Помоги проекту - поделись книгой:
В общем, каску наверняка кто-то из строителей потерял, рассудил дядя Коля, повертел в руках да и бросил в лодку — сгодится в хозяйстве.
Дядя Коля проверил две сети и только вытянул третью, как вдруг нахмурилось небо, откуда ни возьмись налетел ветер, а вслед за ним послышался гром. На такие случаи у дяди Коли был припасен хороший кусок брезента, чтобы, если что, от дождя спрятаться. Только сейчас брезента в лодке не было — дядя Коля всю лодку обшарил.
Тем временем, гроза разошлась, реку взволновала — на легонькой моторке до берега сейчас не добраться. Дядя Коля скорчился на корме и, вздохнув, с досадой водрузил на голову оранжевую каску. Вот и сгодилась находка. От дождя она, конечно, не спасет, но зато хоть голова сухой останется.
Гроза прошла так же внезапно, как и налетела. Нерешительно выглянуло солнце, огляделось и, приободрившись, принялось деловито сушить рыбака. А дядя Коля осмотрелся, увидел, что от сети его, оказывается, почти не отнесло, и принялся деловито ее тащить. Пара лещиков, судак, еще один судак, покрупнее. А что это там такое из-под воды показалось? Ба, никак сом! Вот это улов так улов. Царский! Дядя Коля нетерпеливо потащил тяжелую мокрую сеть на себя. Да так увлекся созерцанием идущей к нему в руки солидной усатой рыбины, что шум мотора приближающегося катера услышал только когда тот подошел совсем близко.
Рыбнадзор. Эх, вот невезенье!
Дядя Коля бросил сеть обратно за борт и прищурился — не Петр ли Лексеич там? С Петром Лексеичем у него давно все улажено — дядя Коля с ним уловом делился, лещей копченых передавал, на уху приглашал.
Нет, не Петр Лексеич. Серега со своими парнями. Плохо дело. Эти рыбинспектора — из молодых, да наглых. Рыбу конфискуют (чтоб потом самим слопать), а штраф все равно выпишут.
Дядя Коля, усевшись на корму, с горя нахлобучил каску поглубже и угрюмо уставился под ноги — поджидать вымогателей. Когда те подъехали к моторке, он даже головы не поднял.
— Лодка со спасалки. Похоже, грозой сорвало. Вернуть, что ли? Забрать ее сами они не смогут — рабочих моторок у них больше нет.
— Оно тебе надо?.. Слушай, а мне казалось, в ней был кто-то… А сейчас никого.
— Ветер сильный — может, за борт свалился?
— Ха, свалился — значит, сам дурак.
Ну точно, Серега: если дядя Коля еще сомневался, то слова эти сомнения развеяли.
— А если утонул?
— Старый пердун со спасалки, что ли? Утонул — ну, и черт с ним. Поехали.
Дядя Коля, раскрыв рот, глядел вслед удаляющимся рыбинспекторам. Не бывает, чтобы с двух шагов среди бела дня — и не увидели…
Игорь успел уже дать хорошего кругаля — утром до самого Волгограда добрался, развернулся и поехал обратно. Городище и Дубовка остались позади, а синие таблички раз за разом показывали, что до неуловимого Приволжска больше ста километров. Нет, прогресс был — со ста сорока расстояние сократилось до ста девяти. А Игорь, между прочим, уже вторые сутки ехал.
Миновав Быково, Игорь решил ехать помедленнее. Ясно же, что скорость тут не помогает, надо искать другие способы.
Было гораздо интереснее неторопливо двигаться по пустынной трассе и рассматривать пейзажи: заброшенные, почти поглощенные лесами и лугами деревни, развалины каменных часовенок, железнодорожные тупики, поросшие высокой, по пояс, полынью, и ржавые скелеты, да такие обглоданные, что и не сразу определить, что это было — трактор ли, запорожец или тарелка пришельцев.
А какие поселки, какие названия! Сколько в них народного духа, сколько фольклорной поэтики! Антиповка, Поповка и Сестренки; за Камышинском — ботанические Липовка, Терновка, Дубовка, за которыми пустились вскачь Галка и Бутновка, Верхняя Добринка и Нижняя Добринка, Щербатовна, Щербаковна, ну и, конечно, село Воднобуерачное. За селом лежала граница между творчеством народным и творчеством советским — впереди ждали Гвардейское, Красноармейск, Чкаловское и Октябрьское, Красный Текстильщик, и, наконец, два местных города, Энгельс и Маркс.
Четырежды за всю дорогу возникали перед Игорем надписи "Приволжское — 1 км", и он преждевременно радовался.
К вечеру у четвертого Приволжского внезапно ожил сотовый.
— Алексей Сергеевич? Ну, наконец-то! Да, воронка полностью сформировалась, — тарабанил Игорь. — Вторые сутки добраться не могу… Точно говорю — я доехал до самого Волгограда, и теперь повторяю обратный маршрут… Да куда уж дальше — до Ульяновска, что ли?.. Я где? У Приволжского. Да нет, нет. Не у Приволжска. У поселка Приволжское. Который между Марксом и Энгельсом… Ха-ха, да, я помню, что между ними никого не было, Ленина справа изображали… Алексей Сергеевич, в общем, придется мне задействовать технику, чтобы дорогу открыть… Справлюсь, конечно, не переживайте.
Сенька аккуратно завернул пластиковый шприц в газету и, невзирая на остатки ленивого блаженства, вышел на улицу и поплелся к мусорным бакам.
Три мусорных контейнера стояли у дальнего угла дома, прямо у веранды, надстроенной деловыми жильцами, недовольными тем, что планировка хрущевок не предусматривала для первых этажей балконов. Рядом темно-зелеными, разукрашенными затейливыми снежинками ржавчины мусорными баками, на протянутой к дереву веревке сушилось и пропитывалось ароматом помойки мокрое белье.
Сенька едва не задел розовую наволочку и, воровато оглянувшись, выбросил сверток. Однажды его за этим делом чуть не застукала баба Маруся с четвертого этажа. Любознательная пенсионерка цеплялась клещом к любому мало-мальски подозрительному событию и не успокаивалась, пока не узнавала всю подноготную. Не хватало только, чтобы она до правды докопалась и Сенькиной матери рассказала. А мать знать не должна — это было Сенькиным железным правилом. Сеньке было двенадцать, когда их бросил отец. Тогда, глядя на плачущую мать, Сенька пообещал себе со всей яростью подростка, который уже все понимает, но еще ничего не может изменить, что из-за него мать плакать не будет… Именно поэтому он старательно скрывал от нее, что недавно подсел на героин — как раньше скрывал, что покуривал травку.
Правда, скрывать становилось все сложнее. Во всем Приволжске герыч продавал только Фитиль, и, выражаясь экономическим языком, был, по сути, монополистом, устанавливая на наркотики такие цены, какие ему хочется. Те, кто мог, ездили в другие города и покупали товар там, за более умеренную цену, но у Сеньки подобной возможности не было — своей машины нет, а на рейсовых автобусах не наездеешься. Так что приходилось раз за разом возвращаться к Фитилю.
Уже дважды Сеньку поджидали шестерки драгдилера, уже дважды он крепко получал по зубам. Проблема "чем платить", а точнее — "чем покрыть долг", становилась все острее.
Сенька уже давно вытащил из-под плинтуса в прихожей завернутые в отрезанную колготку две пластмассовые коробочки, в которых хранились "фамильные драгоценности" — золотая цепочка с крестиком, серьги с поддельной бирюзой и два массивных перстня с крупными искусственными камнями, на которые была мода во времена юности его родителей. Драгоценности Сенька отдал в счет покрытия набежавшего долга, и совесть его почти не мучила: мать не скоро обнаружит пропажу. Она работала дворником и не наряжалась вот уж лет пять, и, пожалуй, столько же не заглядывала в тайник под плинтусом в прихожей.
За что его совесть мучила, так это за утащенный из дома пыльный бархатный футляр с медалями деда. За что именно они были получены, Сенька не знал — он был слишком мал, чтобы запомнить военные рассказы ветерана. Зато знал, что воинские награды Великой Отечественной ценятся. Фитиль оценил их в шесть доз.
Сегодня, перед тем, как использовать последнюю заначку, Сенька еще раз обыскал квартиру на предмет чего-нибудь ценного и не используемого регулярно в хозяйстве. Чего-нибудь такого, чем можно было бы погасить часть долга — и получить еще одну дозу. В долг. Обыскал, хотя знал, что ничего не найдет.
Голова гудела, как-будто внутри разожгли газовую колонку. Доковыляв до третьего этажа, Сенька остановился перевести дух и прижался лбом к стеклу окна в подъезде. Что делать? Фитиль ему герыча не даст, пока он не покроет хотя бы часть долга. А чем его, спрашивается, крыть?
Бессмысленно блуждавший взгляд Сеньки зацепился за крышу над подъездом. Среди прибитой недавно прошедшим дождем пыли, использованных презервативов, осколков пивных бутылок и птичьего помета, покрывавших козырек, сверкала какая-то железка.
Сенька немедленно спустился на второй этаж, с трудом приподнял рассохшуюся раму окна и протиснулся на козырек. Проведя последние дни в раздумьях, где бы раздобыть что-нибудь ценное для покрытия долга, он бросался на все, что блестело.
Миг спустя Сенька уже вертел в руках в руках раскаленный солнцем тяжелый кастет, прикидывая его ценность. Разочарованно вздохнул — выручки находка не сулила. Сенька уже собрался было его выкинуть, но в последнюю секунду передумал. Мало ли, вдруг сгодится. Сенька даже примерил кастет на руку, сжал кулак, размахнулся, представив, как должен ужаснуть его грозный вид воображаемого противника — и тут вдруг начались галлюцинации. Этого Сенька не ожидал — обычно с герыча у него такого не случалось. Да и кайф уже почти прошел. Тем не менее, Сеньке отчетливо мерещилось, будто он превратился в волка. Стены лестничной площадки стали гораздо выше, многообразие цветов растворилось в черно-белой гамме, а нос сходил с ума от бомбой взорвавшегося запаха мочи и щей из кислой капусты.
"Вот меня плющит… Ну, Фитиль, наверное, впарил мне что-то новенькое", — восхищенно подумал Сенька, пружинисто вскочил на все четыре лапы и перемахнул через лестничный пролет. Задержался у стекла окна, с любопытством глядя на свое отображение. Поджарый, мускулистый, морда суровая, мех благородного серого оттенка со стальным отливом, глаза золотистые и холодные. Сенька довольно улыбнулся, и зверь в стекле жутко ощерился клыкастой пастью ему в ответ.
"Вот бы меня сейчас Фитиль увидел. Он бы вмиг в штаны наложил со страху" — подумалось Сеньке. И картина побелевшего от страха Фитиля так захватила его, что он решил немедленно разыскать своего кредитора.
Сенька выскочил во двор и рванул к Фитилю. Бродячие псы поспешно убирались с его пути, бездомные кошки улепетывали в подвалы и ныряли в мусорные баки, играющие во дворах дети испуганно жались к родителям. Только какой-то чернявый цыганенок не испугался его и даже протянул руку со словами:
— Хорошая собачка! — но Сенька попросту оттолкнул его и понесся дальше.
У двери квартиры, до боли знакомой всем местным наркоманам, Сенька притормозил, столкнувшись в неразрешимой проблемой — кнопка звонка оказалась непривычно высоко, а попытки постучать окончились полным провалом. Тут, на его счастье, дверь открылась сама — ровно настолько, чтобы выпустить очередного покупателя галлюциногенного счастья. Сенька прошмыгнул в узкий проход прежде, чем его смогли остановить, и уже миг спустя стоял перед замершим от неожиданности Фитилем.
Умом Сенька понимал, что перед ним Фитиль, но в этот раз он видел его как-то по другому. Фитиль, которого он знал, был стильно одетым и надменным, с высокомерным взглядом, от которого Сеньку бросало в дрожь. Сейчас же глаза волка видели перед собой просто гладколицего, отглаженного парня с прищуренными глазами. Фитиль сидел за массивным письменным столом; перед ним лежали аккуратные газетные свертки, несколько замусоленных купюр, калькулятор и прозрачные кулечки с порошком внутри, на которые — вот что странно! — Сенька смотрел совершенно равнодушно.
Фитиль вздрогнул всем телом. Сенька прижал уши к голове и раскрыл рот, собираясь торжествующе спросить: "Ну, что, испугался?". Вместо этого у него вырвалось тихое, угрожающее рычание.
— Хорошая собачка, — неестественно-спокойным голосом проговорил Фитиль и, не шевелясь и не меняя интонации, спросил у кого-то из своих подручных: — Чей это кабысдох?
— Ничей, — отозвался приглушенный голос из коридора. — Забежал с площадки, когда Тюлька уходил.
— Ну, так выведите его кто-нибудь отсюда. Может, он бешеный.
— Не похоже. Уж больно он для беспризорного чистый, — поощренный молчанием Фитиля, голос из коридора окреп и продолжил уже увереннее: — И не отощавший. И, гля, у него на лапе какая-то хреновина, типа ошейник.
Сенька опустил глаза и с удивлением обнаружил, что правую лапу и впрямь плотно обхватывает какое-то кольцо из блестящего металла. Фитиль, тем временем, осторожно привстал. Это движение немедленно привлекло Сенькино внимание — он вскинул голову и зарычал.
— Хорошая собачка, — пробормотал Фитиль, плюхаясь обратно на стул.
Так прошло несколько минут — бледный Фитиль, застывший у стола, и Сенька напротив него, оскалившийся клыкастой пастью.
Наконец, Сеньке надоело. Попугал — и ладно. Сенька уже решил уходить, но тут его взгляд скользнул по широкому подоконнику… Среди окурков и пустых пивных банок валялся пыльный бархатный футляр, в котором несколько недель назад он принес дедовы медали.
Не успев даже толком подумать, Сенька рванул к подоконнику и попытался схватить футляр. Когти лап бестолково царапнули пластиковую поверхность, но находку не захватили.
"Прикольно, конечно, быть собакой, но сейчас мне нужны нормальные руки", — рассердился про себя Сенька.
Стоило только об этом подумать, как позади раздался громкий "ах" вперемешку с матом. Сенька обернулся — и голова пошла кругом: потолок спускался вниз, пол удалялся. А когда круговерть перед глазами прошла, Сенька встретился взглядом с порядком испуганным, но при этом здорово разозленным Фитилем.
— Ты?! — выдохнул тот. — Да я тебя…
Не дожидаясь окончания фразы, явно не обещающей ничего хорошего, Сенька выскочил в коридор, легко оттолкнул все еще не пришедшего в себя от изумления помощника Фитиля и бросился вон из квартиры, крепко сжимая бархатный футля. Серебристый кастет больно впивался в кожу.
В том, что за ним побегут, Сенька не сомневался. В том, что догонят — тоже. Но он продолжал нестись со всех ног, краем сознания отмечая, что на четырех лапах бежать было куда удобнее, чем на двух ногах.
Впереди, в прорехах густой зелени тополей, показались блестящие стены зеркального "Парадиза", и Сенька запаниковал не на шутку. Да, он почти добежал до дома — а дальше что? За хлипкой дверью их с матерью квартиры от Фитиля не спрячешься…
Нельзя было отвлекаться! Споткнувшись, Сенька полетел на землю и больно ударился головой о какую-то голубоватую металлическую махину, вспугнув прислонившегося к ней и вроде бы дремавшего алкаша.
— Гад! Тварь! — посыпались на Сеньку ругательства нагнавшего его Фитиля.
Пинки и удары не замедлили последовать. Сенька скорчился на земле, пытаясь таким образом уменьшить поверхность тела, которой достаются побои, и крепко прижимал к животу бархатный футляр. Мысли о сопротивлении, возникшие на миг от больно вонзившегося в руку кастета, почти сразу же исчезли.
Увлекшийся Фитиль остановился, только полностью выдохнувшись. Сенька, не шевелясь, лежал на земле.
Чуть отдышавшись, Фитиль вновь пнул Сеньку ногой.
— Ну, урод, говори, как ты это сделал? — приподнял его с земли кредитор, схватив за отворот футболки.
— Что сделал? — просипел Сенька, повиснув кулем.
— Сам знаешь что. Как ты в собаку превратился?
"А я реально в собаку превратился?" — удивился Сенька, сплевывая идущую носом кровь.
Спасение явилось неожиданно.
— Упарился? — раздался чей-то голос, и Сенька увидел, как позади Фитиля нарисовался тот самый алкаш, которого он спугнул, влетев в металлическую махину.
— Чего тебе, дед? — нелюбезно поинтересовался Фитиль, отпуская Сеньку. Белая отглаженная рубашка прилипала к спине, светлые ботиночки заляпаны бурыми пятнами…
— Говорю, никак упарился? — участливо осведомился дед и, не дожидаясь ответа, продолжил, протягивая Фитилю запотевший снаружи граненый стакан с шипучей желтой жидкостью: — Глотни лимонадику холодненького, полегчает.
Гладкого лица Фитиля Сенька не видел, но легко мог себе представить, как на нем появляется выражение брезгливости. Но Фитиль, видимо, и правда упарился, потому что, поколебавшись, взял-таки протянутый стакан и осушил его до дна. Алкаш выжидательно наблюдал за ним.
Фитиль бросил стакан обратно, алкаш на удивление проворно его поймал.
— Ну как? — осведомился он, и Сеньке почудилось легкое ехидство в голосе алкаша.
— Отвали, дед, — огрызнулся Фитиль. Впрочем, огрызнулся вяло. Постоял, покачиваясь, а потом согнулся едва не пополам, сделал пару неверных шагов в сторону и тяжело облокотился о стеклянную стену "Парадиза", натужно втягивая в себя воздух. Дрожащими руками достал сотовый, что-то коротко просипел в трубку, и вскоре подъехавший джип увез его прочь от ошалевшего Сеньки.
Балваныч, дождавшись, когда отъедет джип, подхватил избитого парня подмышки и волоком протащил пару шагов, в тенек металлической бандурины. Отошел, позвенел монетами. Махина заурчала, послышался звук льющейся газировки. Через несколько мгновений, присев около парня, он уже подносил к его губам стакан с прозрачной шипучей жидкостью.
— Ты пей, пей, — приговаривал Балваныч, поддерживая пареньку голову.
Тот был слишком измучен, чтобы сопротивляться, и потому осушил стакан до дна и бессильно откинулся на землю. Однако, уже через пару минут осторожно, с опаской поднялся на ноги, удивленно ощупал себя и затем уставился на Балваныча круглыми глазами.
— Эй, Балваныч, — прокричал кто-то издалека. Это был дядя Коля; в одной руке он нес пакет с рыбой, распространяющий крепкий копченый аромат, в другой — мятую оранжевую каску, — Слышь, прошли ноги. Вообще не болят!
Балваныч только кивнул в ответ. Дядя Коля же, подойдя, поставил пакет на горячий асфальт, подозрительно посмотрел на взъерошенного Сеньку и опять повернулся к Балванычу:
— А чего это ты у меня давеча про ноги выпытывал?
— Проверить кое-что хотел.
— Чего?
— Теорию одну, — важно надул щеки Балваныч.
— Ты не темни, Балваныч, говори как есть.
— Значит, такое тут дело, Колян. Видишь газировку? Вот от нее все болячки и проходят.
— Да ну тебя, — сердито плюнул дядя Коля.
— Не хочешь — не верь. Только вот парень этот, — и Балваныч, не глядя, махнул рукой на Сеньку, — совсем недавно избитый был, да так, что рукой не шевельнуть. Зато после газировки — как новенький. А тот, кто бил его, хлебнул апельсиновой, и его тут же скрутило.
Дядя Коля собрался было открыть рот и во всеуслышанье заявить, что таких чудес на свете не бывает, да так и застыл с раскрытым ртом, глядя на что-то позади Балваныча. Балваныч обернулся — и тоже разинул рот. Спасенный парень вертел что-то блестящее в руке и через каждые несколько секунд пропадал, а на его месте появлялась здоровая псина.
— Во дела, — пробормотал дядя Коля. — Тогда и мне удивляться нечего… ну-ка, Балваныч, посмотри!
С этими словами дядя Коля водрузил поверх своей дачной панамки оранжевую каску — и исчез. Потом появился — уже с каской в руках.
— Ничего не понимаю, — заявил дядя Коля.
Поделиться книгой: