Помоги проекту - поделись книгой:
Эти зверства и постоянная угроза смерти, витавшая над головами евреев, принудили многих из них креститься. В короткий срок более ста тысяч семей, то есть примерно один миллион населения, пожелали креститься. Но такого рода насильственные обращения в христианство не могли быть искренними, и многие из вновь обращенных, — они получили название марранов, — в глубине души оставались верными закону Моисея и тайно продолжали следовать его велениям».
На это-то и особенно усердно указывал Альфонсо де Охеда.
За введение инквизиции горячо ратовал и папский нунций (от лат.
Хуан Антонио Льоренте рассказывает: «Тогда начали распространять молву, что во многих местах королевства новохристиане вместе с некрещеными евреями издеваются над иконами Иисуса Христа и даже распинают христианских детей, чтобы представить страдания и смерть, которым был подвергнут Спаситель мира. Альфонсо де Охеда рассказал Фердинанду и Изабелле, что один рыцарь из семьи де Гусман, тайно спрятавшись в семье одного еврея, дочь которого он любил, видел там совершение этого преступления».
После разговора с Альфонсо де Охеда Изабелла и Фердинанд обратились к Торквемаде за советом.
— «Конверсос» живут в каждом городе Кастилии, — сказала Изабелла. — Многие из них состоят у меня на службе, и мне приятно то, что они стали добрыми христианами. Мне бы хотелось, чтобы и все остальные мои подданные последовали их примеру.
— Большинство «конверсос», — ответил ей Торквемада, — лишь изображают добрых христиан, а на самом деле они по-прежнему тайно исповедуют иудаизм.
— Такое положение дел меня не устраивает, брат Томас, — нахмурилась Изабелла.
— Ваше величество, не следует ли мне заключить из этого, что вам будет угодно положить конец этому безобразию?
Изабелла задумчиво кивнула.
— А у вас, брат Томас, есть какое-то конкретное предложение? — спросила она.
— Некоторое время назад в Кастилии работала инквизиция, и теперь было бы уместно вновь учредить эту организацию.
Изабелла посмотрела на Фердинанда. Его глаза блестели, и она догадывалась почему. В Арагоне инквизиторы не прекращали свою работу. Вероятно, в эту минуту Фердинанд думал о деньгах. При мысли о них он всегда оживлялся.
— Я подумаю об этом, — сказала Изабелла.
— Полагаю, возрождение священного трибунала инквизиции в Кастилии — это дело первостепенной важности, — заявил Фердинанд. — Соответствующее решение нужно принять как можно скорее.
Торквемада сосредоточил внимание на Фердинанде, в котором он сразу увидел своего союзника, и начал говорить о совершаемых иудеями ритуальных убийствах.
Выслушав, Фердинанд воскликнул:
— Это же чудовищное злодейство! Расследование по всем этим делам нужно начать немедленно…
— Но нам потребуются неоспоримые улики против этих людей, — спокойно сказала Изабелла. — Иначе мы не сможем вынести им какое-либо обвинение.
Фердинанд резко повернулся к ней, и Изабелла вновь отметила блеск в его глазах, на сей раз — совсем недобрый, почти фанатичный. Она нежно улыбнулась ему:
— Мне кажется, король полностью согласен со мной. Не правда ли, дорогой Фердинанд?
— Расследование для того и начинают, чтобы доказать вину подозреваемого, — дрожащим от гнева голосом произнес Фердинанд.
— Вот об этом нам и предстоит серьезно подумать…
Совершенно очевидно, что Фердинанд был весьма расположен немедленно начать в приобретенных им владениях репрессии против «новых христиан». По словам Хуана Антонио Льоренте, инквизиция, о которой шла речь, «ему предоставляла легкую возможность увеличить свои сокровища посредством конфискации громадных богатств, принадлежащих евреям, и тем самым получить преимущество перед другими королями». Короче говоря, он не просто не возражал, он был обеими руками за учреждение новой инквизиции. Единственным препятствием, которое ему надо было как-то преодолеть, было сомнение его супруги относительно того, что предполагалось создать в ее родной Кастилии.
Изабелла, как утверждает Хуан Антонио Льоренте, «не могла одобрить то средство, которое открыто претило мягкости ее характера». Пришлось, как обычно, обращаться к своему духовнику, мнению которого она бесконечно доверяла. Как пишет Жозеф Лавалле в своей «Истории инквизиций Италии, Испании и Португалии», «Изабелла с детства была очарована Торквемадой и слепо следовала его зловещим советам». И Торквемада быстро дал ей понять, что «при сложившихся обстоятельствах мера эта была для нее религиозным долгом». Ее духовник прекрасно знал, как воздействовать на эту молодую женщину, которой в апреле 1477 года исполнилось лишь 26 лет, ведь он еще задолго до окончания борьбы за престол вынудил Изабеллу пообещать, что, как только она станет королевой, она посвятит себя «искоренению ереси во славу Божию и для преуспеяния католической веры».
Кардинал Педро Гонсалес де Мендоса, архиепископ Севильи, был человеком, любившим комфорт, не чуждым развлечений и посвятившим немало времени переводам Овидия и Вергилия.
В 1385 году король Хуан I Кастильский даровал Педро Гонсалесу де Мендоса, его деду, обширные земли в благодарность за то, что тот предоставил ему свою лошадь, когда кастильская армия была разбита португальцами и король вынужден был бежать с поля боя. Отцом кардинала был маркиз Диего Уртадо де Мендоса, поэт, друживший с лучшими испанскими литераторами той эпохи.
В книге Вилльяма Прескотта «История правления Фердинанда и Изабеллы Католической» о кардинале сказано так: «Педро Гонсалес де Мендоса, архиепископ Севильи и кардинал Испании, был прелатом, высокое положение которого в Церкви подкреплялось талантами высшего порядка. Его амбиции вели его, как и многих священнослужителей того времени, к активным занятиям политикой, к которой он был прекрасно адаптирован благодаря своим знаниям и рассудительности характера».
При этом кардиналу, поэту и сыну поэта, известному своим пристрастием ко всему утонченному и не терпевшему разного рода одержимых, была отвратительна мысль о любом насилии над людьми. Будь его воля, он постарался бы решать все государственные вопросы, не прибегая к угрозам (сам он, чтобы переубедить кого-то или увлечь за собой, обычно полагался на силу примера, на свое обаяние и терпимость в обращении с окружающими).
Безусловно, кардинал восхищался целеустремленностью Изабеллы, ее выдержкой и уверенностью в своей правоте, но при этом считал ее обычной женщиной, не обладавшей свойственной ему самому широтой взглядов. Исходя из всего этого, Педро Гонсалес де Мендоса собирался, в меру своих возможностей, конечно, воспрепятствовать возрождению инквизиции в Кастилии. Дело это было непростое, и тут он, безусловно, во многом уступал таким убежденным энтузиастам священного трибунала, как Томас де Торквемада. Мендоса был человеком совершенно иного склада. Однако попытаться что-либо сделать он считал себя обязанным.
Он сказал Изабелле:
— Ваше величество, к этой серьезной проблеме следует отнестись с величайшим вниманием. По-моему, прежде чем принимать какое-либо решение, мы должны уведомить севильцев о той опасности, какой они себя подвергают, отворачиваясь от истинной веры.
Изабелла ответила:
— Мы подготовим манифест, в котором будут изложены обязанности каждого доброго христианина. Этот документ будет вывешен во всех храмах Севильи и зачитан на всех городских площадях.
— Очень мудрое решение, — одобрительно закивал головой кардинал. — Пусть все вероотступники знают, какие мучения их ждут после смерти.
— Надеюсь, этого будет достаточно, для того чтобы вернуть жителей Севильи на праведный путь, — сказала Изабелла.
— Будем вместе молить Бога о том, чтобы наши усилия не пропали даром, — кивнул кардинал. — Угодно ли будет вашему величеству разработку этого манифеста поручить мне?
— Полагаю, с этой задачей никто не справится лучше вас…
Удовлетворенный состоявшимся разговором, Педро Гонсалес де Мендоса откланялся и вышел из королевских покоев.
Вскоре в Севилье был распространен документ, в заглавии которого стояло — «Катехизис христианина». Под документом — подпись кардинала де Мендоса. Как пишет Хуан Антонио Льоренте, «этот прелат опубликовал его в своем дворце в 1478 году и особенно рекомендовал всем приходским священникам пользоваться им, чтобы часто и с величайшим старанием объяснять неофитам на особых собраниях христианское учение».
Узнав об издании «Катехизиса», Томас де Торквемада рассмеялся, что случалось с ним нечасто. Однако это был невеселый смех.
— Плохо же кардинал знает порочную человеческую натуру, — тихо сказал он.
Торквемада не сомневался в том, что севильские еретики постараются обмануть кардинала: вновь сделают вид, будто прилежно изучают его манифест, а в душе будут потешаться над ним, по-прежнему тайно совершая свои иудейские ритуалы.
— Такими методами Севилью от скверны не очистишь! — вдруг закричал Торквемада.
Упав на колени, он стал молить Пресвятую Деву Марию дать ему силы и указать, как изгнать ересь не только из Севильи, но и из всего королевства.
Настанет время, говорил он себе, и Господь вразумит королеву Изабеллу и наставит на верный путь кардинала де Мендоса — тот хоть и добрый католик, но все же весьма далек от праведной жизни. Все эти его надушенные платки, ванны с ароматическими эссенциями, пагубное увлечение фривольным сочинительством… «Воздержание ограничивает кругозор и иссушает душу» — таков был его жизненный девиз. Этими словами он успокаивал свою совесть. Да, на смертном одре Педро Гонсалесу де Мендоса придется просить прощения за великое множество проступков и грехов[17].
Томас де Торквемада двумя руками дернул воротник своего балахона вниз, отчего колючая власяница впилась в кожу на плечах и спине. Боль была пронизывающей, но он даже не поморщился. В душе он благодарил Господа за то, что тот сотворил его таким непохожим на остальных людей.
И в этот миг ему вдруг показалось, что он наконец-то окончательно прозрел Божественную волю. Скоро, очень скоро пробьет его час! Утонченный кардинал де Мендоса будет посрамлен, и тогда покаяние Кастилии будет зависеть только от него, от Томаса де Торквемада!
После этого Торквемада еще несколько раз разговаривал с королевой. Поодаль всегда, замерев, стоял Фердинанд. Он горел желанием основать в Кастилии новую инквизицию. Разумеется, Изабелла знала, что священный трибунал привлекал ее супруга не столько своими прямыми задачами, сколько возможностью пополнить королевскую казну за счет средств осужденных еретиков. Деньги и Изабелле были нужны как воздух, однако она слишком заботилась о своей чести и достоинстве, чтобы учреждать инквизицию исключительно ради материальных выгод.
Изабелла колебалась. Она прекрасно понимала, что в этот миг на весы было положено будущее ее страны.
Томас де Торквемада и Альфонсо де Охеда полагали, что только публичными наказаниями можно искоренить ересь, занесенную в их страну маврами и иудеями. В принципе Изабелла была согласна с этими двумя доминиканцами. Раз всем еретикам после смерти грозили вечные огни ада, то много ли значило небольшое огненное крещение, которое они собирались затеять на земле? Фердинанд тоже был полон решимости. Когда он думал и говорил о деньгах, его глаза блестели точно так же, как у Торквемады или Охеды, беспрестанно обсуждавших вопросы чистоты веры.
Изабелла не забыла, какую клятву она в детстве дала своему духовному наставнику. Единая и неделимая христианская Испания! По сути, это была и ее сокровенная мечта…
Изабелла повернулась к своему духовнику и Фердинанду.
— Мы обратимся к его святейшеству Сиксту IV с просьбой разрешить нам основать в Кастилии инквизицию, — тихо, но решительно сказала она.
Мужчины облегченно вздохнули. Изабелла решила судьбу королевства и участь тысяч своих подданных.
Через пару дней королева поручила своему послу дону Франсиско де Сантильяна ходатайствовать от ее имени перед Римской курией о булле для учреждения в Кастильском королевстве трибунала инквизиции. Торквемада лично составил обращение к Сиксту IV, переданное дону Франсиско де Сантильяна.
Эффективный династический союз
Так уж получилось, но именно с этого момента королевская чета изъявила желание во всех важных государственных делах выступать единым фронтом, как одна персона. Отсюда в народе появилась следующая присказка: «Tanto monta, montatanto, Isabel como Fernando». Ее можно перевести следующим образом: «Все едино, все одно, Изабелла как Фердинанд». Или, например, так: «Изабелла и Фердинанд равноценны и равнозначны». Очень скоро это изречение стало их символом, а еще больше подчеркивать мысль о единстве и неделимости должна была гербовая символика: пучок стрел, цепь, ярмо и гордиев узел.
