Наблюдая за японцами. Скрытые правила поведения

Юлия Ковальчук

Наблюдая за японцами. Скрытые правила поведения

Посвящается моему самому дорогому человеку, моей маме, Ковальчук Наталье Васильевне

Введение

Каждый из нас в душе немного Афанасий Никитин. Многим моим знакомым хочется бросить все и уехать за три моря в поисках чудных открытий и приключений. Лучше всего – на Восток, загадочный, манящий, сказочный. У меня есть своя история о Востоке, и это сказка о моей Японии. Насколько смогла, я простым языком рассказала о чарах этой замечательной страны. О том, как она первой встречает восходящее солнце, покрывается осыпающимися под утренним ветерком белыми лепестками сакуры и цветущими цикламенами. О том, как миллионы японцев спешат по утрам в свои офисы, как механично танцуют в ночных клубах, как глубоко убеждены они в своей исключительности.

Сотни тысяч иностранцев ежегодно слетаются, подобно мотылькам, на красное солнце ее белого флага. И я была одним из этих мотыльков.

Однако весной 2011 года цветение сакуры стало далеко не самым заметным событием для Страны восходящего солнца. Великое Восточно-Японское землетрясение! Именно под таким названием узнают из своих учебников о бедствиях этого года будущие поколения японских школьников. Эхом отозвалась трагедия Фукусимы во всем мире, и вещие сны о радиоактивном заражении, столько лет мучившие пожилых японцев, теперь перешли по наследству к японской молодежи.

«Ядерные самураи» Фукусимы, ликвидируя последствия катастрофы, пожертвовали своими жизнями ради спасения людей. В горниле страшных испытаний японцы, как никакая другая нация мира, сумели сохранить лицо и чувство собственного достоинства. Они не только помогали попавшим в беду людям и спасали друг друга, но и проявили величие духа: не было ни мародерства, ни массовой паники! Об этом не могло быть и речи, ведь это – Я-по-ни-я! И почему все произошло именно так, а не иначе, вы тоже узнаете из моего рассказа.

Жизнь продолжается. Японцы помянули в буддистских храмах души тех, кто ушел в иной мир, но жизнь берет свое. «Надо смотреть в будущее, а не оглядываться назад» – так считает большинство жителей Японии, и я думаю, что они правы.

Глава 1. О том, как все начиналось

Однако на той земле было много богов, светящихся, как огоньки светляков, и много дурных богов, жужжащих, как мухи.

И всякая трава, и все деревья были наделены речью.

«Нихон-Сёки», свиток II. Эпоха богов

Воспоминания детства

Всегда непростыми были, есть и, наверное, будут отношения между Россией и Японией. Я родилась на Сахалине и поэтому с самого детства чувствовала присутствие этой нашей непонятной соседки. Находила выброшенные на берег после тайфунов яркие детские туфельки – привет с японского побережья. Слышала радиостанции, вещавшие на непонятном языке. Видела несколько оставшихся в городе японских зданий и знала о запрете наших властей на запуск новогодних салютов и петард.

А ведь по обе стороны границы жили и живут обыкновенные люди, россияне и японцы, которые волей судьбы родились на соседних островах, любят эти острова и океан…

Из воспоминаний моих дедушки и бабушки о Сахалине 1946 года мне особенно запомнились два рассказа. По словам бабушки, всех японцев к этому времени уже депортировали, но из разоренных японских храмов ветер уносил и гнал по улицам вместе с пылью разноцветные шелковые мешочки, предназначенные для пепла, оставшегося после кремации.

В то жуткое время, гонимые голодом, на рыбный остров приезжали русские с материка. Наши женщины, которым нечего было носить, собирали эти тонкие полупрозрачные паутинки и шили из них себе нарядные блузки.

Дедушка воевал на Сахалине и остался там после войны. Среди его рассказов о японцах один особенно поразил мое воображение.

Оказывается, в японском городе Тоёхара, сейчас это Южно-Сахалинск, всегда существовала высокая вероятность пожара, поскольку дома строились из дерева и соломы.

Каждая японская семья в ночное время обязана была назначать дежурного, следившего за печкой-буржуйкой в своем доме, чтобы случайно выпавший уголек не перекинулся красным петухом на другие дома и кварталы. Так вот, в том случае, если кто-то из семьи все же не уследил за огнем, семья виновника пожара уничтожалась целиком и полностью!

Из-за подобных воспоминаний о войне и тяжелом послевоенном времени на острове выработались обостренное чувство границы и более настороженное отношение к ближайшим соседям, чем у россиян на материке, для которых Япония так и осталась очень, очень далекой и в большой степени закрытой страной.

