Помоги проекту - поделись книгой:
Сегодня Россия разделена не на коммунистов и демократов, не на тружеников и олигархов и даже — я скажу циничную вещь — не на сторонников и противников власти.
Россия разделена на тех, кто стремится к объединению всех здоровых сил страны, то есть сил, желающих ей блага и процветания на службе общественным интересам, — и тех, кто по разным причинам и под прикрытием разных предлогов жаждет их разъединения.
Сектанты разнообразны. Это и больная — и преобладающая — часть правящей бюрократии, рассматривающая страну и весь народ как коврик для вытирания своих грязных ног, и бесчисленные разнообразные крикуны, одинаково считающие себя пупом земли.
Я надеюсь, что в этом зале собрались представители другой, первой России, которая знает, что личное благо невозможно без общественного.
Мы пришли к этой азбучной истине разными, часто извилистыми путями, с разных, часто противоположных сторон.
Но мы пришли к ней! — и поэтому именно мы представляем сегодня интересы и будущее России как единого целого, как нарождающегося и с трудом встающего на ноги, но неразрывного синтеза социальных, патриотических и либеральных ценностей.
Если мы справимся, будущее будет принадлежать нам.
Если нет — Бог с нами, себя не жалко, но у России не будет будущего и не будет истории, а будет одна лишь археология.
Выживание в системном кризисе, постреволюционное обустройство и даже модернизация — все это цветочки перед задачей, которую предстоит решать нам потом: созидание качественно новой, российской цивилизации.
Но первый и главный сегодня шаг — это сохранение России в предстоящей революционной буре.
И потому я прошу вас говорить, как с большинством договаривались, о главном: каким будет системный кризис, что можем сделать для обеспечения в ходе этого кризиса территориальной целостности России и цивилизованного порядка в ней все мы и, наиглавнейшее, — что будет делать для этого каждый выступающий, каждый из нас.
«Лица Кремлевской национальности» никогда не смогут стать русскими
Уважаемые коллеги.
Позвольте начать с самоочевидных общих мест, не вызывающих сомнения.
Прежде всего, в соответствии с путинскими законами и путинским судопроизводством, экстремизмом в современной России может быть признана практически любая критика начальства, которая этому начальству не понравится.
Все мы знаем, что правящая бюрократия, столкнувшись примерно два года назад с ростом народного негодования своей людоедской политикой, действуя по принципу «разделяй и властвуй», насколько можно понять, перешла от разжигания социальной вражды к разжиганию вражды национальной. Напомню, что Конституцией запрещено не только второе, но и первое — разжигание социальной вражды, — но кого в нашем руководстве это волнует?
Если в 2003 году общество натравливалось на олигархов, то с 2004 года оно стало, с одной стороны, натравливаться на «гастарбайтеров» и «инородцев», а с другой — на «русских фашистов», которых сначала придумали, а потом превратили в обозначение едва ли не всех русских как таковых, в обозначение едва ли не всех, кто уважает себя и свое достоинство.
По всем ощущениям, насаждение русофобии стало нормой государственной политики, в том числе в средствах массовой информации. По всем ощущениям, насаждение и пропаганда русофобии стали обоснованием и инструментом уничтожения политических свобод и лишения граждан России последних политических прав — замечу, в целом при одобрении Запада, который использует положение с политическими правами и свободами в России исключительно как инструмент ведения торга по конкретным коммерческим или стратегическим вопросам.
Эти условия не только обнажили известные нам слабости русского народа.
Эти условия болезненно выпятили привычную, старую проблему российского правозащитного движения, порожденную его европейской, западной по своему характеру, цивилизованностью.
Современная западная демократия исходит из того, что большинство практически любого общества способно защищать свои интересы автоматически и не нуждается при этом ни в какой поддержке.
Эта ситуация, хотя и в специфическом виде, существовала и в Советском Союзе, и правозащитное движение унаследовало этот подход как родовую травму.
Потому что в современной России большинство по вполне понятным культурно-историческим и политическим причинам не может защитить себя. В этих условиях забвение интересов большинства и эффективная защита интересов меньшинства объективно разрушают общество и поэтому, строго говоря, являются антиобщественной деятельностью.
Мы видели это на примере позиции правозащитников по отношению к Чечне, когда они по сути дела поддержали геноцид ее невайнахского, в первую очередь русского населения. Мы видели это на примере дела Иванниковой, которую чуть не посадили за то, что ее пытался изнасиловать армянин, а она смела попытаться защитить себя. Мы видим это на общем подходе, когда преступление русского против представителя иной национальности рассматривается как межнациональный конфликт, а преступление представителя иной национальности против русского — как бытовое преступление.
Понятно, что в этих условиях либо традиционное правозащитное движение постепенно изживет свою ошибку и начнет защищать всех, а не только некоторых, — и определенные подвижки к этому были, например, во время протестов против монетизации льгот и лишения граждан России права на жилье, — либо большинство, не желая умирать, породит собственное защитное движение, в том числе и правозащитное. Это новое правозащитное движение поневоле будет конкурировать со старым и неминуемо вытеснит его просто потому, что будет служить всем, а не только избранным.
Надо сказать, что я являюсь последовательным сторонником первого пути, но все мы видим, что в реальной жизни реализуется второй, ибо правозащитное движение большинства, еще не сложившись и даже не начав действовать, уже вытеснило из общественного сознания традиционных правозащитников. Об этом свидетельствуют многие уголовные дела, да и отношение общества к намерениям ввести суд присяжных в Чеченской республике, который — это понятно — легко может стать в лучшем случае инквизицией, а то и органом террора против российских военнослужащих и против российского общества в целом.
Данные вопросы можно обсуждать сколь угодно долго, но ситуация понятна, прозрачна и самоочевидна. Жизнь уже ответила на эти вопросы, и последует ли российская интеллигентщина за жизнью или будет заниматься привычным малоинтеллектуальным онанизмом, никого, кроме нее, не интересует и, по большому счету, не касается.
Реальный вопрос заключается совершенно в ином: кого мы признаем русскими, полностью равными себе и признаваемыми «своими»?
Есть два принципиальных ответа, два принципиально разных пути определения «русскости»: по крови и по культуре.
Выбор этих ответов для меня диктуется не нормами морали — я вполне допускаю, что у многих людей она своя, — а голым политическим прагматизмом.
Среди нас, и в России тоже, и в Москве, есть огромное число людей, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не смогут стать русскими по крови. Я помню, каким сложным в определенных сферах жизни в СССР было положение полукровок, искренне воспринимавших себя русскими в то время, когда окружающие не менее искренне считали их евреями. И кончилось это плохо: массовой эмиграцией.
И мы должны определиться, здесь и сейчас, сами с собой, чего мы хотим от этих людей.
Мы хотим, чтобы они были нашими врагами и работали против нас?
Или мы хотим, чтобы они были нашими союзниками работали с нами и в конечном счете на нас — так же, как мы в рамках честного сотрудничества будем работать на них?
Потому что от глобальной конкуренции — а мы участвуем в ней и во внутренней политике тоже — нельзя спрятаться под диван, она оставляет каждому только две позиции: либо по нашу сторону баррикад (или торговых сделок, или стола переговоров), либо по другую сторону.
Так вот, я хочу, чтобы всякий, кто в принципе, теоретически может работать со мной и тем самым отчасти на меня, работал со мной и на меня. А моими врагами, пытающимися меня уничтожить, становились только те, кто никем другим по объективным и никем, никогда и никак не преодолимым причинам быть не может.
А это означает, что от принципа крови при определении русскости мы должны решительно и категорично уйти к принципу культуры и сделать этот выбор осознанно и четко для самих себя.
Не потому, что вот эта еврейская девушка симпатична, а с тем грузином мы когда-то славно выпивали.
И не потому, что где-то и когда-то жил вечно живой в нашей памяти подонок Гитлер, который испортил репутацию принципа крови.
А потому, что иметь друга или, если он вам лично Неприятен, союзника в целом лучше, чем иметь врага. Из этого правила бывают исключения, но из разряда тех, которые лишь подтверждают правило.
И поэтому я думаю, что нам следует четко зафиксировать, хотя бы для самих себя, что русский — это не тот, у кого папа и мама русские, а тот, кто говорит по-русски, думает по-русски, носит в себе русскую культуру — пусть даже иногда и в неприглядных ее проявлениях, — и, главное, тот, кто хочет и, что очень важно, может жить в России по русским бытийным законам, по русским правилам общежития.
Это требует определенного великодушия и большой воспитательной работы — с использованием как кнута, так и пряника.
По официальным данным переписи 2002 года, в России живет 288 тысяч человек, считающих себя русскими и при этом не владеющими русским языком. Если поверить, что перепись не врет и они действительно существуют, — они могут считать себя хоть марсианами, но не могут быть русскими, потому что не знают русского языка.
Позвольте мне рассказать одну историю, действительно случившуюся в реальной жизни. Когда после войны бежавших на Запад выдавали Сталину, англичане выдали почти всех. А американцы дали возможность 10 тысячам русской элиты спастись и уехать в Америку. Помимо этих 10 тысяч русских они принимали решение и в отношении других национальностей — и, поскольку кого-то надо было все-таки выдавать, они решили выдать калмыков, которых всего было 500 человек.
И тогда руководители 10 тысяч русских заявили американцам, что если они выдадут калмыков, то русские не поедут в Америку, и американцам придется выдать Сталину и их. И объяснили: «Это для вас они калмыки, а для нас они русские калмыцкого происхождения».
Они действительно очень серьезно рисковали — причем не только своими собственными жизнями, но и жизнями членов своих семей. Но им повезло — американцы их поняли.
И мне очень неприятно, что те вещи, которые достаточно ограниченные американцы, для которых все это, в общем, является посторонними и не касающимися их вопросами, понимали 60 лет назад, сегодня не понимают многие мои развитые и разумные соотечественники, для которых это является вопросом личного физического выживания.
Это не значит, конечно, что мы должны или имеем право прощать кому бы то ни было агрессию против русских, как и другие виды разжигания межнациональной розни и дискриминации по национальному признаку.
Это не значит, что мы смеем прощать такую агрессию — наши оппоненты, если им по-христиански подставлять щеку, бьют по ней в лучшем случае бейсбольной битой — такой уж у них обычай.
Да, руководители многих национальностей ведут себя в отношении подвластного им русского населения как фашисты, как крайне агрессивные националисты, как нерусь.
Но «священная война» с ними не должна распространяться на широкие массы подвластных им народов, одурманенных их националистической антирусской пропагандой, — разумеется, вне конкретных враждебных действий, совершаемых конкретными представителями этих масс.
То есть хан или бай, разжигающий и использующий в своих целях ненависть к русскому народу, — враг русского народа.
Подвластный ему и оболваненный им дурак, пока он не совершил преступлений, — не враг, а потенциальный союзник, подлежащий перевоспитанию и, грубо говоря, перевербовке.
Да, интеграционные способности разных народов различны, и русские китайского происхождения появятся намного позже, чем русские происхождения, например, молдавского. Но те, кто знает, например, безупречно русских забайкальских казаков, знает, что при должных усилиях и политике появятся и русские китайцы, хотя и позже.
И поэтому даже Рамзан Кадыров, к которому я отношусь почти как к президенту Путину, если сильно захочет, в принципе может стать русским.
Но вот основная часть владеющих и правящих нашей страной бюрократов русскими стать не смогут, даже если вывернутся наизнанку, — по той же причине, по которой не может стать русской Баба-Яга, всю жизнь жившая с ними бок о бок: они нерусь.
Но не потому, что некоторые из них — лица «кавказской» национальности, а потому, что они — лица национальности «кремлевской».
Ну так получилось: есть москвичи, которые по своей субкультуре отличаются от остальных жителей России, — это я как москвич говорю, а есть кремляди, как их сейчас называют, отличающиеся и от москвичей. Это я говорю как человек, который довольно долго и не один раз работал в Кремле.
Поэтому Кадыров — теоретически — может стать русским, а Дудаев, Чубайс, Березовский и иже с ними, словом, кремляди, будь у их хоть все предки русские до седьмого колена, русскими стать не смогут. Даже теоретически. Даже если изо всех сил захотят. Даже если у них родители и все предки до седьмого колена русские.
Потому что им подобные объективно являются врагами русского народа, потому что они осознанно уничтожают мешающий им русский народ, потому что своей политикой они убивают русских едва ли не сильнее, чем немецкие фашисты убивали евреев.
Разумеется, это относится не ко всем людям, работающим в Кремле или иных похожих местах: большинство и там честные люди, но погоду всегда и везде делает руководящее меньшинство.
Я напомню, что в любимое ныне в качестве примера Смутное время было довольно много попыток объединить российское общество против жалкого 3-тысячного отряда, засевшего в Кремле.
Эти попытки возглавлялись серьезными, уважаемыми людьми — «политическими тяжеловесами» того времени, они имели деньги, ресурсы и доверие, — и все они проваливались раз за разом, а непосредственно осуществлявшие их люди хорошо, если не получали репутацию предателей.
И лишь последняя попытка, денег почти не имевшая (Минин и компания вообще заложников брали, чтоб деньги собрать) и возглавлявшаяся людьми хоть и способными, но не родовитыми (а тогда это было очень важно), увенчалась успехом.
Отличие было только в одном.
Все провалившиеся попытки пытались собрать вместе всех представителей общества. Попытка Минина и Пожарского впервые отказалась от попыток поставить под общие знамена оппозиции, как тогда говорили, «воров».
И дело сразу же пошло.
И оказалось, что для правого дела, вершащегося правыми руками, надо, в общем-то, относительно немного сил, — а грязными руками его нельзя сделать вообще, как ни стараться.
И, думаю, это хороший урок и для нас сегодня.
Я говорю это как человек, который приложил, в том числе и в этом зале, огромные и долгие усилия ради объединения против правящей бюрократии всех здоровых сил общества.
Так вот: понятие здоровых сил не надо расширять до кожно-венерических диспансеров.
Союза с кремлядью, их представителями и пособниками — или, в терминологии, разумеется, исключительно начала XVII века «ворами» — быть не может.
Русский национализм — это не истерика национального меньшинства, но всеобъемлющий антибюрократический интернационализм. Когда-то давно интернационализм был только пролетарский, и в этом была его слабость; сегодня интернационализм — русский.
И последнее.
Вчера в Карелии, в Петрозаводске, закончили голодовку наши товарищи — депутаты городского совета, в рамках путинской политики выпалывания последних корешков демократии разогнанного тем самым Катанандовым, который так славно отметился в Кондопоге. Напомню, что трагедия в Кондопоге произошла именно из-за этой же самой политики «зачистки» самостоятельных местных властей.
Трое были госпитализированы, голодовка длилась почти три недели.
Так вот, я вас информирую: мне глубоко и чистосердечно плевать, кто они по национальности.
Мне плевать даже, кто они по партийной принадлежности, — там голодают и формальные члены «Единой России».
Я знаю, что они голодают, что они борются не только за себя, но и за весь русский народ, против диктатуры безродной кремляди, ради, как она говорит, «бабла» предавшей своих предков и свою страну, за возвращение русскому народу его свобод, его прав, его имущества, его национального и государственного достоинства.
И там, в Петрозаводске, они голодали и за нас. Здесь есть люди, которые знают, каково держать голодовку, думаю, что нам надо поддержать наших петрозаводских товарищей.
И я предлагаю, в рамках конструктивных позитивных действий, к которым нас призывали, принять резолюцию с простым и внятным требованием отставки Катанандова и дополнить лозунг, связанный с трагедией в Кондопоге, простым, логичным и понятным требованием: «Катанандов должен уйти!»
Россия — не «Курск», она не утонет
9 декабря 2006 года.
Здравствуйте, друзья.
Мы собрались здесь потому, что нам — всем вместе и каждому в отдельности, нашим родителям и нашим детям, нашим любимым — объявлена война.
Война на уничтожение, которая полтора десятилетия из года в год уносит когда 600, когда 800 тысяч, а когда и миллион человеческих жизней.
Ее объявили нам и ее уже много лет ведут против нас не гитлеровские фашисты, не американские империалисты и даже не чеченские бандиты. Ее ведут против нас «иные»: враги рода человеческого, выведшиеся в самом жутком и чудовищном инкубаторе, который только знала история.
Нерусь и нелюдь— «лица кремлевской национальности».
Кремлядь, как их сейчас называют.
Они могут притворяться либералами или патриотами, они могут клясться долларами или Конституцией, они могут убивать полонием, пулями или решениями правительства, они могут быть разными, говорить что угодно и даже ненавидеть друг друга и воевать за те или иные лакомые кусочки.
Их объединяет одно: для них нет людей среди тех, у кого нет миллиона украденных долларов на зарубежном счету, квартиры в Лондоне, шале в Куршавеле, замка на Лазурном берегу.
Они воспринимают нас — весь народ России — как бессловесную и бессмысленную биомассу, существующую исключительно для переработки в их личное, персональное, ощутимое и потому единственно имеющее для них значение богатство.
Они превратили российское государство в чудовищную бездушную машину по переработке живых людей в свои личные миллиарды.
Они создали порядок, при котором государство и бизнес захлебываются от нефтедолларов, а 13 % россиян не хватает денег на еду, 48 % — на одежду, 87 % — на простую бытовую технику. Они нагло врут нам про величие разоруженной и растоптанной ими богатой нефтяной России, в которой пенсионеры живут хуже, чем в бедной картофельной Белоруссии, а беспризорных детей едва ли не больше, чем после гражданской войны.
И они не стесняются недоумевать и негодовать по поводу естественного человеческого протеста, порождаемого их политикой унижения и уничтожения России.
«Лица кремлевской национальности» часто лично не злы и даже не хотят устраивать геноцид. Многие из них в частной жизни — милые и приятные люди. «Ничего личного — только бизнес» — вот их девиз. Но они поставили себя так, заняли такую позицию и ведут такой бизнес, что их личные, конкретные, повседневные интересы несовместимы с существованием России, с нормальной жизнью каждого из нас и с физическим выживанием наших детей.
Столкнувшись с ростом народного негодования своей людоедской политикой, действуя по принципу «разделяй и властвуй», они, насколько можно понять, перешли от разжигания социальной вражды к разжиганию вражды национальной.
В последнее время возникает устойчивое ощущение, что наглое и насильственное насаждение русофобии стало практически нормой государственной политики, в том числе в СМИ. Насаждение и пропаганда русофобии стало обоснованием лишения граждан России практически всех политических свобод — при общем одобрении Запада, который использует положение с демократией в России как инструмент торга по конкретным коммерческим или стратегическим вопросам.
Поделиться книгой: