. Учить их приходилось, что называется, на ходу, при выполнении боевых задач. Внешне противотанковые мины ЯМ-5 похожи на безобидные деревянные ящички. Однако они требуют крайне «деликатного» обращения. Одно неосторожное движение может оказаться последним. Здесь особенно важно было следить за мерами безопасности…

* * *

…Пыльная дорога причудливо извивается вдоль берега Оскола. На золотистом пшеничном поле напряженно трудится группа саперов. Командир в добела выгоревшей гимнастерке, с черной прядкой волос, выбившейся из-под пилотки, четко докладывает:

— Товарищ майор, взвод занят установкой минного поля. Командир взвода лейтенант Трошин.

Солдаты, в основном лет сорока — сорока пяти, работали старательно. Но что это? Закончив маскировку одной мины, саперы сразу же переходили к следующей. А ведь по инструкции с расстояния двадцати метров следует шпагатом вытащить из установленной мины предохранительную чеку.

— Почему ставите мины без предохранительных чек? — грозно обращаюсь к лейтенанту.

— Так быстрее, товарищ майор! — глядя мне прямо в глаза отвечает Трошин. — С чеками до вечера провозимся, а нам еще в двух местах минировать!

Пришлось резко отчитать нетерпеливого лейтенанта, потребовать четкого выполнения инструкций по минированию. Объяснил ему, что экономия времени может получиться мнимая. При первом же подрыве люди будут травмированы, и установка мин пойдет крайне медленно…

Одновременно с минированием наши саперы готовили к взрыву мосты на железных и шоссейных дорогах. Эта операция также требовала исключительной аккуратности выполнения. Из тротиловых шашек нужно было вязать многокилограммовые заряды, тщательно крепить их на опорах и пролетном строении мостов. Все это зачастую приходилось делать под бомбежкой.

С особой тщательностью заряды соединялись сетью из детонирующего шнура, подготавливалась электрическая проводка, оборудовались подрывные станции. И здесь любая небрежность могла привести к непоправимому несчастью или же отказу заряда в нужный момент…

Обстановка на фронте тем временем ухудшилась. Наши войска были отведены за реку Оскол. В эти дни батальоны бригады работали не щадя сил. Только за две недели ими было подготовлено к взрыву шестьдесят четыре моста, заминировано шестьдесят узлов дорог и девять бродов.

Вся вторая половина июня прошла в напряженной боевой деятельности. В конце месяца штаб бригады перебрался в большое село Макартетяно.

В начале июля до нас стали доходить слухи, что где-то севернее противник начал большое наступление. Однако на нашем участке фронта было относительно спокойно…

Вечером 4 июля я возвратился из батальона Гасенко. Наскоро смыв дорожную пыль, зашел в штаб бригады. Подполковник Тихомиров был непривычно мрачным. На вопрос о причине плохого настроения хмуро ответил:

— Радоваться нечему. Немцы 28 июня начали наступление. Прорвались к Воронежу. Затем круто повернули на юг, нанося удар вдоль правого берега Дона…

— Ну а какая основная цель их наступления?

Тихомиров на секунду задумался и провел рукой по своим редким волосам:

— Думаю, что рвутся к Кавказу с его нефтью, затем хотят перерезать Волгу в районе Сталинграда. Стремятся лишить нас горючего. «Крови войны», как когда-то выразился Гитлер.

— А где командир бригады?

— Задержался у начинжа фронта. Вот жду его…

Разговор вызвал и у меня невеселые мысли. Только в двенадцатом часу удалось пойти в хату и забыться тяжелым сном. Казалось, прошло всего несколько минут, а уже проснулся, почувствовав осторожные, но настойчивые толчки.

— Товарищ майор, вставайте! Срочно комбриг вызывает, — шептал, склонившись над ухом, посыльный.

Светящиеся стрелки часов показывали половину второго — я проспал меньше двух часов.

В штабе горела лишь одна керосиновая лампа, и лица присутствующих растворялись в темноте.

— Наши войска с боями отходят к Сталинграду, — начал Иоффе. — Нами получен приказ двигаться в общем направлении на Богучар, Вешенская. Возьмите карты — нужно наметить маршруты движения.

В комнате пронесся тихий шепот. Все были в недоумении: ведь предстояло отойти почти на двести километров. Но вот под тяжелым взглядом комбрига разговоры стихли. Стал отчетливо слышен шорох разворачиваемых карт.

Наметив маршрут и дав ряд конкретных указаний по подготовке марша, Иоффе распустил собравшихся:

— Действуйте! Капитан Соколов, задержитесь, пожалуйста!

Тусклый, мерцающий свет лампы выхватил из темноты крупное, с пухлыми девичьими губами, лицо командира 152-го батальона инженерных заграждений. Капитан Соколов, всегда аккуратно одетый и подтянутый, отличался исключительной пунктуальностью и исполнительностью.

— Георгий Николаевич, — тон и обращение комбрига были необычными, — вам поручается командование сводным арьергардным батальоном. Задача батальона — минирование узлов дорог и уничтожение мостов на угрожаемых направлениях, прикрытие наших отходящих войск, Возьмете из каждого батальона по пятьдесят — шестьдесят человек и пять-шесть автомашин с минами и взрывчаткой. Выводите батальон к Кантемировке. Там поступите в распоряжение командира арьергардной 380-й стрелковой дивизии. К 6.00 нужно выехать!

— А как мой батальон?

— Передадите заместителю! Давайте попрощаемся. — Глаза нашего сурового с виду комбрига как-то подозрительно блеснули. Короткое мужское объятие…

Честно говоря, я позавидовал выдержке капитана Соколова: ведь он, как и мы, в ту минуту не сомневался, что видимся в последний раз. Выполняя такое задание, редко кто остается в живых.

Когда капитан Соколов вышел, Иоффе, немного помолчав, сказал:

— Лучше Соколова с этой задачей никто не справится. Выдержанный, спокойный, не теряет головы в сложной обстановке. Да и опыта боевого поболее, чем у других комбатов: с армейским саперным батальоном отходил с боями из-под самого Перемышля. Помните, как хладнокровно он выполнил приказ о взрыве моста…

Подробности этого эпизода таковы.

В начале июня 1942 года часов в одиннадцать ночи Соколов получил письменное распоряжение из штаба бригады срочно взорвать железнодорожный мост через реку Оскол. Взяв с собой четырнадцать минеров, Соколов отправился на выполнение задания. Командир дивизии, державшей оборону на этом участке, сообщил, что мост захвачен фашистами.

Но приказ есть приказ. Его нужно выполнить во что бы то ни стало! Группа Соколова перешла линию фронта, осторожно пробралась к мосту и спряталась в прибрежных кустах. По мосту взад и вперед прохаживались солдаты в рогатых касках с автоматами на груди. Томительно тянется время. Подойти к немцам незаметно нельзя. Стрелять — поднимется тревога! В конце концов, когда гитлеровцы отошли в противоположную сторону моста, минеры сумели быстро уложить на настил ящики с тротилом, и Соколов зажег огнепроводный шнур. Сделав свое дело, саперы быстро укрылись в окопчике, отрытом недалеко от моста. Минуты через три окрестности озарила ослепительная вспышка, раздался сильный взрыв. Когда рассеялся дым, саперы увидели, что ферма обрушилась в воду. Усталые, но довольные возвратились саперы к себе в часть. Здесь их встретил смущенный начальник штаба батальона старший лейтенант Ежов:

— Получено распоряжение, во изменение полученного приказа, мост не взрывать. Он предназначается для пропуска наших контратакующих танков и пехоты!

Соколов, только что спокойно закладывавший взрывчатку буквально под носом у врага, побледнел: тут уж крупных неприятностей не миновать! Измученный бессонной ночью и перенесенными тревогами, капитан лег спать в землянке. Часа через два его разбудил Ежов:

— Вставайте, командир бригады приехал, а с ним какой-то чернявый подполковник…

Ополоснув лицо, капитан вышел к прибывшим, коротко доложил о взрыве моста и приказе, отменяющем эту операцию.

Инженер-подполковник Щербаков (командир саперно-восстановительной бригады, на базе которой формировалась 16-я бригада) представил прибывшего вместе с ним смуглого командира с тремя шпалами на защитных петлицах.

— Знакомьтесь, новый командир бригады подполковник Иоффе — командир 152-го батальона капитан Соколов.

Новый комбриг, к удивлению Соколова, даже не интересовался подробностями «недоразумения» с мостом. Он просто спокойно сказал:

— Да, такое иногда бывает… Как состояние батальона? В чем нуждаетесь в первую очередь? Как с питанием и обмундированием?

А история с мостом была довольно «обычная» в тревожные дни июля 1942 года, когда обстановка на южном участке советско-германского фронта менялась очень быстро и, как правило, в худшую для нас сторону. Поздним вечером в штаб бригады приехал на запыленной эмке начальник инженерного управления Юго-Западного фронта генерал-майор инженерных войск А. Ф. Ильин-Миткевич.

Зная обстановку и, видимо, получив указание в штабе фронта, генерал Ильин-Миткевич приказал начальнику оперативного отдела штаба бригады капитану Б. Н. Чужику, оставшемуся самым старшим командиром, — остальные были в батальонах — обеспечить уничтожение моста. Приказ был выполнен…

Утром в штаб бригады прибыл командующий 38-й армией генерал-майор К. С. Москаленко. Узнав о взрыве моста через Оскол, он рассердился:

— Армии поручено контратаковать немцев! Как я танки теперь переброшу через реку? Кто взорвал мост? Наказать его!

Присутствовавший при этом разговоре начальник инженерных войск 21-й армии полковник Е. И. Кулинич доложил генералу Москаленко, что мост взорван по личному приказу генерала А. Ф. Ильина-Миткевича, действовавшего по указанию штаба фронта.

— А вы, полковник, откуда знаете? — уже более миролюбиво спросил Москаленко.

— Приказ на взрыв моста отдавался при мне.

На этом инцидент был исчерпан. А части 38-й армии перешли Оскол по наведенному саперами понтонному мосту.

* * *

При отходе бригады мне было поручено выехать первым и произвести разведку маршрута движения. В потрепанную, видавшую виды полуторку ГАЗ-АА погрузили две запасные бочки бензина, часть штабной документации. Со мной кроме водителя ехал сержант Скоробогатов, веселый и хозяйственный хлопец из роты управления.

Уже на первых километрах дороги мы попали в водоворот отступающих войск и эвакуируемого мирного населения. Нескончаемым потоком двигались колонны автомобилей, скрипя, ехали перегруженные повозки, уныло брели ревущие от голода гурты скота.

До сих пор остались в памяти эти дороги отступления, стоящие над ними облака пыли, такие густые, что через них не просвечивало солнце.

С большим трудом добрались до переправ через Дон северо-восточнее Богучара. Здесь скопилось множество различных автомашин и повозок. На небе ни облачка. Солнце палит немилосердно, и некуда укрыться от его лучей. А в синеве неба почти непрерывно висят черные стервятники. То там, то здесь высоко вверх взлетали столбы огня и дыма — рвутся авиационные бомбы. Крики и стоны раненых людей, рев животных, гул авиационных моторов — все сливается в какую-то чудовищную какофонию…

Одна из бомб разрывается почти на середине моста. Вверх взлетают бревна, доски, обломки автомашин… Почти мгновенно загорается несколько поврежденных грузовиков на проезжей части моста. На деревянном настиле горит бензин из разбитых баков. В слепящем солнечном свете пламени почти не видно, только за мостом заколыхался в горячем воздухе противоположный берег и вверх потянулись черные клочья дыма.

Вражеские самолеты, отбомбившись, круто развернулись и взяли курс на запад. Надсадный гул их моторов затихает. Порыв ветра доносит потрескивание пламени, лижущего деревянный настил и перила моста. С грохотом, рассыпая далеко вокруг огненные брызги, взрывается бак на одной из автомашин.

И словно прорвалась плотина, сдерживающая напряжение многотысячной толпы. По ней вдруг прокатился многоголосый не то стон, не то крик, сквозь который пробивалось тревожное: «Переправа разбита».

Кое-где уже начали поджигать автомобили. Толпа отхлынула от моста, кое-кто побежал.

Не раздумывая, приказал водителю:

— Давай к мосту!

Когда на ходу выскакивал из машины, подумал: «Здесь уговорами ничего не сделаешь, нужны решительные действия!»

Совершенно неожиданно для себя рванул из тугой, еще не обмятой кобуры пистолет. И, обращаясь к бегущим, закричал:

— Стой! Куда бежите!

Большинство не обратило на меня никакого внимания. Однако кое-кто из ближних, в основном из командиров, остановились.

— Стойте, черт вас побери! Переправу нужно восстановить! Коммунисты, ко мне! — И, обращаясь к стоящему ближе всех капитану-артиллеристу, приказал: — Берите двух командиров, останавливайте людей — и на мост! Все горящие машины в воду!

Тот хотел что-то возразить, но потом подкинул руку к пилотке:

— Слушаюсь, будет исполнено!

Через несколько минут мы уже сталкивали горящие машины в воду, гасили настил.

У меня тем временем появились энергичные помощники. С их помощью восстановили порядок, погасили тлеющие искры паники.

Но что делать дальше? Посередине моста чернеет провал. Поблизости нет ни саперов, ни материалов. На меня с надеждой смотрят сотни встревоженных глаз. С запада доносится орудийный гул. Кажется, что он приближается. Неужели ничего нельзя придумать для восстановления переправы?

С тревогой озираюсь. Вокруг множество машин и повозок, тихо гудит толпа. Метрах в восьмистах вверх по течению пристань. Рядом с ней баржа и попыхивающий дымком колесный буксирный пароходик.