На самом деле символ этот ничего не значил, потому что, по сути, формула «Tanto monta, monta tanto» относилась исключительно к Фердинанду, ведь, несмотря ни на что, Изабелла имела более высокий статус и большее количество прав.
Да, формально Кастилия и Арагон теперь были одним целым. Но в Арагоне зрело противодействие провозглашению наследницей престола женщины. По мнению арагонцев, Фердинанд должен был править объединенным королевством, а Изабелла — просто быть его супругой.
— Нет, — говорили арагонцы, — у нас женщины на троне не будет. Арагон будет поддерживать правителя только мужского пола. Вот если у Изабеллы родится сын, тогда совсем другое дело. Такое никого не обидит. Арагонская корона перейдет к потомкам Фердинанда, и его сын станет законным наследником.
Когда Изабелла забеременела, она лишь молила Бога:
— Сын… Пусть у меня будет сын…
Она прекрасно понимала, что, если ей удастся произвести на свет здорового мальчика, это внесет большие перемены в ее семью и в судьбу ее страны. Мальчик унаследует корону, негативно настроенные арагонцы останутся довольны, и они с Фердинандом станут самыми счастливыми и гордыми родителями в мире.
— Мальчик… — шептала она. — Здоровый мальчик, который объединит Кастилию с Арагоном…
Ей повезло. Через семь лет после рождения своего первого ребенка — дочери Изабеллы — королева, наконец, укрепила и усилила свой политико-супружеский союз рождением в 1478 году второго ребенка — сына, названного Хуаном.
Теперь супругам оставалось осуществить еще одно важное дело: сократить могущество региональных грандов и тем самым окончательно объединить государство.
Отметим, что именно это было главной целью и Томаса де Торквемада, который уже давно размышлял над тем, как прекратить смуты и установить в государстве строгий порядок. Именно для этого, собственно, он и организовал обручение Изабеллы с Фердинандом. По его мнению, лишь сокращение могущества региональных грандов, не желавших усиления центральной королевской власти, могло объединить королевство и утвердить в стране абсолютную монархию — оплот и украшение мирового порядка.
Для решения этой задачи Изабелла, следуя советам Торквемады, атаковала сразу на нескольких фронтах, и начала она с военно-религиозных орденов, которые были настоящими маленькими «государствами в государстве» с сильными замками и своими органами правосудия. Вся эта система, по словам Торквемады, давно нуждалась в реформировании. Духовнику королевы казалось прискорбным, что многие монахи перестали следовать законам, установленным святыми основателями орденов. Многие любили красиво пожить, часто пировали и пили доброе вино, любили женщин и даже, как кардинал Педро Гонсалес де Мендоса, имели незаконных детей. Это лишь увеличивало ярость Торквемады, который никогда не прощал чужих слабостей.
Поддержанная Торквемадой, Изабелла решила так: она назначила своего супруга начальником над всеми орденами, рассеянными по ее стране. Ненасытная натура Фердинанда, впрочем, нашла там добрую пищу, и эта операция лишь обогатила королевскую казну.
Теперь надо было заняться высшим дворянством, заговоры и аппетиты которого чинили препятствия всем инициативам коронованных супругов. Но, вместо того чтобы напрямую вступить в конфронтацию с крупными феодалами, Изабелла постепенно привела к управлению королевством тех, кого называли «летрадос» (исп.
Диего Уртадо де Мендоса, автор книги «Война в Гранаде», дает следующую характеристику этой категории королевских слуг: «Католические короли отдали заведование юстицией и правительственную власть в руки законоведцев, то есть таких людей, которые занимали срединное положение между людьми знатными и незнатными и не могли возбуждать зависти ни у тех, ни у других. На них лежала обязанность исполнять законы, быть скромными и осмотрительными и говорить правду; в своем образе жизни они руководствовались старинными правами; они не делали никаких визитов, не принимали никаких подарков, не заводили слишком тесных связей, не носили роскошной одежды и не окружали себя роскошной обстановкой».
Постепенно высшая знать потеряла свою реальную политическую власть, но заняла формальнопочетное положение при дворе. При этом руководящая роль в управлении фактически перешла к новому служилому дворянству, получавшему это звание в силу актов «королевской милости».
Неудивительно, что и кортесы, игравшие такую важную роль в течение предшествующего периода, теперь стали созываться чрезвычайно редко и превратились в некое необязательно-совещательное учреждение при королевской особе. В первые годы Изабелла и Фердинанд еще созывали кортесы, но уже в промежуток времени с 1482 по 1498 год кортесы вообще ни разу не были созваны.
За это время окончательно сформировались органы центрального управления, делавшие созыв кортесов излишним.
Очень скоро королевский совет сосредоточил у себя все нити внутреннего управления и стал выполнять не только функции верховного суда, но и административные. Среди членов этого совета аристократия играла, по сути, только второстепенную роль, руководство же принадлежало «летрадос», являвшимся главными проводниками королевского абсолютизма. Президент этого совета занимал в государстве второе место после монарха. Так называемый государственный совет ведал преимущественно иностранными делами. Наконец, асиенда[18] сосредоточила в своих руках финансовую политику.
Одновременно с этим Изабелла сделала ставку на идальго (
Она отобрала у могущественных грандов королевства ряд несомненных привилегий: закрыла их монетные дворы, сократила пенсии и королевские дотации. Затем, чтобы совсем их нейтрализовать, она начала развивать жизнь блестящего двора, создавая при нем весьма почетные рабочие места, которые закабаляли дворян и позволяли держать их под постоянным присмотром.
В то же время она реорганизовала учреждения страны, еще погруженные в феодальные привычки. Она пересмотрела практически все старые законы. Было сделано необходимое преобразование финансовой системы, покончившее с неестественным положением, когда более пятидесяти различных валют циркулировало по королевству, создавая препятствия торговле и экономическому росту. Такая же проблема имела место с мерами и весами. С новыми постановлениями все было упрощено и регламентировано. Реформа распространилась и на таможенные тарифы, и на налоги с продаж. Что касается учреждений, был осуществлен проект их очистки от старых кадров, погрязших в рутине и коррупции.
Это наведение порядка позволило Изабелле и Фердинанду сохранить целостность страны под своим бдительным взглядом.
Учреждение инквизиции в Кастилии
Историк Жан Севиллья пишет: «В 1478 году Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский попросили у папы полномочий для учреждения специальной юрисдикции. Она должна была находиться под покровительством государства, а ее функция должна была состоять в борьбе с ересью, а в особенности с обращенными евреями, которые тайно продолжали практиковать свои иудаистские обряды, за что они считались еретиками. 1 ноября 1478 года булла „sincerae devotionis“ папы Сикста IV даровала это право. Так родилась испанская инквизиция».
В самом деле, 1 ноября 1478 года папа Сикст IV (человек, жадный до денег и такой развратник, что в его пользу, как отмечал испанский историк XIX века Эмилио Кастелар-и-Риполь, можно было сказать, что он «не имел позорных сношений только лишь со своими сыновьями») специальной буллой уполномочил Изабеллу и Фердинанда учредить инквизицию в Кастилии. Этой буллой инквизиции было дано право арестовывать и судить еретиков, а также конфисковывать их собственность в пользу Короны, папского престола и инквизиторов.
Жан Севиллья утверждает: «Фердинанд Арагонский колебался, Изабелла тоже. Они понимали, что евреи представляют собой прекрасных соратников монархии. Если они и пошли на это, то лишь для того, чтобы прекратить волнения и восстановить гражданский мир».
Далее этот историк отмечает: «Основанная в 1478 году инквизиция нацеливалась не только на евреев, но и на мусульман, так как ее задачей был контроль над чистотой веры и нравами крещеных. Сама эта организация заработала лишь через два года после опубликования папской буллы. В этот промежуток времени, путем пастырских писем, специальных нравоучений и визитов домой, Церковь предпринимала усилия для просвещения новых христиан».
В конечном итоге было решено, что два или, возможно, три священника будут назначены инквизиторами. При этом право назначать и смещать их было доверено не доминиканцам или какому-либо другому папскому институту, а лично Изабелле и Фердинанду.
Папская булла, по словам Хуана Антонио Льоренте, уполномочивала Изабеллу и Фердинанда назначить инквизиторами «архиепископов и епископов или других церковных сановников, известных своей мудростью и добродетелью… в возрасте не моложе сорока лет и безупречного поведения, магистров или бакалавров богословия, докторов или лицентиатов канонического права, после того как они выдержат полный экзамен».
Этим уважаемым людям должно было быть поручено обнаружение еретиков, вероотступников и пособников преступлений против веры. Сикст IV дал им необходимую юрисдикцию и позволил Изабелле и Фердинанду «отзывать их и назначать на их место других лиц».
Считается, что с этим решением связаны самые жуткие страницы истории, а также немыслимые по своей жестокости преступления святой инквизиции, получившие наибольший размах именно в годы правления Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского.
Об этом пишут очень многие. И. Р. Григулевич, например, в своей книге «Инквизиция» дает нам один из образчиков такого однозначно-осудительного словотворчества: «Испанская инквизиция! Ее мрачная слава затмила злодеяния инквизиторов в других странах. О ее кровавых деяниях написаны сотни книг, о ней пишут и будут писать как испанские историки, так и историки других стран, пытаясь не только рассказать в назидание потомству о ее жестокостях, но и объяснить их, разобраться в сложных корнях, породивших и питавших этот репрессивный орган на службе Церкви и испанской короны.
В Испании инквизиция достигла своей „высшей“ степени развития. Испанская инквизиция стала примером, эталоном для учреждений такого же рода во всем христианском мире.
И действительно, нигде инквизиция не действовала так жестоко и всеобще, нигде она не соединяла в себе в такой „совершенной“ форме черты церковной и политической (государственной) полиции, как это было в Испании, управляемой католическими монархами».
Даже утверждается, что в 1478 году Изабелла и Фердинанд воспользовались «этой изощренной машиной террора для укрепления своей единоличной власти и начала политического объединения Испании из небольших разрозненных феодальных королевств в мощную мировую державу».
В принципе так оно и есть. С одной лишь оговоркой, что невозможно строить единое государство без национализма, без кровопролития и без насилия над несогласными. В. И. Ленин любил повторять, что «любое государство есть угнетение», а он, как известно, хорошо знал, о чем говорил. С другой стороны, государство невозможно без контроля и органов контроля. В этом смысле стоит отметить, что слово «инквизиция» происходит от латинского «inquisitio» (в переводе означает «розыск» или «расследование»). Таким образом, это был всего лишь следственный орган.
Три инквизиции
Первоначально инквизиция вообще была временным учреждением, некоей комиссией, созываемой по конкретным поводам — чаще всего для борьбы с восстаниями еретиков. Лишь в XIII веке инквизиция приняла форму постоянных трибуналов и значительно расширила свои полномочия.
И. Р. Григулевич в своей книге «Инквизиция» пишет: «Заслуживает внимания то обстоятельство, что в Кастилии до второй половины XV века инквизиции как постоянного института вообще не существовало. Это объясняется тем, что Кастилия, возглавлявшая на протяжении столетий борьбу за освобождение Испании от мавританского владычества, не могла позволить себе иметь „священный“ трибунал, кровопускательные операции которого не только не укрепили бы, но значительно ослабили бы ее позиции по отношению к противнику. Что касается Арагона, то первый инквизиционный трибунал был в нем учрежден епископом Бернардом в Лериде в 1233 году. В 1238 году папа римский официально учредил инквизицию в Арагоне, которая особенно энергично действовала в примыкавших к Франции епархиях».
Историк Жан Севиллья предлагает нам вспомнить хронологию событий. В 1231 году папа Григорий IX разразился против еретиков буллой «Excommunicamus» («Отлучаем»), которая и стала актом основания инквизиции. Тогда, как пишет Жан Севиллья, «борьба с еретиками была официально делегирована тем, кто имел в этом опыт: нищенствующим орденам. Главным образом доминиканцам и францисканцам. После 1240 года инквизиция распространилась по всей Европе, исключая Англию».
Итак, инквизиция была основана почти за двести лет до рождения Томаса де Торквемада.
Жан Севиллья, говоря об инквизиции, утверждает: «На самом деле это слово покрывает совершенно разные события, продолжительность которых растягивается на шесть веков. Нет одной инквизиции, но есть три инквизиции: средневековая инквизиция, испанская инквизиция и римская инквизиция. С исторической точки зрения их смешение лишено смысла».
Поделиться книгой: