Такой смешной Король! Повесть первая: «Король»

Ахто Леви

Такой смешной Король!

Повесть первая: «Король»

К читателю

Перед вами книга о времени, которое оставило в памяти, душах людей неизгладимые, трагические следы. Это время правления Сталина и его окружения, когда идеалы социализма, представления о Советской власти и ее изначальные замыслы были искажены до неузнаваемости. Многие в ту пору по вполне понятным причинам были не в силах разобраться в происходящем, кое-кто затаился, выжидая, какой еще «сюрприз» преподнесет непростая действительность…

Для трудящихся Эстонии (а именно об Эстонии идет речь в книге Ахто Леви), ставшей советской республикой в 1940 году, новая власть была во многом овеяна мифами и легендами, а представления о ней лишь в малой степени основаны на личном опыте.

Для них (да разве для них одних?) это были тревожные годы. Тень фашистской свастики нависла над Европой. И в Эстонии, где не был забыт семисотлетний гнет немецких баронов, активизировались силы, видевшие единственный выход для своей маленькой страны в добровольном вхождении в состав большого государства, выбравшего социалистический путь развития. Они боролись под руководством возрожденной после разгрома в 1924 году коммунистической партии. Кстати сказать, именно эти силы в начале Великой Отечественной войны участвовали в организованной Красной Армией героической обороне Моонзундского архипелага, во многом определившей защиту Ленинграда…

Первая повесть, озаглавленная «Король», написана как бы от лица мальчика. Он живет в мире детских иллюзий, в который не всегда логично вкрапливаются впечатления «взрослой жизни». Они трансформируются в его сознании весьма причудливо, и, учитывая, что и сами взрослые пользуются сведениями, полученными по приемнику «Филипс» от буржуазных и фашистских служб информации, можно легко объяснить, отчего многие факты в книге приобретают фантастическое звучание.

Ничего не смыслившие в большой политике простые эстонцы оказались жертвами сталинских репрессий и необоснованных высылок, что повлекло за собой далеко идущие негативные последствия. Где было разобраться обывателю в том, что происходящее было направлено не против эстонцев как народа. Мог ли он знать, что и в самой России происходили весьма схожие процессы: так же уничтожались земледельцы, рабочие и интеллигенты — в их числе и настоящие коммунисты. Не понимая этого, иной растерявшийся потомок древних эстов свое неприятие новой власти вольно или невольно перенес на русских собратьев, забыв о многовековых связях между ними. А ведь славяне издавна селились на берегах Балтийского моря, но никогда не посягали на интересы коренных обитателей. И в старинном названии прекрасной эстонской столицы звучит напевность славянской речи — Колывань, а прежнее имя университетского городка Тарту — Юрьев.

Сейчас же настало время разобраться в нашем общем прошлом. Ведь тираны уходили и приходили, но всегда оставались народы, которым, в сущности, нужно одно и то же: мирное небо над головой и свободный труд на земле, завещанной предками. Все мы братья на нашей многострадальной планете, и писатель Ахто Леви ненавязчиво напоминает нам об этом. Его маленький герой связан трогательной дружбой с русским солдатом Поликарпом, пришедшим на эстонскую землю отнюдь не как завоеватель. Дружба эта назидательна: мир человеческих отношений так прекрасен, но порой столь беззащитен и хрупок, что слишком большая роскошь разрушать его. Дружба — это непреходящая ценность нашего бытия, и она прозрачным ручейком журчит через всю книгу, пока война не врывается на ее страницы суровым и безжалостным диссонансом.

Ныне, когда стало ясно, что не все благополучно в вопросах, связанных с межнациональными отношениями в нашем обществе, повесть подводит еще к одному поразительно ясному выводу. Ахто Леви давно живет в Москве, пишет на русском языке, тем не менее он остается эстонским, истинно национальным писателем, отражающим в своем творчестве мысли и чаяния своего народа. Удивляться тут нечему: самоизоляция культуры любого народа нашей страны попросту невозможна. Истинная культура не может существовать и развиваться в замкнутом пространстве, в противном случае… мы уже хорошо знаем, что от этого происходит…

Не исключена возможность, что кому-то не все понравится в повести Ахто Леви, кто-то согласится не со всем тем, что предлагает автор. Кстати сказать, он и не стремится угодить всем, но честно и непредвзято стоит на своих четких и выстраданных гуманистических позициях. Художественные же достоинства его нового произведения очевидны.

Может статься, что читатель, прочитав первую часть трилогии «Такой смешной король!», с нетерпением будет дожидаться ее продолжения. Вторая книга выйдет в конце 1989 года, она расскажет о фашистской оккупации Эстонии. Третья — в следующем, 1990-м, в ней исследуется насыщенный драматизмом послевоенный период в республике на берегу Янтарного моря.

Владимир ПЕСТЕРЕВ

Глава I

Было лето одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, когда короля Люксембургского привезли в порт Навозный. Здесь он должен был сесть на пароход, чтобы совершить морское путешествие до Сухого Места — основного порта Островной земли. Немногочисленная свита Его Величества состояла из двух персон — мужчины и женщины. Это были Хелли Мартенс тридцати двух лет, скромно одетая темноволосая женщина с очень правдивыми серыми глазами, и Алфред Рихард, который был мужем Хелли Мартенс и старше ее на три года; это был хорошо сложенный зеленоглазый шатен с внимательным взглядом.

В чем заключались их обязанности? Задачей их жизни было кормить и воспитывать королевскую особу, отвечать за его удобства, следить за тем, чтобы он был здоров и рос поскорее. Они надеялись, что станет он красивым и умным. А пока был конец июня, и Его Величество Король Люксембургский уже отпраздновал свой седьмой день рождения. Этим фактом был он весьма доволен, потому что в честь такого знаменательного события ему преподнесли новый костюм из синей ткани в клетку, новенькие сандалии, которые при ходьбе кокетливо скрипели, фуражку тоже синего цвета, каковая и украшала теперь высочайшую голову, потому что — это всем известно — в такую жаркую погоду короли короны не носят и вообще уважающие себя Величества в нормальной жизни зря голову всякой всячиной не утруждают.

Собственно, в приобретении вышеперечисленных обновок участвовал и сам Его Величество. О том, что все эти вещи должны были приобрести, он узнал задолго до этого, подслушав разговор Хелли Мартенс с Алфредом Рихардом. Так что, когда он, Король, соизволил отправиться в магазин, его сопровождал Алфред…

Происходило это еще в Главном городе страны.

В магазине Люксембургскому Королю понравилось. Тем более что он нечасто посещал магазины, главным образом по причине сложных отношений со своим казначеем, кем являлся все тот же Алфред. И теперь Король с удовольствием пялил глаза на все, что лежало на прилавках и висело над ними. Он присматривался и принюхивался к людям, от них так странно и особенно пахло. От женщин исходил разновкусный сладостный запах, так одна старенькая дама в широкополой шляпе пахла жимолостью. Его Величество вместе с Королем Нидерландов дарили ей цветы. Они рвали их в своем дворе у забора недалеко от помойки, обыкновенные ромашки, но даме это нравилось, и она за это всегда угощала леденцами.

Алфред Рихард долго ходил с ним из одного отдела в другой. Его Величество измеряли деревянной линейкой, на него одевали пиджаки в клетку и полоску, и под конец откуда-то из-под потолка достали несколько фуражек. Король все их примерил, и Алфред Рихард заплатил за выбранную.

Хелли Мартенс покупки рассмотрела, в целом одобрила, но сказала, что все ужасно дорого, что если дальше так пойдет, то неизвестно, как жить. Алфред Рихард держался более оптимистично. Он отметил, что «пока, слава богу, заказы есть, так что нет основания переживать». Но вообще-то, по его мнению, тот вариант все же более перспективен, потому что жизнь в Главном городе становится изо дня в день дороже, тем более что уже подскочили цены на политурные лаки и заячьи лапы, а без заячьих лапок невозможно полировать изготовляемую им мебель.

Его Величество ко дню приобретения им нового костюма уже с полгода как был признан Люксембургским Королем. Коронация происходила на улице Сиде, которая была расположена неподалеку от Маленького вокзала. Здесь в деревянном четырехэтажном доме на первом этаже находилась резиденция юного Короля и столярная мастерская Алфреда Рихарда. Госпожа же Хелли Мартенс целиком и полностью служила Его Величеству. Что же касается его королевства, оно находилось за двором, на пустыре, где ребята обычно играли в «государства»: они разделили пустырь на участки, начертив на земле границы своих владений. Здесь кто-то был Королем Испании, и какой-то участок пустыря, следовательно, представлял Испанское Королевство. Были здесь и «Англия», и «Германия», и «Индия», и «Сербия», и «Турция», и, естественно, целая орава королей и министров. Министры, как настоящие, вели дипломатические споры, которые, как и полагается, то и дело заканчивались объявлением войны каким-нибудь «государством», скажем «Китаем», другому, скажем «Нидерландам», после чего следовало самое интересное — война как таковая. В результате по вечерам немало министров и королей отправлялись с поля боя по резиденциям с разбитыми носами, разодранными штанами и подбитыми глазами.

Его Величество, на том основании, что жил на свете еще очень мало и ростом обладал небольшим, после раздела «мирового пространства» (то есть двора и пустыря за ним) был вынужден мириться с небольшим пространством рядом с мусорным ящиком. Он было объявил свой угол Бразилией, но «китайскому» и «турецкому» министрам, которые тиранили подданных в своих свитах, по меньшей мере, уже с десяток лет, такое нахальство не понравилось; была созвана «всемирная» конференция, на которой вынесли вердикт: быть ему, правителю угла у мусорного ящика, — Королем Люксембурга, ввиду того что сам он мал и Люксембургия, как стало известно от одного из участников конференции, тоже само по себе очень маленькое государство, так что на карте его, говорят, совсем и не видно, пятнышко какое-то. Его Величество не имело возможности возражать против вердикта, не говоря о том, чтобы объявить войну. Он был доволен и тем, что был признан де-факто как Его Величество Король Люксембургский, которого, по его распоряжению, позже стали сокращенно называть Король Люкс.

После коронации других важных событий в его жизни не было. Как-то быстро минули лето и осень, наступила зима. В рождественскую субботу Алфред Рихард сводил Короля вечером в долину Кадри — место прогулок жителей Главного города. Здесь лес, пруды, лужайки и Дворец президента. Тот вечер, когда они с Алфредом сюда пришли вдвоем, навсегда ему запомнился.

Вечер был сказочно красив. Снежно бело, воздух тих и чист. Лучи предзакатного солнца играли в зеленых ветвях сосен и елей, прыгали белки и синички, особенно запомнилась Его Величеству черная вода маленькой речушки, обнимавшая ласково отражение деревьев на своем берегу, на который из мягкой предвечерней синевы леса вдруг медленно вышла лань, подошла к воде, потрогала копытцем кромку льда — крепка ли и стала пить… Король и Алфред Рихард стояли неподвижно и смотрели на лань — светло-бурая шерсть, тоненькие рога, темные глаза… Она их совсем не боялась.

— Сегодня никто не делает зла другому, — сказал Алфред. — Сегодня даже враги не враждуют и звери доверяют людям, видишь, и лань нас совсем не боится, потому что сегодня — Ночь Рождения Христа.

Королю не хотелось возвращаться домой. Его Величество и Алфред Рихард были в зимней сказке. Ели при наступающих сумерках выглядели синими. «Пора уходить, — сказал Алфред, — иначе можно заблудиться в темноте».

Они вышли из леса и направились в город, где в такой вечер тоже, конечно, интересно. Особенно привлекали витрины магазинов — чего только в них не было! Так и хочется стать богатым! Но Король понимал, что он не богат. Не то чтобы беден совсем, но и не богат. Тем более что политурные лаки и заячьи лапки подорожали — жить непросто. Они шли по улицам, останавливаясь у витрин, ахали.

— А мы сейчас пойдем к одной даме… в гости, — предложил Алфред Рихард, — у нее нас угостят чем-нибудь вкусным.

Король сразу повеселел…

Они продолжали любоваться сияющими витринами, освещающими их путь, белобородыми Дедами Морозами, разукрашенными елками. Наконец, вошли в подъезд дома, в темноте трудно и разобрать — какого, поднялись на лестничный пролет и… В душу Короля закралось горькое подозрение. Алфред позвонил в дверь и… открыла Хелли Мартенс.

Алфред Рихард впервые обманул своего повелителя. От разочарования слезы навернулись на глаза, но раздалась веселая команда Хелли Мартенс:

— Сеньоры, рыцари! Будьте так великодушны, занесите елку!

Своя елка, которая сейчас оденется во что-то красивое, серебристое, сладкое, вкусное… Ради этого можно простить небольшой обман Алфреда Рихарда, тем более что в рождественский вечер даже враги забывают вражду и никто ни на кого не должен сердиться: сегодня — Ночь Рождения Христа. Он сегодня незримо всех навещает, и везде на земле в этот час должны царить мир, радость и всепрощение.

Потом был Новый год. После этого елку выкинули, а ночью загорелась старая фабрика где-то поблизости; было интересно — светло как днем, — треск был далеко слышен. Короля, конечно, не пустили смотреть. Алфред ходил, вернулся и сказал: «Наверное, подожгли». Король же решил, если подожгли, то потому, что Рождество прошло и люди опять могут враждовать, значит, Христос уже покинул землю, можно и поджигать, раз есть такая необходимость. Королю было очень интересно: где находился и чем был занят Христос в то время, когда отсутствовал? Но интересы Короля лишь мешали его подчиненным в их ежедневных заботах и занятиях; они предпочитали считать деньги, прикидывая, сколько можно выручить, если «реализовать» мастерскую Алфреда. В воздухе ощущалось тревожное настроение. Король интуитивно определил: будут перемены.

Он продолжал выходить в народ и посещать свои любимые места развлечений — паровозное депо, железнодорожную товарную станцию, забирался в старые паровозы и вагоны, в которых пахло железом и смазочным маслом; он совершал прогулки на пролетках самым изысканным, истинно королевским манером: цепляясь за задки. И конечно же участвовал в любительских драках, когда появлялась охота.

Но в воздухе ощущалось что-то тревожное.

Алфред и Хелли обменивались непонятными Королю замечаниями, строили какие-то планы, понемногу упаковывали некоторые вещи. Алфред уже не принимал заказы на мебель. Ко всему прочему, он все чаще и чаще стал поговаривать о том, как хорошо на острове в деревне Звенинога в поместье Сааре, где Королю еще никогда в его жизни не доводилось бывать.

Жизнь обыкновенных людей казалась Королю вполне заслуживающей внимания и даже его высочайшей зависти хотя бы потому, что они имели право разрешать или запрещать Его Величеству, в то время когда он им запрещать не мог, а разрешать приходилось многое. Из деликатности не станем на эту тему распространяться — кому приятно!

На его люксембургские владения между мусорным ящиком и грудой основательно прогнивших досок претендовали «короли» «Испании», «Англии», и конечно же «американский капитал» стремился наступить железной пяткой на крохотное государство, но до войны дело не дошло. Настал день, когда Король Люксембургский добровольно отказался от этих владений ввиду уже давно предвиденного странствия в неведомые края. Этому предшествовало немало событий: приходили чужие люди и упаковывали все домашние вещи в огромные ящики, которые куда-то увезли, а чемоданы, корзины и мешки — Король это знал — его придворным пришлось тащить на себе, как это бывало уже не однажды по не совсем понятным юному Королю причинам.

Насколько ему было известно из истории своей августейшей семьи, после того как Хелли Мартенс вышла замуж за армейского фельдфебеля, молодая семья была тут же вынуждена искать убежище. У фельдфебеля не было личного состояния, не оправдались надежды и на приданое Хелли Мартенс. Да и Король Люксембургский предъявил преждевременные претензии на жизнь. Посему Алфред Рихард, которому повезло стать отцом Его Величества, разъезжал по стране и занимался различной малодостойной, но свойственной низкорожденным подданным деятельностью: выращивал у богатых землевладельцев поросят, огурцы, возделывал землю, то есть пахал на пароконной тяге, бороновал. В общем и целом эта деятельность никого в семье не устраивала, потому что платили мало, а Король уже давно диктовал подданным своим ничем не оправданные прихоти весьма скандального характера: когда хозяин владения, где они вынуждены были временно жить, подрубил топором уши своей собаке — любимице Короля, последний в величайшем гневе укусил его за палец. После этого инцидента дальнейшее пребывание королевской семьи в данном местечке стало невозможным. Начались поиски другого… Итак, маленький Король-изгнанник повидал мир, наблюдая его главным образом с высоты груженой повозки, запряженной не самыми ретивыми лошадьми.

На этот раз лошадь играла незначительную роль в переселении: она лишь притащила на вокзал чемоданы, Алфред Рихард сдал их в небольшое здание, на двери которого было крупно написано одно-единственное слово: «Багажное». Это слово Королю очень понравилось.

Если раньше он в общем-то всегда был осведомлен о причинах переселения, потому что это часто имело к нему прямое отношение — то он кого-нибудь укусил, то сломал или изрезал какую-нибудь вещь, чтобы установить принцип ее конструкции, или поджег курятник, — то в настоящее время решительно ничего нельзя было понять: он точно знал, что ни одной стекляшки в последнее время не разбивал. Значит, дело на этот раз не в нем, а в чем-то взрослом, и, видать, очень важном, раз они вынуждены отправиться в такую даль по суше и морю. Но, увы, ему никто не счел нужным что-либо объяснить. На все его попытки установить ясность в происходящем Хелли Мартенс лишь коротко отрезала: «Мал еще совать нос во взрослые дела…» Непочтительно, конечно. Спорить, однако, не имело смысла…

Чтобы понять что-то, он запасся терпением.

Если признаться откровенно, поездом путешествовать ему еще не приходилось, поэтому было интересно сидеть у окна и смотреть, с какой скоростью бегут в обратную сторону деревья, телеграфные столбы, дома, коровы. Алфред заметил Хелли Мартенс, что они едут с максимальной скоростью, что-то около тридцати километров в час. Ого! На лошади такую скорость можно развить на отрезке в какие-нибудь полкилометра, пока лошадь не выдохнется, а здесь несется безостановочно черт знает как… Остановки, правда, были небольшие. От такой непривычной скорости Король даже не заметил, как заснул, но и во сне все время ехал в поезде; коровы во сне бежали не назад, а скакали рядом с вагоном да еще бодались рогами… Нет, путешествовать в таком сверхскоростном транспорте все-таки утомительно. Когда на телеге ты сидишь, загруженной вещами, наблюдаешь и думаешь. А надоест, можно спуститься на землю и пробежаться рядом с повозкой. Но рядом с поездом разве побежишь?..

Пока ехали до порта Навозный, Король основательно вымотался. Хорошо еще, что и по морю он, кажется, до этого не путешествовал, хотя здесь есть кое-какие неясности: дело в том, что Алфред Рихард как-то намекнул, будто именно на этом острове, в городе Журавлей, куда они теперь отплывали, родился Его Величество. Но если это правда, как же он с острова на материк попал? А ведь ему уже целых семь лет, но он не помнит, чтобы когда-нибудь ступал на палубу хотя бы самого ничтожного, мало-мальски плавучего предмета! Загадка! Что же это, птицы, что ли, его перенесли?

Алфред Рихард в этом вопросе ссылался на неважнецкую у королей память, но уж если Его Величество помнит все похождения Джузеппе Гарибальди наизусть, то как же можно сомневаться в его памяти? Здесь не иначе, решил он, от него что-то скрывают. Но не будь он Король, если все это не выяснит! Нашли простака!

Как он попал с острова на материк, пока было не ясно, зато плавание на остров он запомнил отлично, хотя ничего особого и достопримечательного в нем и не было. Сперва на довольно внушительного размера корабль, который почему-то назывался паромом, перетащили вещи, сами же пассажиры расположились по всему судну, где кому понравилось. Более слабонервные, опасаясь морской болезни, естественно, сидели в тесных и душных каютах, как, например, Хелли Мартенс. Что же касается Короля, он устроился на носу и наблюдал, как пароход рассекал морские волны, приближаясь к месту назначения.

Алфред Рихард… Его-то понять можно было: он бегал между корабельным носом, где сидел Его Величество, и каютой, где сидела Хелли Мартенс, чтобы доложить ей, что «он» еще сидит на носу, а то Хелли боялась, как бы «он» с носа не свалился. Он же, то есть Король, никуда падать не собирался. Он просто смотрел в воду и гадал, сколько там может быть рыб, пытаясь себе представить, что они думают о такой вот махине, как этот корабль, который, не спросив их рыбьего разрешения, так грубо и без спроса нарушает их покой.

Погода стояла жаркая, ритмично шумели двигатели, вокруг летали чайки и кричали на своем чайкином языке: каи-як! Каи-як! Что это означало, Королю было неизвестно. Алфред объяснил:

— Каякас на эстонском языке означает чайка.

Из этого можно сделать вывод, что чайки, приветствуя Короля, представлялись ему.

Кто-то из пассажиров заиграл на аккордеоне, и у Его Величества образовалось возвышенное настроение.

Морское путешествие оказалось менее утомительным еще и благодаря тому, что, в отличие от поезда, который тащился до Навозного порта со многими остановками почти полдня, корабль пересек морское пространство всего за тридцать минут.

Зато следующий этап переезда был кошмарным! Королю совершенно непонятно, как могут разумные люди рисковать до такой степени, чтобы доверить свои жизни так называемому омнибусу (само название этого транспортного средства дает представление о его некомфортабельности), который к тому же вынужден передвигаться по дороге, сплошь состоящей из ям и колдобин… Путешествие в омнибусе по такой дороге можно рекомендовать исключительно людям, страдающим плохим пищеварением.

Если бы не забавные, с точки зрения Короля, происшествия, ему было бы скучно. Сначала его занимал старик с большой черной трубкой, которую ее хозяин, хотя и потухшую, гордо сосал — ни у кого такой трубки не было. Поскольку он сидел рядом с Королем, то, естественно, завел с ним разговор.

— Ты кто же такой будешь? — вопрошал он, посасывая свою шикарную трубку. Только благодаря такой выдающейся трубке Король снизошел до ответа и сказал, что он…

— Король я.

Седой старик засмеялся: он оказался на удивление сведущим о жизни королей.

— Вот какой смешной король! — воскликнул он. — До сих пор в Европе знали как самого молодого короля Югославии Петера Второго, отца которого убили. Петер, он старше тебя немного, обожает играть в индейцев и ковбоев. И каков умница! «Почему у деревьев листья?» — спросил он как-то своего учителя. «Чтобы деревья дышали», — отвечал ему тот. «Да? — удивился Петер. — Как же они дышат зимою?» Ха-ха-ха!

Старик долго смеялся от души.

— А вот некоторым королям приходится скрываться, как, например, афганистанскому Аманулле-хану — в Риме. Правда, ему и в Риме неплохо живется, охотится с итальянским королем и вспоминает, как когда-то был королем Афганистана и в своих угодьях стрелял по шестьсот уток в день. — Старик опять долго, душевно смеялся. — Королям везде хорошо. Но, — старик замахал назидательно трубкой, — диктаторы оказываются сильнее королей, это я вам говорю. Что там итальянский король против Муссолини!.. Или немецкий кайзер против Гитлера…

Старик, воодушевленный собственным красноречием запалил трубку и запыхтел, выпуская дым, словно паровоз. Тут водитель омнибуса крикнул ему, чтобы перестал курить. Старик рассердился, и тогда кондуктор потребовал его билет. Старик смущенно признался, что забыл его купить, потому что… нет денег. Кондуктор сказал, что ему надо выйти, а старик воспротивился. Они все спорили и спорили, а кругом смеялись, и Королю было весело. Тут вдруг кондуктор схватил трубку старика и выкинул в окно. Старик даже задохнулся. Как?! А так! Плати за билет. Не заплачу, ты плати за трубку! Пока кричали да спорили, старик далеко проехал, наконец, заплатил за билет, оставшись без трубки, а Королю было весело и другим пассажирам тоже.

Когда наконец их вместе с чемоданами высадили из этого жуткого технического чудовища, они очутились в густой туче пыли, образовавшейся от торможения омнибуса на грунтовой дороге. Когда же пыль рассеялась, они обнаружили, что никто их не встречает, как было обещано то ли Юханом, то ли Ангелой — супругой Юхана. Они долго глазели по сторонам и на шнырявших в безоблачном небе стрижей. Хелли сидела на чемодане, Алфред нервно делал круги вокруг нее, пытаясь как-то объяснить создавшуюся ситуацию. В частности, он высказал мысль, что омнибус приехал раньше назначенного часа (лично Королю это показалось абсурдным). Наконец, послышался скрип и грохот со стороны проселочной дороги. К ним приближалась серая лошадь, запряженная в длинную телегу на деревянных колесах с железными ободьями: они-то и издавали такой невыносимый визг и грохот. На колымаге сидел худощавый старик со злобным лицом. (Это был — дед Юхан.)

Омнибус действительно приехал… с большим опозданием, к тому же на совершенно ровном месте у телеги отвалилось колесо, так что пришлось с ним повозиться. Это колесо теперь больше других и верещало, жалуясь на какую-то свою колесную обиду.

Поздоровавшись с Хелли и Алфредом как-то небрежно, дед Юхан стал основательно изучать Его Величество, который тогда еще не знал, что в этом отношении все деды на свете совершенно похожи. Юхан не сказал о феодале ничего определенного, лишь произнес: «Гм, кхе, хе-хее…» — и начал нагружать на колымагу поклажу, усадил на нее Короля, сам же вместе с Хелли и Алфредом зашагал рядом с подводой, время от времени причмокивая и покрикивая на серую: «Но-о!»

О чем они там болтали, Король не слушал, ему это было неинтересно. Он любовался дорогой и хлебами, росшими по обеим сторонам. Тут и там виднелись рощи, порхали птицы и пахло новыми запахами — травой, полевыми цветами. В целом картина располагала. Вдали, за полями, за хлебами, показались деревенские усадьбы. Поместье…

Хутор Сааре стоял чуть поодаль от других и располагался в центре довольно приличного сада, окружавшего дом и двор со всех сторон. Здесь росли липы, клены и ясени. Еще издали был виден флагшток и на нем сине-черно-белый национальный флаг. Навстречу выбежала пестрая остромордая собака. Это пришла поклониться хуторская Вилка. Она обнюхала всех и затрусила сзади, не проявляя при этом особого интереса к личности Короля.

Алфред как-то объяснил, что флаги поднимают по большим государственным праздникам или при встречах высокопоставленных важных персон. Стало приятно, что и в честь Короля на хуторе Сааре был поднят национальный флаг. Ворота открыла бабушка, Ангела. Издали она показалась большим муравьем, с огромными глазами из-за очков, вся тоненькая, с тонюсенькими ножками. Она поцеловала Алфреда и Хелли, затем стащила Короля с повозки, и не успел тот толком осмотреться, как очутились они с Ангелочком — так все ее шутя называли — в чулане. Она сунула ему огромный кусок хлеба, густо намазанный медом. Нет, ничего!.. С такими подданными жить можно, решил Король Люксембургский.

Глава II

Королевская семья разместилась в самой большой комнате хуторского дома. Королю в этой стране — на Островной земле — очень нравилось. В деревне Звенинога тоже. Для него это было больше, чем оказаться на новом месте, — он словно очутился на другой планете, где все не так, как на той звезде, с которой он прилетел. Причем так оно в действительности и было: здесь, на Островной земле, все совсем другое: и небо, и земля, и воздух. Здесь деревья не такие, здесь люди отличаются от материковых. Конечно же и птицы и собаки… Да, все здесь не так, как в Главном городе — намного лучше.

Начать с собаки. Как известно, ее звали Вилка, а какого она была рода, мужского или женского, сказать трудно. Эта небольшая пестрая лохматая собачка с острой мордочкой, небольшими нервными ушами и умными внимательными глазами стала преданным другом Его Величества в тот же день, когда он на громыхающей телеге въехал во двор хутора. Отличалась ли Вилка от собак Главного города, Король определить не старался, ведь у него там не было собственной собаки.

Но что деревья здесь были красивее — в этом не было сомнения. Он никогда не видел столь черных, с блестящими перьями ворон, как та, которая облюбовала себе постоянную ветку на большой раките у бани, откуда о чем-то ежедневно с раннего утра оповещала свой вороний народ. Но чтобы чайки, эти белые морские жители, садились на поля в поисках червей… Такого на Большой земле Его Величеству видеть не доводилось.

А можжевельник? Король довольно быстро сообразил, что это и есть самое главное дерево на свете, так что и не удивился, когда бабушка Ангела ему рассказывала про черно-синие горькие плоды можжевельника, как про чудо-лекарство, помогающее против девяноста девяти болезней. Но ему было непонятно, почему не против ста, а только девяноста девяти? Значит, подумал Король, всего на одну-единственную болезнь не дотянул можжевельник, а то как здорово: от ста болезней спаситель! Круглый счет. Король любил именно круглый счет. Он более понятен.

Итак, королевская семья поселилась в самой большой комнате дома. А сколько всего было комнат, Королю сразу трудно было запомнить, их расположение не позволяло ему сориентироваться. Но он знал, что рядом с огромной кухней находится спальня Ангелочка и Юхана, в небольшой комнатке с другой стороны кухни проживал Манчи, то есть Иммануэль, которого ему представили как младшего дядю. Иммануэлю — сокращенно Манчи — было шестнадцать лет. Он, как и Алфред, зеленоглазый, русоволосый, стройный и веселый.

О да, Его Величеству было очень интересно знакомиться с новыми людьми, которые почему-то считались его родственниками, дядями и тетями. Из последних присутствовала единственно самая младшая — Сесси, еще ее звали Зузи. Король нашел ее очень милой, ей было уже пятнадцать, но, несмотря на это, Его Величество считал, что она превосходно сохранилась. У нее было миловидное личико с такими же как у всех в роду Алфреда, зелеными глазами, волосы коротко острижены, рот нежный, а над ним симпатичный нос.

На Сесси перечень теток здесь обрывался. Однако Королю объяснили, что их у него много; остальные замужем и разъехались по всей стране. Из женщин в доме то ли проживала, то ли нет, во всяком случае, почти ежедневно уезжала куда-то и возвращалась Мелинда Хромоножка. Королю в качестве родственницы ее не представляли, она считалась невестой его дяди Хуго, тоже в данное время отсутствующего, он служил в армии. У Мелинды одна нога была короче и тоньше: в детстве она упала с качелей. Ангелочек назидательно предупредила Короля, чтобы он был осмотрительным, ибо во дворе хутора за картофелехранилищем тоже имелись качели.

Король долго не мог уяснить, как он относится к Мелинде. Несмотря на хромоту, она была очень мила. Во всяком случае, Эйнар с хутора Риби (риби означает ребро), будучи приятелем Манчи и старше на год, весьма удивительным манером подмаргивал Мелинде, когда появлялся на хуторе Сааре, а появлялся он часто. Причем Король заметил такую поразившую его особенность: входя в дом, Эйнар никогда не стучал в дверь, как, по мнению Его Величества, должны делать все воспитанные люди. Во всяком случае, Король не помнил, чтобы в Главном городе к ним кто-нибудь входил, не постучавшись. А вот в Звенинога…

Насчет дядей Королю также сказали, что кроме присутствующего здесь Манчи у него их еще достаточно по линии Алфреда. Это Хуго, который в армии, потом Эдгар — работает парикмахером в Главном городе. Король очень смутно вспоминал, что однажды все они — Хелли, Алфред и он — заходили к нему в гости, а Эдгар и его жена, худая и нервная женщина, их ничем не угостили, к тому же у Эдгара из носа пошла кровь… Больше никого из дядей не называли. По правде говоря, Королю было достаточно и присутствующих тети Сесси и дяди Манчи. Они оба были веселые и относились к Королю уважительно.

Правда, Ангелочек как-то сказала в адрес Манчи, что он большой врун и бездельник. Однако Король пока ничего не имел против врунов, как и против бездельников. Он не смог бы объяснить, почему у него к ним такое либеральное отношение. Только из-за того, что Манчи врун, теперь никто не знал в точности действительно ли Хуго однажды летом в деревне Праакли у моря подглядывал из-за кустов можжевельника, когда девять местных красоток купались… Случилось, что одна из них стала тонуть, Хуго и спас ее. Спасенная была Мелинда. Так рассказывал Манчи. Сам же Хуго, оказывается, о ней ничего не говорил. Он якобы молчун, не любитель болтать.

По второму варианту, рассказанному Манчи, Хуго с кем-то из ребят в деревне Праакли зимою натянул в каком-то коварном месте через скользкую дорожку веревку, когда прааклинские женщины шли из церкви, и будто бы Мелинда здесь упала и вывихнула ногу — так и познакомились. Но это уже вранье потому что, во-первых, на такие штучки с веревками больше способны Манчи с Эйнаром, а не Хуго, к тому же маловероятно, чтобы Мелинда хотя бы смутно представляла себе церковь изнутри — не таковской характера девица. Но что она родом из Праакли, деревни у моря, недалеко от города Журавлей, — это правда. В Праакли у нее, говорят, в маленьком домике живет мама, и больше о ней, кажется, и не было ничего известно.

Итого в доме хутора Сааре жили теперь вместе семьей Короля семь человек. Короля поселили на чердаке благо было лето, причем над коровником, в котором находили приют Серая лошадь, восемь овец, две гвиньи И, наконец, две коровы.

Та половина чердака, которая стала опочивальнеи Его Величества, была обставлена старыми сундуками — в них хранились журналы с фотографиями русского царя, князей и принцесс, старой мебелью, поломанными стульями, комодами. Но кровати не было. Постель Его Величеству постелили в большом корыте, из которого когда-то кормили свиней. По другую сторону люка, до которого можно было подняться по шаткой приставной лестнице, находилось сено, которое через второй люк сбрасывали прямо скотине. Спустившись же по лестнице, можно было попасть на гумно, где хранились повозки, сани, конская и хозяйственная утварь — чересседельники, подпруги, дуга, вожжи, веревки, кнуты, косы, грабли и прочее. Королю здесь было интересно.

Когда было светло, он листал старые журналы. По ночам, если не спалось — такое бывало редко, он слушал, как лениво лаяли деревенские собаки, по утрам где-то вдали куковала кукушка. Доброе же утро Его Величеству первыми желали, разумеется, петухи. В Главном городе всего этого не было.

Хутор Сааре являл собой для Короля даже гораздо более интересное «государство», чем уголок двора на улице Сиде в Главном городе. Чердак был интересен, но и двор, и сад, и амбары — все здесь для него необычно. А баня! Еще сарайчик, где дед Юхан ремонтировал грабли и лопаты, колеса от телеги, точил косы, ножи.

По вечерам — это стало традицией — он самостоятельно уводил на пастбище лошадь, вернее, наоборот, лошадь увозила на себе Короля, который затем возвращался пешком на хутор. Следовательно, он ездил верхом, как положено королям. Вечером Серую — на пастбище, утром — с пастбища. Главное, не проспать. Взобраться на «коня» было непросто, выручала сложенная из камней ограда.

Главной действующей фигурой на хуторе была конечно же Ангелочек — строгая и требовательная ко всем. Подвижное существо и очень богобоязненное Ее настольной и единственной книгой была Библия. За всем Ангелочек следила, чтобы все делалось правильно. А как правильно, знала она одна. Она учила деда правильно поить кур, Манчи и Сесси делать ту или иную домашнюю работу, Хелли Мартенс готовить, стирать. Словом, во все она совала свой острый нос, все было не так, все неправильно. То ее голос слышится с огорода — учит Алфреда поливать огурцы, то вдруг спотыкается, старается не отстать от шустрого Иммануэля, когда тот пашет в поле за усадьбой на Серой, бежит и за что-то его поносит; затем ее очки блестят в бане, где предельно терпеливый дед Юхан растапливает печь. А вот от нее и собаке до сталось, и бедная Вилка обиженно прячется в свою конуру. Доставалось от Ангелочка и Королю, который совершенно бестолково относился к дару божьему — меду с домашним ржаным хлебом. А ведь все мальчики спят и видят, как бы вдоволь меду налопаться; а тут самый тощий, как вьюн, а от меда нос воротит…

Ангелочек была не права, Король мед любил, но когда тебе его суют каждый час, куда все это может вместиться?

А вот Юхан — фигура солидная! Ни с кем не спорит, со всеми соглашается, но все делает по-своему тихо и спокойно, как считает нужным. Кто бы ни учил кто бы ни кричал. Неправильно? Дед посмотрит на «учителей» задумчиво и согласится: да, неправильно Но… сделает именно так — неправильно.

Нравоучения по любому поводу, примеры из жизни святых, учение Христа — ими Ангелочек начинала свой день, ими и заканчивала. Дед же Юхан от всех суетных мирских дел отгородился песней, которую насвистывал сквозь зубы. Король попробовал так свистеть, не сумел. Песня эта называлась «На земле Мулги — там жить хорошо».

Земля Мулги…

Есть, конечно, такая земля в центре республики, земля хлебородная, отсюда слова «там жить хорошо». На Острове земля намного хуже, что и говорить, но и про Остров песни поют, и тоже имеются слова примерно такого содержания: «Нигде на свете лучше нет, как летом на Островной земле…»

Когда Король вырос, он в этом убедился: летом и зимою, осенью и весною — на острове хорошо в любое время года, хотя почва здесь каменистая, но разве в этом дело? Здесь же растет такое удивительное растение — кадакас. Оно, как и островитяне, упорное, а еще целебное и красивое. Кадакас… Король узнал, один лишь гектар в состоянии оздоровить воздух целого города. А как пахнет он! Как крепка его древесина! И нигде нет его столько, сколько на Островной земле.

Королю жилось привольно, его свободу не ограничивали, так что он действительно чувствовал себя здесь королем. Он и Вилка неразлучно носились повсюду, вместе всему на свете удивлялись, вместе познавали жизнь: Король — задавая всем вопросы, Вилка — полагаясь на свой нос. Но, надо сказать, не любил Король выспрашивать. Он предпочитал догадываться, одним словом, сам устанавливать, что есть что, и поступать, чисто интуитивно; ежели все-таки что-то не поддавалось разумению, тогда лишь спросит: «почему», «что», «как»?

Мелинда, наоборот, во все совала нос, но не так, как Ангелочек, чтобы учить, как правильно, а чтобы выспрашивать: кто, где, когда, почему, зачем, отчего — все Мелинда должна была знать. Разговаривала она веско и значительно, так что никто никогда не сомневался: она знает, и она права. Алфред говорил, что с такой женой, как Мелинда, Хуго обязательно наследует после смерти Юхана хутор Сааре, потому что Иммануэль легкомысленный, а какая у него будет жена… Да и будет ли вообще?

А Манчи действительно больше интересовался качелями. Они были поставлены молодежью Звенинога посредине деревни неподалеку от пруда, рядом с хутором, который назывался Прудовым. Здесь Манчи и его друг Эйнар с хутора Ребра каждый вечер проводили на качелях. До полуночи слышались визги девушек и песни. Собственно, когда приходил Манчи домой — кто это видел или слышал?

С появлением же в Звенинога Алфреда на хуторе Сааре стали по вечерам как бы случайно собираться мужчины. Приходили посудачить, о чем писали газеты, и подстригаться. Алфред умел стричь, Короля он всегда сам стриг. Его услугами пользовались дед Юхан и Эйнар с Ребра, Манчи и все, кто просил. А мужчинам в деревне это было удобно — не надо ездить в город Журавлей в парикмахерскую, не надо платить, Алфред подстригал за так, тем более что и поговорить о жизни можно.

О чем только не говорили…

Его Величеству нравились такие публичные стрижки во дворе хутора, где у бани Алфред ставил табуретку для клиентов, которые в ожидании своей очереди рассаживались кому как нравилось: кто на дровах, кто на скамейке, кто просто на траве. Его Величество тоже где-нибудь пристраивалось: слушать было интересно. Можно было идти на качели с Манчи, но там собирались главным образом взрослые девушки с парнями, которые то щипали девчат, то обнимали, а те верещали да визжали, хотя страшно им явно не было. Королю такой шум был не по душе.