Непонятные знаки на камне

Ходили слухи, что когда-то на сопке в восточной части города находился большой храмовый комплекс. Именно сюда чуть ли не со всей Азии были привезены для посадки ценные сорта деревьев. Говорили, что рядом с храмом было японское кладбище, и высокие каменные ступени вели вверх, на сопку, к синтоистскому святилищу, а в крошечном домике, служившем в советское время складом угля для бани, когда-то давным-давно хранились какие-то синтоистские регалии. Зимой, когда дети, накатавшись с горы на санках, расходились по домам, смех и звон детских голосов сменялись пасмурной тревожной тишиной, раздираемой криками огромных черных ворон, рассевшихся на ветвях лиственниц и сосен.

В те дни я была ребенком и жила в доме напротив этой самой сопки. Когда я смотрела из своего окна на крутую каменную лестницу, которая вела в гору к «даче Леонова», белоснежному двухэтажному особняку секретаря областного комитета партии, мне было совершенно не понятно, зачем нужна эта лестница, если вход на эту дачу всем простым смертным был запрещен, а начальство возили туда на черных «Волгах» по объездной дороге?

Позже выяснилось, что так называемая дача Леонова стоит на том самом месте, где ранее возвышалась главная святыня японского губернаторства – храм Карафуто. Его строительство началось в восточной части Тоёхара, на склонах горы Асахигаока, то есть Холма восходящего солнца, еще в 1910 году. Вот оказываются, куда вели каменные ступени, которые я видела из окна своего дома!

В августе 1911 года префектурный храм Карафуто дзиндзя был открыт. Храм считался покровителем севера японской империи, и главным храмовым праздником значилось двадцать пятое августа – дата образования японского губернаторства на Южном Сахалине. В августе 1925 года Карафуто дзиндзя посетил принц Хирохито. Вместе со свитой он посадил саженцы сосны, лиственниц и пихт около храма. Позже, в 1931 году, Карафуто дзиндзя получил уже от императора Хирохито в дар священные синтоистские реликвии: бронзовый колокол, золотой меч, лук, шелковое полотно и скульптуру черной лошади.

Для хранения реликвий и было построено маленькое бетонное здание хоммоцугураден, то самое, которое после войны было переоборудовано под угольный склад. Здесь же в 1911 году была установлена пушка, захваченная в Порт-Артуре и подаренная храму министром военно-морских сил Японии бароном Минору Сайто. Сейчас пушка находится на территории краеведческого музея, и на нее залезают любопытные дети…

Размещение военных трофеев на территории синтоистских храмов в знак уважения перед героями – защитниками страны – это еще одна японская традиция. В 1943 году правительство Страны восходящего солнца выделило значительную сумму, и храм Карафуто дзиндзя был реконструирован. Сейчас я смотрю на фотографию святилища. Лиственницы на Асахигаока заметно выросли… Наверное, тогда, после пожара, они были совсем еще молодыми деревцами. В прошлом на юге Сахалина часто случались пожары, когда выгорали целиком сопки и поселки.

Сколько же было всего синтоистских храмов на Сахалине? Карта Карафуто 1935 года – по японской хронологии, это десятый год Сёва – содержит условные обозначения храмовых ворот тори, которых к этому году на Южном Сахалине было отмечено двести тринадцать. На Сахалине было много храмов ямамия, то есть расположенных на горе, а также придорожных храмов и храмов на скалах над морем. Ведь люди, которые выполняли свои профессиональные обязанности, скажем рыбаки, нуждались в оплотах веры и покровителях, которые помогут и принесут удачу в трудную минуту. А удача в этих северных широтах – необходимое условие выживания.

Самое большое количество храмов, тридцать восемь, было посвящено Аматерасу о-миками; великому хозяину земли Окунинуси – восемнадцать, и богу войны Хатиман – пятнадцать храмов. Во имя бога удачи Дайкоку было освящено тринадцать храмов, как и богини земледелия Инари. Божеству обильной пищи и воды Тоёукэ посвящалось восемь храмов и покровителю мореплавателей Конпира – четыре храма. Были также храмы, посвященные императору Мэйдзи и погибшим японским военачальникам.

Эта ценная информация стала доступна нам благодаря работам сахалинского исследователя Игоря Анатольевича Самарина, автора множества статей и книг по истории японского присутствия на Сахалине и островах Курильской гряды. Конечно, данный географический расклад определялся прежде всего тогдашней политической ситуацией и условиями жизни на Карафуто. В тридцатые и сороковые годы XX столетия японское правительство широко использовало государственные рычаги для утверждения и пропаганды синтоизма.

Синто переводится как путь богов, в основе этой религии лежат традиционные японские верования в души предков. Возведенный в ранг национально-государственной идеологии, синтоизм призван был служить укреплению и сплочению японского общества с опорой на традиции, историю и мифологию Японии. По сути, это было переосмысление и приспособление старой религии к новым задачам, стоявшим перед японским правительством.

Будучи уже школьницей, я ходила во Дворец пионеров, где сохранился пригорок, обсаженный по кругу японским тисом, с пустым пьедесталом посередине.

– А почему здесь нет памятника? – спрашивала я взрослых.

– А кому памятник-то ставить? Вроде как Сталину раньше был здесь постамент, времена-то сменились…

– А до Сталина? – снова спрашивала я.

– Ну а до Сталина вроде как здесь давно Будда был, – почесывая затылки, словно ища ответ в своей памяти, отвечали мне старожилы.

Очень быстро я обнаружила еще одно такое же место, где высаженный меж огромных, аккуратно уложенных камней японский тис обрамлял, словно оберегая, пустой пьедестал в городском парке им. Гагарина. Это место находилось вдалеке от города, меж двух рек, стекающих в одно озеро, и потому оно казалось мне особенно загадочным. В самом дальнем уголке моей детской памяти осталось воспоминание, как по этому озеру плавали белые лебеди. Тогда же на одном из больших камней, приподняв ветку тиса с яркими красными ягодами, я нашла иероглифы.

Позже я слышала такую историю об этом камне. Вроде бы надпись посвящалась японскому принцу. В советское время камень было приказано выкорчевать и аккуратно перенести в краеведческий музей для сохранения исторической памяти края. Во второй половине дня рабочие на полуметровом расстоянии обнесли камень с четырех сторон дощатой опалубкой и залили в форму бетон, чтобы аккуратно, не расколов камня, вынуть его и отвезти в музей. То ли рабочим в сумерках померещилось, то ли и правда это случилось, но они увидели, как взметнулась перед ними тень самурая с мечом, убежали и вернулись только к утру. Залитый накануне бетон, словно вода, ушел в землю, а камень как стоял, так и стоит на том месте до сих пор.

В моем детском сознании запечатлелись эти следы чуждой, изгнанной культуры, она притягивала, будила интерес и к самой Японии, и к ее религиозным верованиям. Это были сказочные образы, совершенно непонятные, манящие, со своей тайной и историей.

То, что я чувствовала и видела в детстве на Сахалине, то, что воспринимала на уровне сказочных архетипов, по мере взросления перерастало в устойчивый интерес к Японии и истории, а главное, подкреплялось огромным желанием посетить саму колыбель японской культуры с ее центрами в Киото, Нара, Камакуре и Токио, чтобы насладиться этой сказкой в ее наиболее чистом и совершенном виде.

Однажды мне посчастливилось непосредственно соприкоснуться с традицией синто во время Праздника переноса трех святилищ о-микоси, который традиционно отмечается в Асакусе весной. Конечно, я не участвовала в переносе о-микоси в центральном храме, когда в Асакусе собирается до миллиона участников, причем иногда ритуал этот сопровождается несчастными случаями из-за толкотни и давки. Кроме этого ежегодно транслируемого по телевидению центрального события, каждый район в Асакусе также проводит свои празднования и переносит свой маленький переносной храмик, покровительствующий данному кварталу города.

Меня пригласила на праздник переноса о-микоси японская семья. Отец семейства был состоятельным человеком, многие поколения его предков жили в Асакусе и были купцами, он этим гордился. Было очевидно, что в этот день ему и его жене было приятно принимать у себя дома гостей. Стол был уставлен дорогими угощениями и полон молодежи. Приглашение также было на руку членам семьи, которые не прочь были попрактиковаться в английском. У состоятельных японцев в последние два десятилетия XX века, да и сейчас тоже, было принято посылать своих детей на курсы английского языка в Оксфорд. Вот оттуда-то и вернулась их младшая дочь Мисато, хрупкая, миловидная девушка. Она с удовольствием общалась с иностранцами и была уже одета к нашему приходу в специальный костюм цвета индиго с белыми волнами. Сын хозяина активно участвовал в общественной жизни района и в этот праздничный день принес несколько костюмов для гостей, чтобы и они смогли понести на своих плечах храм, поскольку участвовать в церемонии могли только те, у кого было соответствующее одеяние.

На развешанных повсюду фонариках значились три иероглифа эн-дзяку-чё – район молодых обезьян, первые два иероглифа «обезьяна» и «молодой» также были написаны на костюмах всех участвующих. О-микоси, храмик черного цвета, был богато украшен: на крыше о-микоси сидели золотые птицы фениксы, обращенные на четыре стороны света, на шелковых жгутах висели бубенцы, а самое главное, по этому великолепному храму «лазали» золотые обезьянки. На вид о-микоси вовсе не казался тяжелым, он стоял на толстых деревянных жердях под лиловым навесом и ждал своего часа, когда десятки крепких рук подхватят его, положат жерди на плечи и под бой барабанов и крики «хэй-хэй!» понесут по улицам района.

У меня мелькнула мысль, что накануне, когда я регистрировалась в университете, мне купили именную печать ханко по первому слогу моей фамилии ко, выбрав из нескольких десятков сочетание комия – маленький храм. Странное совпадение: ханко комия и мое участие в переносе такого же маленького храма в Асакусе неделей позже…

Храм на плечах несли по очереди. Поскольку ноша была тяжела, то люди, его несшие, постоянно подменяли друг друга. Процессия двигалась в едином ритме шагов в такт издаваемых носильщиками звуков. Впереди процессии шли барабанщики и предупреждали свидетелей процессии о приближении о-микоси. Люди верили, что божество, переселившееся в этот священный предмет, исполнит желания и чаяния всех, кто его нес, наполнит их благодатью. Люди верили, и их лица были прекрасны… Храмик поднесли к главному храму квартала и на какое-то время выставили на всеобщее обозрение, затем убрали до следующего года.

Глава 2. Мифы о Японии, которой нет

Миф о гомогенной нации

Япония вовсе не так однородна и монолитна, как это изображают власть имущие этой страны. Точнее, официальный Токио. Руководство стремится унифицировать языковое и культурное пространство, но это еще не означает, что Япония на самом деле везде одна и та же.

Кроме четырех крупных островных территорий Япония занимает также семь тысяч маленьких, едва заметных из космоса островков. Эти клочки суши с их рыбацкой культурой, малонаселенный и раздольный остров Хоккайдо, совершенно не японский остров Окинава, регион Канто (Токио, Йокогама) с его самурайской культурой и западный торговый регион Кинки (Осака, Киото, Кобэ) в сумме дают нам то, что принято называть Японией. Однако в качественном отношении это далеко не одно и то же. На деле следует говорить о наличии множества вариантов образа жизни, психологических особенностей, языковых диалектов и культурных ориентиров жителей этих территорий. Даже их антропологические типы разнятся в разных префектурах.

Противопоставление запада и востока, видимо, явление глобальное, не миновало оно и Японию. В феодальную эпоху Эдо Токио был средоточием власти военных правителей – сёгунов, в то время как Осака уже тогда считался известным центром торговли. И до сих пор для Токио характерен самурайский стиль мышления, который выражается в нормализации всех сторон жизни, строгой иерархии, культе субординации и соблюдении принципа сохранения лица. В свою очередь, для жителей Осаки характерны более свободный образ жизни, меньший формализм и свойственные торговому сословию практичность и прагматизм.

На востоке сохранилась патриархальная организация семьи, и статус женщины здесь гораздо ниже. В Киото, официальной столице Японии, вплоть до 1868 года отношения между людьми строились на основе невмешательства в приватную и деловую жизнь, на добровольном делегировании обязанностей и взаимном уважении личности, в то время как в Токио превыше всего ценилась тотальная лояльность по отношению к руководству, а также приветствовалось выполнение долга любой ценой. В конечном счете, восток одержал верх. Победил Токио, и токийские нормы культуры постепенно стали доминирующими.

Япония, как любое общество, состоит из множества культурных групп и подгрупп, которые в социологии принято называть субкультурами. Власть имущие, заинтересованные в доминировании собственной субкультуры, естественным образом стремятся к унификации общества и активно выделяют на это деньги. Политическая и деловая элиты контролируют все остальные субкультуры через СМИ, законодательство, образовательную и социальную политику.

Можно сказать, что в результате всего вышеперечисленного в нынешней Японии лидируют культ мужчины в гендерном измерении, токийская культура в региональном измерении, а также культура больших корпораций и топ-менеджмента в бизнесе. Самурайский дух, самоотдача камикадзе и душа расы Ямамото – вот квинтэссенция этой мужской доминирующей субкультуры, именно она продвигается сегодня как японская национальная культура.

Подобный образ Японии постоянно воспроизводится и укореняется еще и потому, что издатели и создатели литературы о Японии тоже принадлежат к этой группе. Культурный обмен приводит к тому, что иностранцы, приезжающие в Японию, взаимодействуют с представителями бизнес-элиты, профессурой, деятелями культуры и т. д. А японские студенты, как выезжающие по культурному обмену за рубеж, так и принимающие у себя иностранных студентов, в основном учатся в престижных университетах и принадлежат к той же субкультуральной категории.

Однако следует иметь в виду, что люди разных поколений в Японии значительно отличаются друг от друга.

Японцы военного поколения и рожденные в эпоху изобилия 1980–1990 годов совсем разные. Для первых крайне важно было работать на благо общества, выполнять свой долг, беззаветно служить своей компании, работа я в случае необходимости сверхурочно. А для нынешней молодежи гораздо важнее свобода самовыражения и неограниченное потребление как способ выражения свободы личности.

Если военное поколение имело строгие и консервативные установки в вопросах любви и секса, то молодежь, наоборот, предпочитает не обременять себя в этом отношении излишними догмами и правилами.

Социологи делят молодое поколение в отношении их трудозанятости и профессиональной ориентации на четыре группы. Первая группа – это те, кто приобрел профессию, название которой заимствовано из английского языка! Оно пишется на азбуке катакана: это программисты, графические дизайнеры, иллюстраторы, координаторы, колористы, стилисты и т. д. Эти профессии звучат для японского уха модно, интернационально и подразумевают независимость профессиональных решений.

Молодежь второй группы предпочитает работать в больших компаниях, но при условии очень приличной зарплаты и больших каникул. Для этих молодых людей личные интересы обычно важнее, чем интересы компании.

Третья группа работает над временными проектами, переходя от одного работодателя к другому, а заработанные деньги тратит на путешествия, альпинизм, катание на яхтах и т. д.

Четвертая группа постоянно меняет работу, мечется туда-сюда, не имея четко обозначенных в жизни целей.

Поколение процветания – так называют молодых японцев эпохи постмодернизма. Их не интересует ни политический радикализм, ни вопросы прогрессивного развития. Они равнодушны к социальным проблемам, исповедуя при этом такую жизненную философию, при которой наивысшую ценность приобретают личное время, которое они не собираются убивать ради прибылей чуждых им корпораций, и деньги, которые всегда есть на что потратить. Их кредо – шутовство, игровой азарт, уход от реальности, любовь к экспериментам, мировоззренческая анархия, шизофреническое разнообразие индивидуальных стилей, пассивность и лояльность.

Именно этим людям предстоит в скором времени представлять Страну восходящего солнца, но, думается мне, социализация в истинно японском стиле не могла пройти бесследно и для этих людей. Остепенившись, они возьмутся за ум и начнут играть по тем же японским правилам, что и их предки.

Двойные коды

Для понимания японцев следует учитывать психологические особенности социализации по-японски, а также свойственные им приемы социального выживания.

Для этого японские боги придумали двойные коды поведения, желая отделить своих подопечных от остальных наций. Возможно, поэтому японцы считают себя арийцами Азии и относятся к остальным азиатским народам не то что снисходительно, но где-то высокомерно.

Этот бинарный код поведения сами японцы называют татэмаэ и хоннэ. Татэмаэ – это внешний образ, который, подобно ширме, скрывает за собой суть какого-то поступка или явления. А хоннэ в той же ситуации будет правда-матка, то, что реально думают или хотят люди, вовлеченные в действо. Татэмаэ – политкорректность, хоннэ – то, что скрывается за камуфляжем политкорректности. Например, когда трудолюбивый и предупредительный сотрудник фирмы старается угодить своему начальнику – это татэмаэ, а то, что он хочет получить за свое показное усердие: продвижение по службе и зарплата побольше, – хоннэ.

Следующий набор кодов – омотэ и ура. Омотэ – лицевая сторона, а ура – изнанка. Например, низкий уровень преступности в Японии – это омотэ, а то, что дело не в массовой добропорядочности, а в страхе перед пытками и ужасами японских тюрем, – это уже будет ура.

Ура есть то, что не принимается и осуждается обществом, что-то нелегальное, однако имеющее в Японии широкое распространение. Например, контракт между фирмами заключен легально – это омотэ, а сколько взяток было для этого переведено на личные банковские счета некоторых участников сделки – это уже ура и нас с вами не касается.

Еще один набор кодов – сото, то есть снаружи, и учи – внутри. Этот набор оперирует понятиями «свои» и «чужие». Ну и отношение к ним, естественно, разное. Так, работники одной фирмы – это особая группа, и все ее члены называют друг друга учи. Они не могут обсуждать некоторые вещи, происходящие с ними или в их фирме с людьми, которые находятся за очерченным кругом – сото. Соответственно, мусор из избы не принято выносить и бельем грязным трясти на виду у посторонних тоже.

Таким образом, то, что обществом на словах осуждается и отвергается его членами, негласно получает право на существование, если не афишируется и не выставляется напоказ. Проблема, наверное, заключается в том, что иностранцы, изучающие Японию и японцев, видят в основном татэмаэ, омотэ и сото. А вот хоннэ, учи и ура японского общества остаются вне поля зрения. Так вот, понять японцев можно только при одном условии: научившись рассматривать сквозь трехслойные очки дихотомических кодов все возможные варианты и мотивы их явного и неявного поведения!

Самим же японцам тоже приходится нелегко. Конечно, можно допустить, что благодаря социализации взрослые японцы автоматически, на уровне подсознания, регулируют свое поведение в обществе, но трудно даже представить, сколько жестов и мыследвижений им приходится совершать, чтобы оставаться истинными японцами и не потерять лица! Шаг вправо, шаг влево, и вот уже остается только одно: прыжок под поезд местного метро.

Японская культура

Как мы уже выяснили, японцы отнюдь не гомогенная, однородная нация, это сплав региональных менталитетов, это представители разных традиций и различных поколений, к тому же социальное расслоение обеспечивает многообразие субкультур и вариантов общественных отношений. Очевидно, что лишь для небольшой части японцев представляют интерес классическая отечественная литература, чайная церемония, икебана, театр но и кёгэн, музыка кото, кукольный театр бунраку и прочее и прочее.

Именно данный набор культурных феноменов долгое время считался обязательным для желающих приобщиться к японской культуре российских востоковедов. На самом же деле круг представителей японской элиты, которые действительно интересуются японским, а наряду с ним и западным классическим наследием, оперой, музыкой и театром, крайне узок. Существуют в японском обществе и другие немногочисленные группы, реализующие себя в рамках альтернативных культур малых сообществ.

Надо отметить, что, как правило, местное население охотно участвует в традиционных культурных мероприятиях, этнических праздниках и фестивалях, причем это относится не только к сельскому, но и к городскому населению. Однако в большинстве своем японцы – это дети мира массовых коммуникаций, потребители медийного фастфуда, той продукции, которая поступает к ним из радиоприемников и телевизоров и соответствует чаяниям и интересам простых японцев. По статистике, свыше девяноста процентов японцев смотрит телевизор ежедневно более трех часов. Основные, наиболее востребованные телевизионные каналы и газеты финансируются правительством и крупными бизнес-структурами, следовательно, им они и подчиняются. Никто не оспаривает самого факта существования свободы слова в Японии, но нельзя при этом забывать о вечно живых принципах хоннэ и учи. А это означает, что существует негласная договоренность между власть имущими и основными СМИ о том, что и как следует писать и говорить, иначе Япония не была бы Японией.

Многие японские телевизионные программы направлены на возбуждение у зрительских масс нездорового любопытства, зависти и злости. Большинство утренних передач коммерческих каналов представляет собой подборку и комбинацию сенсационных новостей, скандалов и тому подобных неприглядных историй. Комментаторы тут же пускаются в обсуждение вопиющих фактов, даже дикторы, читающие новости, считают необходимым морализировать, осуждать, становиться на сторону тех или иных участников этих скандалов. Имея высокие рейтинги, подобные передачи формируют гомогенные социальные взгляды на селения.

Японский прайм-тайм заполнен нелепыми и смешными, с точки зрения местного потребителя, программами, в основном это шоу с участием обыкновенных японцев, которые обсуждают бесчисленное множество тем. Восемьдесят процентов бесплатного телевидения – это передачи о еде во всех ее видах и вариациях. Из них вы можете узнать, какая еда полезна лично вам с учетом вашей группы крови, как правильно приготовить угря, как готовят лапшу в провинции Идзу и т. д.

Например, сначала камера крупным планом показывает лицо участника, затем он берет палочками еду, засовывает ее в рот, пережевывает, через пару секунд, все еще продолжая работать челюстями, выражает всем своим жующим видом восторг и наслаждение: «Оисий нэ!», очень, мол, вкусно… И так построены практически все подобные передачи.

За ними следуют юмористические программы с участием большого количества мужчин и женщин, которые тут же начинают шутить, остроумничать, подкалывать друг друга и т. д. На мой взгляд, такого шоу не в состоянии вынести ни один иностранец… Достаточно много времени местные телевизионные каналы посвящают караоке. Любительскому караоке! Пожилые мужчины и женщины в удивительно дорогих и красивых нарядах поют печальные песни о любви. Представьте себе чудесную мелодию, женское лицо с дорогим макияжем, по которому в такт мелодии одна за другой катятся крупные слезинки. Видимо, дорвавшись до сцены, исполнительница решила отплакаться за всю свою предыдущую жизнь. Но еще важнее для нее сознание того, как артистично это выглядит со стороны. Поют, правда, хорошо, и голоса красивые. Много эфирного времени отводится спорту. Если попасть в Японии на сезон бейсбола, то по телевизору будет идти сплошной бейсбол…

Все иностранцы, побывавшие в Японии, наверное, заметили, что для ее жителей характерны массовые увлечения, которые могут показаться странными людям со стороны, но без которых эта нация сегодня не могла бы оставаться собой, поскольку они выполняют задачу разрядки социального напряжения. Эти четыре страсти называются манга, пачинко, караоке и продукция секс-индустрии. И это тоже культура Японии, то, чему японцы посвящают большую часть досуга, что позволяет им обособиться, забыться и отдохнуть на свой японский манер.

Как сделать миф живучим

Полки в библиотеке нашего университета заставлены книгами с названиями: «Понять японцев», «Взаимопонимание культур», «Переосмысление Японии», «Язык-ключ к пониманию японцев» и т. д., список можно продолжать до бесконечности. А сколько существует таких книг по бизнесу, о том, как вести дела с японцами, как постигнуть их намерения! Почему немцы, русские, бразильцы и другие народы не нуждаются в подобных изданиях?

Первая реакция при ознакомлении с подобной литературой – это ощущение того, что вам непременно следует овладеть искусством чтения между строк и тонкостями субординации по-японски, понять, что скрывается за вычурными фразами и уважительной лексикой, научиться правильно дарить правильные подарки в правильное время, кланяться под нужным углом и делать еще миллион правильных вещей…

Нам внушается мысль, что, только понимая устройство японского общества и особенности поведения японцев, мы сможем правильно интерпретировать их действия. Поддержка живучести мифа о загадочности своей культуры на деле оказывается довольно выгодной штукой. Этот миф ставит перед внешним миром задачу понять японцев и подстроиться под их таинственный менталитет. Ведь для японца главное, чтобы его не ставили в затруднительное положение, а ему не пришлось бы ставить в затруднительное положение кого-то другого. И если выпустить много книг о том, как следует вести себя в Японии, то мир не будет ставить японцев в эти самые затруднительные положения.

Но, как это ни парадоксально, одновременно японцы уверены в том, что ни один гайдзин, то есть иностранец, не способен понять Японию просто потому, что иностранцам не положено понимать Японию.

А вот и анекдот по этому поводу. Японец очень долго объясняет иностранцу в деталях наиболее важные аспекты японской жизни, особенностей бизнеса и принятия решений. Под конец, затратив много времени и усилий, японец спрашивает:

– Ну как, вы поняли?

– Да, всё понял, – отвечает ему иностранец.

– Хм… ну что же, в таком случае я, видимо, неправильно вам объяснил, – разочарованно восклицает абориген.

При этом сами японцы в большинстве своем практически не предпринимают никаких усилий для понимания других культур. Однако бывают исключения из этого правила. Чтобы не показаться односторонней в своих оценках, я в качестве примера с удовольствием опишу мою встречу с профессором музыки и исполнителем романсов Сугита-саном из Национального университета Йокогамы. Для подготовки к очень важному концерту в Токио, где он должен был исполнять русские романсы на нашем языке, которого не знал, профессор попросил меня за вознаграждение помочь ему разобраться с подстрочником романсов и отработать с ним произношение. К этому моменту он уже знал все тексты наизусть, и мне оставалось только отшлифовать то, над чем Сугитасан уже изрядно потрудился сам. Мы занимались неделю, и вот концерт состоялся!

В первом отделении симфонический оркестр исполнял произведения П.И. Чайковского. Играть Чайковского японцы не умеют. Видимо, правильно читать его партитуру им не позволяет разница мировоззрений, хотя и принято говорить, что искусство не знает границ. Несмотря на то что ноты одни и те же, свойственные музыке Чайковского поэтичность и внутренняя мощь, порождающая ощущение шири и приволья, в японской интерпретации бесследно исчезают. Второе отделение было целиком посвящено выступлению Сугита-сан, и оно меня потрясло. Японец, которому культурный код априори запрещает открытое проявление чувств, исполнял романсы на русском языке, помогая себе мимикой и страстно жестикулируя. Он искренне старался передать суть русского романса. Выглядело это немного странно, но я почувствовала, что безгранично уважаю его за то, что он так добросовестно работал над собой и вообще решился выступать перед публикой с романсами Чайковского!

Миф о богатых японцах

Всем, конечно, известно, что японцы – богачи. По крайней мере, в России это представление существует. Именно так и думали многие русские девушки из Хабаровского края и других регионов, когда уезжали копать японские грядки к японским мужьям. Богатые японцы в итоге оказывались совсем небогатыми фермерами. И хотя известная русская пословица о том, что хорошо там, где нас нет, заставляет нас подвергать сомнению идеализированные образы далеких заморских стран, мы продолжаем верить в сказки о молочных реках и кисельных берегах Японии.

За рубежом сложилось представление, что Япония – это страна мегакорпораций. Данный образ поддерживают и дополняют мировые бренды: «Тойота», «Мицубиси», Sony, Panasonic и другие. Но учи, то есть реальность, заключается в том, что большие корпорации составляют лишь маленький кусочек бизнес-пирога Японии. Корпорации с количеством сотрудников более трехсот человек составляют 0,1 процента всех японских предприятий! Это именно те белые воротнички, которые у всех на слуху. Количество белых воротничков непропорционально мало, поэтому интерес, проявляемый к ним исследователями, мало оправдан. А интерес к ним имеется в связи с тем, что они обладают властью и в Японии, и за рубежом. Как правило, белые воротнички сохраняют верность одной компании и работают в ней всю жизнь, постепенно преодолевая все ступени карьерной лестницы. Их зарплата зависит от выслуги лет, а премиальные – от общей успешности предприятия.

Подавляющее большинство японских компаний – это мелкие и средние предприятия. Шестьдесят четыре процента рынка занимают фирмы, задействующие от одного до четырех человек. На следующих девятнадцати процентах предприятий работают от пяти до девяти человек. Так называемые голубые воротнички составляют треть рабочей силы Японии. Они находятся на более низких ступенях социальной лестницы. Приходят на работу рано и стараются уйти домой пораньше. Не обладая возможностью реализовать себя на службе или работе, они больше внимания уделяют семье, проводя время с детьми или занимаясь в спортивных секциях. Их зарплаты хватает только на проживание, и не более того.

Большие корпорации предлагают своим работникам жилье и возможности для отдыха. Компании дают своим хорошо зарекомендовавшим себя сотрудникам взаймы и под небольшие проценты деньги на покупку дома или на обучение детей в престижных университетах. По большому счету судьба этих сотрудников подобна участи самураев, которые добровольно посвящали себя служению своему феодалу-сюзерену и к тому же считали престижным быть частью его свиты, дома и поместья.

Кроме профессиональных знаний, которыми должен обладать сотрудник большой корпорации, от него требуются определенные человеческие качества, без которых невозможно служение фирме и ее интересам. Оценка его способностей с этой точки зрения непосредственно влияет на продвижение по службе и на зарплату. Так, например, считается неприемлемым уходить после работы домой до того, как покинет здание руководитель. В случае смерти родственника начальника сотрудник обязан разделить с ним хлопоты по организации похорон. Соблюдение этих принципов характеризует работника как хорошего человека и считается обязательным к исполнению.

Японское общество эгалитарно. Это значит, что кем ты родился, тем и пригодился. К какому классу принадлежат твои родители, к такому, скорее всего, и будешь принадлежать ты. Такое положение дел во многом связано особенностями системы образования. Обучение в престижных школах и университетах, которые открывают путь к престижным профессиям, должностям и, в конечном счете, к личному благосостоянию, стоит очень дорого и оказывается не по карману представителям низших слоев общества.

В условиях неимоверной пространственной стесненности, благосостояние японцев во многом определяется наличием недвижимой собственности и земли. Если у человека есть жилье, то он избавлен от необходимости снимать квартиру и может потратить свои деньги на семью. Известный социолог японского происхождения Ёсио Сугимото приводит такой пример: Танака-сан и Хасимото-сан работают на равнозначных должностях и получают зарплату в пять миллионов йен в год. Но у Танака есть свой дом в Токио, где он живет; и от родителей ему досталась квартира, которую он сдает, получая от нанимателя два миллиона йен в год. А Хасимото вынужден снимать квартиру за три миллиона йен. Таким образом, Танака имеет доход в семь миллионов йен в год, а Хасимото всего в два миллиона йен. Разница большая, хотя люди эти принадлежат одному кругу.

Голливудский миф о Японии