Древо Иуды

— Похоже, доктор, вы всех здесь нагрузили на полную катушку.

— Я тщательно прошелся по списку пассажиров, сэр.

— Наша Дорри любит спорт, — задумчиво произнес Холбрук. — Можно сказать, почти во всех этих играх она дока. Наверняка вы найдете ей партнера, доктор. — Он помолчал. — А вы сами? Вы еще молоды и активны.

Мори смешался.

— Я бы с радостью, сэр, — произнес он и быстро добавил: — Если не запрещено. Я… я поговорю со старпомом.

— Непременно поговорите, я буду вам признателен.

О дочери Холбрука у Мори сложилось не самое благоприятное впечатление, ему совершенно не хотелось ввязываться в это дело. Кроме того, он сомневался, что корабельный офицер имеет право участвовать в соревнованиях. Однако, закончив прием, он отыскал О’Нила на мостике и объяснил ситуацию — добродушный верзила ирландец уже не раз его выручал, подсказывая, как нужно действовать в затруднительных случаях.

— Конечно можно, док, — сказал О’Нил с сильнейшим белфастским акцентом. — Ты должен быть милым с пассажирками. Я успел заприметить ту маленькую штучку, что появилась у нас на корабле. Похоже, в ней что-то есть. — Голубые глаза О’Нила задорно сверкнули. — Если повезет, глядишь, тебе что-то обломится.

— Мне этого не нужно, — отмахнулся Мори. Его чистые помыслы о Мэри делали подобное предположение, пусть и весьма добродушное, в высшей степени вульгарным.

— Ну, как знаешь. Прояви обходительность — от тебя не убудет, зато пользу принесет немалую. Старик купается в деньгах. У него собственная фармацевтическая компания. А начал на окраине Бутла с одной аптеки. Состояние сколотил на таблетках, очищающих кишечник человечества, — ухмыльнулся он. — Решение проблемы — слабительное. Кстати, есть один анекдот. Быть может, слышал? — О’Нил, настоящий храбрец и герой (во время войны его корабль подорвала торпеда в Атлантическом океане, так он пять часов пробыл в воде, прежде чем его спасли), любил, как никто, рассказывать непристойные истории. Мори покорно приготовился улыбаться, а тот продолжал: — Один америкос на всех парах несется по улице Чикаго, его останавливает другой америкос и спрашивает: «Не подскажете, где здесь хороший провизор?» Тогда первый отвечает: «Браток, если тебе нужен провизор от Бога, то…» — Далее следовала непечатная кульминация, дойдя до которой О’Нил сдвинул свою фуражку набок и повалился на нактоуз,[33] зайдясь от хохота.

Мори пробыл на мостике еще полчаса, расхаживая взад-вперед со старпомом и глядя на удаляющийся берег Франции, а ветер тем временем хлестал его по щекам: на верхней палубе всегда задувало сильнее. Драммонд оказался прав — открытое море с его остротой и резкостью несло здоровье. Насколько лучше Мори чувствовал себя теперь и какой приятной была жизнь на корабле. Он забыл о своем обещании Холбруку, но, спустившись вниз, вспомнил и, пожав плечами, внес имя мисс Холбрук и свое в списки участников парных соревнований.

Глава X

Погода по-прежнему оставалась благоприятной, море было спокойным, небо — ясное в течение дня и фиолетовое ближе к закату — превращалось в бархатный яркий ночной свод, под которым, бодро разрезая мерцающую воду, шел своим курсом «Пиндари». Это было море Ясона и Одиссея. На рассвете корабль, казалось, парил между небом и водой, вне времени и реальности, вот только по правому борту располагалась Сардиния, и мягкий порывистый бриз приносил с собою вересковый аромат острова.

Глубоко и свободно вдыхая этот душистый воздух без малейшей боли, Мори понимал, что плеврит прошел. Больше не нужно было прикладывать к груди стетоскоп. Он загорел и чувствовал себя как никогда хорошо. После долгих лет зубрежки он не мог нарадоваться своему новому положению. В семь часов его будил мальчишка-стюард, который, пришлепав босым с камбуза, приносил ему чай и свежие фрукты, через полчаса он поднимался, нырял в бассейн на спортивной палубе, затем одевался. Завтрак — в девять, после чего он делал обход или, раз в неделю, сопровождал капитана Торранса во время официального осмотра корабля. Обед подавали в час дня, а потом, если не считать номинального приема в пять, он был свободен весь день, ему оставалось только быть любезным и услужливым с пассажирами. В семь тридцать по кораблю разносился мелодичный гонг, созывая к ужину, — всегда приятный звук, так как кормили здесь обильно и вкусно, особенно хорошо удавалось повару местное пряное карри.

В понедельник начались соревнования, и незадолго до того, как пробили восемь склянок, Мори вспомнил о своем участии, запер кабинет и поднялся на спортивную палубу для первого тура соревнований по лаун-теннису. Его партнерша уже была на месте, в короткой белой юбке и майке, она стояла рядом с родителями, которые, к его немалому смущению, заняли шезлонги почти у самого корта, чтобы ничего не пропустить. Мори извинился за то, что заставил ее ждать, хотя на самом деле он не опоздал, но девушка не проронила ни слова, лишь взглянула на него. Он так и не понял — то ли она нервничала, то ли была, как он заподозрил еще в первый раз, за столом, просто капризна.

Появились их соперники — голландские молодожены Хендрикс, направлявшиеся в Читтагонг, — и матч начался. Поначалу Дорис играла небрежно, но Мори, хотя никогда прежде не стоял в паре, оказался проворным и сумел загладить ее ошибки, которым не придал никакого значения, сохраняя, как обычно, хорошее расположение духа. Тогда она начала стараться и провела всю игру блестяще. У нее была прямая, но при этом хорошо развитая фигура — округлые, очень симпатичные груди и бедра, длинные, красивой формы ноги, которые не скрывала при движении короткая юбка. Чета Хендрикс, тяжеловесная и неуклюжая, была им не ровня. Они победили с разгромным счетом шесть — два.

Он поздравил девушку, сказав:

— Ваш отец говорил, что вы хорошая спортсменка, так оно и есть.

Тогда она против обыкновения посмотрела ему прямо в глаза. Это был секундный взгляд, без улыбки.

— Да, — отозвалась мисс Холбрук. — Меня научили кое-каким трюкам… и некоторым я научилась сама. А вы разве не собираетесь угостить меня стаканчиком? Пусть подадут прямо сюда.

Когда стюард принес два высоких стакана лимонного сока со льдом, она разлеглась в шезлонге, прикрыла глаза и принялась потягивать напиток через соломинку. Он взглянул на нее, испытывая неловкость и не зная, что сказать, — странное затруднение для того, кто всегда мог найти нужное слово в каждой ситуации. Энергичная игра чуть добавила красок к ее бледности, а майка на ней даже прилипла к груди, так что сквозь тонкий влажный хлопок просвечивали розовые соски. Привлекательная девушка, подумал Мори почти со злостью, но что с ней, черт возьми, такое? Она что, язык проглотила? Очевидно, нет, внезапно она заговорила:

— Я рада, что мы выиграли. Мне хотелось выбить из соревнования эту тошнотворную парочку голландских влюбленных. Представляете их в постели? «Прости, что я такая толстая, дорогой». Хорошо бы выиграть все соревнования. Хотя бы ради того, чтобы допечь наших восхитительных попутчиков. Ну и сборище… всех их ненавижу, а вы?

— Я — нет, отнюдь.

— Вы шутите. Жуткие уроды, все до одного, особенно за нашим столом. Миссис Хант-Хантер — лошадиная морда. Меня тошнит от этой деревенщины, правда. Да и сам корабль паршивенький. Я ни за что не хотела отправляться в это чертово путешествие. Мои любящие предки буквально втащили меня на борт за волосы. Каюта, в которой я живу, считается лучшей на палубе А. Отец заплатил за нее втридорога. Видели бы вы эту собачью конуру с ванной, похожей на кухонную раковину. Ничего не может быть хуже, потому что я люблю поплескаться. А еду здесь подают туземцы — представляете? Ну почему не наняли белых стюардов?

— Наш столик обслуживает очень приличный веселый парень.

— Вы разве не заметили, как от него несет? Убийственный запашок. Я очень чувствительна насчет запахов. Доктор сказал матери, что все дело в обонятельных нервах. Чушь, конечно… льстивый пустозвон. Просто я люблю, чтобы от людей пахло чистотой.

— Как от меня? — не удержался он от ироничного вопроса.

Она рассмеялась и вытянула длинные ноги, широко разведя их в стороны.

— Хотите знать, да? Если честно, вы здесь единственный слабый проблеск на горизонте. Разве не заметили, как я положила на вас глаз в первый же день? Человек либо нравится мне, либо нет. Я могу определить с первого взгляда. Если уж быть до конца откровенной, это я попросила отца, чтобы он пристроил вас ко мне в партнеры. Старик не так уж плох, хотя, конечно, любит поддать. Ну и мать вполне сносная, если бы только перестала надо мной кудахтать. Но приходится держать предков в узде, довольно часто я по-настоящему их третирую, чтобы добиться того, что хочу. Что-то я разговорилась. Иногда, как начну болтать, меня не остановить, а иногда я ничего не говорю, абсолютно ничего. Мне нравится обращаться с людьми подобным образом. Я гордая. Бывало, сводила старушку Уайнрайт с ума. Она начнет читать мне лекцию, а я просто взгляну на нее и падаю в обморок.

— Это ваша директриса?

— Бывшая, — ответила девушка сухо. — Она меня вышвырнула.

— За что же?

Дорис лениво улыбнулась:

— А об этом речь пойдет, возможно, в следующей главе.

На другой день Дорис и доктор успешно провели два тура в дартс и «кольца». Родители Дорис снова присутствовали среди зрителей. Мори играл с удовольствием. Таких людей, как его партнерша, он прежде не встречал. Ему было забавно смотреть, сколько в ней предвзятости и нетерпения, как она уверена в своем привилегированном положении, хотя, по сути, оставалась заурядной, чуть ли не вульгарной особой, что сводило на нет все ее заявления. То, что он ей приглянулся, ему льстило. Совершенно очевидно, что Холбруки души не чаяли в своей доченьке, пусть даже она не платила им тем же, поэтому Мори почти не удивился, когда они поднялись и подошли к нему, донельзя довольные тройной победой, и миссис Холбрук одарила его любезнейшей улыбкой.

— Вы расшевелили нашу Дорри, — заметила она. — И сами отлично выступили.

Дорис, которая собралась уходить, ничего не сказала, но, встретившись с ним взглядом, едва заметно улыбнулась, как умела делать только она. Он немного поболтал с ее родителями, а когда распрощался, чтобы спуститься вниз к себе в приемную, то заметил, как они принялись совещаться, сдвинув головы, и миссис Холбрук явно подбивала мужа действовать. Действительно, не прошло и нескольких минут, как в амбулаторию вкатился Холбрук — веселый, словоохотливый и пьяненький.

— Со мной все в порядке, док. Все в порядке. Просто понадобилось немного вишмута. Нет ничего лучше вишмута, когда разойдется живот. Где он у вас хранится? Я сам возьму.

Мори показал на пузырек с висмутом, размышляя, не стоит ли предостеречь Холбрука насчет печени, явно склонной к циррозу, а тот тем временем отсыпал себе щедрую порцию порошка в ладонь. Почти все дни старик проводил с Хендерсоном и Макриммоном, двумя чайными плантаторами, и буквально прирос к стойке бара, отвлекаясь лишь на спортивные мероприятия и болтовню с капитаном на мостике.

— Отличная штука! — воскликнул Холбрук, ловко долизывая горку белого порошка обложенным языком. — Держите гонорар, доктор.

— Боже правый, сэр, я не могу столько взять… это… это слишком много.

— Доктор, — сказал Холбрук, медленно сверля Мори маленькими острыми глазками, — хотите совет человека, много повидавшего в этом грешном мире? Когда вам выпадает шанс, не упускайте его!

И он от щедрот душевных сунул в руку доктора пятифунтовую банкноту.

Когда Холбрук ушел, Мори задумчиво вернул пузырек на полку. За время путешествия он успел заразиться от О’Нила его лексиконом и теперь с улыбкой поймал себя на мысли: «Теперь придется выигрывать все соревнования, чтоб им пусто было».

Но это была всего лишь поза. Девушка начала интересовать его как объект изучения. Временами она казалась не по годам взрослой, а иногда рассуждала как отсталый ребенок. То она мрачно отмалчивалась, то вдруг болтала без умолку, забавно и кокетливо. Но вот что его восхищало в ней, так это полное безразличие к тому, что подумают о ней люди. Она не искала популярности и, в отличие от тех, кто успел сколотить маленькие компании, в которых все были друг с другом на «ты», даже как будто наслаждалась своим положением аутсайдера. У нее был особый дар пародировать людей, а еще она могла оскорбительно нагрубить любому, кто пытался подольститься к ней или навязаться в друзья. Ее беспечность распространялась даже на личные вещи, которых у нее было не счесть. Она то и дело забывала на палубе то сумку, то шарф или свитер, теряла дорогие безделушки и при этом даже бровью не вела. Все эти сложности ее характера пробуждали в нем любопытство. Когда за обедом или ужином она смотрела на него со своей скрытной, вызывающей недоумение улыбкой, он совсем терялся. Как ни странно, он был склонен ее пожалеть.

Все это придавало остроту соревнованиям, в которых он «расшевелил Дорри», по неуместному выражению миссис Холбрук. Хотя на самом деле особой конкуренции в играх они не ощущали — большинство пассажиров были преклонного возраста. Только одна пара оказалась серьезным противником, чета Киндерсли. Они с двумя малолетними детьми возвращались в Кадур после трехмесячного отпуска. Глава семейства, лет тридцати пяти, чрезмерно общительный и прямой человек, служил управляющим на небольшой кофейной плантации, сильно пострадавшей из-за резкого падения цен, вызванного перепроизводством кофе в Бразилии. Его жена, прекрасно игравшая, по общему мнению, в лаун-теннис, была приятная маленькая женщина с открытым, довольно серьезным лицом. Они трапезничали за столом старпома. По мере того как «Пиндари» приближался к Суэцкому каналу, Мори и его партнерша хорошо сыгрались и попали во все три полуфинала. Как и чета Киндерсли.

Накануне прибытия в Порт-Саид миссис Холбрук, лежа в шезлонге, поманила доктора, указывая на свободное кресло рядом с собой. Он не впервые имел честь получать подобное приглашение и в ответ на осторожные расспросы успел достаточно рассказать о своей юности, полной борьбы, сравнимой в какой-то степени с собственными невзгодами миссис Холбрук, чем завоевал ее симпатию и одобрение. И вот теперь, отпустив замечание о хорошей погоде и поинтересовавшись, когда корабль пристанет к берегу, миссис Холбрук наклонилась к Мори.

— Завтра мы собираемся сойти на берег, ознакомиться с достопримечательностями и пройтись по магазинам. Присоединяйтесь к нам.

— Простите, миссис Холбрук, — покачал он головой. — Я должен остаться на корабле. Нужно просмотреть все документы вместе с портовым офицером медицинской службы. В команде есть больной, которого, возможно, придется отправить в больницу.

— Какая жалость, — расстроилась она. — А что, если мистеру Холбруку переговорить с капитаном Торрансом?

— О нет, — поспешил он возразить. — Об этом не может быть и речи. Карантинное свидетельство — весьма важный документ… Без него корабль не сможет плыть дальше.

— Что ж, — наконец произнесла она, — а мы на вас рассчитывали. Дорри будет очень разочарована.

Последовала короткая пауза, а потом миссис Холбрук доверительно заговорила о дочери. Дорри, она такая умница, свет отцовских очей, но иногда заставляет своих родителей поволноваться. Не то чтобы они не старались дать ей все самое лучшее, поверьте, лучшее образование, какое только можно купить за деньги: школа мисс Уайнрайт — одно из элитных учебных заведений на севере Англии. Девочка говорит по-французски и прекрасно исполняет на фортепьяно классические произведения. А еще она брала частные уроки и по теннису, и по другим видам спорта, изучала риторику и хорошие манеры, отец ничего для нее не жалел. Но она чрезвычайно нервозная девушка, не сказать, что трудная, но, как бы это выразиться, легко поддается переменам настроения и, хотя временами она очень оживленная и вся как на ладони, с ней случаются депрессии, в отличие от ее брата Берта, который никогда не теряет веселости. Миссис Холбрук помолчала, и взгляд ее зажегся при мысли о сыне. Так вот, завершила она свой монолог, больше она ничего не скажет, только выразит искреннюю, глубокую благодарность от себя и отца за то, что он проявил такой интерес к Дорри и сделал для нее столько хорошего — на самом деле, как говорится, растормошил.

Мори был тронут. Ему нравилась эта простодушная женщина. Под грузом дорогих побрякушек и нелепых нарядов, которыми заваливал ее муж, она не скрывала своего происхождения и, несмотря на богатство Холбрука, была полностью лишена светских претензий, но в то же время искренне переживала за дочь. Однако он не нашелся, что сказать, и был вынужден прибегнуть к простой вежливости.

— Дорис — хорошая девушка. Я уверен, со временем она справится со своими маленькими трудностями. Посмотрите, как успешно она выступает в соревнованиях. Ну и разумеется, если я могу чем-то помочь…

— Вы очень добры, доктор. — Она по-матерински опустила ладонь ему на руку. — Не нужно говорить, что мы все вам симпатизируем.

Глава XI

На следующий день в десять часов они подошли к Порт-Саиду, миновали мол с огромной статуей де Лессепса[34] и после часового ожидания на рейде, когда спустят желтый карантинный флаг, вошли в док и начали принимать на борт запасы топлива и воды. Все пассажиры, кто хотел сойти на берег, покинули корабль к полудню. Спускаясь по трапу, Холбруки помахали Мори, и он пожалел, что сейчас не с ними. Он смотрел на город со шлюпочной палубы, и тот показался ему манящим и таинственным. За скоплением портовых складов Порт-Саид простирался желтыми и белыми пятнами на фоне плоского, расплывавшегося от жары горизонта. Яркие черепичные крыши и балконы блестели на солнце. Тонкие силуэты близнецов-минаретов деликатно возвышались над узкими многолюдными улочками, полными цвета, звуков и суеты. Жаль, что он не мог принять приглашения миссис Холбрук.

Однако ему было чем заняться. В судовом лазарете лежал матрос-индиец с подозрением на остеомиелит, а когда портовый офицер медицинской службы подтвердил диагноз, понадобилось подписать кучу бумаг и преодолеть волокиту, прежде чем больного перенесли в санитарную машину и доставили в госпиталь. Затем нужно было проверить резервуары с питьевой водой, после чего за ним прислал капитан, так что канитель продолжилась. По кораблю сновали перекупщики, полицейские, портовые грузчики, египетские экскурсанты и агенты компании. Пробили четыре склянки, прежде чем у него выдалась свободная минутка, а так как до отправления почты оставалось всего полчаса, он едва успел дописать письмо Мэри, над которым трудился урывками последние несколько дней. Ему даже стало стыдно, тем более что в шесть часов на борт поднялся почтовый агент и принес три письма от нее и одно, судя по почерку, от Уилли. Вместо того чтобы просмотреть послания наскоро — время поджимало, — он решил оставить их на рундуке, а потом со вкусом прочитать перед сном. Ему еще предстояло заполнить дубликаты бланков на дополнительный запас эметина, который он получил на всякий случай от портового офицера медслужбы, так как в городе началась эпидемия амебной дизентерии. Написав все бумаги, он отнес их в каюту казначея и только тогда вспомнил, что должен спуститься в курительный салон, куда Холбруки пригласили его пропустить по стаканчику перед ужином. Понимая, что опаздывает, он торопливо прошел по прогулочной палубе, а навстречу ему двигались пассажиры, крайне веселые, в фесках, нагруженные покупками с местных базаров: коробками турецкого рахат-лукума и египетских сигарет, изготовленных, по мнению О’Нила, из верблюжьего дерьма; с терракотовыми статуэтками сфинкса и медными тарелками, покрытыми иероглифами, — в основном со всяким хламом. Пьяный Макриммон, завернутый в белый бурнус, тащил стеклянную колбу с зародышем.

Холбруки вернулись пораньше и уже сидели в салоне, все трое, когда он распахнул стеклянные двери, — отец, мать и Дорис в окружении многочисленных пакетов. Отец семейства в приподнятом настроении заказал напитки: двойной виски для себя, коктейли с шампанским для остальных. Миссис Холбрук, которая редко потворствовала мужу и обычно пыталась его сдержать, позволила себя уговорить по причине особого повода. Затем последовал оживленный рассказ об их экспедиции. День сложился чрезвычайно удачно. Они взяли машину и съездили к озеру Манзала,[35] посетили большую мечеть Мухаммеда, видели выступление заклинателя змей, изучили коллекцию скарабеев в музее, перекусили в саду отеля «Пера палас», где им подали отменное рыбное карри, приправленное семечками и зеленым чили, и, наконец, по дороге обратно на корабль они обнаружили чудесный магазин.

— Это вам не какой-нибудь зачуханный базар, — рассказывала миссис Холбрук. — Владеет магазином некий Саймон Арц. Мы как следует у него затоварились.

— Арц торгует всем на свете. — Дорис рассмеялась. — У него найдется любая мелочь из любой страны.

Достав из сумки зеркальце, она подкрасила губы. То ли от солнца, то ли от возбуждения ее щеки покрыл легкий румянец, отчего глаза казались ярче. Никогда прежде она не выглядела такой оживленной.

— Поэтому мы накупили подарков для наших друзей, — подытожила миссис Холбрук. — И о вас мы не забыли, доктор. Вы тут работали в поте лица, пока мы развлекались. — С теплой улыбкой она протянула ему маленький продолговатый сверток.

Покраснев, он неловко его взял, не зная, открывать или нет.

— Ну же, взгляните, — с хитрым видом подстегнул его Холбрук. — Не укусит.

Мори открыл футляр, ожидая найти какой-нибудь банальный сувенир. Но там оказались золотые наручные часы на браслете тонкой работы, не что иное, как «Патек Филипп», лучший и самый дорогой швейцарский механизм ручной сборки. Должно быть, они выложили кучу денег. Мори онемел.

— Вы очень добрые и щедрые люди, — наконец, запинаясь, произнес он. — Это то, что я всегда хотел…

— Больше ни слова, — прервал его Холбрук. — Наша Дорри случайно заметила, что вы не носите часов. Она и выбрала для вас подарок.

Повернувшись внезапно в ее сторону, Мори увидел, что Дорис смотрит на него не отрываясь, и этот ее вызывающий, проникновенный взгляд каким-то образом связал их одной нитью, словно заговорщиков.

— Не поднимай шума вокруг этого, папочка. Проехали. Или я всем расскажу, как ты интересовался исполнительницами танца живота.

Холбрук расхохотался, осушил стакан и поднялся.

— Умираю с голоду. Пусть стюард перенесет все это барахло в каюту, а мы прямо сейчас отправимся на ужин.

Пока корабль стоял в порту, ужин превратился в понятие растяжимое, его подавали чуть ли не каждый час, и они оказались первыми, кто пришел за свой стол. Атмосфера доверительности, зародившаяся в курительном салоне, таким образом не рассеялась, и они представляли собой шумную компанию, в которой самой оживленной была Дорис. Ее отношение к родителям как избалованной единственной дочки, неизменно высокомерное и презрительное, с оттенком то угрюмости, то терпимости, сменилось вполне добродушным подтруниванием, в основном над отцом, который отвечал ей в том же ключе. Поначалу Мори подумал, достаточно язвительно, что Холбрук купил на берегу особый подарок для дочери. Но нет, отец тут же начал поддразнивать ее за то, что она отвергла все его предложения. Некоторые замечания Дорис, быть может излишне острые, были очень забавны, особенно когда она начала изображать отсутствующих за столом сотрапезников, делая маленькие едкие пародии. Это, однако, заставило миссис Холбрук ее одернуть:

— Полно, Дорри, детка… не переусердствуй.

Дорис сразу послушалась, искоса взглянув на Мори, что сделало его соучастником. Тем временем двигатели стали вибрировать, корабль отчалил и начал медленное продвижение по каналу. Миссис Холбрук, явно довольная восстановлением семейной гармонии, предложила выпить кофе на верхней палубе и полюбоваться заходом солнца над пустыней. Одно слово Холбрука старшему стюарду — и все препятствия были преодолены. Вскоре они уже расположились под тентом по правому борту и потягивали горячий кофе за круглым столом, уставленным десертом из свежих фруктов и консервированною имбиря. Постепенно огромный расплавленный диск соскользнул в бескрайние песчаные просторы, озарив ярким светом силуэты пальм, верблюжий караван, медленно продвигавшийся вперед, палатки бедуинов, племя кочевников. Через какое-то время на темно-синем небе появилась луна, которая становилась все ярче с приближением ночи. В главном салоне под ними корабельный оркестр тихо заиграл попурри модных мелодий. Мори, сидевший радом с Дорис, услышал ее раздраженный вздох. Откинувшись в шезлонге с поднятыми над головой руками, она заметалась, словно никак не могла устроиться поудобнее.

— Что, не расслабиться? — спросил он. — Позвольте принести вам подушку.

— Вот еще! Простите за этот смех. Со мной все в порядке — только немного устала сегодня.

— Неудивительно. Посмотрите, какое небо. Сразу чувствуется, что мы на Востоке.

— И какая музыка!

Она напела без слов несколько тактов «Мое сердце замерло», умолкла, снова запела, а потом воскликнула:

— Если так будет продолжаться, я заведусь с пол-оборота!

— А пока этого не случилось, — рассмеялся он, — позвольте мне поблагодарить вас за то, что выбрали такие прекрасные часы.

— Я знаю, что мне нравится. Часы мне понравились и, честно говоря, вы тоже. Ничего?

— Конечно ничего. Мне приятно, и я благодарен.

Они помолчали с минуту.

— Чувствуете, какой воздух? Словно купаешься в теплом молоке. Не подумайте, я никогда этого не делала, хотя мысль неплохая. Впрочем, в такой ванне все время терялось бы мыло. Жаль, нельзя сейчас поплавать. Не в мерзком маленьком бассейне. На пустынном пляже, где мы были бы предоставлены самим себе и могли бы не беспокоиться насчет купальников. — Она расхохоталась. — Да не смотрите же так удивленно, глупец. Неужели вам никогда не случалось чувствовать себя как заведенная пружина, взволнованным и счастливым, словно на вершине мира? — Постучав ногой по палубе, она пропела: — «Я на седьмом небе, пою песню, плыву в облаках…» Какое чудесное ощущение… Берегитесь. Я теперь готова на все. Сегодня у меня как раз такое настроение, если вам интересно. — Она потянулась, снова замурлыкала песню, потом села. — Надо же, привязалась проклятая мелодия, никак от нее не отделаться. Какой вы нескладный! Уверена, вам тоже хочется танцевать. Давайте пройдемся разок.

Наступила неловкая пауза, после которой он заметил:

— Боюсь, толку от меня вам будет мало.

— Отчего же?

— Вас это, наверное, удивит, но я не танцую.

— Что?! Не может быть. Вы хотите меня надуть.

— Нет. — Он невольно улыбнулся ее выражению. — Учеба в колледже отнимала столько времени, что его не оставалось на салонные штучки.

— Что ж, теперь вам выпал шанс. Все очень просто, если у вас хороший учитель. А я как раз из таких.

— Нет, в самом деле. Я лишь оттопчу вам ноги и буду выглядеть полным ослом.

— Да кто вас тут увидит? Старик ушел в бар, а мама задремала. У нас есть музыка, у нас есть луна. Идеальная возможность. И все, заметьте, даром, бесплатно, за просто так. — Она встала и протянула руку. — Идемте же, я настрою вас на нужный лад.

Он поднялся и осторожно обнял ее за талию. Они начали танцевать.

— Это фокстрот, — сообщила она. — Просто не сбивайтесь с ритма. Шаги короткие. Теперь поворот. В обратную сторону. Держите меня крепче, я не сломаюсь. Крепче, я сказала. Так лучше. Как это ни покажется странным, но мы должны это делать вместе.

Все оказалось на удивление просто. Мелодия была такой заразительной, а Дорис так хорошо танцевала, так чутко улавливала малейшее движение и держалась свободно, что он неожиданно для себя обнаружил, как подчиняется ритму, импровизирует шаги — в общем, отпустил тормоза.

Когда оркестр внизу закончил играть, она снисходительно кивнула.