Помоги проекту - поделись книгой:
Марина Леонидовна Ясинская
Сказка на ночь
— Никуда я не поеду, Эльза, — ярко накрашенная женщина резко качнула головой, отчего над головой немедленно образовалось облачко пудры, которой были густо обсыпаны выжженные краской волосы.
Щедрый слой свинцовых белил и клюквенных румян почти не скрывал болезненную желтизну кожи и темные круги под глазами говорившей. Косметические ухищрения ей не помогали; больше всего пользы было от полумрака, царившего в пустующем в тихий послеобеденный час прокуренном зале дешевого кабака с разбитым пианино на замызганной сцене — его густые тени, словно вуаль, маскировали одутловатые черты лица и равнодушную усталость в глазах.
— Илва, ну что ты такое говоришь? — молоденькая девушка едва не плакала. — Посмотри на себя! Посмотри вокруг! Ты же сдохнешь в этой вонючей дыре!.. Давай уедем, а?… Илва, ну, пожалуйста…
Илва грустно усмехнулась, глядя на сидящую напротив нее за грубо сколоченным столом девушку. Неужели всего три года назад Илва была такой же? Такой же юной? Такой же наивной?
Нет, не была. Младшей сестре повезло больше, чем ей. Безжалостная нищета вытолкала Илву на панель, когда той не было еще пятнадцати. Она утаивала каждую монетку, берегла каждый медяк. Эти жалкие гроши вместе с мизерными заработками отца, которого бесконечная нужда давно превратила в бессильного старика-попрошайку, покупали ее младшей сестре отсрочку.
И Илва, и Эльза понимали, что это всего лишь отсрочка неизбежного. Из хлипких лачуг на нищей окраине многолюдного торгового города дорога в будущее была только одна, и самое лучшее место, в которое она могла привести — это бордели в кварталах богатых предпринимателей, солидных банкиров и успешных аферистов.
— Да куда мне? — как-то обреченно махнула рукой Илва. — Ну, что мне там делать?
— Как что? Ты же слышала — там же свободные земли. Много земли. Прямо у моря. Выбирай любую, селись на ней, строй дом, охоться, рыбачь — и это будет твоя земля. Чем раньше приедешь, тем больше тебе достанется.
Эльза почти слово в слово повторила содержание передних полос газет, неделю назад появившихся на каждой улице города. Закаленный в гражданских войнах генерал, недавно вернувшийся в город после успешного похода на дальний юг, к глубокому удовлетворению правительства, разорил еще одну отдаленную территорию, официально ставшую теперь очередной провинцией. И хотя от самой провинции толку было мало, она имела важное стратегическое значение. А именно — это была последняя преграда, лежавшая между южными границами страны и берегом узкого Крайнего моря, за которым, по слухам, лежали неисследованные пустынные территории.
Ненаселенные земли не принадлежали никому, и, значит, кто первым предъявит на них права, тот их и получит. Предприимчивое правительство, не упускавшее возможность заполучить дополнительную прибыль, на эти просторы глаз положило давно, и теперь, когда между границами страны и морским берегом более не было преград, следовало немедленно заявить о своих правах на них.
Безлюдие земель означало, что в кои то веки новые территории не придется завоевывать. Армия может остаться отправиться в одну из восточных провинций и навести порядок среди местного населения, никак не желающего отдавать свои земли правительственным чиновникам для строительства железной дороги. А на заморские территории можно спокойно отправлять вооруженных поселенцев. До тех земель они доберутся и без кораблей — море узкое, даже на простой лодке при хорошей погоде можно за три-пять дней пересечь.
Переселенцы, обосновавшись на другом берегу, лучше любых договоров, прочно закрепят за правительством права на новые земли; заодно можно избавиться от голи и рвани с нищих кварталов, разрастающихся, словно парша на теле торговых и промышленных городов. Надо им только что-нибудь посулить. Что-нибудь такое, что заставило бы их добровольно убраться, избавить от своего мерзкого присутствия приличных горожан.
— Плодородные земли! Леса, полные дичи! Изобилующее рыбой побережье! — надрывались на перекрестках мальчишки, торгующие газетами. — Теплые зимы! Бескрайние земли! Ничейные! Приезжай, выбирай любую! Селись на ней, строй дом, охоться, рыбачь — и эта земля станет твоей! Чем раньше приедешь, тем больше получишь земли! Земли за Крайним морем! Получи землю бесплатно! Приезжай и бери сколько хочешь!
Побирушки и попрошайки жалких городских окраин, неудачливые торговцы, нищие клерки, отставные солдаты, мелкие воришки, испитые наемники, ловкие мошенники, растерянные иммигранты, авантюристы и перекати-поле — многие, очень многие с готовностью откликнулись на призыв. Снимались семьями, домами и целыми улицами, паковали свой скарб в расшатанные повозки, натягивали над ними полукругом полотно, запрягали измученных лошадей и тощих мулов, а то складывали нехитрые пожитки в скрипучие тачки и тележки — и бесстрашно пускались в долгий путь. На плодородные земли, к изобилующим рыбой побережьям. За новой жизнью. За лучшей долей.
Скорее, скорее! За Крайнее море! Позже приедешь — меньше достанется!..
— Эд сказал, что с радостью возьмет нас с собой — его отряд будет охранять большой караван, который собрала гильдия торговцев, — продолжала уговаривать сестру Эльза.
Она почти не врала. Если и привирала — то немного, и только про ту часть, что "с радостью".
Возвращение в столицу Эда — первое с тех пор, как восемь лет назад брат ушел из дома, Эльза сочла подарком судьбы. Ведь не поедут же через весь мир две молодые женщины в сопровождении одного только старика-отца? Тем более, что отец уже готов передумать — никуда, мол, он не поедет, сил нет.
Брата Эльза не узнала — детская память хранила расплывчатый образ худого юноши со светлыми, как ясное небо, глазами. Теперь перед ней стоял закаленный испытаниями, продубленный ветром, прокопченный солнцем незнакомец с белесым шрамом, пересекающим левую щеку. Тяжелые сапоги с исцарапанными звенящими шпорами, потертая кобура револьвера на широком поясе с массивной металлической бляхой, жилетка из пропитанной пылью грубой кожи. Резкие движения, грубые жесты. И пасмурные, всегда прищуренные глаза в тени широких полей шляпы.
За прошедшие годы Эд стал командиром небольшого отряда наемников, выглядевших отъявленными головорезами и решивших, что на массовом переселении можно неплохо поживиться: наняться в охрану, а по пути, может, еще и пограбить менее подготовленных к неожиданностям дальней дороги путешественников.
Когда Эльза кинулась к нему — возьми с собой! — он только скривился:
— Только баб мне еще в дороге не хватало! — но в итоге уступил долгим, жалостливым мольбам Эльзы, процедив сквозь зубы: — Так и быть.
Едва получив от него согласие, Эльза кинулась к сестре. Если уж она уговорила того страшного незнакомца, в которого превратился брат, Илву она и подавно уговорит.
— Илва, миленькая, ты только подумай — совсем другая жизнь. Ведь должен же быть на этом свете такой угол, где она возможна. Эти земли — наверняка как раз такое место.
— Нет, не поеду, — снова покачала головой Илва. — Я вообще не знаю, как на земле работать — чего мне там делать?… Разве что устроить бордель… А что — прибыльное может оказаться дельце, — и она громко, сипло рассмеялась своей невеселой шутке.
Циничные слова, а еще больше — страшный каркающий смех резанули Эльзу будто по самому сердцу.
— Но почему? Почему?!
Эльза не понимала — не понимала, почему сестра не спешит оставить позади ту грязь, в которой вынуждена жить.
А Илва смотрела в лицо младшей сестре и думала, как же объяснить это ей, к счастью, не испытавшей и десятой доли того, что выпало старшей. Илва еще дышала, еще ела и пила, еще разговаривала, но сама она лучше других знала, что надломленное уже никогда не срастется. За какие-то пять лет она превратилась в измученную и безразличную ко всему на свете потаскуху. Ей больше ничего не хотелось. Совсем ничего.
Даже лучшей жизни.
— Не поеду, — только и сказала она.
— Слышь, Эд, — привалившись спиной к седлу, подал голос Свищ, один из его головорезов, тощий, бородатый, с неровными зубами и замызганной косынкой на грязной шее. Каждый вечер, на привале, как следует хлебнув из большой бутыли и сдвинув на затылок заляпанную широкополую шляпу, он неизменно затягивал одну и ту же песню. — Ты ведь обещал нам в дорогу девку. И не привел. Что ж нам теперь, бедным солдатам, делать?
О том, что речь шла о её старшей сестре, Эльза поняла не с первого раза и не со второго. А когда поняла — то не сразу смогла поверить, что брат, пусть и превратившийся за годы отсутствия в страшного чужака, мог пообещать такое. Однако, когда хлебнувший лишнего Свищ однажды озвучил, что "согласен взамен и на твою младшенькую", Эльза похолодела от ужаса — она поняла, о какой такой "девке" шла речь раньше.
Эд тогда молча обвел своими пасмурными глазами выжидательно уставившихся на него наемников, задержался на пьяном Свище. По лицу брата ничего невозможно было прочитать, и Эльза, принявшая молчание за знак согласия, затряслась от страха.
Померившись взглядом с вожаком, Свищ, однако, утих. Но тема эта поднималась раз за разом. И у Эльзы всегда замирало сердце — ведь Эд ни разу не сказал четких и ясных слов, ни разу не запретил, и потому она постоянно боялась, что однажды брат просто отвернется — делай, мол, Свищ, что хочешь.
— Мало того, что нам жрать нечего — так еще и веселья никакого. Добычи уже пятый день нет, — ныл тем временем Свищ, бесцельно вертя в руках револьвер — единственный принадлежащий ему предмет, который он держал в чистоте. — Деревня последняя вообще, кажись, больше недели назад была… Не с кем, понимаешь, отвести душу… Кем вот теперь перебиваться?… Может, все-таки младшенькой твоей, а?… Молчу, молчу, — шутливо поднял руки он, встретив пасмурный взгляд Эда. — Тогда может, это… дочек купеческих? Зазря мы их, что ль, который месяц охраняем? Пусть, так сказать, расплатятся.
"Да от кого вы их охраняете? Самая страшная беда, которая может приключиться с путешественником, едет рядом с нашим караваном — просто торговцы предусмотрительно от нее откупились. Да и то, похоже, мало заплатили", — подумала про себя Эльза.
Подумала, но промолчала. Она вообще старалась лишний раз рот не открывать, чтобы не напоминать о своем присутствии.
Длинная вереница закрытых полукруглыми тентами фургонов вяло тянулась по залитой палящим солнцем безжизненной сухой равнине. Обоз полз так медленно, что, если бы за ним наблюдал кто-то с высящегося на востоке плоскогорья, то почти не заметил бы движения.
Но за караваном никто не наблюдал. Насколько хватало глаз, в округе не было ни одной живой души. Единственными обитателями выжженной равнины были суслики, стервятники и ветер
Караван, собранный торговцами, насчитывал более ста человек. Предусмотрительные купцы собрали с собой не только собратьев по ремеслу, но и представителей разных профессий, которые могли пригодиться при освоении диких земель. Однако, даже при их предусмотрительности, рассчитать провизию так, чтобы ее хватало на изнурительные переходы по мертвым землям, не выходило.
Наемники в подобных случаях голодом себя понапрасну не терзали — резали чьего-нибудь мула и устраивали себе самый настоящий пир. Не приглашая, впрочем, никого к нему присоединиться.
Только Эд кивком подзывал робеющую Эльзу и отдавал ей зажаренный кусок мяса. Она тихо выдыхала "Спасибо", отчего-то боясь поднять взгляд на страшного чужака, который по какому-то недоразумению был ее братом.
И потому никогда не видела, что в пасмурных глазах Эда словно бы пробивался сквозь завесу туч одинокий луч солнца. На короткий миг.
Убыток охранники неизменно возмещали — как только по пути встречалось какие-нибудь маленькое поселение или обоз таких же переселенцев. Однажды, в самом начале пути, даже остановили пыхтящий густыми клубами угольного дыма поезд.
С криком и гомоном, вспарывая сухую землю копытами лошадей, наемники стремительно врывались на улицы убогих поселков или окружали сбившиеся обозы. Без разговоров стреляли охрану, если такая была. Забирали лошадей, провизию и запасы пороха, а остальное — поджигали. Не забывая, конечно, непременно устроить себе жестокое веселье, включавшее пальбу по живым мишеням, оттачивание мастерства заарканивания бегущей добычи лассо и прочие, менее смертоносные, но не менее гадкие развлечения.
В подобных весельях Эд не участвовал — стоял поодаль, молча наблюдая за происходящим. Своих головорезов он не поощрял. Но и не останавливал.
Торговцы, страшившиеся нанятых охранников едва ли меньше, чем те, на кого эти охранники нападали, в такие моменты стояли в стороне. После того, как один из наемников спокойно пырнул ножом возмутившегося было однажды парня, никто больше не пытался вмешиваться. Купцы ждали, когда их охранники навеселятся, и только потом продолжали путь. И надеялись, что покуда они платят, наемники их трогать не станут.
Эльзе было, пожалуй, хуже, чем остальным. От караванщиков наемникам прибыль А от нее? Как ни крути — она им если и не обуза, то в любом случае и не прибыток. Вот возьмут они однажды и решат, что пора бы и ей расплатиться за то, что они ее охраняют.
"Охраннички! Это от них надо охранять".
Эльза боялась наемников и своего брата не меньше остальных.
Она вообще всего боялась.
"Скорее бы доехать! Только бы доехать, а там…"
А что там?
Поделиться книгой: